Почему это случилось Господи?

Благословенные «почему»! Их освятил Сам Христос на Кресте: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мф. 27, 46). Боже Мой, по­чему Ты так поступил со Мной? Что Я Тебе сделал? Разве Я не Твой Сын? Этот вопрос остался без види­мого ответа, лишь дальнейшие события дали ответ на него. Эти же многочисленные «почему» исходили из уст многострадального Иова или из-под пера со­крушенного Давида. Священная история запечатлела трагическую смерть их детей при их жизни, при этом они сами, эти два человека, являются для нас образца­ми веры, стойкости и терпения.

С этим вопросом мы обращаемся к Богу, задаем его себе самим и тем людям, которые, как мы чувству­ем, особенно нас любят. Мы говорим о своей боли главным образом для того, чтобы излить свою душу, и в то же время мы надеемся, что кто-то скажет нам в ответ ласковое слово. Однако кто может ответить на наш вопрос? Святой Василий Великий, обращаясь к скорбящему брату, говорит, что боль делает человека столь восприимчивым, что он становится подобен гла­зу, который не выносит и попавшей в него пушинки. Даже очень нежное прикосновение усиливает боль страдающего. Он не терпит и деликатнейших анало­гий. И самые разумные доводы невыносимо ранят его. Лишь слеза, соучастие его беде, его недоумению, мол­чание, внутренняя молитва могли бы успокоить боль, просветить мрак или вселить малую надежду.

Боль не только пробуждает нас, но и порождает любовь вокруг нас. Люди стараются поставить себя на наше место. В пору своего благоденствия они стремят­ся разделить с нами самые нежеланные для них наши переживания. И делают это. Боль рождает в нас тер­пение, а вместе с тем и проистекающее из любви со­единение с нашими братьями. Боль рождает истину. Сострадание к другим сеет семена ее в наше сердце. Там можно отыскать и сокрытый ответ. Так в сердце рождается утешение, сладость которого и успокоение гораздо сильнее, чем тяжесть пережитой боли.

Двое родителей, говорят нам ученые, могут про­извести на свет абсолютно разных детей. И насколь­ко различаются наши лица, настолько, и даже еще более, разнообразен внутренний мир человека. Так

же и с ответами на эти великие вопросы. Если некто третий даст нам свой так называемый «правильный» ответ, он разрушит разнообразие и индивидуальность наших собственных ответов — священных ответов, которые для каждого из нас уготованы Богом. Чужая мудрость разрушит истину и свободу Бога внутри нас. Великое заблуждение — ожидать ответа извне, от других. Кто из мудрецов, кто из философов, кто из священников может гарантировать правильность своих аргументов, знать ответ на столь личные наши «почему»? Ответ может быть обнаружен только вну­три нас самих. Не в каких-то аналогичных ситуациях, не в книжных бестселлерах, не в рецептах утешения или словах мудрости. Ответ не существует где-то там, у кого-то. Ответ рождается внутри нас самих. Наш собственный ответ есть дар Божий.

В итоге на эти «почему» нет ответов, которых мы по своей скудости и немощи ожидаем. Обычно наши «почему» остаются без ответа. Поэтому и Христос совсем немного сказал нам о смерти. Он просто Сам избрал ее и пострадал так же, как и всякий другой. И когда Он воскрес, из Его уст исходило больше ды­хания и меньше слов. Он ничего не сказал о жизни и о смерти, Он лишь предрек мученический конец Петру.

На боль нельзя ответить аргументами. И неспра­ведливость, и смерть не поддаются логическому объ­яснению. Эти проблемы разрешаются дуновением и дыханием, которые исходят от Бога. Они разреша­ются с помощью Духа Святого. Они преодолевают­ся через смиренное принятие воли Божией, которая совершенно истинна, но, как правило, в то же время совершенно непостижима.

Испытание сопровождает шквал вопросов, на которые нет ответа. И мы, уцепившись за эти «мо­жет быть», «почему», «если бы», питаем надежды и выживаем в этом мире, ожидая чего-то прочного и надежного. Но оно обычно не встречается в предло­женном нами самими решении, но сосредотачивается в неожиданном, сверхъестественном, Божественном утешении. Всякая попытка заменить его человеческим суррогатом будет несправедливостью по отношению к нам самим, а незатянутая петля рационалистических ответов заманивает нас в ловушку безысходности и усугубляет нашу драму. В диалоге с болью, неспра­ведливостью и смертью мы должны выйти за пределы человеческих критериев. Это не только выход из ис­пытания, но и благодеяние.

В итоге вопрос мы можем задать, но ответа на него придется дожидаться. Или Бога нет, или Он допускает это испытание, чтобы дать нам уникальную возмож­ность. Не было бы распятия, не было бы и воскресе­ния. А Христос был бы просто хорошим Учителем. Но не Богом. Бог предоставляет нам возможность. Нам же остается ее разглядеть и достойно использовать.

Радость и сущность этой возможности — намного больше, чем сила и боль испытания.

Смерть, боль, несправедливость составляют таин­ство, которое «ответ» нарушает. В этих случаях ис­тина не может быть выражена как мнение или доказа­тельство, но она может быть принесена как смирение и общая боль. Этот путь, пролегающий по границе между жизнью и смертью, соблазном и славослови­ем, чудом и несправедливостью, выявляет повороты и потаенные углы, где проявляется истина жизни. Тот, кого не сломит искушение, видит истину такой, какой он ее себе прежде и не представлял. Боль, если кто-то сумеет ее вместить, рождает первозданную восприим­чивость и раскрывает реальную действительность, ко­торую иначе увидеть невозможно. И дело не в том, что произойдут какие-то события или откровения. Они и так существуют, независимо от нас. Дело в том, что у человека раскроются глаза и он сможет их различить. К сожалению, это бесспорная истина: обычно лишь теряя нечто весьма желанное, мы узнаем и приобре­таем нечто большее.

Разумеется, боль и несправедливость не могут упразднить любви Бога. Бог существует. И Он есть жизнь и любовь. Совершенная любовь и полнота жизни. И величайшее чудо Его бытия есть Его сосу­ществование с болью, несправедливостью и смертью. Вероятно, это и величайшая честь для каждого из

нас — сосуществовать с нашей собственной болью, не теряя надежды срастись с этими глубочайшими «по­чему», с внутренним смирением ожидать Бога в этих «несправедливостях», которые, как мы думаем, Он совершает по отношению к нам.

Несколько дней тому назад ко мне подошла юная девчушка. Казалось, что лампада ее жизни уже дого­рала. Посреди нестерпимой боли я увидел надежду. В ее заплаканных глазах я разглядел радость, силу и мудрость.

— Я хочу жить, — сказала она мне. — Но я не хотела, чтобы вы мне это подтвердили. Я пришла для того, чтобы вы помогли мне уйти готовой из этого мира.

— Я священнослужитель жизни, а не смерти, — ответил я ей. — Поэтому я хочу, чтобы ты жила. Но позволь мне кое о чем спросить тебя: во время своего испытания ты когда-нибудь спрашиваешь: «Почему со мной, Господи?»

— Я не понимаю вас, отче. Я спрашиваю: «Поче­му не со мной, Господи?» Я не жду своей смерти, но ожидаю своего просвещения!