НОЯБРЬ 1989-ГО

Я сижу в свете прожекторов в студии французского художника Эмиля Кеффа на бульваре Санта Моника. Днем студия демонстрирует ассиметричные металлические фигуры современного искусства. Ночью она подрабатывает в качестве театра для «От 10 до полуночи», шоу, продюсером и постановщиком которого является Джон Ли Хэнкок и его труппа актеров и драматургов, куда входим мы с Брендоном.

Это место кишит людьми, которые перестают болтать, чтобы посмотреть, как я выступаю с пьесой, которую написала для себя. Уголком глаза я начинаю замечать, что Брендон валяет дурака со своим другом Биллом вместо того, чтобы сосредоточенно смотреть на меня.

Я злюсь, что он испортил мою минуту славы. Спустя пять месяцев наших отношений, свежесть новой любви и страсти умерла, и теперь наши отношения осложнены тем фактом, что мы два безработных актера, претендующих на главную сцену. Это выступление – возможность получить поддержку. На нас уже заходили посмотреть несколько молодых популярных актеров – Кину Ривз и Ривер Феникс. Мы надеемся, что они пригласят нас к себе, поделятся своим голливудским авторитетом.

Я завершаю свой монолог с чувством облегчения. Зал аплодирует. Мой прожектор гаснет, а прожектор Брендона вспыхивает с новой силой.

Он будет играть Ворона Эдгара Аллана По. Ранее он сообщил мне, что ворон – это символ дурного предзнаменования и смерти.

Когда мы познакомились, заигрывание Брендона со смертью казалось мистическим и трендовым. Он возил меня в камеру сенсорной депривации в Западном Голливуде, чтобы посмотреть, каково это лишиться эмоций. У него нет замков на дверях дома, хотя он живет в опасном районе. Он развлекает меня историями о том, каково это лежать на сухом льду, чувствуя себя трупом. Он слишком быстро ездит на мотоцикле и да, у него есть катафалк.

Но сейчас зацикленность на смерти как лейтмотив его жизни делает его позером. На свете никогда не было более живого человека, чем Брендон и при этом менее мистического.

Как и многие молодые актеры с постоянно наморщенными “бунтарь без причины” лбами, Брендон представляет восходящих звезд, которые вспыхнули в автокатастрофах или умерли от передозировки наркотиками, чья ранняя и безвременная смерть сделала их легендами, и его отец как раз один из них. И зная, что Брендон не собирается умирать, он явно заслуживает этот уровень преклонения.

Брендон добирается до последних стихов Ворона, в которых рассказчик оплакивает смерть своей возлюбленной Элеоноры и объясняет появление ворона как предвестника смерти.

И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий,

С бюста бледного Паллады не умчится никуда.

Он глядит, уединенный, точно Демон полусонный,

Свет струится, тень ложится, - на полу дрожит всегда.

И душа моя из тени, что волнуется всегда.

Не восстанет - никогда!

В ходе этого монолога Брендон из придурковатого подростка превращается в притягательного призрака смерти.

Все шикарные жесты, затасканные до дыр в нашей личной жизни, идеально подходят к этой сцене. Его тело двигается с податливой текучестью масла в воде. Он управляет словами с хирургической точностью. Его взгляд интеллектуальный. И пронзающий. Я чувствую, как по залу проходит электрический разряд. Никто не может отвести глаз.

Вне всякого сомнения, у Брендона будут возможности, потому что его отцом был Брюс Ли, но очевидно, что сегодня у него есть все, что нужно, чтобы подкрепить слова делом. Он станет звездой. Это лишь вопрос времени.

Что я стою без него? Единственная причина, по которой я сейчас выступаю с этой заумной труппой – это Брендон.

Зависть разрывает меня на части.