Глава 38. Мать и дитя

Надо отдать должное Тане. Когда я рассказала ей о моей краткой перепалке с Эдвардом на церемонии, ей каким-то образом удалось не смотреть на меня так, будто я своими руками лишила себя последнего шанса на примирение. Ей и не нужно было. Услышав еще раз все то, что тогда было сказано, я поняла это совершенно ясно. Эдвард не хотел иметь со мной ничего общего.

- Что теперь? – спросила она.

- Не думаю, что он сможет меня простить.

- Ты действительно осознаёшь, что ты просишь его сделать, верно?

- Да. Мне нужно, чтобы он понял: я была напугана и запаниковала. Я никогда не намеревалась причинить ему боль, хотя теперь довольно очевидно, что именно это я и сделала.

- Ты хочешь, чтобы он простил тебя за то, что ты его бросила?

- Да.

- А ты простила Джеймса за то, что он оставил тебя?

- Он никогда об этом не просил…

- Это несущественно.

Я вздохнула.

- Нет, я не простила Джеймса.

- Ты простила свою мать?

- Нет.

- Ты закончила отношения с Эдвардом из-за того, что не хотела, чтобы он имел возможность сделать тебе больно, в то время, как сама по-прежнему позволяешь делать с тобой ровно то же самое двум людям, которых не заботили твои чувства.

- Ни моя мать, ни Джеймс не имеют никакой власти надо мной.

- Нет, имеют. Они ушли из твоей жизни много лет назад, но ты до сих пор позволяешь им контролировать тебя. Когда ты сбегаешь от своих эмоций, когда закрываешься, каждый раз, когда ты веришь, что не достойна счастья, ты позволяешь им победить.

- Я не понимаю, как они могут победить в игре, которую они прекратили много лет назад? Ни один из них не имеет ничего общего со мной. Я сомневаюсь, что Джеймс даже вспоминает о моем существовании, а моя мать делает это раз в году.

- Почему же ты продолжаешь расплачиваться за них?

Я не могла ответить на вопрос Тани, но провела следующую неделю, думая об этом. У меня все еще было письмо, которое я написала своей матери. В нём я описала, как её эгоизм ранил меня. Однажды утром я достала его со дна ящика моего комода и отнесла вниз, в гостиную. Я открыла дымоход у камина и подожгла листок. Когда пламя поглотило пропитанную страданиями бумагу, я ощутила странное облегчение. Как только от него не осталось ничего, кроме пепла, я села за обеденный стол и начала писать второе письмо.

*

Дорогая мама (Рене),

Я даже не уверена, как должна тебя называть. Я знаю, ты предпочитаешь, чтобы я использовала твоё первое имя, но мне никогда не нравилось называть тебя Рене. Это заставляло меня чувствовать себя так, как будто ты стыдилась быть моей матерью, даже если это происходило на ментальном уровне, хоть я и понимала, что никогда не давала тебе повода для этого. Эмоционально я чувствовала себя абсолютно неполноценной.

Я не понимаю, какая женщина оставила бы своего шестинедельного ребенка, и сомневаюсь, что когда-нибудь пойму. Я думала, что это из-за меня, что я должна была сделать что-то, чтобы ты захотела уйти. В конечном счете, я понимаю, что это не так. Не знаю, почему ты не любила меня достаточно, чтобы остаться со мной, и, честно говоря, это больше не имеет значения… Я просто знаю, что бы ни заставило тебя уйти, это была не моя вина.

Я провела всю свою жизнь, чувствуя, будто я не достойна чего-то по-настоящему хорошего. Это может быть и так, но не потому, что ты считаешь меня таковой. Если уж на то пошлó, это так и было, потому что я не любила сама себя. Ты меня не знаешь, так что не поймешь, что я имею в виду, когда говорю тебе, что я достойна. Я яркая и забавная. Я преданная, может, даже слишком. Я сострадательная. У меня есть способность успокоить людей в очень неудобных ситуациях. Я способна любить так сильно, что чувствую физическую боль, когда людям, о которых я беспокоюсь, больно. Я хочу облегчить их боль, даже за свой счет. Иногда я терплю неудачу, но мои намерения всегда чисты.

Я хороший человек. Я верю в это теперь, даже если не верила раньше. Ты, возможно, не осталась со мной достаточно долго, чтобы узнать это, но другие останутся. Ты можешь не любить меня, но это для меня больше не имеет значения, потому что я люблю себя. Я позволяю всему этому уйти – гневу, неудовлетворённым ожиданиям и сокрушительному страху, что я не смогу выжить, если меня снова бросят. Я сильнее, чем думала. И больше не собираюсь наказывать других людей за твои ошибки. Я прощаю тебя, с надеждой, что, делая это, я как-то научусь прощать себя.

Изабелла.

*

Я положила письмо в конверт и прежде, чем могла бы передумать, влезла в туфли и опустила его в почтовый ящик на углу. Когда синяя крышка ящика закрылась, я почувствовала болезненный приступ паники, который вскоре затмило чувство огромного облегчения. Это не было концом моих проблем, но это было хорошим началом.

Весна медленно становилась теплее, и хотя я скучала по Эдварду больше, чем могла выразить, я не возобновляла попыток с ним связаться. Я не была уверена, как это сделать. Я не хотела звонить ему, потому что сомневалась, что он ответит на звонок. Писать ему письмо по электронной почте казалось слишком малодушным. Я просто продолжала жить своей жизнью, надеясь, что столкнусь с ним в какой-то момент. Я работала, читала и помогала Роуз с малышом. Я как-то даже умудрялась не упоминать при ней об Эдварде до одного дня в конце мая. Когда мы с Роуз поочередно толкали детскую коляску по тропинке для бега, окружающей парк Newton Creek, я не смогла пересилить свое любопытство.

- Как он?

Роуз ответила после паузы.

- Как кто?

- Эдвард. Я знаю, ты регулярно с ним видишься.

- Он в порядке... теперь. – Подтекст в её словах о том, что он не всегда был в порядке, несомненно был намеренным. – Он закончил первый семестр в списке лучших студентов.

Я улыбнулась.

- Он такой талантливый.

Какое-то время мы шли в молчании.

- А он когда-нибудь спрашивал обо мне?

- Белла, нет.

- Что – нет?

- Не проси меня предавать его.

- Это не предательство, если только он специально попросил не говорить мне.

- Не согласна. Слушай, я не пытаюсь сейчас быть стервой. Я дружу с Эдвардом независимо от моей дружбы с тобой. Я не говорю ему о тебе, когда он спрашивает, и не говорю тебе о нём. Если хочешь узнать, как он, решись уже и позвони ему.

Вау!

- Эдвард спрашивал обо мне?

Роуз закатила глаза.

- Ты слышала хоть одно грёбаное слово из того, что я сейчас сказала? Я не впутываюсь в это. Я литигатор [прим. переводчика: юрист, основной работой которого является представление интересов в суде. Еще его называют судебным представителем или юристом-судебником], а не долбаный посредник.

Даже если Роуз была уставшей и измученной нехваткой сна, было не похоже на неё – огрызаться вот так. Это не могло быть только из-за меня. Я задумалась, как часто и как настойчиво Эдвард вытягивал из нее информацию?

- Я сожалею. Я и не думала компрометировать тебя. Ты всегда ко мне замечательно относилась, и я ценю твою дружбу. Не буду больше спрашивать тебя об Эдварде.

- Спасибо. Я горжусь тобой, кстати.

- За что? – Я рассмеялась. – За признание, что поступила с тобой несправедливо?

- Да, именно. Шесть месяцев назад ты не смогла бы посмотреть на это с моей точки зрения.

Оу.

- Меня мучает совесть.

- Верю. Прими это как комплимент, я это имела в виду.

Я переключила разговор на последний медосмотр Дэвида. И если Роуз была расстроена моим допросом ранее, это было забыто сразу же, как я упомянула её сына.

***

Время было моим постоянным врагом. Каждый день тянулся бесконечно. Несмотря на это, я была удивлена скоростью, с которой они пролетали. И вот настал мой последний урок в последний учебный день школьного года. Мои девятиклассники насторожились, когда я кинула раздаточный материал на переднюю парту каждого ряда и попросила их взять один себе и передать остальные материалы соседям.

Один из моих студентов заныл с заднего ряда.

- Да ладно, мисс Свон. Никто сегодня не учится.

Я улыбнулась.

- Почему вы решили, что это связано с учебой?

- Это стихотворение. Как это может быть не связано с учебой?

- Это подарок – вам от меня. Кто хотел бы прочитать его? – Я посмотрела, нет ли добровольцев. Конечно, не было ни одного. – Вы же понимаете, что я еще не сдала итоговые оценки в офис?

Взметнулась примерно дюжина рук.

- Я шучу. Это не считается. Как я уже сказала, это не относится к нашим учебным занятиям. Кто-нибудь все-таки хочет прочитать? – Желающих не нашлось. – Ну хорошо. – Я облокотилась на свой стол и прочла стихотворение «Неизбранная дорога» [прим. переводчика: стихотворение Р. Фроста (Роберт Ли Фрост – один из крупнейших поэтов в истории США, четырежды лауреат Пулитцеровской премии (1924, 1931, 1937, 1943); перевод можно прочитать здесь].

Когда я закончила, поднялась одна рука. В надежде, что сейчас начнется обсуждение, я жестом разрешила ей говорить.

- Вы не заглядывали в распечатку.

Этого следовало ожидать. В конце концов, они были первокурсниками.

- Эти слова очень особенные для меня, вот почему я хотела, чтобы вы их услышали. Большинство стó ящих жизненных путей редко оказываются простыми. Вы можете пойти с толпой, а можете выбрать свой собственный путь. Он никогда не будет легким, но гораздо более полезным, чем противоположный.

- Это стихотворение так же легко может быть о том, как избежать движения по мосту на семидесятом шоссе в час пик, – отозвался другой студент с задней парты.

Я засмеялась.

- Верно. Самое замечательное в поэзии – и искусстве в целом, на самом деле, – то, что всё это открыто для интерпретации. – Прозвенел звонок, но я жестом попросила всех подождать. – Я с удовольствием обучала каждого из вас. Удачи в следующем году, и не стесняйтесь заглянуть и повидаться со мной. Берегите себя, и будьте здоровы.

Класс опустел, но одна студентка задержалась у моего стола, нервно перебрасывая свой рюкзак с одного плеча на другое.

- Роберт Фрост заставляет это звучать так просто, – сказала она.

- Все звучит просто, когда оно рифмуется.

Она засмеялась, но как-то невесело.

- Так что же вы делаете, когда должны принять решение, но варианты не представлены в итоговом тесте?

- Ты делаешь то, что считаешь правильным, и просишь о помощи, когда нуждаешься в ней. – Что-то в ней напомнило мне саму себя. Я вспомнила, как сильно, будучи подростком, желала, чтобы кто-нибудь из взрослых проявил ко мне интерес. Я задумалась, стала бы моя самооценка выше, если бы хоть одна авторитетная фигура провела со мной случайный воодушевляющий разговор, направляя во взрослую жизнь? Я взяла со стола листок для заметок и написала на нём адрес своей школьной электронной почты.

- Я проверяю его периодически в течение лета. Если тебе нужно поговорить, я готова выслушать.

Её облегчение было ощутимо.

- Спасибо, мисс Свон.

Когда она покинула комнату, я опустилась в своё кресло и медленно выдохнула. Вот и закончился еще один учебный год.

***

Утром, в восемнадцатый день рождения Эдварда, я непостижимым образом очутилась в Художественном музее. Я устроилась на нашей скамейке и задумалась о том, как я могла всё ещё чувствовать себя так близко к нему, хоть и не видела его несколько месяцев. Несмотря на то, что его здесь не было, я чувствовала, что если бы я могла сказать слова, которые так хотела сказать ему вслух, то он каким-то образом услышал бы меня. Мои глаза сканировали переполненный выставочный зал, и я осознала, что даже если такое упражнение было бы крайне полезно для меня, люди вокруг подумали бы, что я сошла с ума. Я вспомнила написание письма моей матери, и какие эмоции испытала, как только выплеснула слова на бумагу. С тех пор я ничего не слышала от нее, но до сих пор чувствовала, что обрела определенный покой, высказав то, что мне необходимо было сказать. Я вытащила свой iPhone и начала набирать сообщение. Это был трусливый электронный компромисс, и я знала это. Тем не менее, он заслужил знать правду.

*

Дорогой Эдвард,

После всего, что я заставила тебя пережить, ты имеешь полное право удалить это письмо, не читая. И я бы это заслужила. Я не заслуживаю, чтобы ты прочитал это, дав мне возможность раскрыть свою душу. Если мне предстоит вечно испытывать вину и стыд за то, как я с тобой поступила, это всё равно будет мé ньшим наказанием, чем я заслуживаю. Если бы меня приковали к скале, как Прометея, и орёл раздирал мою печень каждый день вечности, я бы всё равно считала своё наказание мягким.

Я солгала тебе на День Благодарения, Эдвард. Я любила тебя тогда, люблю и сейчас, наверное, больше, чем могу выразить. Я не собираюсь оправдывать свои действия, потому что мне нет оправдания. Однако, я хочу, чтобы ты знал, что я прохожу терапию и работаю над своими проблемами. Я не могу забрать назад сказанное в тот вечер, но хочу, чтобы ты знал: я буду сожалеть о причинённой тебе боли, пока дышу.

А любить тебя я буду ещё дольше.

Белла.

*

***

Я сидела на нашей скамейке несколько часов после того, как нажала «отправить», приравнивая уход домой к признанию поражения. Когда музей начал закрываться, охранница подошла ко мне и тихо спросила, не заблудилась ли я. Я призналась, что заблудилась, но заверила её, что постепенно смогу найти свой путь.

В первые дни лета я маниакально проверяла свою электронную почту, чувствуя всплеск волнения каждый раз, когда получала новое сообщение, с последующей умопомрачительной пустотой, когда понимала, что оно было не от Эдварда. Несмотря на его молчание, где-то глубоко в душе я знала, что мы были далеки от завершения. Я была готова дожидаться своего времени. Когда тепло июня сменилось июльской жарой, я поняла, что ждать больше нечего. Я выбрала цвета и покрасила внутреннюю часть своего дома. Я наконец-то купила мебель для гостиной и развесила репродукции на стенах. Если раньше аскетизм гладких отштукатуренных стен и отсутствие сидячих мест отталкивали гостей, то теперь богатые теплые цвета, присутствующие в моем доме, воодушевляли их задержаться.

Элис и Роуз поощряли меня начать встречаться снова, но это совсем меня не привлекало. Я нашла ценность в своей жизни, даже если решила прожить её в одиночку, и была бесконечно благодарна за любовь моих друзей. Я отпраздновала свой двадцать шестой день рождения, проведя званый обед для Роуз, Эма, Элис и Джаспера. Я вручила каждому из них открытку, в которой подробно описывала, насколько я была благодарна за то, что они есть в моей жизни. Этого было более чем достаточно для меня.

Через три недели после начала нового учебного года я открыла ноутбук и нашла в почте четыре новых сообщения, одно из которых было от Эдварда. Когда я щелкнула, чтобы его открыть, мои руки тряслись так сильно, что появилось сразу три окна со словами Эдварда.

*

Белла,

Я никогда не лгал тебе.

Эдвард.

*