Проблема определения в психоанализе

Каждая профессиональная область имеет специальный словарь, чтобы опи­сывать и категоризировать свои на­блюдения, выдвигать гипотезы о взаимо­связи явлений и концептуализировать возможные объяснения. Эти языки, как правило, развиваются постепенно и несколько бессистемно, путем прираще­ния. Систематизацией можно занимать­ся только позже, когда накопилось дос­таточное количество наблюдений и стали очевидными организующие и ин­тегрирующие общности. Между тем не­которые термины приобретают различ­ные значения, тогда как другие группы слов обозначают по существу одно и то же. Поэтому время от времени профес­сионалы должны обращаться к слова­рям, которые они используют, и пытать­ся разобраться в различных значениях терминов, которые они приобрели.

Психоанализ не является исключе­нием в этом процессе; поэтому неуди­вительно, что в прошлой половине сто­летия постоянно появлялись новые ком­пиляции психоаналитических терминов. Хотя сам Фрейд не определял система­тически термины, он охотно оказывал помощь Рихарду Ф. Штербе, чья подго­товка 'Настольного словаря психоана­лиза' (1936—1937), к сожалению, была прервана Второй мировой войной. Эр­нест Джонс попытался создать 'между­народный словарь', который был бы избавлен от разного рода идиосинкразических коннотаций (Ornston, 1985b, 1988). Фрейд не вмешивался в выборы Джонса и избегал большинства терминов из его международного словаря, однако собрания Комитета по глосса­рию под председательством Джонса во многом повлияли на выборы Джеймса Стрейчи при переводе. С тех пор по­явилось множество компиляций, каждая с несколько отличной концепцией (Fodor and Gaynor, 1950; English and English. 1958; Moore and Fine. 1967; Laplanche and Pontalis, 1967; Rycroft, 1968; Eidelberg, 1968; Nagera, 1969-1971; Wolman, 1977). Некоторые из этих работ, например 'Словарь психо­анализа" Лапланша и Понталиса, вклю­чают в себя не только определения, но и исторические комментарии, дополнен­ные ссылками и цитатами. Эти последо­вательные попытки определить психо­аналитическую теорию отражают не­удовлетворенность существующими подходами, а также потребность в учете развивающейся теории.

Фрейд часто менял свои теоретичес­кие выводы на основе последующих на­блюдений (например, он отказался от теории совращения, подверг ревизии теории влечений и тревоги и использо­вал последовательные модели психики). Обычно он не стремился разъяснять новую теорию в сравнении с прежней и уделял мало внимания систематиза­ции теории. Однако некоторые из его непосредственных последователей, в частности Хайнц Гартманн, Эрнст Крис, Рудольф М. Лёвенштейн, Отто Фенихель, Давид Рапапорт, Мертон М. Гилл, Эрик Эриксон и Эдит Якобсон, потратили немало сил на эту " уборочную" работу. Такие проблемы, как место психоанали­за в науке (Hook, 1959), формирование психоаналитической теории (Waelder, 1962, Basch, 1973) и модели психики (Abrams, 1971; Gedo и Goldberg, 1973), вызывали постоянный интерес у психо­аналитиков.

Главным образом теоретики зани­мались объяснительной ценностью пси­хоаналитических конструктов и их эпи­стемологическим соответствием. Мы не можем полностью игнорировать такие вопросы, но они не являются предметом нашего непосредственного интереса. При подготовке глоссариев или ком­пендиумов первоочередной целью яв­ляется то, что Баш назвал 'выражением" (1973, с. 47), а Лангер — 'представлени­ем идеи с использованием точных и верных слов" (1962, с. 78). Историческое развитие идеи, даже релевантной, не­возможно проследить полностью. Стан­дартизация терминов необходима для изучения, исследования и развития тео­рии; и невозможно сравнить данные без общей системы координат, общего языка, который коллеги используют сей­час и будут использовать в будущем, чтобы передать специфическое значе­ние с помощью символов, отражающих одни и те же явления. Словари и глос­сарии облегчают передачу знания на­чинающим благодаря конденсации зна­чений понятий, приобретенных в тече­ние долгого времени, интеграции более поздних значений с более ранними и помогают определить нынешний статус специфических терминов и понятий.

Однако было бы несправедливо по отношению к читателю расхваливать ценность таких работ, не указав также на некоторые трудности в определени психоаналитических терминов — труд­ности, которые, вопреки всем намерени­ям, могут повлиять на разъяснение зна­чения. Они включают в себя проблему перевода, поскольку Фрейд и многие его ранние последователи писали по-немецки, выбор терминов и определе­ние места, которое следует предоста­вить каждому из них, чтобы отразить их относительную важность, выбор авто­ров и рецензентов и модификации ус­таревшей теории. Наконец, как указы­вал Куби (1972), имеются ошибки в самом языке, и мы должны стараться избегать неправильного употребления слов, чтобы не допустить закрепления неоднозначных и ошибочных понятий, вводя их в свой обиход.

Зигмунд Фрейд сделал исходные на­блюдения, концептуализировал психи­ческие процессы и — намеренно или нет — изобрел терминологию для сво­ей новой глубинной психологии. Не­смотря на прогресс в психоанализе, отраженный в современной литерату­ре, по-прежнему важная цель англий­ских лексикологов состоит в том, чтобы наиболее точно определить значения терминов, первоначально выроженных на идиосинкразическом немецком язы­ке. Трудности этой задачи возросли вследствие искажений со стороны раз­личных переводчиков Фрейда, усилиям которых мешали структурные трудности самого перевода и уникальные разли­чия между английским языком и немец­ким, особенно с точки зрения научной терминологии.

Согласно принципу лингвистической относительности Сапира-Ворфа, струк­тура языка влияет на то, как человек воспринимает действительность и, исхо­дя из этого, себя ведет (Carroll, 1956). Во введении к своему 'Критическому сло­варю психоанализа' Райкрофт отмечал, что 'нечто существенное происходит с идеей или теорией, когда она перево- дится на другой язык" (1968, с. XII). Райкрофт на примерах показывает, что трудности обусловлены не только от­дельными словами, но также лингвисти­ческой структурой и привычными спо­собами мышления, которые зависят от культуры, эпохи и языка.

Помимо этих структурных различий между языками существуют трудности, обусловленные идиосинкразическим использованием терминов и неумыш­ленной подменой их значения перевод­чиком. То, что Фрейд получил Премию Гёте по литературе, свидетельствует о его умении удачно использовать слова при изложении своих идей, но его уни­кальный стиль не мог не получить по­вреждения на минных полях перевода. Фрейд заимствовал терминологию из психологической, психопатологической и нейрофизиологической науки своего времени и часто обращался к обычным словам. Используя разнообразные лингвистические методы, чтобы передать сложную и не поддающуюся определе­нию работу бессознательных психичес­ких процессов, 'он, ток сказать, создает общее впечатление, знакомый образ или биологическую аналогию, постепен­но добавляет новые значения и очища­ет вопросы от своих первых сравне­ний... [используя слова], чтобы создать резонанс между некоторыми скорее диффузными чувствами [между пациен­том, аналитиком и читателями] и дать место своим поразительным метафо­рам' (Ornston, 1982, с. 412-415). 'По­стоянно меняя свой язык, он обогащал и прояснял свои представления о том, что он называл описательными координа­тами и организующими абстракциями' (с. 410). Концептуальная непоследова­тельность Фрейда, выраженная в поэти­ческой игре слов — каламбурах, иронии и персонификации механизмов, инстан­ций и аппаратов, — придавала много­значительность и гибкость его сочине­ниям, которые позволяли ему высказы­вать несколько разных вещей одновре­менно. Таким образом, Фрейд излагал свои концепции, мастерски используя яркий и эмоционально неотразимый язык, вызывающий у читателя ощущение близости проблемы. Он не придержи­вался точного определения технических терминов.

В обширной литературе на многих языках исследуются собственные источ­ники и стиль Фрейда, а также измене­ния, внесенные его переводчиками и ин­терпретаторами. Не затрагивая выво­дов, которые пока еще являются спор­ными, я подытожу некоторые из многих признаваемых сегодня проблем*.

Исследовательский метод Фрейда постоянно менялся, и он осмысливал бессознательное самыми разными спо­собами, которые позволяют читателю держать в памяти одновременно не­сколько образов. Стрейчи и другие английские переводчики последова­тельно заменяли аффективно окрашен­ные, обиходные немецкие слова, исполь­зовавшиеся Фрейдом, абстракциями, производными от слов из греческого или латинского языка, и меняли динами­ческие, активные конструкции Фрейда на статичные и пассивные. Стрейчи игнорировал также описание Фрейдом его собственных идей как способов мышления о бессознательных и психи­ческих процессах. Стрейчи свел описа­ния Фрейда к общеупотребительным, изобилующим значениями о простран­стве, структуре и силах, генерирующих энергию. Фрейд часто использовал одно и то же слово в разных значениях и прибегал к разным словам для опи­сания близких идей. В попытке систе­матизации Стрейчи полностью изменил

*Я очень признателен доктору Дариусу Орнстону за письменную справку, в которой дается резюме его различных работ, посвященных исследованию влияний на принадлежа­щий Стрейчи перевод трудов Фрейда. эту тенденцию. Таким образом, перево­ды Стрейчи выглядят более механис­тическими и структурированными, чем немецкая проза Фрейда, и являются ис­кусственно научными. Хотя в своем общем предисловии к 'Стандартному изданию' Стрейчи указывал на понима­ние им трудностей перевода, тем не менее он, по-видимому, считал свое собственное прочтение психологии Фрейда единственно верным и полагал, что дал " правильное истолкование по­нятиям Фрейда' и что его перевод из­бавлен от его собственных теоретичес­ких представлений (Strachey, 1966, с. XIX, Ornston, 1985b, c.394).

Здесь мы должны учитывать опас­ность, подстерегающую наши усилия. Мы определяем понятия, которые чаще всего первоначально были задуманы Фрейдом на немецком, потом про­фильтрованы через Стрейчи, а затем были изменены работой нескольких поколений ученых, говоривших на раз­ных языках. Понятия видоизменились, они больше не являются первоначаль­ными идеями Фрейда. Мы также дол­жны иметь в виду то, что определения являются сконденсированными интер­претациями многих людей, аналогичны­ми последующим переводам. В ре­зультате ошибки сделанного Стрейчи перевода Фрейда могли усугубиться, но тем не менее они отражают нынешний статус психоанализа. Со времен Ари­стотеля считается, что определение должно выражать сущность понятия. Интерпретация и конденсация упро­щают термины, помогая тем самым по­ниманию. Однако упрощение может также устанавливать терминам слиш­ком узкие или слишком свободные рамки. Поэтому, хотя несущественное и должно быть устранено, определени­ям психоаналитических понятий часто идет на пользу некоторое дополни­тельное пояснение. В этой книге мы попытались найти оптимальный баланс; это означает, что многие наши определения по своему объему выхо­дят за рамки глоссария и являются не­большими статьями.

Выражая идеи Фрейда и других пси­хоаналитиков, мы должны иметь в виду, что, как подчеркивает Шефер, 'давать определение — это значит также созда­вать и навязывать... В той степени, в какой мы связываем между собой или приравниваем такие названия, как, на­пример, женственность и пассивность, мы оказываем глубокое и стойкое фор­мирующее воздействие на то, что будет считаться женским или пассивным' (Schafer, 1974, с. 478). Процесс отбора терминов и понятий и определение того, сколько места отвести каждому из них, сопряжены с подобным риском уве­ковечения ошибок теоретизирования. Например, посвящение большой статьи относительно маловажной теме прида­ет ей чрезмерное значение. Кроме того, наши 'авторитетные' переформу­лировки теорий Фрейда могут отра­зиться на обучении, если в них будут до­казываться устаревшие представления. Таким образом, хотя и можно согласить­ся с тем, что исторические императивы требуют представления идей Фрейда в их первоначальной форме, точно так же необходима некоторая коррекция устарелой теории, если мы хотим избе­жать неверного восприятия нынешнего статуса психоанализа. Определения и комментарии в 'Словаре психоанали­за' Лапланша и Понталиса (1973), на­пример, являются неоценимыми для уче­ных в том, что они точно указывают психоаналитическую гавань, из которой отправились на корабле различные международные движения; к сожале­нию, некоторые из концептуальных су­дов построены по моделям времен Первой мировой войны и могут зато­нуть при серьезном испытании.

Но кто должен решать, что отобрать и что исправить? Жан Бергере (1985) призвал к учреждению Психоаналити­ческого научного совета, открытого для ученых всех стран, чтобы создать хотя бы минимум условий, необходимых для научных дебатов. Однако все прежние попытки добиться международного консенсуса в определениях не обнаде­живают. Вместо этого мы решили по возможности выбрать одного или не­скольких авторов, которые изучали предмет или продемонстрировали об­разцовую ясность в понимании или разъяснении. Многие из работ этих авторов, неизбежно включавшие в себя разные переводы и интерпретации со всеми ограничениями, о которых толь­ко что говорилось, отсылались другим ученым для оценки, синтеза, пересмот­ра и переработки.

Общая терминология могла бы при­нести пользу психоанализу. Вместо это­го мы обнаруживаем 'все большее пси­хоаналитическое разнообразие... плю­рализм теоретических подходов, лингви­стических и мыслительных конвенций, различных региональных, культурных и языковых акцентов" (Wallerstein, 1988, с. 5). Расходящиеся группы объединяют­ся приверженностью основным концеп­циям Фрейда — признанием бессозна­тельного, вытеснения, сопротивления и переноса. Чтобы извлечь все выгоды из того общего, что было выработано нами в процессе развития психоанализа, мы должны лучше понимать основные тео­рии друг друга. Поэтому мы включили в это издание термины, возникшие в шко­лах, которые не являются строго фрей­дистскими, и выбранные на основе их относительной распространенности в мире психоаналитической литературы. В каждом случае термины были рас­смотрены людьми, хорошо знакомыми с литературой данной школы.

Вскоре после появления первого из­дания этой работы Куби заметил, что глоссарии имеют тенденцию давать определения, в которых смешиваются 'количественные метафоры с количе­ственными мерами, описание с объясне­нием, метафоры с гипотезами [и] адъек­тивное значение слова с его номина­тивными значениями". Он подверг кри­тике " ошибку рассмотрения части как целого, post hoc ошибку смешения при­чины и следствия и телеологическую ошибку смешения следствия с целью* (1972). Учитывая универсальность этих явлений и эффективное использование Фрейдом метафор в изложении своих идей, утверждение Куби ведет нас к рассмотрению того, в какой мере пред­ставление теории может оказаться ис­кажено такими тенденциями, включаю­щими в себя не только науку, но и основ­ные принципы самого языка. Согласно Рапопорту, 'процесс передачи накоп­ленных знаний, который Коржибский называл связью времен, совершается при помощи символов" (Rapoport, 1955, с. 63). До недавнего времени, пока шим­панзе не лишили нас лелеемой иллю­зии, считалось, что использование симво­лов является важнейшей и уникальной характеристикой человеческой расы. В отличие от сигнала, который есть не что иное, как стимул, ответ на который явля­ется обусловленным, символ вызывает ответ только по отношению к другим символам. В разных контекстах один и тот же символ может вызывать различ­ные реакции; его нельзя определить вне контекста. Объединяясь в опреде­ленные последовательности, символы образуют язык, " символическую вселен­ную", которая помогает людям воспри­нимать, понимать, сообщать и формиро­вать свой внешний мир, который, в свою очередь, формируется под влиянием этого внешнего мира.

Термины, понятия, гипотезы, теории и законы, которые являются основными инструментами теоретического здания в любой науке, суть просто символы, управляемые в соответствии с прави­лами грамматики и логики. Будет ли определение наполнено смыслом — вопрос семантический, обусловленный отношениями между терминами и явле­ниями, к которым они относятся, и не имеющий отношения к грамматике или логике. Термины определяются опера­ционально в соответствии с наблюда­емыми воздействиями, достаточно по­стоянными, чтобы каждый раз, когда возникает эффект, применение терми­на было оправданным. Определения — это компромиссные соглашения, кото­рые никогда нельзя путать с фактами.

Куби (1975) выступал за использова­ние прилагательных вместо существи­тельных при описании психических яв­лений; существительные, по его мнению, ведут к антропоморфическому мышле­нию и к материализации абстракций. Он предпочитал говорить о " бессозна­тельном процессе", а не о " бессозна­тельном". Шефер (1976) считает, что все психические феномены, такие, как дей­ствия, должны описываться глаголами и наречиями. Подобные попытки при разъяснении не предотвращают пута­ницы с буквальным пониманием; они также могут вести к появлению других проблем. При обсуждении абстрактных понятий мы используем слова и выра­жения в значении, отличающемся от того, которое принадлежит им в других случаях. Метафора, сравнение, метони­мия, синекдоха и ирония используются, чтобы придать жизнь, стиль или акцент идее. Когда сравнение или метафора охватывает суть идеи, оно проявляется в определениях. В своих работах Ру­бинштейн (1972) и Вурмсер (1977) отста­ивают использование метафоры при объяснении теории.

Метафоры, которые зависят от аб­страгирования сходных признаков от несходных в остальном объектов и со­бытий, всегда являются неоднозначны­ми в самом конкретном смысле, будь то синонимы или нет. Однако метафори­чески преобразованное слово обычно устанавливает свое собственное бук­вальное значение, а также придает двойное значение с минимумом выра­жения, абстрагирует и классифицирует благодаря конденсации. Таким обра­зом, слова приобретают новые значе­ния, которых до этого они вроде бы не имели. Тем самым метафоры могут компенсировать недостаточность язы­ка и помогать его развитию. Заставляя человека искать сходства, они могут обнаруживать свойства с большей про­ницательностью. Простая метафора способна передать значение, которое скрывается за тем или иным сочетани­ем слов, увеличивая таким образом ресурсы нашего языка. Она может так­же указать на смысл, отчасти создавая и отчасти раскрывая внутреннее зна­чение. Следовательно, она может пере­давать индивидуальность эмоции, чего нельзя сделать с помощью буквально­го языка.

Куби (1975) утверждает, что метафо­ры никогда не бывают более чем при­ближением; в лучшем случае они пред­ставляют собой лишь аналогии, кото­рые являются частично истинными и частично ложными. Метафоры зависят от проекций внутреннего субъективно­го опыта. Кроме того, он считает, что все они слишком часто неверно употребля­ются и ведут к ошибкам при распозна­вании различий между метафорой и те­орией. Хотя метафора может служить целям приблизительного описания, даже такое описание часто вводит в заблуж­дение, поскольку может приниматься как объяснение. Другие теоретики ука­зывают, что мы не можем абстрактно мыслить, не имея метафорических мо­делей. Вурмсер (1977) приводит дово­ды в пользу употребления метафоры при изложении теории, а Валлерштейн (1988) заключает, что любая теория есть метафора.

Язык может препятствовать правиль­ному пониманию, но мы должны пользо- ваться тем, что доступно. Аналитический язык был бы поистине скучным, если бы ограничивался адъективными обозна­чениями, за что ратует Куби, или глаго­лами, как предлагает Шефер, или срав­нениями. Хотя метафора может быть преобразована в сравнение, если вве­сти слова " как" или 'подобно', ее когни­тивное и эмоциональное воздействие тем самым уменьшится. И если совре­менные компьютерные модели могут более точно представить функциониро­вание мозга, старые мышечные или гид­равлические аналогии и мифологичес­кие параболы звучат правдивее в тер­минах переживаний и эмоций. Они свя­зываются в символических образах с феноменами первичного процесса, и их использование способно помочь в ин­теграции психических процессов. Они являются существенными аспектами в человеческой коммуникации, важными факторами в привлечении внимания и облегчении понимания. И хотя мы дол­жны стараться избегать лингвистичес­ких ловушек в психоаналитических рас­суждениях, 'весьма сомнительно, что пересмотр терминологии уменьшит наши проблемы, а настойчивые требо­вания отказаться от словарей, чтобы решить научные или социальные воп­росы, могут выполнять ту же функцию, какую выполняет фонарный столб для алкоголика: скорее опоры, чем сред­ства освещения' (Begelman, 1971, с. 47). Вместо того чтобы отстаивать редукци­онизм, мы должны культивировать се­мантическое сознание, помогающее увидеть различие между символом и тем, к чему он относится, между выводом и наблюдением, между правомерным заключением и утверждением факта; короче говоря, мы должны осознавать искажения, которые неизбежно привно­сит вербализация в наше восприятие. Такое осознание особенно необходимо в области научного исследования, пере­дачи его результатов, превращения этих результатов в теорию и сообщения теории другим людям.

[13, 58, 64, 146, 177, 186, 217, 347, 405, 435, 533, 534, 537, 540, 541, 625, 631, 647-650, 711, 740, 742, 758, 760, 811, 834, 852, 864, 901, 903]

Барнесс Э. Мур

ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЕ ТЕРМИНЫ И ПОНЯТИЯ

АБСТИНЕНЦИЯ (ABSTINENCE)

Технический принцип, в соответствии с которым избегание поощрения при пере­носе усиливает фрустрацию, способствует регрессии, облегчает выявление, распозна­вание и понимание невроза переноса, обеспечивая возможность проработки и структурного изменения. Многие считают принцип абстиненции одним из аспектов принципа нейтральности, но это отдельный технический принцип, особым образом со­отнесенный с фрустрацией желаний при переносе.

Правило абстиненции введено Фрейдом при обсуждении сопротивления, возникающего при переносе, и аналитической ней­тральности: 'Лечение, — пишет Фрейд, — должно осуществляться в условиях абсти­ненции. При этом я не имею в виду толь­ко физическое воздержание, равно как и депривацию всех желаний пациента; веро­ятно, ни один больной такого не выдержит. Напротив, в качестве фундаментального принципа я выдвигаю положение о том, что желаниям и страстям пациентки позволи­тельно жить в ней, дабы они служили сила­ми, побуждающими ее к работе и измене­ниям'(1915, с. 165).

Разногласия по поводу меры аналити­ческой абстиненции обусловлены различ­ными факторами: 1) неоднозначностью тех­нических рекомендаций, приводимых Фрей­дом в описаниях собственной клинической практики; 2} разногласиями по поводу того, должен ли аналитик избегать поощрения только перенесенных желаний или всех желаний вообще; 3) спорностью представ­лений о том, что, собственно, дает терапев­тический эффект при анализе. Многие счи­тают, что терапевтическими агентами при психоаналитическом лечении выступают только интерпретация и инсайт, тогда как другие полагают, что успех терапевтическо­го процесса зависит от объектных или сомообъектных отношений с аналитиком.

См. нейтральность. [286, 298, 689, 893]

АВТОМАТИЗМЫ Я (EGO AUTOMATISMS)

Функции Я, представленные прежде всего моторной активностью, не сопровождающейся сознательным и направленным на них вниманием. Они становятся предсознательными, то есть не осознаются, но легко могут стать осознанными. Примерами здесь могут служить управление автомобилем, печатание но пишущей машинке, владение теннисной ракеткой и др.

Патологические автоматизмы обуслов­ливаются бессознательными потребностя­ми и не соответствуют реальной ситуации. Они проявляются при психических состояниях, таких, как шизофрения (например, эхо-лалия — автоматическое повторение про­изнесенной кем-то фразы) и при других измененных состояниях сознания, когда ин­дивид, не осознавая своих действий, вклю­чается в сложные паттерны поведения.

АВТОНОМИЯ (AUTONOMY)

Состояние саморегулируемости и неза­висимости. Термин введен Гартманном и с тех пор применяется в психоаналитической литературе для обозначения относительной свободы функций Я от влияний влечений и последующего конфликта. Некоторые фун­кции относительно устойчивы по отношению к инстинктивным силам, среди них восприя­тие, движение (ходьба, использование рук и т.п.), намерение (планы, предвидение, выбор целей], интеллект, мышление, речь. Об этих функциях говорят, что они обладают первич­ной автономией. Их развитие относитель­но независимо от мощного влияния сексу­альности и агрессивности, чего нельзя сказать о таких функциях, как объектные отношения, защиты и т.п. Но необходимо подчеркнуть относительность такой автоно­мии. Современные исследования показали, например, что понимание процессов воспри­ятия сильно обедняется без учета инстинк­тивных импульсов и защитных действий:

реальность, данная в восприятии, не является простым отрожением фиксированной внеш­ней реальности.

Вторичной автономией обладают фор­мы поведения, возникающие как защита против инстинктивных влечений, но в ходе развития освобождающиеся от их влияния. В качестве примера можно привести инди­вида, восстающего против авторитарного отца (которому он бессознательно стремит­ся подчиниться), но в процессе развития трансформирующего свой протест в конст­руктивную социальную критику. В конечном итоге его протест полностью освобождается от пассивности и реактивных образований, в которых он был выпестован.

См. функции Я, Я. [408, 413]

АГРЕССИВНАЯ ЭНЕРГИЯ (AGGRESSIVE ENERGY) См. психическая энергия.

АГРЕССИЯ (AGGRESSION)

Агрессивное влечение (Aggressive Drive)

Выраженное физически или вербально стремление подчинить себе других либо доминировать над ними. Агрессия может выражаться непосредственно, как при от­крытой атаке во время военных действий или в контролируемой ситуации спортив­ных состязаний; она может быть косвенной и замаскированной, проявляясь в форме шутки или гиперопеки со стороны затаив­ших обиду родителей; она может прояв­ляться пассивно, когда, например, намеренно затягивается решение какого-нибудь дела с целью кому-либо помешать; она может быть обращена но себя в виде самораз­рушительных или суицидальных тенденций. Хотя этот термин обычно употребляется для обозначения враждебных или разруши­тельных намерений, иногда его используют в более широком плане, распространяя на действия, порожденные инициативностью, честолюбием или просто отстаиванием своих прав. Иногда подобные действия обозначаются кок самоутверждение, дабы подчеркнуть, что они побуждаются невраж­дебной мотивацией.

Все перечисленные формы описывают­ся некоторыми аналитиками кок открытые и явные поведенческие проявления агрес­сивного влечения, модифицированного фун­кциями Я. Остается дискуссионным вопрос о том, являются ли агрессивные влечения врожденными и изначально враждебно-де­структивными по отношению к объекту, на который они направлены (при этом внеш­не невраждебные инстанции — самоутвер­ждение — представляют собой в действи­тельности результат нейтрализующего влияния функций Я), или же агрессивные вле­чения есть производное от изначально не­враждебных активных стремлений, служащих саморегуляции и адаптации и становящих­ся враждебными и деструктивными вслед­ствие фрустрации и конфликта. В поздних теоретических работах Фрейд пытался обосновать агрессию как проявление врож­денного саморазрушительного влечения к смерти, однако это представление не полу­чило широкого признания психоаналитиков. Тем не менее в теории Кляйн агрессивно­му влечению приписываются доминирую­щие и изначально деструктивные свойства, в нем видится основной источник как кон­фликтов, так и личностного развития.

Агрессивные влечения и либидо понима­ются как первичные инстинктивные влече­ния. Однако до сих пор остается неясным, представляют ли собой агрессивность и либидо при рождении отдельные формы энергии влечений, сливающиеся в процес­се развития, или же они нераздельны и лишь позже эволюционируют в две отдельные целостности. Представляется вероятным, что агрессивные влечения постепенно изменя­ются, приобретая характерные формы на оральной, анальной и фаллической стади­ях. Согласно некоторым теоретическим построениям, при таком прогрессирующем развитии происходит все большее слияние либидинозных и агрессивных импульсов, и тем самым разрушительные проявления агрессии ограничиваются, что приводит к обеспечению Я нейтрализованной энерги­ей, необходимой для функционирования — нормального либо патологического. В то же время Я присваивает агрессию Оно и ов­ладевает ей, ставя на службу возрастающей по сложности адаптации. Следует добавить, что особенности агрессивных компонентов эдипова комплекса непосредственно влия­ют на процесс структурирования Сверх-Я.

Таким образом, агрессия, будучи одновре­менно источником как интрапсихического конфликта, ток и его разрешения, играет важ­ную роль в развитии личности. Агрессивные влечения могут использоваться в качестве защиты от либидинозных конфликтов, равно как и сами могут быть защищены либидинозными желаниями и фантазиями. Поскольку агрессивные влечения и адаптивные или защитные функции Я нередко пребывают в конфликте, существуют как нормальные, так и патологические образования, в которых функции Я позволяют агрессивным влечени­ям проявляться гармонично и бесконфликт­но. Проявления агрессивных влечений раз­личаются по интенсивности от невраждебных влечений к самоутверждению и самосохра­нению, на последующих уровнях воплощаясь в раздражительность, злобность и нетерпи­мость — вплоть до крайней степени бешен­ства и неистовства, смертельной ярости. Такие проявления влечений различаются также по степени осознанности и могут сти­мулировать использование различных за­щитных и адаптивных механизмов.

См. инстинктивные влечения, конфликт, Оно, теория либидо.

[235, 422, 428, 677, 791, 828].

АДАПТАЦИЯ (ADAPTATION)

Способность успешно и приемлемым образом взаимодействовать со средой. Хотя адаптация предполагает разумный конформизм в отношении реалий внешне­го миро, во многих случаях она включает также активность, направленную на изме­нение либо адекватный контроль среды. Термином 'адаптация' обозначаются как состояние соответствия между индивидом и средой (адоптированность), ток и психичес­кие процессы, ведущие к такому состоянию. Если индивид изменяет среду соответствен­но своим нуждам и желаниям, эти процессы называются аллопластическими, если же вследствие восприятия внешнего мира про­исходят модификации внутреннего или пси­хического мира, говорят об аутопластических процессах.

Можно сказать, что психоаналитическая теория развития по существу есть рассмот­рение, описание, изучение и объяснение процесса онтогенетической адаптации. Успешная и все более совершенная адап­тация рассматривается в качестве одного из критериев здорового функционирования Я, поскольку указывает на гармоничность взаимоотношений между Я, Оно, Сверх-Я и внешним миром. Формирование характе­ра включает интернализацию стабильных защитных аспектов среды и возрастание возможностей и способности модифициро­вать среду.

В психоанализе развернутое представ­ление об адоптации было впервые изложено Гартмонном (1939). " Адаптация проявляет­ся в виде изменений, которые индивид про­изводит в среде... равно как адекватных изменений собственной психической систе­мы. И здесь вполне уместно представление Фрейда относительно оллопластических и аутопластических изменений' (с. 26). Гарт-манн описал, кроме того, третью форму адаптации — выбор новой среды, где соче­таются аллопластическое и аутопластическое изменения. Он пишет: 'Человека мы считаем хорошо адаптированным, если его продуктивность, его способность радовать­ся жизни, его психическое равновесие не нарушены' (с. 23). С точки зрения психоана­лиза важнейшим аспектом среды является психосоциальный (интерперсональный), включающий значимых для донного индиви­да людей из его окружения.

Еще одним важным принципом адапта­ции, нашедшим освещение у Гартмонна, является изменение функции. Для оценки адаптивной значимости определенного по­ведения аналитику необходимо отличать существующую на данный момент функцию этого поведения от той, что была изначаль­но при его возникновении, поскольку функ­ции поведения часто изменяются в процес­се адаптации, и в конечном счете поведение может служить целям, отличным от изначаль­ных. Знание о том, что функции изменяются, поможет избежать так называемой генети­ческой ошибки, то есть упрощенного допу­щения о том, что поведение индивида в на­стоящем непосредственно проистекает из прошлого.

Адаптация представляет собой главное понятие, связывающее психоанализ и пси- хологию с биологией. Адаптацию с ее ак­тивным и пассивным компонентами следу­ет четко отличать от приспособления, явля­ющегося, по сути, пассивным аутоплостическим феноменом.

См. генетическая ошибка, изменение функции, характер.

[408, 419, 612, 852, 866]

АДАПТИВНЫЙ ПОДХОД (ADAPTIVE VIEWPOINT)

См. метапсихопогия.

АКТИВНОСТЬ/ПАССИВНОСТЬ (ACTIVE/PASSIVE)

В обычном употреблении — характери­стики поведения, указывающие на интенсив­ность физических усилий, направленных на достижение цели. В этом же смысле тер­мины употребляются и в психоанализе. Они используются также для указания но сте­пень психической активности, хотя чаще применяются как характеристика цели ин­стинктивного влечения. Цель активна, если субъект ищет объект, способный удовлетво­рить его (субъекта) агрессивные желания и потребности. Цель пассивна, если субъект стремится к тому, чтобы кто-то другой удов­летворил желания за его счет, то есть стре­мится стать объектом любви или агрессив­ного отношения. Такая характеристика инстинктивной цели не зависит от степени физических или психических усилий, направ­ленных на достижение активной или пассив­ной инстинктивной цели. Ток, индивид, чья цель пассивна, может прилагать значитель­ные усилия, чтобы соблазнить или спрово­цировать другого разрядить дериваты сво­их инстинктивных влечений на данного индивида. В этом смысле такой индивид ак­тивен. И активность, и пассивность могут рассматриваться в континууме " норма-па­тология'; то и другое выражает гамму же­ланий от стремления к реципрокному ак­тивному ответу до патологического желания стать объектом садистских воздействий. Реципрокность, в частности, очевидна при содомазохистских и эксгибиционистских/ вуайеристских интеракциях. При этом следует отличать активные цели и акты, способ­ствующие саморегуляции, реалистичности, познанию (они адаптивны), от агрессивных целей и актов, являющихся деструктивными.

Термин 'пассивность' используется так­же для описания неактивных телесных со­стояний, допускающих, однако, активность в психическом смысле. В младенчестве при внешней пассивности происходят весьма активные психические процессы, связанные, в частности, с развитием восприятия и фор­мированием памяти. Активность и пассив­ность, взаимодействуя, способствуют созре­ванию функций, регулируемых Я. В процессе нормального развития у ребенка все более активно проявляются те функции, которые ранее проявляли взрослые; постепенный переход от пассивности к активности оче­виден в сфере локомоции, питания, в разви­тии речи, контроля над импульсами. Посред­ством активного повторения в сновидениях, воспоминаниях, мыслях, фантазиях, аффектах, действиях того, что ранее переживалось пассивно (независимо от того, приятно это было или нет), Я старается овладеть внешней и внутренней стимуляцией, то есть продуци­ровать и контролировать причины и след­ствия. Полярность рассматриваемых поня­тий относится, таким образом, не только к инстинктивной направленности, но и к про­явлениям Я, играющим важную роль в обра­зовании защитных механизмов и структуры характера. Опыт пассивных переживаний в младенчестве может иметь решающее зна­чение для зарождающегося образа тело, а также для последующего развития 'высоты' порога активной борьбы в доэдиповой и эдиповой фазах и тем самым — для форми­рования характера.

Хотя активность нередко отождествля­лась с мужественностью, а пассивность с женственностью, ныне такие ассоциации рассматриваются как далеко не точные и лишь вводящие в заблуждение. Просто формы проявления этих черт у обоих полов могут быть разными. Так, физическая актив­ность, которую часто считают желательной у мальчиков, может побуждаться бессозна­тельным желанием получить пассивное либидинозное или агрессивное вознагражде­ние. Явная пассивность, ошибочно восприни­маемая как признак контроля импульсов, может на самом деле проистекать из за­щитного отказа от садистских или Мазохист­ ских фантазий или побуждений. Поэтому для понимания клинического смысла актив­ности и пассивности необходимо знать бес­сознательные цели субъекта в связи с суще­ствующими но данный момент требования­ми и конфликтами Оно и Сверх-Я.

Донные термины используются также для описания структурных понятий — Оно, Я и Сверх-Я, — которые в разное время могут быть либо активными, либо пассивными по отношению друг к другу. Так, Я может вы­полнять активную роль по отношению к Оно, контролируя высвобождение инстинктивных влечений последнего. С другой стороны, подавленное инстинктивными влечениями, Я переживает разрядку пассивно. Такое ис­пользование терминов, однако, представляет собой известное упрощение и поэтому подвергается критике.

См. агрессия, мужественность/женствен­ность, содомазохизм. [139, 203, 233, 285].

АКТУАЛЬНЫЙ НЕВРОЗ (ACTUAL NEUROSIS)

Этот термин использовался Фрейдом для обозначения определенных невротичес­ких симптомов, отличающихся от таковых при психоневрозах (истерии, фобиях и не­врозе навязчивости) по трем основаниям:

1) причиной актуального невроза является сексуальная жизнь индивида в настоящее время (немецкое слово 'aktual' означает 'нынешний'), в то время как психоневроз связан с событиями раннего детства; 2) эти­ология актуального невроза соматическая, психоневроза — психическая (симптомы актуального невроза представляют собой физиологические реакции в ответ на име­ющиеся в настоящее время нарушения в сексуальной жизни и не предполагают уча­стия психодинамических механизмов, уча­ствующих в формировании симптомов при психоневрозах); 3) актуальные неврозы не поддаются психоаналитическому лечению.

Из круга явлений, отнесенных Бирдом к неврастении, Фрейд в 1894 году выделил два, названных им актуальными неврозами: соб­ственно неврастению и невроз страха. С собственно неврастенией, рассматриваемой Фрейдом как следствие неумеренной мастурбации, соотносятся такие симптомы, как усталость, головные боли, желудочно-кишечные нарушения, включая запоры, парестезии и проявления сексуальной слабости. Кли­ническая картина невроза страха включа­ло раздражительность, беспокойство, состо­яния тревожного ожидания, приступы тревоги, фобии, головокружение, тремор, потливость, нарушения дыхания, тошноту, учащенное или неритмичное сердцебиение, диарею, нару­шения сна. С точки зрения Фрейда, у па­циентов с неврозом страха препятствия необходимым для индивида частоте, регуляр­ности и качеству разрядки нарушают интег­рацию психических и соматических функций во время полового акта. Отторжение сома­тического сексуального возбуждения от пси­хической сферы предположительно блоки­рует либидо и трансформирует его в страх с автономными висцеральными и моторны­ми проявлениями. Таким образом, концеп­ция актуального невроза связывалась Фрей­дом с его токсикологической теорией страха, предполагающей физиологическую (в противоположность первично психологи­ческой) основу возникающих симптомов.

Несмотря на то что Фрейд никогда окончательно не расставался с понятием актуального невроза, сегодня это понятие уходит из аналитической нозологии, по­скольку, хотя факторы настоящего и могут выступать в качестве причин ускорения событий, аналитик почти всегда способен обнаружить в симптоме символическое выражение предшествовавших конфликтов. Когда либидинозные потребности не нахо­дят выхода в связи с защитным конфликтом, могут появиться неспецифические симпто­мы; то есть психоневроз может сопровож­даться своего рода вторичным актуальным неврозом. Современные клинические на­блюдения показывают, что недостаток сек­суального удовлетворения может приводить к раздражительности, напряженности, не­объяснимой усталости и т.п. Наконец, сле­дует отметить, что симптомы, сходные с про­явлениями актуального невроза, причиной которого Фрейд считал неудовлетворение сексуальных потребностей, могут возникать и в результате защитного подавления аг­рессивности.

См. невроз, психоневроз. [210, 541, 596, 642] АЛЕКСИТИМИЯ (ALEXITHIMIA)

Когнитивный стиль, о также аффективное нарушение, наблюдающееся обычно у паци­ентов с психосоматическими, аддиктивными и посттравмотическими расстройствами. Типичной для алекситимии является плохая дифференциация и вербализация аффектов, утрачивающих свои сигнальные функции (неэффективность коммуникации). Например, психосоматические пациенты зачастую иг­норируют сигналы о соматическом либо психическом неблагополучии, что внешне проявляется в стоицизме, иногда сопровож­дающемся застывшими позами и 'деревян­ным' выражением лицо. Аддиктивные боль­ные особенно боятся соматических симпто­мов и стараются блокировать их с помо­щью химических веществ. Пациенты с пост­травматическими нарушениями нередко не способны испытывать чувство радости (со­стояние, известное под названием ангедония).

Лицам с проявлениями алекситимии свойственно в высшей степени конкретное мышление, и они могут казаться приспособ­ленными к требованиям реальности. Одна­ко во время психотерапии когнитивные на­рушения становятся очевидными: пациенты монотонно и подробно излагают тривиаль­ные, хронологически упорядоченные поступ­ки, реакции, события обыденной жизни. В целом им недостает воображения, интуиции, эмпатии и направленной на удовлетворе­ние влечений фантазии, в особенности со­относимой с объектом. Они ориентируют­ся прежде всего на вещественный мир, а к себе относятся как к роботам. Указанные особенности являются серьезным препят­ствием для проведения психоаналитической психотерапии. Вместе с тем частые обо­стрения психосоматического недуга или злоупотребления лекарственными веще­ствами заставляет таких пациентов прибе­гать к психотерапии.

Термин 'алекситимия' введен Сифнеосом в 1967 году, о в дальнейшем уточнен и разработан им в 1970 году совместно с Немиа. В обширной литературе, где исполь­зуется это понятие, иногда высказывается мнение, что речь идет о проявлении первич­ного нейроанотомического дефекта, другие, однако, указывают но различные психологические проблемы, как первичные, так и вторичные. Мокдугалл и соавторы полага­ют, что с психоаналитической точки зрения феномен алекситимии следует рассматри­вать как группу защитных механизмов, воз­никающих при развитии и тесно связанных с отрицанием и расщеплением. Сходная группа защит, описанная е 1963 году Марти и его французскими соавторами, было ими названа 'la pensee operatoir'.

См. ангедония, защита, отрицание, рас­щепление.

[530, 594, 597, 634, 781, 836]

АЛЛОПЛАСТИЧЕСКАЯ АДАПТАЦИЯ (ALLOPLASTIC ADAPTATION)

См. адаптация

АЛЬФА-ФУНКЦИЯ (ALPHA FUNCTION)

См. теория Биона.

АЛЬФА-ЭЛЕМЕНТЫ (ALPHA ELEMENTS)

См. теория Биона.

АМБИВАЛЕНТНОСТЬ (AMBIVALENCE)

Термин обозначает одновременное су­ществование противоположных чувств, уста­новок, стремлений, проявляемых в отноше­нии других лиц, предметов, ситуаций. При таком широком понимании амбивалент­ность представляет собой универсальный и не слишком существенный феномен, по­скольку привязанность часто осложнена враждебными чувствами, о многие враждеб­ные отношения смягчаются привязанностью. Однако когда сило этих конфликтных чувств достигает уровня, при котором то или иное действие представляется неизбежным и в то же время неприемлемым, предпринимается некий защитный маневр, часто напрямую ведущий к психическому заболеванию (на­ пример, к психозу либо неврозу навязчивых состояний). При таких обстоятельствах ам­бивалентность вытесняется. Это означает, что только одно из конкурирующих чувств допускается в сознание. Чаще вытесняет­ся враждебность, но иногда — привязан­ность. Успешное выявление вытесненного компонента и успешная демонстрация его пациенту обычно усиливают терапевтичес­кий эффект.

При обсуждении активных и пассивных тенденций анально-садистской организа­ции парциальных влечений Фрейд (1905), указав на Блейлера как автора понятия и концепции амбивалентности, высказал мне­ние, что амбивалентность характеризуется примерно одинаковым уровнем противопо­ложных влечений. Это понятие он исполь­зовал также при рассмотрении одновре­менного положительного и отрицательного переноса (1912). Абрахам (1924), обосно­вывая разграничение доамбиволентных, ам­бивалентных и постамбивалентных объек­тных отношений, использовал представле­ние о сосуществовании любви и враждеб­ности. Ранняя оральная стадия рассматри­валась им как доамбиволентноя, в то вре­мя как более поздняя стадия, связанная с кусанием, оценивалось как амбивалентная. Амбивалентность характеризует также анально-садистскую стадию. Генитальная стадия проявляется тогда, когда ребенок становится способным психологически ща­дить объект, оберегая его от разрушения. Эта стадия обозначается как постамбива­лентная. Амбивалентность является одним из важных элементов теории Кляйн, выска­завшей идею о том, что амбивалентно вос­принимаемый объект расщепляется на " плохой" и 'хороший'.

См. инстинктивные влечения, компонен­тные влечения, перенос, психосексуольное развитие.

[7, 256, 273]

АМНЕЗИЯ (AMNESIA)

Потеря памяти или — буквально — отсут­ствие памяти; может иметь психогенное либо органическое происхождение. Вслед за физической травмой, когда вследстви сотрясения или более тяжелого поврежде­ния нарушается церебральная функция, может возникнуть как ретроградная, так и антероградная амнезия. Другими фактора­ми возникновения амнестических рас­стройств являются старость, инфекции и интоксикации (включая алкогольную). При алкогольном психозе, известном как синд­ром Корсакова, может возникнуть парамне­зия (расстройство памяти, при котором сме­шиваются реальные факты и фантазии), сопровождающаяся компенсаторным за­полнением провалов памяти, известным как конфабупяция. Психогенная амнезия явля­ется защитным процессом, направленным на то, чтобы посредством искажения воспоми­наний совладать с эмоционально травмати­ческими переживаниями. В настоящее вре­мя такое защитное искажение или блоки­ровка памяти рассматривается как вытес­нение, хотя изначально этот термин исполь­зовался Фрейдом в качестве обобщающего понятия для ряда защитных механизмов, в то время еще недостаточно четко дифферен­цированных. Он полагал также, что контр-катексис необходим для того, чтобы не до­пускать воспоминания до сознания.

Инфантильная амнезия представляет собой провалы памяти относительно пер­вых лет жизни. Хотя такая амнезия часто рассматривается как нормальное забыва­ние, которое можно приписать незрелости детской психики, в реальности она представ­ляет защитные усилия Я совладать с ран­ними детскими впечатлениями и реакциями, которые в противном случае могут быть травматическими. Благодаря вытеснению впечатления, мысли и аффекты, связанные с травматическими переживаниями, становят­ся бессознательными. При этом могут со­храняться остатки в виде покрывающих воспоминаний— фрагментов воспоминаний (иногда внешне тривиальных), нередко весь­ма яркие и отчетливые, которые служат для прикрытия патогенных аспектов ситуации. В широком смысле почти все детские воспо­минания так или иначе искажены в резуль­тате сгущения, смещения вперед или назад либо изменения эмоциональной окраски. Можно сказать, что процессы, влияющие на память, в своей основе сходны с теми, кото­рые способствуют формированию истери­ческой симптоматики. Преодоление амне­зии, особенно относящейся к раннему дет- ству, и тем самым предоставление пациен­ту возможности вновь сознательно пережить и справиться с теми событиями, которые в момент своего появления были непреодо­лимы, является одной из важнейших целей психоаналитического лечения.

См. вытеснение, защита, катексис, память, покрывающее воспоминание, психическая энергия.

[248, 252, 327, 539]

АНАГОГИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ (ANAGOGIC INTERPRETATION)

См. интерпретация.

АНАКЛИТИЧЕСКАЯ ДЕПРЕССИЯ (ANACLITIC DEPRESSION)

Синдром, включающий симптомы тре­вожного опасения, уныния и тоски, слезливо­сти, ухода в себя, отказа от еды, который появляется у детей примерно девятимесяч­ного возраста. Возникает тогда, когда пос­ле периода хороших материнско-детских отношений на протяжении первых шести месяцев жизни ребенка мать отсутствует в течение как минимум трех месяцев. Если в этот период мать возвращается, все симпто­мы ослабевают. Если же сепарация продол­жается, симптомы становятся все более выраженными и могут привести к бессонни­це, снижению веса, задержке развития, апа­тии, ступору и даже смертельному исходу.

Впервые синдром описали Р. А. Шпиц и К. М. Вольф (Spitz, 1946). 'Аналитический' означает 'зависимый от другого' — в дан­ном случае от матери, утрата которой про­воцирует депрессию. Боулби (1960), также описавший детские реакции при сепарации, модифицировал описание, данное Шпицем, представив следующую последователь­ность: протест, отчаяние, отчужденность. Малер (1968) интерпретировала описания Шпица в терминах сепарационно-индивидуационной фазы развития. По мнению Малер, во второй половине первого года жизни ребенок достигает симбиотических взаимоотношений с матерью. С этого возраста симбиотический партнер становится незаменимым, а потому отделение от мате­ри приводит к возникновению выраженной симптоматики.

См. сепарация, сепарация-индивидуация. [121, 583, 799]

АНАКЛИТИЧЕСКИЙ ВЫБОР ОБЪЕКТА (ANACLITICAL OBJECT CHOICE)

См. объект.

АНАЛИЗ (ANALYSES)

Аналитический процесс (Analytic Process) Аналитическая ситуация (Analytic Situation)

В широком смысле сокращенное обо­значение психоанализа во всех его прояв­лениях и аспектах. Здесь мы применяем его в более узком смысле, соотнося с методом или процедурой понимания бессознатель­ного на основе использования сновидений и ассоциаций, посредством чего распознаются дериваты Оно, Я и Сверх-Я, конфликт и последующие компромиссные образования. Анализ используется и как метод ис­следования, и как метод терапии в собствен­но психоанализе, описанном ниже, и в аналитической психотерапии.

Кратко говоря, анализ происходит в оп­ределенной ситуации, в определенное вре­мя и с определенной частотой (аналитическая ситуация). От других методов психо­терапии, также предполагающих взаимоот­ношения между аналитиком и пациентом один на один, анализ отличается специфи­ческими требованиями и ограничениями. Пациент должен принять положение, при котором аналитик ему не виден, и пытаться свободно делиться всеми без исключе­ния мыслями и чувствами, которые возника­ют в сознании (свободные ассоциации), от­казавшись от критического и логического отбора материала, что приветствуется в обычной социальной ситуации. Пациент часто переживает сенсорную и эмоцио­нальную депривацию, когда — если это со­ ответствует ситуации — аналитик хранит молчание и кажется безучастным. Такая обстановка и процедура дают начало ана­литическому процессу, способствующему возникновению у пациента временной рег­рессии, при которой пробуждаются преж­де бессознательные (вытесненные) воспоми­нания, запретные детские желания и фантазии. Выраженные в производной форме в сновидениях пациента и его ассоциаци­ях по поводу текущих мыслей и событий, они также фокусируются на личности ана­литика (перенос). Этот процесс облегчает­ся относительно нейтральной и анонимной позицией аналитика, и формируется невроз переноса— своеобразная 'новая редак­ция" детского невроза. Невроз переноса, возникающий в аналитическом процессе, позволяет аналитику понять, какие чувства и установки пациента являют собой остат­ки прежних впечатлений и травм; в таком случае аналитик способен реконструиро­вать более ранние уровни развития и свя­занные с ними аффекты, конфликты и ком­промиссные образования. Аналитик интер­претирует их, доводя тем самым до созна­ния пациента. Они прорабатываются, их последствия модифицируются путем интег­рации прошлого с настоящим, и тем самым в той или иной степени аннулируются па­тологические проявления прежних бессоз­нательных конфликтов. При этом, однако, пациент остается привязанным к чувствам и формам поведения, имеющим для него определенную значимость. Вместе с тем пациенты стараются удержать значимые для них паттерны чувств и поведения, и ро­бота аналитика не может осуществляться без определенного сопротивления, которо­му способствует сам феномен переноса. Продолжать работу в условиях собствен­ного сильного сопротивления пациенту по­могает терапевтический или рабочий альянс между анализируемым и аналитиком, основанный на взаимном доверии и общих целях.

Благодаря распознанию конфликта и прояснению последующих защит и сопротивления по отношению к восприятиям и воспоминаниям (что обусловливает бессоз­нательность того или иного поведения) обо­гащается личность пациента. Предполага­ется, что задействованная в конфликте психическая энергия высвобождается и нейтрализуется, становясь доступной синтети­ческой и интегративной функции Я. Соблю­дение требования физической пассивности пациента во время аналитического сеанса облегчает перенос энергии из мо­торной сферы поведения в психическую, благодаря чему улучшается способность анализируемого терпеть, ждать и выдержи­вать фрустрацию соответственно требова­ниям реальности. Это помогает пациенту достичь соответствующего равновесия меж­ду работой и восстановлением, между по­требностью любить и быть любимым.

Аналитический процесс, представленный нами, включает три фазы: 1) организация аналитической ситуации; 2) возникновение и интерпретация невроза переноса; 3) про­работка конфликта, сопротивления и пере­носа на заключительной фазе. Технические условия, обеспечивающие этот процесс, описываются в рубрике 'Аналитическая техника'. Во всех трех фазах присутствуют некоторые моменты, не являющиеся специ­фическими для психоанализа и существую­щие в структуре различных типов индиви­дуальной психотерапии. Однако только в классическом психоанализе сеанс и сам метод специально направлены на поощре­ние такого типа и уровня регрессии, кото­рый завершается повторным аффективно заряженным проявлением неразрешенных детских конфликтов во взаимоотношениях пациента и аналитика. Аналитическая си­туация предполагает некую стабильную систему, внутри которой пациент и анали­тик взаимно мобилизуют интрапсихические процессы, которые побуждают пациента к движению, инсайту, изменению по мере того, как возникающее в нем напряжение отсле­живается и интерпретируется аналитиком. Таким образом, животворными факторами процесса являются взаимодействие пациен­та с аналитиком, способы аналитического понимания (включая эмпатию и контрпере­нос), а также возрастающая способность пациента осознавать собственные бессоз­нательные психические процессы (аналитический инсайт). Достижение анализируемым все более высокого уровня инсайтов, саморегуляции и зрелости путем субъективного переживания невроза переноса и его ин­терпретации в аналитической ситуации может рассматриваться кок суть аналити­ческого процесса. См. аналитическая техника, защита, ин­терпретация, контрперенос, конфликт, пере­нос, психоанализ, регрессия, реконструкция, свободные ассоциации, сопротивление, эмпатия.

[41, 270, 480, 763, 826]

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ (ANALYTICAL PSYCHOLOGY)

Системо идей и практических приемов, связанных с теорией и работой Карла Гу­става Юнга (1875—1961). Работая в пси­хиатрической клинике Бургхёльцли (Швей­цария), Юнг стал большим приверженцем Фрейда, перечитав в 1903 году его Толко­вание сновидений". Юнг признал, что его предшествующие экспериментальные рабо­ты со словесными ассоциациями подтверж­дают открытия Фрейда в области вытесне­ния, однако он скептически относился к до­пущению о том, что вытесняется лишь сек­суальное. То, что было привнесено Юнгом в психоанализ на ранних этапах, было с восторгом принято Фрейдом и включено им в систему собственных представлений. Не­которое время Фрейд видел в Юнге сво­его наследника, способного возглавить пси­хоаналитическое движение после его смер­ти, но после пяти лет тесного сотрудниче­ства их позиции разошлись. Окончатель­ный раскол произошел в 1912 году, и Юнг основал собственное направление, назван­ное им аналитической психологией.

Дело жизни Юнга — попытка понять природу личности. Основу его теории со­ставило представление о взаимодействую­щих энергетических системах, потенциал которых при рождении не дифференциро­ван. В течение жизни эти возможности под влиянием внешних событий дифференциру­ются, трансформируясь в сознательный опыт индивида. Сознательное и бессозна­тельное, согласно Юнгу, представляют со­бой две динамические взаимодействующие области личности. Сознательная область состоит из двух структур: центрального Я, рассматриваемого как источник индивиду­ального чувства идентичности и непрерыв­ности во времени, и Персоны — индивиду­альной " публичной маски" или " лица, обращенного к миру". Персона состоит из ро­лей, установок и поведенческих проявлений, предъявляемых другим в ответ на требова­ния общества. Если акцент на Персоне осуществляется в ущерб бессознательным стремлениям, возникает психологический стресс.

Бессознательная область также разде­ляется на две части: личную и коллектив­ную. Личное бессознательное более повер­хностно и заключает в себе вытесненные переживания, которые никогда не были более чем смутно осознаваемыми или были слишком болезненными для того, чтобы во­обще осознаваться. Личное бессознатель­ное содержит также комплексы — упорядо­ченные вокруг аффективно заряженного ядра мысли, чувство, поступки и пережива­ния. Примеры — комплекс матери, эдипов комплекс и комплекс кастрации (последние два часто рассматриваются в психоанали­тической литературе). С точки зрения Юнга, личное бессознательное содержит не толь­ко сексуальные и мифические элементы, но и этические стандарты, что позднее было признано Фрейдом в его представлении о частично бессознательном Сверх-Я.

Понятие коллективного бессознательно­го Юнг использовал значительно шире и более последовательно, нежели Фрейд. Коллективное бессознательное, по мнению Юнга, распределено неким мистическим образом среди всего человечества. Оно содержит более глубокие, универсальные и первичные аспекты личности, и его энергия способна творить образы, независимые от сознательных переживаний. Здесь разме­щен " сырой" материал сновидений, фанта­зий и других форм креативного опыта — сходные по форме у всех людей, соотноси­мые с основной тематикой борьбы челове­ка: добро и зло, власть, вопросы пола, рож­дение и смерть. Образы коллективного бессознательного собраны Юнгом в про­тотипы или архетипы. Так, например, Анимус и Анимо представляют собой мужской и женский аспекты личности.

Для описания различных проявлений личности Юнг разработал концептуальную модель, основанную на двух базисных уста­новках — интроверсии и экстраверсии, а также четырех главных психических функци­ях — рациональной паре (мышление и чувство) и перцептивной паре (ощущение и интуиция). Эта схема позволила создать основанную на шестнадцати категориях типологию личности, быстро завоевавшую популярность в академических кругах.

В центре внимания Юнга — идея развития, но Юнг мало обращался к пробле­мам развития в раннем детстве. Вместо этого он разделил жизнь но два периода. В первой половине жизни происходит вы­бор и закрепление определенного места в окружающем мире, свершается выбор рода занятий, супруга или супруги, ценно­стей и интересов. Вторая половина связа­на с противостоянием и адаптацией к смерти. Жизнь последовательно и посту­пательно движется в направлении индивидуации— пожизненного процесса, в ходе которого человек становится 'психологи­ческим индивидом, то есть отдельной неде­лимостью или 'целостностью'" (Jung, 1961, р. 383). Индивидуация предполагает посто­янное давление но скрытые возможности личностных первичных структур с целью проявления их в сознании, а также в ослаб­лении врожденного напряжения путем при­мирения и уравновешения противополож­ностей. В идеале результатом индивидуации является спокойно функционирующий интегрированный индивид, способный к полной реализации личностного потенциа­ла. По мнению Юнга, индивидуация — уни­версальный человеческий процесс, но культурные институты, символы и внесознательные формы (такие, как религиозные систе­мы и ритуалы) были разработаны человече­ством для того, чтобы справляться с психо­логическими проблемами, возникающими в ходе этого процесса.

Читатель может легко убедиться, что те­оретические построения Фрейда и Юнга во многом переплетаются. Концепция интро­версии—экстраверсии, согласно которой либидо направляется внутрь либо вовне (в психоаналитической терминологии того периода), равно как и понятие комплекса, были разработаны Юнгом, когда он был связан с психоанализом, но позже он рас­ширил свои теоретические построения, разработав идею коллективного бессозна­тельного. Понятия Анимы и Анимуса, Пер­соны, архетипа и архетипических образов, Тени, равно кок и позднейшая типология, появились уже как часть аналитической психологии, но их связь с построениями Фрейда очевидна. Например, представле­ния об Аниме и Анимусе строились но ос­нове представлений Фрейда об универ­сальной бисексуальности.

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ (ТЕРМИНЫ)

Анима; Анимус (Anima; Animus)

Аналитическая психология (термины), предполагающие представленность одного пола в другом. Женский образ в мужчине Юнг назвал Анима (от лат. " душа"); мужс­кой образ в женщине — Анимус (от лат. " ум", " интеллект"). Хотя Анима и Анимус могут проявляться в виде человеческих образов, более точным было бы рассматривать их как архетипические паттерны. Анима, напри­мер, связана с воображением, фантазией и игрой; Анимус— с сосредоточенностью, властью, уважением. Таким образом, их можно рассматривать как противополож­ные способы восприятия, поведения и оцен­ки. Сейчас принято считать, что нельзя свя­зывать эти понятия с половыми различиями, однако то, что " контрасексуальные" образы (противоположные полу данного индивида) возникают в сновидениях и т.п., предпола­гает символический процесс: мужчина или женщина символически выражают чуждое ему (ей) в форме бытия чуждого (другого) тела. Однако удивительная странность об­разов Анимы и Анимуса придает им пси­хологическое значение своеобразных пред­вестников, а нередко и " поводырей" грядущих изменений личности.

См. аналитическая психология (термины): архетип, имаго.

Архетип (Archetype)

Врожденный, унаследованный паттерн психологических проявлений, связанный с инстинктами и воплощающийся при доста­точной активации в поведении или эмоци­ях. Теория архетипов Юнга претерпела три стадии развития. В 1912 году он описал исконные образы, сходные с общеистори­ческими культурными мотивами, представ­ленными