Белоснежка и семь гномов

Версия номер один пока была единственной. И, по разумению Эраста Петровича, самой логичной.

В замкнутом пространстве существуют двое соседей, которые находятся в столь скверных отношениях, что отгородились друг от друга забором. Коммунары люди мирные, покладистые, зато беглые мормоны, судя по рассказам, публика боевая, задиристая, непримиримая. С чужаками не церемонятся, отлично умеют обращаться с оружием.

О селестианцах удалось выяснить следующее.

Апостол Мороний и шесть его братьев покинули штат Юта, давний оплот своей ветхозаветной религии, когда отцы мормонской церкви дрогнули под давлением властей и начали подумывать, не отречься ли общине от многожёнства. В 1890 году четвёртый президент церкви Уилфорд Вудрафф издал манифест, запрещавший мормонам иметь больше одной жены, и селестианцы окончательно прервали все отношения с былыми единоверцами.

Их сообщество ещё больше отделено от внешнего мира, чем община «Луч света». На свою территорию они никого не пускают. Кузьма Кузьмич по дороге рассказывал, что Мороний предложил сплитстоунскому «исправнику» выбор: попробует сунуться – пристрелят на месте; будет держаться на расстоянии – сто долларов ежемесячно. Поскольку это было ровно вдвое больше его жалованья, маршал охотно согласился (чего ещё ждать от этого красноносого героя?). Объявил, что вопрос о юрисдикции Дрим-вэлли спорен. Может быть, долина вообще не относится к территории его округа. До тех пор, пока этот казус не будет решён компетентными инстанциями, ему тут делать нечего. Заодно снял с себя всякую ответственность за происходящее и на русской половине, что очень пригодилось ему в дальнейшем, когда там появилась банда.

Таким образом никто селестианцев не трогает, никто не мешает им жить по их обычаям.

Каждый из братьев имеет по нескольку жён, а у старшего их чуть ли не целая дюжина. В семьях по десять-двадцать детей. У взрослого населения пропорция мужчин и женщин поддерживается за счёт того, что по достижении совершеннолетия право остаться дома получает лишь первородный сын. Его женят, обычно сразу на двух невестах – двоюродных сёстрах. Прочие сыновья «отправляются в мир» и могут вернуться, лишь если приведут с собой по меньшей мере двух новообращённых девушек, так называемых «голубиц».

Селестианцы богаты. Книг кроме Ветхого Завета не признают никаких. Трудолюбивы. Очень суеверны. Отличные наездники. Носят особые шляпы с высокой конической тульёй, чтобы помыслы устремлялись вверх, к Небу. Мужчины бреют только усы, а волосы на подбородке не трогают, ибо в них вся святость.

Потому-то Эраст Петрович и спросил бестолкового Харитошу, не торчали ли у разбойников из-под повязок бороды.

У селестианцев русские наверняка как кость в горле. Если коммуна уберётся из Дрим-вэлли, долина превратится в абсолютно замкнутый анклав, где сектантам будет полное раздолье.

Прослышав про шайку Чёрных Платков, членов которой никто не видел в лицо, бородачи решили воспользоваться этим удобным шансом. Хитрость шита белыми нитками. Даже не понадобится принцип «ищи, кому выгодно». Других подозреваемых просто не существует. А убогая выдумка про какое-то безголовое привидение наверняка придумана теми же селестианцами. По их скудоумному расчёту, эта детская страшилка должна запутать след и создать впечатление, будто они тоже жертвы.

Увы, на американском Западе всё примитивно, даже преступные замыслы.

Точку в этой дурацкой истории следовало поставить незамедлительно, прямо нынешней ночью. А там можно и возвращаться, продолжить работу над усовершенствованием стояночного тормоза…

Мысли Фандорина повернули в более интересном направлении. Настоящая жизнь была там, в инженерно-механической лаборатории Массачусетского технологического, где ковалось светлое и разумное будущее человечества, а копеечные тайны Дрим-вэлли – чушь и глупости.

Рыжая лошадь равномерно переступала, беззвучно плывя над стелющимся по траве туманом. Её копыта были обмотаны тряпками, чтоб не производить шума. С маскировкой дела обстояли хуже. При свете дня испачканный костюм, возможно, не выглядел белым, но в темноте отчётливо выделялся.

Зато Масу было не видно и не слышно. Он крался где-то сзади, прикрывая тыл. Сапоги со шпорами оставил в деревне, переобулся в онучи и лапти, на тропу не лез, держался в тени.

С четверть часа Эраст Петрович ехал шагом вдоль деревянной изгороди, делившей долину надвое, тщетно пытаясь обнаружить какой-нибудь зазор. Стал подумывать, не перемахнуть ли, и даже вынул из седельного чехла винтовку, чтоб при разгоне не колотила лошадь по боку.

Вдруг раздался странный шелест, в воздухе мелькнуло нечто тонкое и длинное, очень быстро двигающееся, и, прежде чем всадник сообразил, что происходит, на плечи ему упала верёвочная петля, а в следующее мгновение мощный рывок выдернул Фандорина из седла.

«Ремингтон» с лязгом отлетел в сторону. Хоть Эраста Петровича когда-то учили искусству мягкого падения, но за отсутствием практики навыки подзабылись. Он не успел одни мышцы как следует напрячь, другие – как следует расслабить и приложился о землю так, что зазвенело в ушах. Впрочем, человек, вовсе не обучавшийся падать, от подобного кульбита скорее всего просто свернул бы себе шею.

Из-за противного звона упавший несколько секунд ничего не слышал, однако отлично рассмотрел, как с той стороны забора появились два тёмных пятна. Заскрипело дерево, и пятна превратились в проворные тени.

Фандорин лежал и не двигался, неестественно вывернув руку, вроде как без чувств. Только бы Маса выручать не кинулся. Не кинется – он человек опытный.

Судя по движениям и голосам, люди, осторожно приближавшиеся к Эрасту Петровичу, были совсем молоды.

– Как думаешь, стрельнуть? – напряжённым дискантом спросил один.

Второй откликнулся не сразу.

– У тебя серебряная?

– А какая же?

Они стояли шагах в трёх, будто не решаясь подойти ближе.

– Погоди. – Звук пробки, вынимаемой из фляги. – Сначала святой водой окропим.

На Эраста Петровича полетели холодные брызги. Что за балаган?

Парни (им вряд ли было больше двадцати) дружно бормотали молитву:

–…И не введи нас во искушение, но избави от Лукавого. Аминь.

– Голова-то у него есть? – шмыгнув носом, спросил первый.

– Вроде была… Хотя кто их ведьмаков разберёт… Видал, как он над землёй плыл? Будто по воздуху. Жуть!

– Сейчас пощупаю… – В голову лежащего ткнулся ствол винтовки. – Есть голова!

Ну, это было уже слишком.

Прямо с земли, не поднимаясь, Эраст Петрович сделал двойную подсечку. Его ноги качнулись по кругу, будто взбесившиеся стрелки по циферблату часов, и один из обидчиков с воплем грохнулся наземь. Второго Фандорин, приподнявшись, схватил левой рукой за пряжку ремня и рванул на себя, а кулаком правой нанёс встречный удар, в переносицу. После этого осталось только перекатиться к первому и, пока не очухался, слегка стукнуть по шейным позвонкам.

Вот оба лежали рядышком, тихо.

Отряхиваясь, Фандорин встал. Сердито сорвал с плеч и отбросил в сторону лассо.

– Маса, чёрт тебя дери! Где ты там?

Японец немедленно возник из темноты, ведя под уздцы рыжую.

– Хорошо же ты меня прикрываешь! – рявкнул на него Эраст Петрович, потирая ушибленный при падении локоть. – А если б они не аркан кинули? Если б пальнули из двух стволов? Что тогда?

– Я бы жестоко отомстил за вас, господин, – беспечно ответил горе-помощник. – Давайте скорей посмотрим, кто эти люди. Интересно.

Пока Фандорин доставал из седельной сумки фонарик, Маса быстро связал пленников и перевернул на спины.

Чёрных платков нет, вот первое, что не без разочарования отметил Эраст Петрович, когда электрический луч поочерёдно осветил лица ночных разбойников. Оба, в самом деле, были ещё совсем мальчишками. У одного на щеках и подбородке длинный смешной пух, похожий на утиные пёрышки. У второго волоски пожестче и подлиннее, но пока ещё в весьма небольшом количестве.

– А где же пресловутые к-конические шляпы? – пробормотал Фандорин.

Маса отправился на поиски и с той стороны изгороди, из кустов, принёс два необычных головных убора, один из которых немедленно нахлобучил на себя.

– Сними, – сказал Эраст Петрович, глядя на плотный, округлый силуэт камердинера, заостряющийся кверху. – Ты похож на к-клизму.

– А вы, господин, дали себя заарканить двум зелёным мальчишкам, – обиделся японец.

– Ладно, ладно. Помоги-ка.

Вдвоём они перекинули бесчувственных селестианцев через холку лошади.

– Туда повезём? – кивнул Маса в сторону русской деревни.

– Туда, – Фандорин показал в сторону селестианской. – А ты исчезни. Если что – сам знаешь.

Маса с поклоном попятился и растаял в темноте.

Ударом ноги Эраст Петрович сшиб кусок забора на землю и повёл рыжую через поле, за которым светились огни.

Селение беглых мормонов приютилось в выемке огромной скалы. Тыл был надёжно прикрыт отвесными каменными стенами, поднимавшимися в самое небо, а спереди щерилась заострёнными концами бревенчатая изгородь. Тын был выстроен основательно: краями упирался в гору, а посередине, над массивными воротами, возвышалась дозорная башенка. Все пространство перед этой крепостью, созданной совместными усилиями природы и людей, было освещено воткнутыми в землю факелами. Незамеченным не подойдёшь.

Но в намерения Фандорина и не входило оставаться незамеченным.

Выйдя на освещённое пространство, он на всякий случай, чтоб часовой не подстрелил, встал за крупом лошади и громко крикнул:

– Эй, на башне!

Связанные юнцы уже пришли в себя. Ёрзали, мычали – Маса не забыл всунуть каждому в рот по кляпу.

– Кто там? – раздался с вышки дрожащий голос. – Ты человек или бес? Братья, братья!!!

Ударил сигнальный колокол, из-за частокола донеслись крики, топот множества ног. Надо было немного подождать.

– Спокойно, не дёргайтесь, – сказал Эраст Петрович пленникам. – Если будете слушаться, скоро отпущу.

Меж обтёсанных верхушек брёвен появились головы в конических шляпах, блеснули стволы ружей.

– Скажите, что это вы, – приказал Фандорин, вынимая кляпы.

– Это мы! Это мы! – послушно закричали молодые люди.

– Кто «мы»? – откликнулся густой голос. – Если нечисть ночная, лучше идите своим путём! У нас серебряные пули и святая вода!

– Это Джосайя и Авессалом! Нас связали!

– Кто вас связал?

Решив, что теперь можно, Эраст Петрович вышел из-за лошади.

– Я! Меня зовут Эраст Фандорин. Я ехал через долину. Эти негодяи напали на меня без предупреждения. Я мог бы их убить. Или отвезти к маршалу. Но пожалел. Они совсем мальчишки.

На стене засовещались. Потом тот же басистый голос крикнул:

– Эраст – это хорошее имя. Ты из наших братьев, из мормонов?

– Нет, я русский. Приехал навестить соплеменников. Что мне делать с этими разбойниками? Если они не ваши, я отвезу их в Сплитстоун.

Снова шушуканье, чуть более продолжительное. Потом заскрипели ворота.

– Это ничего, что ты русский. Все люди братья. Въезжай, добрый человек. Ты поступил милосердно.

На треугольном пространстве, зажатом между тыном и обрывом, стояли семь основательных домов в два этажа, около каждого хозяйственные постройки. В стороне – амбары, большой коровник, свинарник, кузница, корраль. Повсюду горели масляные фонари, и было видно, как любовно, тщательно обихожен здесь каждый клочок земли. Посередине поблёскивал чёрной водой идиллический прудик. На клумбах благоухали цветы. Через аккуратно выложенный камнями ручеёк был перекинут кукольный мостик.

Ещё одна разновидность земного рая для своих, подумал Эраст Петрович, оглядывая Небесных Братьев, высыпавших из домов.

В основном это, правда, были сестры. Все в белых фартуках, лиц почти не видно под огромными кружевными чепцами. Женщины стояли плотными кучками, каждая у крыльца своего жилища, и просто смотрели, предоставляя действовать мужчинам.

Тех было немного, человек двадцать. Разного возраста, но одеты одинаково: островерхие шляпы, тёмные костюмы, белые рубашки без галстука. У всех бороды, причём у иных предлинные, ниже пояса.

Распоряжался низенький, густобровый человечек лет пятидесяти в коричневом сюртуке и с серебряной пряжкой на тулье – вероятно, он-то и вёл переговоры с башни. Фандорин подумал, что это и есть апостол, но, как вскоре выяснилось, ошибся.

Пока селестианцы развязывали и расспрашивали юнцов с библейскими именами, густобровый на время исчез, а потом появился снова и отвёл Эраста Петровича в сторону.

– От имени апостола Морония и всей нашей общины приношу тебе глубокие извинения, добрый путник. Прости наших неразумных братьев. Они действовали по собственному почину и будут сурово наказаны. Я – старейшина Разис. Остальные старейшины и сам апостол просят тебя пожаловать к ним для беседы.

Он с поклоном показал на самый большой из домов, над которым чернел кованый крест.

– Б-благодарю.

Прежде чем последовать за старейшиной, Эраст Петрович обернулся и окинул быстрым взглядом гребень тына.

Так и есть: в самом углу, у обрыва, меж острых зубьев появилось круглое пятнышко. Это занял наблюдательный пост Маса.

В просторной комнате с белёными стенами было пусто. Фандорин обернулся, но Разис, пропустивший его вперёд, куда-то испарился. Пожав плечами, Эраст Петрович переступил порог и осмотрелся.

Обстановка была скудная, но в то же время торжественная – каким-то образом одно другому не мешало. Длинный стол с семью высокими деревянными креслами; центральное, с затейливой резной спинкой, напоминало трон. Напротив – сиротливый стул, очевидно, предназначенный для гостя. Или для обвиняемого?

Из украшений лишь большая гравюра великолепного готического храма, в котором Эраст Петрович опознал знаменитый мормонский собор в Городе Солёного Озера.

Больше в комнате рассматривать было нечего. Соскучившись, Фандорин уселся на стул, и сразу же, будто специально дождавшись этого момента, двойные белые двери с противоположного конца распахнулись.

В зал чинно вошли семеро мужчин в коричневых, как у Разиса, сюртуках, с длинными-предлинными бородами и торжественно расселись по местам. Все были низенькие, плотные, с мохнатыми бровями – сразу видно, что родные братья.

Центральное кресло занял седовласый крепыш с румяными щеками и широченным, сурово поджатым ртом. Он, как и остальные, был в шляпе с большой пряжкой, но не серебряной, а золотой. Это уж точно был апостол Мороний, кто ж ещё.

Приветствий не последовало. Семеро братьев в упор разглядывали человека в серо-белом костюме. Даже Разис, сидевший с краю, хоть он, казалось бы, имел возможность налюбоваться на русского и раньше.

Эраст Петрович, в свою очередь, рассматривал селестианских старейшин. Я с ними тут, будто Белоснежка с семью гномами, подумал он и закусил губу, чтоб не улыбнуться.

– Мы живём в страшные времена, – скрипучим голосом сказал Мороний, остальные молча покивали. – Джосайя и Авессалом храбры, но безрассудны. Они решили на свой страх и риск выследить дьявола, что ополчился на нашу мирную общину. По их словам, из темноты бесшумно выплыла белая фигура на коне. Вот они и вообразили нехорошее.

– Я ехал не по вашей земле, а с русской стороны.

– Мальчики увидели всадника с ружьём. Все знают, что русские – трусы, и оружия не носят. Кто ты такой на самом деле?

Эраст Петрович коротко объяснил суть задания, полученного от полковника Стара, следя за лицами старейшин. Те выслушали его очень внимательно. При упоминании о Чёрных Платках некоторые заулыбались, но не хитро и не злорадно, а скорее презрительно.

– Ты очень храбрый человек, если разъезжаешь по долине ночью один! – воскликнул Разис. – Никто из наших на такое не отважится! Даже глупые щенки Авессалом с Джосайей отправились за ворота вдвоём!

– Что мне бояться б-бандитов? Я приехал не для того, чтоб от них прятаться, а чтоб их найти. Мистер Стар готов договориться с ними по-доброму.

Он сделал красноречивую паузу, но ответ Морония был неожиданным:

– Старейшина Разис говорит не про бандитов. Во-первых, их в долине нет, иначе мы бы знали. А во-вторых, селестианцы не боятся никого из обитателей земли, и уж меньше всего каких-то жалких грабителей.

– Кого же тогда вы боитесь? – Фандорин улыбнулся. – Не безголового же всадника, в самом деле?

Его шутливый вопрос привёл братьев в смятение. Они зашептались между собой, причём крайние даже выскочили из кресел, чтобы принять участие, в обсуждении.

Эраст Петрович деликатно отвёл глаза, но прислушиваться прислушивался. О чём шёл спор, было непонятно, но, похоже, мнения разделились.

– Ты знал о Безголовом и всё-таки отправился на ночную прогулку? – недоверчиво поинтересовался апостол.

– Да, что-то такое слышал. – Фандорин никак не мог взять в толк: неужто эти, мягко говоря, взрослые и умудрённые жизнью люди могут всерьёз верить в привидение?

– Знаешь и об индейце, и о его чубаром жеребце? – все тем же тоном спросил Мороний.

Пора было разобраться, из-за чего сыр-бор. То в салуне чернокожий Уошингтон Рид всех пугал, теперь эти семеро гномов.

– Буду признателен, если вы расскажете мне о Безголовом Всаднике п-подробнее.

Апостол подал знак старейшине, сидевшему справа от него.

– Поведай ему, Иеремия, – как ты это умеешь.

Сивобородого Иеремию уговаривать не пришлось. Очевидно, он пользовался в общине славой великого рассказчика.

Громко прочистив горло, что само по себе прозвучало довольно зловеще, старейшина начал – с ужимками и модуляциями провинциального трагика.

– 23 августа сравнялось тринадцать лет с того страшного дня. Ровно тринадцать!

«Ррровно тринадцать!» он выкрикнул, будто каркнул. Братья дружно перекрестились.

– Во времена золотой лихорадки не было в здешних местах головореза страшней, чем вождь индейцев племени лакота по имени Расколотый Камень. Он был семи футов ростом и ездил на огромном чубаром коне, который в бою дрался передними копытами. Переселенцев Расколотый Камень называл «бледной саранчой» и за людей не считал, убивая без разбору – хоть женщин, хоть младенцев. Кровожадный дикарь верил, что белых такое огромное количество, потому что их убитые воскресают и являются на индейскую землю снова и снова. Поэтому своим жертвам он прокалывал барабанные перепонки. Шаман сказал ему, что, если так делать, душа уйдёт в землю и больше не вернётся.

Ты, конечно, слышал о том, как огромное скопище индейцев в 1876 году уничтожило 7-й кавалерийский полк генерала Кастера, не оставив в живых ни одного человека? – спросил Иеремия. – Многие тогда говорили об этой ужасной загадке.

– Я с-слышал о резне При Маленьком Большом Роге. Но слышал я и о том, что Джордж Кастер в своё время закончил военную академию худшим учеником в выпуске. Этим, вероятно, и объясняется «ужасная загадка».

– Я говорю не о причине поражения, а о жутком открытии, которое сделали скауты, первыми обнаружившие место битвы. – Иеремия перешёл на страшный шёпот. – У каждого из 266 солдат и офицеров были проколоты уши. Вот каков был Расколотый Камень. Недаром им пугали детей от Колорадо и до Монтаны. Все остальные вожди давно были перебиты или сдались и осели в резервациях, а Расколотый Камень все рыскал по прериям и горам со своими краснокожими, сея повсюду смерть и трепет. Несколько раз он чудом выскальзывал из ловушек и засад. Всякий раз чубарый уносил злодея от погони. Но пришёл конец и Расколотому Камню. Его, как и многих мужей силы, погубила женщина.

Старейшины дружно закивали. Их, закоренелых многоженцев, можно было считать экспертами в этом вопросе.

– Звали её Голубая Сойка. Обычная скво, ничего особенного. Я потом видел её в резервации. Тощая, тут ничего и тут тоже, – показал на себе Иеремия. – Но Расколотый Камень в ней души не чаял. И, когда скауты полковника Маккинли окружили его лагерь близ Коттон-крика (это в пятнадцати милях отсюда), он вступил с кавалерией в переговоры, чего раньше никогда не делал. В прежние времена он велел бы воинам бросить баб и детей, налетел бы вихрем и унёсся прочь на своём чубаром дьяволе. А тут, из-за этой самой Сойки, дрогнул. Сдался на почётных условиях: что никого из индейцев не тронут, всех переправят в резервацию. Сам полковник пожал Расколотому Камню руку, скрепляя уговор. И слово своё сдержал – почти. На первом же ночном привале, вон там, у Змеиного каньона, – показал рассказчик куда-то в сторону и вверх, – пока полковник Маккинли спал или прикидывался, что спит, волонтёры выволокли вождя на край обрыва и повесили. За все его кровавые дела и особенно за проколотые уши. На чубарого никто не позарился, хотя конь был первостатейный – пристрелили и даже шкуру не содрали. А всех остальных пленных честь по чести доставили в резервацию… Стало быть, Расколотого Камня вздёрнули 23 августа 1881 года в каких-нибудь пятистах шагах отсюда. Кабы мы знали, что тут стряслось такое чёрное дело, нипочём бы здесь не поселились.

– Воистину так, – вздохнул Мороний, и каждый повторил: «Воистину так».

– История, конечно, к-колоритная, но при чём здесь безголовый всадник?

– Да, ты забыл сказать про голову, Иеремия, – укорил брата апостол.

– Я приберёг это на конец… – Иеремия весь подался вперёд и, уже не актёрствуя, а по-настоящему дрожа от страха, зашептал:

– Там, на самой кромке каньона стояло сухое дерево. Оно и сейчас есть… Волонтёры затянули на шее индейца длинную верёвку и спихнули его вниз. А тело у него было мощное, тяжёлое… Позвонки не выдержали, и на верёвке осталась болтаться лишь оторванная голова с шеей… Старый негр Уошингтон Рид, который был там и видел всё собственными глазами, сразу сказал: «Добра не жди. Индеец вернётся за своей головой». Так оно и вышло. Вождь вернулся. Бродит по долине, ищет то, чего лишился…

Апостол забормотал псалом в обережение от нечистой силы, старейшины подхватили.

– Кто-то из ваших видел безголового всадника собственными г-глазами? – подождав, пока они домолятся, спросил Фандорин.

– Первый раз ночью 23 августа, – подтвердил Мороний и повернулся к старейшине, сидевшему слева. – Иуда, ты был там.

Тот, в отличие от Иеремии, не обладал даром рассказчика.

Почесав пушистую бороду, Иуда нехотя проворчал:

– Рассказывал уже, сколько можно… Ну не спалось мне. Пошёл прогуляться, на луну посмотреть. На обрыве хорошо, ветерок. Вдруг топот. Думаю, кто бы это? А там прямо по краю Он. – Иуда поёжился. – Головы нет. Конь пятнистой масти, как корова. Встал на дыбы, прямо над пропастью, около сухого дерева. Развернулся и ускакал… Ну, я про Расколотого Камня вспомнил. Сердце прихватило. Еле домой добрёл…

Рассказ безусловно заслуживал внимания – люди, подобные Иуде, врать и выдумывать не умеют.

– Всадника видел только мистер Иуда или кто-то ещё? – спросил Эраст Петрович.

– Ещё его видел молодой Саул. То есть это мы так думаем, что видел, – непонятно ответил Мороний.

– Должен был видеть, как иначе? – заметил один из старейшин.

– А все потому что отца не слушал! – воскликнул другой и вдруг завсхлипывал. Соседи обняли его, стали утешать.

– Саул был сыном Мафусаила, – скорбно пояснил апостол, глядя на плачущего. – Самый отчаянный из наших юношей. Никакого страху в нём не было. Теперь вот не знаем, что с ним делать. В освящённой земле хоронить или просто зарыть?

Эраст Петрович слушал нахмурившись. История с Безголовым Всадником выходила менее забавной, чем ему показалось вначале.

– Что случилось?

– Пойдём. Сам посмотришь…

В холодном погребе, который в обычное время, очевидно, использовался для хранения продуктов, на полу стоял неструганый гроб. В нём, со всех сторон обложенный кусками льда, лежал покойник. Только упокоенным он никак не выглядел. На фиолетовом лице застыла гримаса невыразимого ужаса, а глаза хоть и были прикрыты серебряными долларами, но судя по уползшим на середину лба бровям, вылезли из орбит.

– Смотри сюда, – посвятил керосиновой лампой Мороний – с одной стороны, потом с другой.

Оба уха мертвеца были черны от спёкшейся крови.

– Проколоты барабанные п-перепонки? – тихо произнёс Эраст Петрович и поневоле передёрнулся. – Это нельзя так оставлять. Нужно разобраться.

Апостол уныло вздохнул:

– Как разберёшься в дьявольских кознях?

– Так же, как в человеческих. – Стиснув зубы, Фандорин стянул с трупа саван, чтобы найти повреждения. – Нужно установить круг возможных версий, а потом рассмотреть каждую по очереди.

Никаких ран на теле не нашлось.

– Отчего произошла с-смерть?

Старейшины о чём-то перешёптывались. Кажется, опять заспорили.

– От ужаса, – ответил Мороний. – Мы нашли Саула утром близ Змеиного каньона. Он лежал ничком. Ни царапины, только уши проколоты…

Он поднял руку, чтобы братья умолкли.

– Скажи, русский, быть может, ты не веруешь в Бога? – спросил апостол, но не с осуждением, а словно бы с надеждой.

– Это сложный вопрос. Коротко не ответишь.

Старейшина Разис воскликнул:

– Ага, я был прав! Такое может сказать только безбожник! Раз ты не веришь в Бога, значит, не веришь и в Дьявола?

– Не верю, – признался Эраст Петрович.

– Говорю вам, нам его послало Провидение!

Разис повернулся к остальным и снова перешёл на шёпот. Фандорин расслышал лишь полфразы: «Это ещё лучше, чем…»

Непонятно, в чём Разис пытался убедить остальных братьев, но это ему не удалось.

– Как решил, так и будет! – возвысил голос Мороний. – Хватит спорить!

Он достал из кармана часы, многозначительно щёлкнул крышкой, и дискуссия закончилась.

– Время заполночь, а мы встаём рано, – вежливо, но твёрдо обратился апостол к Фандорину. – Мы благодарны тебе, но устав общины не позволяет давать приют иноверцу. Скажи, где нам найти тебя? Возможно, мы обратимся к тебе с просьбой.

– В русской деревне, или в номерах «Грейт-Вестерн», – сказал Эраст Петрович. – В самом деле, пора.

Во дворе ему подвели лошадь, ещё раз принесли извинения и благодарности, но всё это было проговорено в явно ускоренном темпе.

Любопытно, подумал Фандорин и перед тем, как сесть в седло, вытер лоб открытой ладонью наружу, что на тайном языке жестов, принятом у «крадущихся», означало: оставайся, где есть.

По меньшей мере трижды ему сказали, что ехать нужно от ворот налево – так будет короче до изгороди. Настойчиво предлагали провожатого, но Эраст Петрович отбился.

Он действительно повернул налево, но шагов через двести сделал широкий полукруг и снова вернулся к частоколу – однако не к воротам, а в самый дальний угол, вплотную примыкавший к скале.

Спешился на изрядном расстоянии, к тыну подкрался, держась в тени обрыва.

– Сюда, господин, сюда, – шёпотом позвал Маса.

Он поставил один на другой три обрубка брёвен, оставшихся с времён, когда строили стену, и примостился сверху, имея возможность видеть всё, что происходит внутри селестианской крепости.

– Ну что там?

Эраст Петрович сел на землю, опершись спиной о бревно.

– Суетятся. Бегают. Свет в окнах не гаснет.

– Ждут кого-то. Потому и выпроводили меня с такой п-поспешностью. Интересно, кого бы это, в такой час. Подождём.

Помолчали.

Потом японец снова зашептал:

– Господин, в этом селении женщин в несколько раз больше, чем мужчин. Это почему?

Объяснение вызвало у него живейший интерес.

– Если бы мне пришлось на всю жизнь остаться в этой долине, – задумчиво сказал Маса, – я бы не пошёл жить к русским, я бы сделался небесным братом. А вы, господин?

Попытавшись представить себя сначала коммунаром, потом селестианцем, Фандорин поёжился:

– Лучше уж стать Безголовым Всадником.

И рассказал помощнику про легенду и труп в леднике. Маса покачал головой, поцокал языком.

– Да, всякое бывает. Вот в городе Эдо во времена сегуна Цунаёси был похожий случай. Господин Цунаёси любил собак больше, чем своих двуногих подданных, за это его и прозвали Собачьим Сегуном. Он велел построить по всей стране харчевни и постоялые дворы для бродячих псов, а всякого, кто обидит собаку, предавал смерти. И вот однажды бедный ронин по имени Бакамоно Ротаро имел несчастье зарубить мечом дворняжку, которая помочилась ему на кимоно – причём прямо на фамильный герб. Ронина, разумеется, приговорили к харакири, и он выполнил приказ властей, но перед смертью поклялся, что страшно отомстит за бесчестье. И с тех пор на ночных улицах Восточной Столицы завёлся страшный оборотень. От ног до плеч – самурай, а голова пёсья. Как где увидит собаку – неважно, бродячую или с хозяином, сразу выхватывает меч и рубит на мелкие куски. Правда, сук в течке не убивал. Тут в нём верх брало кобелиное начало, и он…

Маса поперхнулся на полуслове и предостерегающе вскинул руку – услышал что-то. Слух у него был острее, чем у господина.

– Кто-то едет? – шёпотом спросил Эраст Петрович, но секунду спустя и сам услышал дальний стук копыт.

Его помощник смотрел в одну точку.

– Человек, – докладывал он. – В чём-то светлом. На лошади. Едет медленно.

Потом вдруг замолчал. Покачнулся на своём шатком пьедестале. Не удержался и полетел вниз. Фандорин едва успел подхватить деревянные кругляши, чтоб не загремели (сам-то Маса приземлился мягко – это у него получалось отлично).

– Ты что?! – зашипел на него Эраст Петрович, но японец лишь разевал рот, пучил глаза и тыкал пальцем в пространство.

Фандорин обернулся и в первый миг тоже обомлел.

Из темноты выплыла серая лошадь, на которой покачивался серый же всадник. Над плечами у него ничего не было – лишь чернота.

– Это он, Расколотый Камень! – прохрипел Маса, перекрестился по-православному и забормотал буддийскую молитву.

– Вряд ли, – заметил Эраст Петрович. – У вождя чубарая лошадь, а не серая. И потом, смотри, селестианцы преспокойно открывают ворота.

Конный поднял руку, и оказалось, что кисти у него тоже нет – один рукав.

– Всем привет! – закричал безголовый сипловатым голосом, который показался Фандорину знакомым. – Вот он я, как обещал!

Видение приблизилось к факелам, и стало видно, что у него есть и голова, и руки – просто чёрные. Это был Уошингтон Рид, темнокожий игрок из салуна.

– Стыдись, – упрекнул Эраст Петрович японца, быстро поставил обрубки один на другой и вскарабкался на них.

Маса, виновато сопя, соорудил себе точно такой же постамент – обрезков вокруг валялось в изобилии.

Они увидели, как негр въезжает в ворота. Во дворе его ждали все семеро братьев, прочие жители селения стояли поодаль, на почтительном расстоянии.

Рид спешился, шепнул что-то на ухо своей серой, раздутой как бочка, кляче, и та сама затрусила к коновязи, уткнулась мордой в мешок с овсом, захрупала.

– Я замечаю, в этих краях лошади гораздо умнее людей, – сумрачно обронил Маса, все ещё переживающий из-за своего промаха.

– Тс-с-с, не мешай.

Очевидно, на селестианских небесах чернокожие за братьев не считались – в дом Рида не пригласили, обошлись без рукопожатий, и разговор происходил под открытым небом. Но о чём толковали старейшины со столь странным собеседником, подслушать не удалось. Говорили негромко, да и расстояние было немаленькое, шагов пятьдесят.

Эраст Петрович приложил к глазам бинокль.

Кажется, Рида уговаривали что-то сделать, а он не соглашался. Лицо у него было угрюмое. Пожалуй, даже напуганное. Негр почесал в затылке (он был без головного убора), помотал головой. Тогда Мороний протянул ему какие-то бумажки. Фандорин подкрутил колёсико. Две купюры, двадцатидолларовые. Отличная вещь восемнадцатикратное увеличение.

Для оборванца вроде Уошингтона Рида сорок долларов – немалые деньги, и всё же чернокожий опять затряс головой. Апостол добавил к двум бумажкам третью.

Рид крякнул, сплюнул, что-то буркнул и взял купюры. Свистнул лошади. Та выдернула морду из мешка и рысцой подбежала. Он легко сел в седло, приложил два пальца ко лбу и шагом выехал за ворота. Старейшины смотрели вслед и крестили воздух.

Упруго спрыгнув на землю, Фандорин приказал:

– Давай за ним. Он едет медленно, не отстанешь. В крайнем случае, немножко побегаешь, тебе это на пользу.

– А где мы с вами встретимся, господин?

– Я поговорю с к-коммунарами и вернусь в Сплитстоун. Буду в гостинице.

Из темноты, в которой скрылся всадник, донеслись заунывные звуки – это Уошингтон Рид затянул какую-то тоскливую ночную песню.

Шурша лаптями, Маса кинулся догонять.