Н. Л. Смирнова 8 страница

Таким образом, для формирования правосознания россий­ской личности основным оказывается контекст межличност­ных отношений, который не был выделен в начале, поскольку он связан только с одним из опросников женевской обширной методики и практически не связан с интерпретацией Деклара­ции. Но именно интерпретация межличностных отношений т. е. отношений, где есть различие интересов, несимметрич­ность, противоречивость, реципрокность двух позиций — по­зиций «Я» и «другого», является главным механизмом диало­гического сознания, определяющим мнение и, в конечном ито­ге позицию «Я». Интерпретация здесь действительно связана с альтернативностью, но не с альтернативой выбора, а с потреб­ностью самоопределиться по отношению к другому человеку. Интерпретация состоит в том, чтобы встать на позицию друго­го человека, отказавшись от своей, или отстоять свою пози­цию, проигнорировав позицию другого. Здесь интерпретация ищет резюме наподобие поиска консенсуса, в котором синте­зирована и обобщена совокупность прав и обязанностей каж-Дого на основе взаимности. Эта сдособность личности урегули­ровать взаимоотношения с другим человеком без того, чтобы Игнорировать чужие интересы и жертвовать своими, и есть ^психологическая, специфическая для России предпосылка ее свободы, в том числе освобождения от обмана и лжи.

_92_______________________________________________________ A H Славская

Литература: >

1. Абульханова-Славская К. А. Социальное мышление личности:: проблемы и стратегия исследования // Психол. журнал. 1994 № 4. с. 39-55.

2. Абульханова-Славская К. А., Енакаева Р, Р. Российский ментали­тет или игра без правил? (Российско-Французские кросс-культур­ные исследования я диалоги) // Российский менталитет. Психоло­гия личности, сознание, социальные представления. М., 1996,

3. Белицкая Г. Э. Типология проблемности социального мышления личности. Автореф. дисс. канд. психол. наук. М., 1990.

4. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990.

5. Бердяев Н. А. Русская идея. Россия и Европа. Опыт соборного анализа. М., 1992.

6. Валки Л. Ценностное содержание международного права. Венгерс­кий меридиан. // Журнал общественных наук. 1990, N° 1. с. 53-67.

7. Воловикова М. И. Моральное развитие и активность личности // Активность и жизненая позиция личности. М., 1988, с. 170-186.

8. Всеобщая Декларация прав Человека (10 декабря 1948 г.).

9. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 1992.

10. Дуаз В. Феномен анкеровки в исследованиях социальной репре­зентации. // Психол. журнал, 1994, N° 1.

11. Иванов В. И. Духовный лик славянства // Россия и Европа. М., 1992.

12. Московичи С. Социальные представления: исторический взгляд // Психол. журнал, 1995, № 1, с. 3-18, № 2, с. 3-14.

ХЗ. Общая теория прав человека. Отв. ред. Е. А. Лукашева. М., 1996.

14. Лосев А. Ф. История античной эстетики. М., 1979.

15. Сергей Леонидович Рубенштейн. Очерки. Воспоминания. Мате­риалы. М., 1989.

16. Славская А. Н. Интерпретация как предмет психологического исследования // Психол, журнал, 1994, Т. 15, № 3, с. 78-87.

17. Славская А. Н. Гуманистические аспекты понимания и интерпре­тации. // Гуманистические проблемы психологической теории. М., 1995, с. 83-95.

18. Abric J.-C1. A theoretical and experimental approach to the study of social representations in a situation of Interaction // Social rep­resentations / Ed. By R. M. Farr, S. Moscovici, Cembridge, 1984.

19. Feyerabend P.-K. An attempt of a realistic interpretation. Experi­ence-Proceeding of the Aristotelian Society. New Series, vol. 58, 1958.

20. Moscovici S. Social influence and social change. London, N-Y., San-Franc. Academic press, 1976.

СОВРЕМЕННЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПОРЯДОЧНОМ ЧЕЛОВЕКЕ¹

М. И. Воловикова, Л. Л. Гренкова

На протяжении жизни всего одного поколения в нашей стране произошли, по крайней мере, две коренных ломки об­щественных отношений: курс на «всеобщее равенство» в 1917-м году и возврат к «буржуазным ценностям» в 1991-м. Более всего изменения коснулись нравственной сферы. Чтобы пред­ставить себе путь, проделанный нравами, нужно обратиться к свидетельствам из прошлого.

Велика Россия и не сразу очередные реформы доходили до ее окраин, не сразу рушились привычные устои. Их долго хранил русский Север, веками служивший стране как «нравст­венный заповедник». Воспоминания о совсем еще недавней ста­рине — надежный источник свидетельств. Другой источник — «русское зарубежье»: запомнившиеся образы из детства были подчас единственным сокровищем людей, покидавших страну навсегда — с тем, чтобы частично воссоздать Родину за рубе­жом и продолжать служить ей на чужбине верой и правдой. Ныне, когда эмигрантская литература доступна, стало очевид­ным: они взяли с собою самое необходимое для того, чтобы со­хранить ценности прежней России, — запечатленные в памяти образы близких людей и ритмов, которыми жила родная земля.

«Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество. Ну что же... Не поймешь чего — подскажет ^сердде. Как будто я такой как ты. Снежок ты знаешь? Здесь °н — редко, выпадет — и стаял. А у нас повалит, — свету, бывало, не видать дня три!...Тихо у нас зимой и глухо. Несут-^ся санки, а не слышно. Только в мороз визжат полозья...» Эти строки из «Лета Господня», написанного Иваном Шмелевым в ^ЭМиграции, в Париже, — воспоминания о детстве и о безна­дежно далекой Родине. Цепкая детская память сохранила, за-^Печатлела образы и сценки, вместе составившие живую мо-

Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, грант 96-03-044X9.

94 М. И. Валовикова, А. Л Гренковд

заику московской жизни конца прошлого века, так отличной от сегодняшней. Сохранила она и черты человеческих харак­теров. В них были — доброта, нищелюбие, снисходительность к чужим слабостям, подчинение размеренным ритмам жизни (связанным со вселенскими ритмами праздников и буден), широтой, немелочностью — страна-то большая, богатая...

Опять сценка из «Лета Господня»: «Мясник, бывало, рубит топорам свинину, кусок отскочит, хоть с полфунта, — напле­вать! Нищий подберет, эту свиную «крошку» охапками броса­ли нищим: на, разговейся!»- Отец Ивана Шмелева — молодой и преуспевающий в то время московский купец, устраивал в доме специальные праздничные обеды «для разных» (т. е. для людей бедных и убогих), а милостыню подавал тайно (хотя от цепкого детского взора ничто укрыться не могло). И вот во время похорон этого рано погибшего, но очень доброго и хо­рошего человека тайное обнаружилось: потоки нищей братии со всей Москвы собрались проводить своего благодетеля в по­следний путь, оплакивая искренними слезами раннюю смерть. Так и запечатлелось это в памяти ребенка: дождь, ливень и толпы людей, идущих за гробом...

Нищелюбие, жалость к убогим сохранялись в народе дол­го. Книга Василия Белова «Лад» (сделанная, в том числе, и по детским воспоминаниям о русском Севере 30-х и 40-х годов) рассказывает: «Не подать милостыню считалось величайшим в мире грехом» [2, с. 56]. В то время нищих по хитрому умыслу (ленивых) было очень мало. Не считалось зазорным просить милостыню после пожара или другого стихийного бедствия. Помогать арестантам и каторжникам тоже считалось нравст­венной обязанностью. Обязанностью было и приютить стран­ника. «Калеки и убогие особенно почитались в народе. Слепых без поводырей переводили от деревни к деревне, устраивали на ночлег» (там же). В людях ценились ум, смекалка, трудолю­бие и то, что называлось «добрая слава»: чистота и хранение семейных устоев. Незлобивость характера поддерживалась по­всеместной традицией просить прощения у всех, кого обидел. Описание того, как это происходило перед исповедью, приве­дем опять из «Лета Господня»: «В пятницу, перед вечерней, подходит самое стыдное: у всех надо просить прощения. Гор­кин говорит, что стыдиться тут нечего, такой порядок, надо очистить душу. Мы ходим вместе, кланяемся всем смиренно Я говорим: «Прости меня грешного*. Все ласково говорят: «Бо^г простит, и меня простите...»

Современные представления о порядочно» человеке95

В детской исповеди, в общении со взрослыми закладыва­лись такие личностные черты как снисходительность к чужим слабостям, привычна к духовному самоанализу: все то, что служило основой духовного здоровья нации. Рядом с ребенком были «образцы» — прежде всего это, конечно, отец. А через отца, его образ, его способы поведения, воспринимался и скла­дывался образ других людей. Сколько их было, «подобных отцу», настолько и «богат» был ребенок и своей образной сфе­рой был защищен в грядущих испытаниях. На долю Ивана Шмелева их выпало с лихвой: голод в Крыму («Солнце мерт­вых»), расстрел красноармейцами сына, эмиграция. Но и че­рез десятилетия он пронес образы отца, доброго («святого») старичка Горкина и всех, с кем встретился «в той России». И тогда в памяти, может быть, самым главным оказывались эти ласковые лучики-морщинки на лице Горкина, делавшие его доброе лицо «святым», и все-все вокруг, становившееся в дни праздников «святым* — необычным, не от мира сего. Это не «идеализация», а именно способность в окружающем увидеть сокровенное, чем так отличается пора детства.

Другие детские воспоминания — священника и ученого Пав­ла Флоренского помогут пояснить суть происходящего в оп­ределенную пору с каждым ребенком (когда он во всем ищет — и находит, таинственное, сокровенное). Но сначала — о похо­жем в образе отца с тем, что писал о своем отце Иван Шмелев: «Папа не любил, когда нищие просили у него на виду, при других, и часто сердился на них за это, и гнал их... Когда же думал, что никто его не видит, то всегда давал, но никогда медных монет, а всегда серебряную... При мне, маленьком, он обыкновенно давал, но и то стеснялся моего присутствия» [12, с. 324]. Именно отец сначала почувствовал, а потом определил ту особенную область, в которой затем Павел Флоренский тру­дился всю жизнь: «Папа неоднократно говаривал мне, что не считает меня сильным ни в чисто теоретической, отвлеченной сфере, ни в сфере конкретной, а там, где «конкретное и абст­рактное соприкасаются». В этой-то полосе их взаимного пере­хода папа ждал от меня чего-то нового и важного» [там же, ^с- 323]. В детстве у будущего ученого и богослова была неис­требимая тяга узнать, увидеть то, что находится за предмета-^ми и событиями видимого мира, узнать о реальности, просве-чивающей через привычные предметы и явлений — сущности их вещей. Речь идет о символе, назначение которого — быть Прообразом мира горнего, духовного. «Я искал того явления,

96 _______________________________ М И Воловикова, Л Л Гренкова

где ткань организации наиболее проработана формирующими ее силами, где проницаемость плоти мира наяболыиая, где тоньше кожа вещей и где яснее просвечивает чрез нее духовное единст­во. <...> Явление и было для меня явлением духовного мира, и духовный мир вне явления своего сознавался мною как не-яв-ленный, в себе и о себе сущий, — не для меня» [12, с. 153-154]. При таком устроении все случайное как бы не замечается: на­пример, зло, поскольку оно, по словам отца Павла Флоренского, лишено онтологического статуса: это просто отрицание добра.

Встреча с человеком, воплощающим добро своею жизнью, поступками, своим лицом даже, производит на открытую к запечатлениям психику ребенка большое впечатление, стано­вясь образцом (прототипом) для узнавания доброго в после­дующие годы жизни. И в этом смысле образ человека симво-личен, а добрые лица являюся нравственным богатством стра­ны и народа (одна из работ известного историка В. О. Клю­чевского так и называлась: «Добрые люди древней Руси»). Но даже если их становится все меньше, подрастающий человек будет их искать всю жизнь (хотя не без ошибок). Способность различать доброе (от злого) и есть нравственость.

Сохранилось ли ныне что-то из нравственных устоев той, прежней, больше устремленной к горнему, чем к земному, России? Какие образы запечатлевают дети теперь, имеют ли такие запечатления значение для взрослых людей, возможно ли это выловить научными средствами?

Мы решили пойти по пути записи и анализа рассказов о лицах, событиях, поступках, запомнившихся нашими совре­менниками (детьми — школьниками и взрослыми — студен­тами). Это и стало темой нашего исследования, об одном из этапов которого пойдет речь в настоящей статье.

Эксперимент¹. Суть эксперимента состояла в сборе совре­менных свидетельств о том, что вкладывают ныне в понятие нравственной личности. Сам эксперимент состоял из двух за­даний:

1) описать (составить «психологический портрет») челове­ка, о котором можно было бы сказать: «О, это действительно порядочный человек!»

2) описать запомнившуюся сценку или ситуацию, свиде­тельствующую о порядочности данного лица.

¹ В проведении эксперимента приняла участие А. Морскова (МГУ), см. также [5].

представления о порядочном человеке 97

Первое задание является традиционным в русле исследова­ния имплицитных концепций (обыденных представлений) одобряемых обществом качеств [1, 8, 9]. В его основе лежит понимание, идущее от когнитивной психологии, того меха­низма абстрагирования, который связан с прототипом — кон­кретным образом, являющимся одновременно представителем некоторого класса [9].

Обучение распознаванию доброго и злого, хорошего и пло­хого неразрывно от лиц, воплощающих нравственные качест­ва. Это конкретные люди, встретившиеся на жизненном пути и чем-то особенно запомнившиеся. Чем именно?

Мы искали не просто набор качеств (черт), а то главное, системообразующее свойство, которое позволяло определить описываемое лицо как нравственное. Этой цели и служил вто­рой вопрос, построенный в виде задачки: доказать с помощью описания конкретного события или действия, что данное лицо действительно порядочное. Школьникам разрешалось также в качестве примера приводить литературного героя

В эксперименте приняло участие 276 человек, составивших две группы: 206 школьников в возрасте от 12-ти до 15-ти лет и 70 студентов в возрасте от 16-ти до 30-ти лет. Задания предъявлялись в письменной форме всем, кроме небольшой группы студентов (20 чел.), с которыми эксперимент прово­дился индивидуально в виде клинической беседы. Результаты выполнения заданий подвергались контент-анализу (выделя­лись темы, вокруг которых группировались черты, описы­вающие порядочного человека) и микросемантическому (по Брушлинскому [3]) анализу решения второго задания-задачи; по 3-балльной шкале оценивалась когнитивная сложность все­го ответа.

Результаты (и их обсуждение). Явных отказов выпол­нять задание обнаружено не было, но, скажем так, — недобро­совестное его исполнение наблюдалось в группе школьников (включая хулиганский рисунок — 1 случай; «шутливых» от­ветов о «Деде Мазае» — 4 человека, а также явного списыва­ния друг у друга — 6 случаев). Все эти уходы от прямого отве-^Та могут быть показателем некоторой болезненности, закрытости» от части подростков нравственной темы которая, по наблюдениям Т. А. Флоренской, в молодежной ^сРеде становится «вытесняемой», почти неприличной [11]). Но Целом искренний тон многих ответов, жизненная важность Срыгиваемых в них вопросов свидетельствовали о том, что

98 _______________________________________ М И Воловикова, Л, Л. Греикова

тема нравственности («порядочности») — как у школьников, так и у людей достаточно взрослых, вызывает (пока) типич­ную для российского сознания заинтересованность.

Портрет «порядочного человека» у взрослых и детей, отли­чаясь в деталях, в самом важном оказался, практически, идентичным: порядочный человек 9*>:

— это тот, кто умеет прийти на помощь; > *•>

— добрый;

— честный.

Практически, половина респондентов указали эти черты, причем как для взрослых, так и для детей способность прийти на помощь прочно заняла первое место. А вот дальше намети­лись различия.

Как известно, в науке нравственность изучается этикой. Есть еще одно слово, близкое по звучанию: «этикет», т. е. внешние правила поведения. Оказалось, что для многих школьников «со­блюдение правил этикета», «вежливость», «культурность» яв­ляются главными чертами порядочного человека.

Бели расположить (в порядке убывания) названия качеств, отличающих образцовую нравственную личность, то самыми употребимыми чертами оказываются следущие:

Повременные представления о порлдочном человеке _______________________Э9_

обааруженяым нами. Так мы не сомневаемся, что продолже­ние исследования (которое планируется), уточнив многие де­тали, оставит без изменения первую «троицу» называемых черт, так как она означает сохранность основных нравствен­ных ценностей нашего народа: милосердия (помощь), правды (честность) и добра...

«Позвольте, — может возразить читатель, — Ведь доста­точно заглянуть в газеты, чтобы усомниться в той картине, которую Вы пытаетесь изобразить!» Да, действительно. Хотя, казалось бы, трудно уже чем-то удивить, но вот сентябрьский выпуск газеты «Известия»: «В Прионежском районе Ленин­градской области на днях взяли крупную бандитскую группи­ровку, полгода промышлявшую рэкетом. Самому старшему рэкетиру стукнуло 9 лет. «Крестный отец» банды — 8-летний мальчик Вася, хорошист из 2 «Б» обычной средней школы. Вежливый, дисциплинированный ребенок из интеллигентной семьи...» Может быть, этот Вася тоже смог бы хорошо расска­зать о порядочном человеке»? Хотя тон бы его все равно вы­дал. Какое-то явное неблагополучие может скрываться и за всеми этими списанными «Мазаями», шуточками...

Подрастая, человек обязательно проходитт путь запечатле-ния образцов поведения. Каково созидающее значение этих образцов, удалось показать С. Г. Якобсон в эксперименте *Бу-ратино и Карабас». Для эксперимента специально отбирали самых «жадненьких» малышей-дошколят. Рассказывали им про доброго Буратино и жадного Карабаса-Барабаса, потом просили распределить игрушки. Отобранные дети, естествен­но, делили: «Это мне, это мне, это опять мне». Но потом им предлагали решить: они поступили как поступил бы хороший Буратино или — как злой Карабас? Софья Густавовна расска­зывала (и даже показывала — описание эксперимента мы Приводим по ее устному докладу), что происходило дальше. Каждый, все без исключения дети испытали что-то близкое к потрясению. У них не хватало сил произнести страшное: «Как Карабас-Барабас», а некоторые, отвернувшись от картинок, могли только пальчиком указать на ненавистное изображение: *Как...этот». Зато потом они и делили игрушки! «Это — ре­бятам, это ребятам и это — ребятам». Отучающий от жадности Ффект оказался стойким. Как важно в детстве узнать, что Кйрабас — злой, жадный и плохой. А если вдруг во взрослом **йре что-то перевернулось — и плохой, жулик, бандит пред- с экранов как смелый, мужественнный, почти хороший?

100 М И. Воловикова, Л. Л Гренхова

На такую подмену и мог попасться 8-летний «хорошист Вася из интеллигентной семьи».

В нашем эксперименте среди школьников отмечен 31 случай описания не-порядочного человека. В образах «непорядочных» людей отрицательное поведение представлено в лицах, что яв­ляется, по нашим наблюдениям, характерным для некоторых из 7—8-ми летних детей [4]. Кроме 3-х случаев отрицательные образы (в терминах когнитивной психологии — «нет-эталоны» или дистракторы) выступали в паре: положительный образ сравнивался с отрицательным, что, возможно, согласуется с данными Т. А. Ребеко о связи дистракторов с фактором науче­ния [6]. Само появление таких нет-образов, с нашей точки зре­ния, говорит о сохранности стремления разобраться в нравст­венных законах (а их воплощение в реальной жизни за послед­нее время не стало более простым). Обратимся к протоколам.

Двенадцатилетняя школьница пишет: «В моей жизни не было таких случаев, и я не помню таких литературных героев, которые на своих поступках доказали бы, что они порядоч­ные. Но могу просто описать множество случаев из жизни не­знакомых мне людей. Сейчас в наше время очень мало оста­лось настоящей молодежи. Многие девчонки и ребята с ран­них лет увлекаются сигаретами, спиртным, наркотиками и т. д. Многие не учатся, живут отдельно от родителей, в подва­лах, на стройках, воруют, занимаются разбоем. У многих дев­чонок в наше время существуют связи со взрослыми мужчи­нами, а есть такие девчонки, которые в раннем возрасте ро­жают детей, даже не узнав, кто их отец. И если мне придется встретиться с настоящим порядочным человеком, я буду очень рада, потому что таких людей в нашем мире осталось очень мало. Но порядочному человеку действительно можно сказать, что он порядочный, этот человек не будет заниматься тем, чем я только что описала, он будет жить в нормальной семье, с родителями, учиться».

Набор требований к порядочному человеку {у школьников) в 75% случаев содержал в себе определение положительных черт, сделанное через отрицание: «не»: «не пьет», «не курит») *не ругается матом», но даже такому бедному набору качеств 25% школьников не смогли привести соответствующего поло­жительного примера: «Порядочный человек следит за собой, за своей разговорной речью, не чавкает, не бьет ложкой или вил­кой по тарелке, не облизывает свою тарелку, не ругается нецен­зурными словами, всегда здоровается, перед уходом прощается-

представления о порядочном человеке

Такого человека называют порядочным человеком. Я таких людей не знаю, поэтому не могу ничего о них сказать» (д., 12 л.). Возможность указать литературного героя в качестве образцо­вого порядочного человека, конечно, снизила процент тех де­тей, которые не смогли привести никакого примера.

Всего 37, 5% школьников смогли описать в качестве образ­цового конкретного человека, с которым они встретились в жизни и который произвел на них большое впечатление. Ока­залось, что это коррелирует с когнитивной сложностью отве­тов (коэффициент ранговой корреляции по Спирмену равен 0, 59; уровень значимости О); отмечена также корреляция ког­нитивной сложности с возрастом (коэффициент ранговой кор­реляции по Спирмену равен 0, 18; уровень значимости 0) и тендером (коэффициент 0, 19; уровень значимости 0, 004): дево­чек больше, чем их ровесников занимают нравственные вопро­сы (возможно, потому, что они раньше начинают задумывать­ся о качествах, которые должны быть у будущего отца их бу­дущих детей).

То, каким будет отпечаток в душе подростка от первых столкновений со «взрослыми» проблемами, определяется во многом поведением близкого взрослого человека: «Я считаю порядочным человеком своего футбольного тренера... Влади­мир Михайлович был честный всегда. Когда мы собирались на Чемпионат России по футболу среди 1984—1985 г., то он наот­рез отказался брать старших как под ставков. И я думаю, что в этом проявилась его порядочность. Но не только в этом он был порядочным, и во многих других делах он был честный со всеми» (м., 12 лет).

Но все-таки главные заяечатления нравственных образцов начинаются в семье. Они могут определяться реакцией окру­жающих людей на близкого взрослого: «Я считаю порядочным человеком своего дедушку. Он никогда не говорит о людях плохо за глаза, всегда выполняет свои обещания. Он честно трудился и никогда не использовал свое служебное положение ^н личных целях. Я часто слушал, как другие люди с уваже­нием говорили о нем и называли его порядочным человеком* I^м •> 12 лег). Большую роль играют семейные предания: «Когда была война, моя бабушка работала в госпитале, лечила ране-^аЫх солдат и спасала людей от смерти. Ей приходилось бегать ^По Домам, где ее вызывали. Она работала днями и ночами, и иногда ей приходилось покупать на свои последние деньги ле-4> ства и бинты для других, совершенно незнакомых людей.

102 ______________________________________ М И Воловакова, Л Л Гренково

Вот теперь, когда она уже пожилая, ее все знают и уважают в округе, где она живет. Есть люди, которые сейчас к ней прихо­дят и благодарят за то, что она их вылечила. Она всегда была верна своему мужу, т. е. моему дедушке, до самой его смерти. Она будет жить вечно в памяти других людей» (д., 12 лет).

Дети верно и тонко чувствуют, что окончательную черту под нравственной оценкой всей жизни человека подводит смерть. Разлучая с близкими, это таинство прощания многое высвечи­вает и делает явным для людских взоров: «...После шести лет дедушкиного проживания в С. на его похоронах присутствова­ло около ста человек, что свидетельствует о его положении среди знакомых с ним людей за столь короткий срок прожи­вания в этом городе. Конечно, здесь тема далеко не исчерпана, однако уже то, о чем было сказано, можно принять за образец человека, как личности» (м., 14 лет).

Выбор в качестве образца порядочного человека близкого взрослого (чаще всего дедушки или отца) особенно характерен оказался для мальчиков. В целом картина оказалась такой. Девочки-подростки выбирали (те, кто вообще кого-то выбра­ли): девочку-сверстницу (36%); женщину более старшего воз­раста (как правило, бабушку или маму) (14%); мальчика-сверстника (11%); мужчину более старшего возраста (как пра­вило, отца или дедушку) (17%). Мальчики-подростки в каче­стве порядочного человека называли: взрослого мужчину (от­ца, дедушку, дядю) (47%); мальчика-сверстника (28%); взрос­лую женщину (маму или бабушку) (7%). Мальчики также ча-ще.чем девочки, на роль порядочного человека выбирали ли­тературного героя-мужчину, который совершает героические поступки, рискуя своей жизнью, защищая Родину и честь. Для мальчиков порядочный сверстник (мальчик) — это также тот, кто помогает в критических ситуациях, рискуя своей жизнью и благополучием. В описании девочек-подростков об­раз порядочного человека выступает как образ помощника и защитника. Рассказ о порядочной девочке встретился лишь в одном протоколе мальчика-подростка: «В июле я находился в лагере. Сам лагерь был замечательный, там были созданы хо­рошие условия для отдыха. Однако то, с чем мне пришлось столкнуться, удивляло. Большинство из отдыхавших матери" лось и почти все курили. Если у кого-нибудь кончались сига­реты, покупал их у своих друзей или подруг. Многие юноши * девушки пили, и не только водку и вино, но и лосьон....Но, # счастью, такие были не все. В этом же лагере мне довелось

Ih

Современные представления о порядочном человеке _____________________ 103

общаться с другим человеком. Она была на год старше меня, приехала из Украины. Общаясь с ней, удивляешься ее духов­ному богатству, чистоте, искренности и целеустремленности».

Самая печальная нота, прозвучавшая в детских рассказах, заключалась в представлении о том, что нравственность, поря­дочность — это категории прошлого: порядочные люди, это какие-то другие люди, жившие в прежние времена; порядоч­ным может быть только кто-то из старших {дедушка, бабуш­ка), но теперь они не встречаются («Все люди сейчас погрязли во лжи. Они обманывают как себя, так и других. Хотя пожи­лых людей можно назвать порядочными... Они выросли в бо­лее простое время, когда не было ни лжи, ни обмана...» — д., 14 л.). Не исключено, что скрытой формой отрицания воз­можности появления порядочных людей в наше время являют­ся и рассказы о мальчике (девочке), уступающем (уступающей) место в трамвае. В каждом таком рассказе старушка, которой герой уступал свое место, описывалась яркими красками (ко­торые, увы, повторялись из сочинения в сочинение): у бабуш­ки дрожали руки, ноги, у нее была палочка и прочее, и прочее (хотя и тут правдивый рассказ себя сразу же обнаружил: мальчик уступил место, а бабуля его тут же обругала).

Но именно здесь, среди «слабеньких» протоколов встрети­лось то, что способно пролить свет на нравственную проблему. Даже отказываясь ее обсуждать, даже имея нарушения в нравственной сфере, ребенок способен всею душою отозваться на прямо поставленный вопрос: «что же собою представляет по-настоящему порядочный человек?» Совесть, этот таинст­венный внутренний голос, обнаруживает себя в самых, каза­лось бы, трудных случаях, и ребенок выплескивает на бумагу свое искреннее страдание: «Я еще в своей жизни не встречал порядочного человека и себя я не считаю порядочным челове­ком, потому что не слушаюсь учительницу, плохо веду себя на перемене» (м., 13 лет). Другой пример (особенно зачеркива­ния) — явный свидетель внутреннего страдания от такого не- <, соответствия и происходящего буквально «на глазах» потря-, сения, вызванного прямым вопросом о нравственном образце: * «У меня нет порядочных друзей, я пишу правду. Они все уже, i Что-нибудь совершили плохое. Например мой друг В....(в |' скобках густо зачеркнуто). Я тоже, что нибудь совершал пло- f ^хое и очень плохое. Например дрался, и даже иногда прино-, ^сИл телесные повреждения, но я (зачеркнуто) ненарочно. Я ³Делал очень много нехорошего и злово, но я извеняюсь»