XLIII. Каменные сердца. Возвратясь на следующий день в Комчино, Эмма не застала там графа Солтыка: он уехал на охоту

Возвратясь на следующий день в Комчино, Эмма не застала там графа Солтыка: он уехал на охоту. В гостиной старуха Малютина играла с патером Глинским в шахматы. Девушка поцеловала свою мать и с холодной вежливостью поклонилась иезуиту. Она мгновенно поняла всю выгодную для нее сторону настоящего положения: обменялась быстрым, выразительным взглядом со своей матерью, шепнула несколько слов на ухо Генриетте, – и три пары женских рук дружно принялись плести сети для поимки ничего не подозревающего патера Глинского.

– Вы совсем замерзли, милые мои девочки! – воскликнула старуха. – Я пойду похлопочу, чтобы вам дали чаю.

– Позвольте мне этим распорядиться? – предложил свои услуги вежливый иезуит.

– Нет, нет, это не мужское дело! – возразила Малютина, – я предоставляю вам право оказывать этим барышням услуги другого рода, в которых они так нуждаются.

Заботливая маменька вышла из комнаты, а патер помог девушкам снять шубы и башлыки, за что гордая красавица поблагодарила его легким кивком головы.

– Нам надо переодеться, – обратилась она к своей подруге.

– Останься здесь, я принесу все, что тебе нужно, – и покорная служанка, не дожидаясь ответа своей госпожи, выбежала из комнаты.

– Страшный мороз, – заметила Эмма, садясь в кресло у камина, – я буквально окоченела.

Патер Глинский подостлал ей под ноги тигровую шкуру.

– Благодарю вас! – сказала девушка, – вежливость врага достойна восхищения.

– Я не враг ваш, – возразил иезуит, – я человек, искренне любящий графа Солтыка и желающий ему добра.

– Не думайте, что я хочу погубить его. Мы оба стремимся к одной цели, но только различными путями. Кому из нас повезет – вот в чем вопрос.

– Все преимущества на вашей стороне.

– Допустим, что так. Но к чему поведет нас вражда? Не лучше ли нам действовать общими силами? Вы, вероятно, уже убедились в том, что Анюта Огинская не в состоянии обуздать бурных порывов вашего воспитанника?

– К сожалению, да.

– Так возложите эту обязанность на меня.

– Об этом надо серьезно подумать.

Генриетта принесла туфли и меховую кофточку.

– Позволь мне надеть их на тебя? – сказала она.

– Не беспокойся... Для чего же существуют на свете вежливые члены иезуитского ордена? – сказала Эмма задорным тоном светской кокетки. – Тебе надо переодеться, иначе ты захвораешь. Потрудитесь и вы выйти на минуту в соседнюю комнату, – обратилась она к своему собеседнику, когда Генриетта вышла из гостиной.

Глинский повиновался. Когда он несколько минут спустя вернулся в гостиную, Эмма уже успела переменить костюм и в самой обворожительной позе сидела перед камином. Пламя ярко освещало ее белоснежную шею и распущенные густые волны золотистых волос. Но каково же было изумление иезуита, когда красавица устремила на него свои синие глаза и с приветливой улыбкой протянула ему руку. Он, не говоря ни слова, наклонился и крепко поцеловал эту изящную, как мрамор холодную руку.

– Будем же друзьями, – нежным голосом проговорила она.

– Это зависит от вас... Bы преследуете политические цели, которые могут подвергнуть графа неизбежной опасности... Отступитесь от них и тогда...

– Повторяю вам, что я не революционерка.

– Извините меня... но я имею об этом деле более точные сведения, нежели вы думаете... хотя и не принадлежу к числу ваших сообщников.

– Так это вы натравили на нас киевскую полицию?

– Нет, я только из предосторожности... сделал кое-какие указания...

– Патер Глинский! – воскликнула Эмма, грозя ему пальцем, – Нe вмешивайтесь в чужие дела, если вы дорожите своей головой.

Иезуит побледнел и пролепетал чуть слышным голосом:

– Надеюсь, что вы меня не выдадите членам вашего таинственного общества?..

– Не беспокойтесь. Но и я, в свою очередь, попрошу вас не интриговать против меня.

– Даю вам честное слово.

– Откажитесь от намерения женить графа на Анюте, сделайте меня своей союзницей... союзницей, а не орудием, – понимаете?

– Понимаю.

– Меня знобит, – продолжала Эмма, закутываясь в свою кофточку, – пожалуйста, позовите кого-нибудь снять с меня ботинки. Я простужусь, если их сейчас же не снимут.

– Позвольте мне услужить вам...

– Почему же нет, – и она протянула ему одну за другой свои маленькие ножки, а жирный патер, стоя на коленях, словно влюбленный паж, снял с нее теплые ботинки и подал туфли.

Возвратившийся с охоты граф и Генриетта были свидетелями этой комической сцены, комната огласилась их веселым смехом.

– Наш строгий проповедник превратился в услужливого кавалера! – воскликнул Солтык. – Честное слово, он ухаживает за красавицами не хуже влюбленного рыцаря! Не подозревал я в вас этого таланта, глубокоуважаемый мой наставник!

Иезуит покраснел как рак и готов был провалиться сквозь землю, но Эмма вывела его из затруднительного положения.

– Оставьте в покое патера Глинского, – сказала она графу, – я люблю его более, чем вас. Мы объяснились и поняли друг друга – ни ваши насмешки, ни ваша ревность не нарушат нашего взаимного согласия.

– А я вот назло вам буду ухаживать за мадемуазель Малютиной, – прибавил иезуит, крепко целуя руку красавицы.

– Мне надо переговорить с моим новым другом, – обратилась Эмма к Солтыку, – уйдите на минуту, оставьте нас одних, у нас есть секреты, которых вы не должны знать.

Граф и Генриетта отошли к окну.

– Что прикажете? – спросил патер.

– Согласны ли вы на мои условия?

– Вполне согласен... Через месяц вы будете графиней Солтык.

– А теперь, – прибавила Эмма, пожимая руку своего союзника, – потрудитесь занять чем-нибудь мою maman; поиграйте с ней в шахматы, а Генриетту пошлите читать молитвы.

– Положитесь на меня, – отвечал Глинский, снова целуя руку, держащую его в своих когтях, и вышел из комнаты вместе с Генриеттой.

Сектантка осталась наедине с графом, но сделала вид, что не замечает его присутствия и, протянув ножки к решетке, устремила взор на угасающее пламя камина.

– Эмма! – начал Солтык, подойдя сзади к ее креслу.

– Вы здесь, граф? – притворно удивилась красавица.

– Странный вопрос... Я так долго был с вами в разлуке...

– Фразы, – сквозь зубы процедила она.

– Вы не в духе... Уж не убежал ли от вас Тараевич?

– Из моих рук трудно вырваться.

– Что же вы с ним сделали?

Эмма улыбнулась, но эта улыбка заставила графа содрогнуться.

– Вы убили его?

Она молча кивнула головой.

– Почему же вы запретили мне присутствовать при его казни?

– Потому что вы, беспощадно истязая людей, удовлетворяете тем самым ваши кровожадные наклонности, а я убиваю человека во имя Божье, без сострадания, но и без ненависти.

– Мне бы очень хотелось взглянуть на вас, когда вы исполняете обязанность жрицы вашей секты.

– И это желание ваше бесчеловечно. Вам бы следовало родиться татарским ханом, одним из тех деспотов, которые обращалась с покорными им народами, как с животными: мужчин делали своими рабами, а женщинами наполняли гаремы. В те варварские времена барабаны обтягивали человеческой кожей, а из черепов воздвигали целые пирамиды.

– Не могу скрыть, что я полюбил вас еще сильнее, узнав, что ваши руки запятнаны человеческой кровью.

– Это чистое безумие.

– Называйте это чувство как хотите, но вы мне нравитесь в образе кровожадной тигрицы несравненно более, нежели под маской чистого, юного ангела смерти.

– Я не полюблю вас до тех пор, пока вы не отречетесь от этого ужасного образа мыслей. Мне говорили, что вы воплощенный дьявол, а вы еще хуже того... У вас каменное сердце.

– Точно такое же, как и у вас, Эмма. Пора прекратить эту глупую комедию и поговорить откровенно. У нас обоих одинаковая нероновская натура, одинаковое стремление к порабощению людей и желание уничтожать их какими бы то ни было средствами, если они сопротивляются нашей власти. У нас обоих каменные сердца и, говоря откровенно, я, точно так же, как и вы, неспособен любить. Чувство, которое вы мне внушаете, не любовь в буквальном смысле этого слова. Это восхищение, смешанное с ужасом, кровавое братство, гармония душ, – одним словом, я не умею выразить вам то, что чувствую. Я нашел в вас подругу с железным характером и непоколебимой волей, способную смело бороться с небом и преисподней и бестрепетно, не склоняя головы, выдержать кару Всевышнего судии!

Эмма в первый раз в жизни слушала Солтыка с несвойственным ей замиранием сердца. Она была до такой степени поражена, что не противилась ни звуком, ни движением, когда граф в порыве необузданной страсти сжал ее в своих объятиях и покрыл ее лицо жгучими поцелуями. Глубокий вздох вырвался из ее груди, нежные ручки обвились вокруг его шеи, и красавица прошептала, забыв обо всем на свете:

– Твоя навеки!..

– Вы согласны сделаться моей женой?.. Позвольте мне переговорить сегодня же с вашей матерью?

– Я прошу вас об этом, граф.

– Боже, как я счастлив! – воскликнул Солтык.

Эмма вместо ответа обхватила руками красивую голову деспота и крепко прижала свои губы к его губам. Он вскочил на ноги и, словно пьяный, шатаясь из стороны в сторону, вышел из комнаты.

– Что со мной? – мысленно спрашивала себя сектантка. – Неужели я люблю этого человека?.. Нет... нет, этого не может быть... Почему же я покоряюсь его власти?.. Не потому ли, что он заглянул в глубину моей души, куда никто еще до сих пор не заглядывал?.. Он открыл во мне то, чего я и сама в себе не сознавала... Он озарил сверхъестественным светом самые потаенные глубины моего сердца... Мне казалось, что он, как вихрь, увлекает меня в неизмеримое пространство, что под нами зияют бездны... и мне не было страшно... только у меня закружилась голова. Чем все это кончится?.. Боже мой, Боже мой, не отступи от меня!