Sweet dreams are made of this. Who am I to disagree?

- Я не стану лезть в ваши личные дела и интересоваться, что же произошло, Кёнсу при падении сильно ударился, и неизвестно, к чему это может привести, - Чонин никогда не видел Лу Ханя таким рассерженным.
- Но у меня даже нет никаких травм… - начал было Кёнсу, но его перебили.
- Видимых - возможно, но учитывая твою эпилепсию, никто не может быть уверен в том, как это сказалось на твоём состоянии. Мне совершенно не нравится тот факт, что у тебя участились приступы.
- Я всего лишь упал в обморок, вполне нормальное явление, - Кёнсу пытается спорить, за что награждается донельзя испепеляющим взглядом доктора.
- Нормальное? Кёнсу, прекрати. Такого быть не должно, - Лу Хань вздыхает и трёт переносицу. – Хорошо, сейчас у нас четыре часа дня. Кёнсу, тебе запрещено спать примерно до полудня следующего дня. Я прекрасно знаю, что ты хочешь сказать, Чонин, - Чонина тоже одаривают испепеляющим взором, когда тот пытается вставить своё слово, - ты останешься с Кёнсу как минимум в качестве практиканта. Этот вопрос я улажу. Можешь пока почитать о самой процедуре ЭЭГ. - Лу Хань протягивает бумаги. – Необходимо предупредить персонал, а то такой нелицеприятный тип вроде тебя, ошивающийся рядом с пациентом, может вызвать подозрения.
Кёнсу хихикает, и Лу Хань выходит из кабинета.
Чонин внимательно рассматривает бумаги. В принципе, он примерно знаком с процедурой, но так как дело касается Кёнсу, он должен изучить все тонкости. Он поглощён чтением и не сразу замечает, как Кёнсу ставят капельницу.
- Глюкоза, - поясняет медсестра.
Он ещё некоторое время ковыряется в бумагах, внимательно их изучая, пока Кёнсу не произносит:
- Чонин.
- Да? – он мигом отзывается.
- У меня просьба. Привези, пожалуйста, мой альбом для рисования и карандаши.
- Но у тебя же капельница.
- Её снимут, и мне станет скучно. Я хочу рисовать. У меня зародилась отличная идея в голове, я очень хочу воплотить её на бумаге.
- Хорошо, хорошо. Только не усни.
- С чего бы? – он улыбается. – Ещё даже шести вечера нет.
Чонин встаёт с места, направляясь к двери и слышит в след такое короткое, но такое тёплое:
- Возвращайся скорее.

Он уже привык к постоянному тревожному чувству, которое никак не хотело покидать его. Трудно разобраться: нормальное ли это его состояние, или что-то действительно должно произойти. Чонин, определённо, не хотел второй вариант.
Зато, судя по всему, Сехун уже не так на него злится. И у него что-то есть с Лу Ханем. Можно за них искренне порадоваться. И Чонин бы порадовался, если бы ему не мешали его собственные беспокойные мысли.
Он быстро добирается до дома. Всё необходимое, как и всегда, на столе. Ящик, в котором лежит дневник, слегка приоткрыт, и он не может удержать себя от того, чтобы не взять в руки эту красивую, расписанную вручную, толстую тетрадь.
Обложка изрисована всем подряд. Нет и сантиметра свободного места, которого бы не коснулись чернила разных цветов. Тут и аккуратные бутоны цветов, и какие-то невероятные геометрические фигуры, выдуманные персонажи, животные…
Но Чонин никогда бы не стал читать такие личные вещи без разрешения, поэтому он кладёт дневник на место и закрывает ящик стола.

Как только он заходит в палату, Кёнсу резко поднимает на него взгляд, откладывая в сторону документы об ЭЭГ.
- Я тебя заждался, - он шутливо надувает губы, - почему пакет такой большой?
- Решил заскочить в магазин, потому что нам тут сидеть ещё уйму времени, - Чонин ставит стул рядом с койкой и опускает голову рядом с рукой Кёнсу, который начинает гладить его по волосам.
- Выглядишь уставшим.
- Вовсе нет, - чужие пальцы аккуратно перебирают пряди, и он растворяется в приятных ощущениях.
- Не пытайся меня обмануть, - мягко произносит Кёнсу.
- Просто не выспался.
- Сколько раз ты уже так не высыпаешься?
Чонин устало зарывается носом куда-то в бок, тихо ворча.
- Хорошо, хорошо, - сдаётся Кёнсу, - не буду тебя допрашивать.
Он всё так же гладит его по волосам, и Чонин не замечает, как проваливается в сон.

- Тебе нельзя спать, а этот олух вовсю тут дрыхнет? – возмущённо говорит Лу Хань и в следующую секунду даёт затрещину Чонину. – Ким Чонин, имейте совесть.
Он резко просыпается и трёт отдающееся болью ухо.
- Почему вы оба тут сидите? – продолжает Лу Хань, как ни в чём не бывало. – Сходите в комнату отдыха, там всё равно никого сейчас нет в такое время.
Он быстренько осматривает Кёнсу и уходит, попрощавшись.
- Извини. Сколько я проспал? – Чонин нервно оглядывается на окно, за которым как раз садится солнце.
- Достаточно, чтобы я успел порисовать, в том числе и тебя, - Кёнсу показывает ему рисунок, на котором изображён мирно спящий Чонин.
- Я не самый лучший объект для рисования, - он смеётся и аккуратно проводит пальцем по линиям карандаша.
- Для меня – совершенно наоборот, - и пока он переваривает услышанное, Кёнсу встаёт и тянет его к выходу. – Пошли, я уже устал лежать. И пакет с собой возьми, я хочу что-то вкуснее жидкого супа, которым тут успели меня накормить.

Лу Хань был прав, и в комнате отдыха действительно никого нет. Кёнсу садится прямо на пол и кладёт рядом с собой альбом и карандаш.
- Простудишься, - возмущается Чонин.
- Летом? Я, конечно, не самый здоровый человек, но не настолько, чтобы заболеть простудой летом, - смеются ему в ответ и легко ударяют в бок. – Что ты принёс?
Кёнсу как ребёнок начинает ковыряться в пакете, и Чонину ужасно нравится наблюдать за этим зрелищем.
- О! Шоколадные конфеты. В самый раз, - одна из них сразу же отправляется в рот, - а где апельсины?
- Есть яблоки, - Чонин щурит глаза и пытается запихать вслед за конфетой яблоко в рот Кёнсу.
В награду он получает прекраснейший заливистый смех.
- Хорошо, пусть будут яблоки, - Кёнсу не отстаёт и тоже кладёт ему в рот конфету. И когда чужой язык слегка задевает его пальцы, он моргает и смущённо убирает руку.
Чонина это откровенно веселит, поэтому он тянется за поцелуем, но Кёнсу срывается с места, восклицая:
- Тут слишком тихо, давай включим телевизор.
- Я впервые вижу тебя таким смутившимся.
- Всё когда-нибудь бывает впервые, - бурчит он и нажимает наконец на кнопку.
На экране появляется запись какого-то концерта. Некая мальчиковая группа поёт что-то о странной любви к девушке.

Если ты не отойдёшь подальше – будет больно.

- Как-то их слишком много, - морщится Чонин, откусывая яблоко, - я бы при всём желании не смог выучить столько имён.
- Много – не значит плохо. По-моему они все хорошо дополняют друг друга, - возражают ему, - смотри, как здорово они танцуют!
- Ты видишь их всего пару минут, откуда такие выводы?
Кёнсу лишь фыркает в ответ и садится рядом.
Эта же группа исполняет другую песню, и они оба наблюдают за происходящим на экране.
- А что если в следующей жизни мы тоже будем выступать в группе вроде этой? – спрашивает Кёнсу.
- В следующей жизни? Что ты имеешь в виду? – Чонину не очень нравится это предложение.
- Ну представь, что у нас будет куча поклонниц, мы увидим мир, у нас появится много друзей и сонбэ, у которых можно будет учиться. Разве не здорово? – глаза Кёнсу горят воодушевлением, и Чонин немного успокаивается.
- У каждой жизни есть свои достоинства и недостатки, - философски замечает он, - нам не дадут и шага ступить без разрешения. Может, нас даже будут преследовать. А если мы станем очень популярными – ещё и ненавидеть.
- Ничего из этого не будет меня пугать, если я буду с тобой. - тихо произносит Кёнсу. – А может, в следующей жизни мы будем гонщиками? Рассекать ночной воздух на лучших машинах – по-моему здорово.
- Слишком скучно, - Чонин улыбается и кормит его палочкой пеперо, - нужно добавить какой-нибудь мистики. Перемещение во времени или типа того.
- Это довольно любопытно. Предложи тоже что-нибудь.
- Ну… - протягивает он. – Вдруг в следующей жизни я буду очень умным, практически гением, и ввяжусь в драку из-за тебя. Так мы и познакомимся.
- Это на гране фантастики, - хихикает Кёнсу и тыкает пальцем ему в щеку.
- В той жизни я буду постоянно бывать в больницах, вместо тебя, - заканчивает Чонин и видит, как Кёнсу опускает глаза, - теперь снова твоя очередь.
- Например, я буду всегда жить с другом, но вдруг в моей жизни появишься ты, и всё пойдёт наперекосяк.
- Звучит как-то смазано, чего-то не хватает.
- Меня будут беспокоить странные сны, но ты поможешь мне выбраться из заточения в своём собственном подсознании и научишь жить, - он подбрасывает яблоко вверх-вниз.
- Звучит неплохо. - самодовольно замечает Чонин. – А что если ты будешь писателем романов, а я буду вдохновлять тебя?
Кёнсу уже в который раз за вечер заливается смехом:
- Будешь моей музой? Как романтично. А может, лучше ты будешь писателем? Мне кажется, ты неплохо бы смотрелся в этой роли.
- Кем же тогда будешь ты? – и он тут же отвечает на собственный вопрос: - Ты будешь петь. А я вдруг решу написать про тебя книгу. И буду каждый день приходить к тебе под этим предлогом, но на самом деле влюблюсь в тебя практически с первого взгляда.
- Почему бы просто не признаться мне в этом? Наверняка я буду не против.
- Ну, например, я буду чем-то болен, и поэтому мои мысли будут в полнейшем беспорядке. Но ты не сможешь их прочесть, потому что ну правда, люди же не умеют читать мысли, - Чонин, почему-то, смотрит на свои запястья.
- Тогда я тоже буду болен, - шепчет Кёнсу.
- Чем?
- Не знаю. Может с моей головой будет что-то не так… Потеря памяти, что угодно. А ещё, я буду любить ромашки. Да. Ромашки.
- Это всё напоминает какой-то очень грустный рассказ.
- Кто знает, - задумчиво произносит Кёнсу и смотрит куда-то в потолок, - быть может, и мы вовсе нереальны. Вдруг, мы тоже герои чьего-то рассказа. И даже сам автор не знает, каким будет конец.

Чонин не выдерживает и притягивает его к себе, целуя со всей любовью, что всё это время живёт в нём.