XLIX. Последняя карта. Едва Казимир Ядевский вернулся домой, как к нему вошел патер Глинский

Едва Казимир Ядевский вернулся домой, как к нему вошел патер Глинский. Как изменился за это короткое время элегантный, любезный, светский иезуит! Он постарел лет на десять. Бледное, изможденное лицо его осунулось, волосы были растрепаны, в глазах застыли безнадежное отчаяние и глубокая, сердечная скорбь. Ряса его была измята, заметно было, что он уже несколько суток не снимал ее. Он остановился посреди комнаты и устремил на молодого офицера взор, полный самой безысходной тоски.

– Мне доставляет честь... – начал Казимир.

– Разве вы не знаете, что случилось? – перебил его Глинский.

– За последнее время случилось столько неожиданных происшествий... В чем же дело?

– Я давно подозревал эту проклятую сектантку, но в решительный момент я был ослеплен, обманут самым ужасным образом... Никогда не прощу я себе этой слабости... О, мой бедный, несчастный граф!

– Скажите, что с ним случилось?

– Все это произошло с такой неимоверной быстротой, что я был положительно ошеломлен, проще сказать, одурачен. Малютина – член той кровавой секты, которая приносит людей в жертву Богу. Эта губительница душ заманивает в свои сети мужчин и женщин и предает их в руки палачей. Она очаровала графа Солтыка, возбудила в нем безумную страсть и тайно обвенчалась с ним в его имении. Теперь они оба в Москве и на днях уезжают за границу. Так сообщил мне граф.

– Эмма написала мне то же самое, – заметил Ядевский. – И вы этому верите?

Патер Глинский покачал головой.

– Нас обманули, – сказал он, – я боюсь, что сектантка завлекла графа в один из тайных притонов этой шайки разбойников!.. Быть может, в эту самую минуту его пытают!.. – и старик громко зарыдал.

– Не отчаивайтесь, – утешал его Казимир.

– Сердце мое чует его погибель, и я не могу спасти его!

– Признаюсь вам, что мне хотелось бы спасти Эмму, потому что она подруга моего детства и я любил ее... Дайте мне слово, что вы пощадите ее, и я, быть может, наведу вас на след.

– Клянусь вам! – воскликнул иезуит. – Я ничего не предприму без вашего согласия. Скажите же мне, что вы знаете?

– Я провожал однажды Эмму в село Мешково, где она имела свидание со священником. Не увезла ли она графа туда?

– Очень может быть... В Мешкове был убит Тараевич, а неподалеку погиб Пиктурно.

– Кроме того, я не без оснований подозреваю, что члены этой секты гнездятся в Боярах и в древнем замке Окоцине.

– Есть ли возможность накрыть и предать эту секту в руки правосудия, не погубив Малютиной?

Ядевский задумался. Два противоположных чувства боролись в его сердце: жажда мести и сострадание к преступнице.

– Нет, – сказал он наконец, подавая руку патеру Глинскому, – я не смею более колебаться, раз речь идет о спасении человеческой жизни. Я предостерегал Эмму, советовал ей бежать за границу. Если она не последовала моему совету и осталась в России, – тем хуже для нее. Жалея ее, я отчасти становлюсь ее сообщником... Поедемте сию же минуту к полицмейстеру и приложим все силы для того, чтобы вырвать графа из рук злодеев.

– Благодарю вас, – ответил иезуит, – наконец блеснул и для меня луч надежды!.. Едемте же.

Полицмейстер принял их немедленно. Внимательно выслушав показания Ядевского, он, не теряя ни минуты, сделал все необходимые распоряжения.

Не прошло и получаса, как были готовы три экспедиции: первая – в Мешково, вторая – в Бояры и третья – в Окоцин. И туда же поскакали гонцы от Сергича, чтобы предупредить преступников.

Глинский и Ядевский примкнули к партии, отправлявшейся в Мешково. Она состояла из полудюжины агентов и нескольких полицейских.

Приехав в усадьбу около полудня, они долго стучались в ворота, пока наконец не появилась старая баба и ворча не отворила калитку.

– Кто тут живет? – спросил один из агентов.

– Кроме меня, здесь нет ни души, сударь, – отвечала крестьянка, – этот дом принадлежит благочестивому братству.

– Знаем мы этих разбойников.

Старуха перекрестилась.

– Что вы, что вы, батюшка, – возразила она, – эти святые люди помогают бедным, питают голодных, лечат больных, дай Бог им здоровья!

– Отопри дом, – приказал полицейский.

Команда ворвалась в комнаты, но не нашла там ничего подозрительного.

– В доме, вероятно, есть подвалы, – заметил иезуит.

– Знать не знаю, ведать не ведаю! – завопила старуха. – Есть погреб, это правда... Пойдемте, я вам покажу.

Ядевский с одним из агентов спустился вслед за бабой в погреб, а патер Глинский с помощью остальных начал осматривать полы, приподнимая ковры и звериные шкуры. В одной из комнат он обнаружил пол, обтянутый клеенкой. Это его насторожило. Клеенку содрали – под ней оказалась подъемная дверь, но без ручки, так что пришлось поднимать ее ломом.

Обыск погреба не дал никаких результатов, и Ядевский вернулся как раз в ту минуту, когда сыщики с фонарями в руках спускались в подземелье. Железная дверь была взломана. В первой комнате подвала были разбросаны по полу различные орудия пытки, затем шел целый ряд темных конур. В первой из них нашли свежую могилу, во второй – мужчину с выколотыми глазами и вырванным языком, далее – сумасшедшую женщину, почти нагую, все тело которой было покрыто рубцами и ранами. Она пела веселую песню и громко захохотала при появлении неожиданных гостей. В одной из последних конур лежал привязанный к скамье, истекающий кровью молодой человек. Несчастный рассказал, что его заманила в эту западню девушка, в которую он был влюблен, но судя по описаниям, это была не Эмма, – его возлюбленная была брюнеткой маленького роста.

Спасенных страдальцев перенесли в комнаты, затем вскрыли могилу. Патер Глинский боялся увидеть в ней своего воспитанника, но там лежал изуродованный труп женщины. Старший агент арестовал отворявшую ворота крестьянку и забрал ее с собой в Киев, оставив для охраны дома нескольких полицейских, а Глинский и Ядевский в сопровождении остальных агентов отправились в Бояры. Там, в господском доме, не нашли ничего подозрительного. Прислуга и крестьяне единогласно показали при допросе, что господа их уехали в Москву. Обыск, произведенный в Окоцине, также ничего не дал.

– Вероятно, они бежали за границу, – сказал Казимир, обращаясь к патеру.

– И я того же мнения, – отвечал иезуит, – мы сделали все, что могли... Нам остается только ожидать чего-нибудь необыкновенного, неожиданного, что озарило бы лучом света окружающий нас непроницаемый мрак.

Возвратясь в Киев, Глинский поехал к полицмейстеру и упросил его откомандировать в Москву самого опытного из своих агентов, а Казимир вернулся домой и, к величайшему удивлению, обнаружил там Генриетту Монкони. Она сидела на диване бледная, утомленная и, увидев Ядевского, с горькой усмешкой подала ему руку.

– Что привело вас сюда? – спросил он.

– Ужасные происшествия этих последних дней, желание предостеречь вас и Анюту Огинскую, – отвечала Генриетта. – Не знаете ли вы, куда делась эта несчастная девочка? Не попала ли она в руки Эммы?

– Нет, будьте покойны... Я знаю, где она находится.

– Ну, слава Богу! Не имеете ли вы известий об Эмме?

– Она уехала в Москву и собирается бежать за границу.

– Все ложь и обман! – воскликнула Генриетта. – Я была в Комчине, когда она обвенчалась с Солтыком, и тогда же они решили, вместе ехать в Молдавию.

– Так она его еще не убила?

– За это я не ручаюсь... Эмма – просто хищный, кровожадный зверь! О, как я ее любила и как я в ней ошиблась! – Генриетта закрыла лицо руками и горько заплакала. – Я верила ей, не подозревая ничего дурного. Я была ее служанкой, ее рабой, а она беспощадно топтала меня ногами, била, истязала, и я переносила все это с примерной покорностью до тех пор, пока не узнала, что она жрица ужасной секты губителей.

– Нет ли какого-нибудь средства спасти графа?

– Я считаю его безвозвратно погибшим... Нам надо позаботиться о спасении Анюты. Я знаю наверняка, что она обречена на смерть. У Эммы везде свои люди, она найдет ее, и бедная девочка погибнет!

– Вы меня пугаете... Надо сейчас же принять все меры предосторожности.

– Увезите ее куда-нибудь подальше от Киева, лучше всего – за границу.

Не теряйте ни минуты, умоляю вас!

Генриетта простилась с Ядевским и вышла из дома; но, стоя за углом, она увидела, что он уехал на своих лошадях, а не на извозчике.

Когда кучер вернулся домой, к нему подошла хорошо одетая молодая девушка и спросила:

– Куда ты сейчас отвез поручика Ядевского?

– Не смею сказать.

– Даже за двадцать рублей?

– Ну, так и быть! Только ради Бога не выдайте меня, милая барышня! Я отвез моего барина в Малую Казинку.