Среда, 6 августа

Умер Уильям С. Берроуз. С его смертью не стало знаменитой тройки «битников» — Керуака, Гинсберга, Берроуза.

Гинсберг закончил свою жизнь учеником Трунгпа Ринпоче; наши пути то и дело пересекались, особенно в связи с Институтом Наропы, где в его честь названо новое здание библиотеки. Каждый раз, встречаясь со мной, он спрашивал, можно ли ему потрогать мою бритую голову; я всегда говорил — да, и он всегда был очень доволен. Больше всего мне нравилась в Аллене не его поэзия — я понимаю, что кощунствую, — а то, как он читал свои стихи; наблюдать это было нескончаемым удовольствием. Он был кипучим водоворотом веселой энергии, блаженством, упакованным, перевязанным ленточкой и щедро предлагаемым аудитории.

В «битниках» я любил не их сочинения, а их театр — разумеется, театр их самих, но исполняемый с бравадой, необычной даже для шестидесятых. Их жизни были нескончаемой драмой порой смешного, порой гротескного искусства перформанса, начавшейся, заметнее всего, со случайного убийства Берроузом своей жены при попытке сбить выстрелом стакан с ее головы; продолжившейся в ужасной смертельной агонии Керуака, ставшего опустошенным алкоголиком и закончившейся приходом Гинсберга к религии, главная цель которой состоит в разрушении деятельности эго и которая, при успешной практике, уничтожила бы смысл его жизни.

Это был спектакль, подобный которому мы не скоро увидим снова. Учитывая смерть Тимоти Лири и инсульт Рам Дасса, я боюсь, что мое поколение теперь официально начинает свое траурное шествие. В последние годы было множество пятидесятилетних юбилеев — и началась волна смертей. Теперь это длинный, медленный пологий путь к последнему исходу, по крайней мере на этот раз. И найдем ли мы великое Нерожденное — чрево святых, мудрецов и бодхисаттв — или мы найдем только самих себя?

Воскресенье, 10 августа

Очень раннее утро, наверное, часа три. Скольжу по поверхности тонкой сферы — по границе между каузальным бесформенным глубокого сна и тонкой формой состояния сновидения. Из чистой, бесконечной, бесформенной черноты — и в то же время живой и молчаливо сознательной, сияюще чистой пустоты — возникает тончайшая форма, порой светящееся бело-голубое вздымающееся облако, порой бесконечный импульс тончайшего блаженства. Странно, что подобное блаженство в действительности представляет собой шаг вниз. В то же самое время оно просто сосуществует с Пустотой; на этом этапе это Форма Пустоты; но за всем этим и все время есть только это.