XV. Лекарство Лукреции Борджиа. Расставшись с Сергичем, Эмма вышла в сад, упала на колени и долго молилась, прося у Бога помощи для исполнения возложенной на нее обязанности

Расставшись с Сергичем, Эмма вышла в сад, упала на колени и долго молилась, прося у Бога помощи для исполнения возложенной на нее обязанности. Больная дремала, когда мнимая сестра милосердия неслышными шагами возвратилась в спальню и села возле кровати.

– Это вы? – очнувшись, спросила помещица. – Где вы были?

– Доктор прописал вам новое лекарство.

– Оно мне не поможет.

– Вы хотите сказать, что оно не снимет с вашей совести ответственности за совершенное вами преступление?

– Как ты это узнала? – в ужасе вскричала умирающая, схватив Эмму за руку. – Разве он приходил сюда?.. Ты его видела?.. Он является мне, когда я остаюсь одна в комнате...

– Тот, которого вы убили...

– Я вижу, что ты узнала мою тайну... Да, я убила его... а он приходит и рассказывает мне такие ужасы, которых я и слушать не хочу... Он, как дым, поднимается из-под земли и растет... растет до самого неба... Вот он стоит передо мной, этот великан... на груди у него сияет солнце... нет, это не солнце, а глубокая рана... из нее течет горячая кровь... целое море крови... она поднимается... душит меня... Ай!!! – в ужасе закричала больная и повалилась на подушку, закрывая лицо руками.

– Раскайтесь, пока еще есть время.

– Боже мой, да ведь я молилась и каялась всю мою жизнь!

– Принесите себя в жертву.

– Себя?!

– Да... кровь за кровь, жизнь за жизнь!

– Нет! Это выше моих сил!.. Я не хочу умирать!

Эмма совершенно хладнокровно вынула из кармана пузырек, вылила жидкость в рюмку, подала ее больной и сказала:

– Вот вам лекарство.

Госпожа Замаки привстала, недоверчиво взглянула на сестру милосердия и спросила дрожащим голосом:

– Я должна это выпить? Что налили вы в эту рюмку?

– Лекарство.

– Нет, это яд!

– Да вы с ума сошли!

– Дитя, кто приказал тебе отравить меня?

– Примите это лекарство.

– Не хочу! Никто не смеет меня заставлять! – и больная разразилась диким, неестественным хохотом.

– Я смею! – возразила Эмма.

Между палачом и его жертвой началась отвратительная, немая борьба. Напрасно несчастная звала на помощь, никто не слышал ее стонов. Эмма запрокинула ей голову на подушку, ловко раздвинула пальцем стиснутые зубы, влила жидкость в рот и тотчас же зажала его носовым платком.

– Я твоя спасительница, – с надменной самоуверенностью проговорила она, – бедная грешница, я указала тебе путь на небо!

Ответом на эти слова было предсмертное хрипение, и несколько минут спустя госпожа Замаки скончалась. Эмма встала на колени возле кровати и начала громко молиться.

– Господи! – взывала она. – Сжалься над этой грешницей, отпусти ей прегрешения и помилуй всех нас, рабов Твоих!

Потом она вышла в сад для того, чтобы зарыть в землю пузырек и рюмку и на обратном пути повстречалась с Сергичем.

– Ну что? – спросил он. – Она уже умерла?

– Да, – отвечала Эмма, – но не добровольно, она долго боролась со мной.

– Милосердый Господь примет ее смерть как искупительную жертву за ее грехи.

– Теперь мне можно будет уехать отсюда?

– Нет, вы останетесь при покойнице до моего возвращения.

Купец ушел, а Эмма, вернувшись в дом, заперла спальню на ключ, положила его в карман, прилегла на диване в гостиной и заснула крепким сном, с невинной, ангельской улыбкой на устах. Утром ее разбудил Сергич, приехавший получать наследство в качестве попечителя братства. Вслед за ним внесли гроб. Прислуга была удалена от покойницы под благовидным предлогом, что зараза может распространиться; Эмма своими руками уложила умершую в гроб и его тут же наглухо заколотили. Местные власти за деньги выдали разрешение похоронить госпожу Замаки в тот же день ввиду заразного свойства болезни, от которой она умерла.

– Сегодня вы еще не уедете отсюда, милая барышня, – возвратясь с похорон, сказал купец своей сообщнице. – У вас будет дело здесь поблизости, быть может, даже нынешней ночью.

– Какое дело?

– Вы знаете студента, который ухаживает за еврейкой, его зовут Пиктурно. Возлюбленная назначила ему свидание в шинке, на киевской дороге. Этот дом и все имение покойницы принадлежат теперь нам, прошу вас распоряжаться здесь в качестве хозяйки. Я велю прислуге исполнять все ваши приказания.

– Но не могу же я в этом костюме ехать в шинок.

– Не снимайте этого платья, пока вы здесь, а в шинке вы найдете другое, об этом мы уже позаботились. Теперь прощайте. Да благословит вас Бог. Наш апостол будет вами очень доволен.

Долго ходила Эмма взад и вперед по пустым, мрачным комнатам. Изредка до слуха ее доносились из кухни звуки заунывной песни. К вечеру на дворе поднялась страшная метель. Тревожное, в высшей степени неприятное чувство овладело молодой девушкой: она вздрагивала при малейшем шорохе, ей беспрестанно чудились стоны и хрипение умирающей. Наконец она не выдержала этой пытки, позвала кучера и велела ему оседлать лошадь.

«Что за причина, – подумал старик, – больничная сиделка вздумала кататься верхом, да еще в такую непогоду», – но, тем не менее, исполнил данное ему приказание. Застоявшаяся в конюшне молодая горячая лошадь испугалась скрипа отворяемых ворот и с места галопом помчала бесстрашную наездницу в темный сосновый бор.

Ветер бушевал с необыкновенною силой, снег валил хлопьями, но Эмма не обращала на это внимания – она продолжала свой путь по незнакомым тропинкам и вскоре выехала на большую дорогу. Между тем, метель утихла, на небе ярко засверкали звезды. Но тут новая, неожиданная опасность заставила ее содрогнуться: вдали показалась стая волков. Один из них перепрыгнул через овраг, и она почувствовала, как под ней затрепетала лошадь. Но Эмма не растерялась: она выхватила револьвер, выстрелила в хищника и бешеным галопом помчалась вперед по дороге.

Волки погналась за ней, оглашая воздух хриплым воем. Но вдали, за обнаженными тополями, уже виднелась усадьба села Машкова, и вскоре Эмма благополучно добралась домой. Соскочив на землю, она потрепала лошадь по шее и передала ее старику кучеру.

Войдя в комнату, она сбросила с себя промокшую шубу, с наслаждением вытянулась на диване и задремала. Легкий стук в окно разбудил ее.

– Кто там? – спросила она, поспешно отворив форточку.

– Это я, милая барышня.

На дворе стояла молодая еврейка с отвратительной лукавой улыбкой на губах.

– Я приехала за вами, – прибавила она, – одевайтесь поскорее: моя повозка стоит на улице, я не войду к вам в дом.