Это – тоже тщета и большое зло».

Екклезиаст (Ек.2: 21)

Рассмотрим любую производственную цепочку – к примеру, от карьера, где добывается руда, до домашней хозяйки, которая варит борщ в кастрюле, которая сделана из металла, выплавленного из этой руды. На каждом этапе производства есть специализированное предприятие, и на каждом таком предприятии (от электростанции, питающей горно-обогатительный комбинат, в начале цепочки, до розничного магазина, где эта кастрюля продается) есть свои работники и свои хозяева. Таким образом, продукт, переходя по цепочке производителей, превращается в кастрюлю и, прирастая потребительской стоимостью, распределяет прибавочную стоимость по цепочке производителей – по капиталистам и их работникам.

Как работнику, так и капиталисту придется расстаться с частью своей доли прибавочной стоимости – каждый из них разделит полученный доход на две неравные суммы. Одна часть пойдет на инвестирование, другая – на потребление. Инвестиционную часть капиталист вложит в закупку необходимых для продолжения производства материалов и амортизацию производственного оборудования, а также в расширение своего производства, и в существующие на рынке различного рода инвестиционные продукты (если не сказать пузыри) – в акции, в недвижимость. Часть заработка работника, направленная на инвестирование (правильнее сказать – на сбережение), занимает существенно меньшую долю, чем у его «классового врага» (на самом деле классового «подельника»). Тратя часть полученного дохода на потребление, и тот и другой (конечно, в разной мере) будут потреблять товары и услуги, произведенные другими капиталистами.

Заметка на полях.

Из текста, размещенного Андреем Аркадьевичем Саломатиным на форуме https://worldcrisis.ru/:

«Существует мнение, что капиталистическая экономика отвратительна по той причине, что буржуи присваивают прибавочную стоимость и тем самым грабят наемных работников. Но на самом деле капиталист присваивает не всю прибавочную стоимость, а лишь ту ее часть, которую тратит на личное потребление. Бó льшую часть прибавочной стоимости капиталист вынужден реинвестировать в производство, т. е. тратить ее на развитие производительных сил всего общества. В литературе описано немало случаев, когда капиталисты ограничивали свое потребление на крайне низком уровне. Дело доходило до того, что некоторые финансовые капиталисты умирали от голода, лежа на сундуках с золотом. Часто случалось, что потребление пламенного революционера превышало потребление махрового буржуя, что, безусловно, справедливо». [600]

По большому счету потребление также приводит к «развитию производительных сил всего общества» – но уже отраслей, поставляющих потребителям иные товары и услуги. В любом случае как инвестирование (сбережение), осуществляемое капиталистом (работником), так и потребление (как капиталиста, так и его работника) являются замыканием производственно-реализационных цепочек других производителей – завершением чужих цепочек своими деньгами.

Заметка на полях.

А еще капиталист и его работники часть заработанного отдадут государству в лице его налогового ведомства. В России же капиталист еще раз заплатит тем же самым (и многим другим) представителям государства, но уже лично, в рамках существующих теневых схем.

Из утверждения о существовании прибавочной стоимости, часть которой присваивается капиталистом, Маркс вывел эксплуатацию рабочего класса буржуазией. Я же в этом утверждении (в этой модели) вижу нечто совсем иное.

Любой капиталист – всего лишь звено в производственно-реализационной цепочке. Добавив к себестоимости продукта труда прибавочную стоимость, он, в свою очередь, отдает конечный продукт дальше, вверх по производственной цепочке, следующему звену добавления прибавочной стоимости – и так до самого верха, до генерального подрядчика. Здесь можно усмотреть все тот же дележ прибавочной стоимости, но уже не между физическими, а между юридическими лицами: у одной крупной компании-интегратора всегда есть много мелких компаний-поставщиков, контрагентов, у тех, в свою очередь, еще более мелкие контрагенты, и т. д. И что работники – для капиталиста, то сам капиталист – для более крупного капиталиста. Если же капиталист произвел продукт, предназначенный для конечного потребления, то следует учитывать, что сам процесс реализации произведенного товара, как указывалось выше, является процессом добавления к нему прибавочной стоимости. То есть доля стоимости, прибавленной к первичному продукту рабочим на заводе, может оказаться смехотворно малой по сравнению с той долей стоимости, которая прибавляется специалистами по маркетингу к уже физически конечному, готовому продукту в ходе его рекламной кампании (Марксу, при всей его гениальности, не дано было предугадать, что в XXI веке доля рекламных затрат, доля стоимости бренда в реализационной стоимости товара будет доходить до 80–90%). На смену производственным операциям над товаром в этом случае приходят операции массмедийные. Распределение прибавочной стоимости по всей длине цепочки выполняется примерно так (точные цифры здесь непринципиальны): 1 руб. получает изобретатель продукта, 10 руб. – его производитель, 100 руб. достанутся продавцу. Дед, бабка, дочка, внучка, Жучка, Мурка и мышка-норушка тянут репку вместе, но львиная доля почему-то всегда достается не льву, а мышке – конечному звену в производственно-реализационной цепочке.

Заметка на полях.

«Одну и ту же продукцию для самого требовательного рынка потенциально можно создать хоть в США, хоть в России, хоть в Индии или, там, в Гондурасе, но продвижение ее на рынок определяется не только (и не столько) качеством продукции, но и мощью комплекса продвижения – от политических (включая военные) до финансовых и PR-средств.

Рынок в этих войнах отдыхает. Рынок – это ведь какой прибор? Он всего лишь измеряет отношение цена / качество, а промоушен – это хорошо известный прием давления пальцем на одну из чашек весов. Иногда оно, это давление, бывает такое, что равновесие рынка вообще валится вместе с весами, прилавками, торговцами и товаром». [601]

Доля капиталиста в прибавочной стоимости произведенного товара порой невелика – но капиталист один, а работников много. Капиталист имеет свою долю от прибавочной стоимости, добавляемой к товару каждым из своих работников. Ну а большой капиталист имеет свою долю от прибавочной стоимости, добавленной к товару каждым из своих контрагентов – мелких капиталистов.

Вам это ничего не напоминает? Правильно, это схема финансовой пирамиды второго вида, схема сетевого маркетинга. В любом пособии по сетевому маркетингу вы найдете описание обычной производственно-реализационной цепочки завод–оптовик–ритейлер (розничный продавец) и пояснение, что сеть участников-дистрибьютеров подменяет в ней два последних звена. Я бы от себя добавил – между оптовиком и ритейлером пропущена массмедийная стадия финишной обработки (не товара, а наших с вами мозгов – посредством преимущественно телевизионной рекламной кампании). А сеть дистрибьютеров заменяет собой не два, а три звена, с учетом сказанного. Типичная МЛМ[602]-компания заказывает на заводе таблетки (или продукты на основе сока алоэ, или чудо-кастрюли, или еще какой-нибудь хайтек-пылесос или матрац), а затем силами своих дистрибьютеров транспортирует товар до конечного потребителя, при этом телевизионная обработка клиента заменяется на его обработку в приватном порядке. И как владелец оптовой фирмы имеет долю в прибавочной стоимости, создаваемой каждым членом коллектива работников, так в сетевом маркетинге каждый вышестоящий спонсор получает часть прибавочного продукта, возникшего в результате продажи товара дистрибьютерами своей организации (находящимися в его сети).

Любой товар можно реализовать по стандартной производственно-массмедийной схеме, а можно – методом сетевого маркетинга. И там и там вышестоящий забирает себе часть прибавочной стоимости (часть конечной цены товара), произведенной нижестоящими. При этом в случае отечественной практики производственные потоки дополняются, сопровождаются теневыми финансовыми потоками, без которых производство бы встало, задавленное проверками и наездами радетелей «государственных» интересов, а сетевики были бы вынуждены собирать кучи бумаг для оформления копеечных (на нижних, наиболее многочисленных уровнях пирамиды) оборотов.

В описанной схеме не составляет труда увидеть пирамиду, поскольку ее основной характерной чертой является присвоение немногими результатов труда многих.

Вспомните описанную выше схему компании сетевого маркетинга. В ней – распределение по цепочке дистрибьютеров торговой наценки, здесь, в традиционной схеме производства и реализации, – распределение по цепочке производителей (капиталистов) прибавочной стоимости. Более того, окончание производственной цепочки (промышленный склад, склад оптовика, розничная точка) по экономическому смыслу совпадает с цепочкой дистрибьютеров компании сетевого маркетинга. В сетевом маркетинге больше всех получает тот, кто находится в начале цепочки распределения, тот, кто пришел в компанию раньше всех. В традиционной схеме больше всех получит тот, кто успел приобрести (накопить) наибольший капитал.

Аналогия наблюдается даже в мелочах. Как мы утверждали, компания сетевого маркетинга превращается в финансовую пирамиду второго рода только тогда, когда продает свой товар с неадекватно высокой наценкой – по завышенной цене, несопоставимой с ценой на аналогичные товары, продающиеся на свободном рынке. В предельном случае товаром такой МЛМ-компании являются «консультации» на тему о том, как вступить в эту компанию и работать в ней. В частности, проводить консультации.

Аналогично в стране развитого капитализма монопольное ценообразование считается не меньшим мошенничеством, чем организация финансовой пирамиды. Напомним, что монопольное ценообразование – это производство товара и продажа его по завышенным ценам в ситуации отсутствия на рынке его аналога, заменителя.

Итак, мы увидели, как прибавочная стоимость, созданная трудом работника (человека, не имеющего собственного капитала), всякий раз, на каждом этапе технологического передела достается его работодателю – владельцу капитала. Тому, кто, вступив в экономические отношения с окружающими людьми прежде первого, сумел скопить капитал. Капитал может достаться по наследству – но это ничего не меняет, капитал является воплощенным трудом, эквивалентом жизни предков наследователя (точнее, не предков его, а их наемных работников). Более того, ниже будет показано, какую важную роль играет сама возможность накапливать капитал и передавать его по наследству.

Заметка на полях.

В своей книге «Динамика капитализма» известный историк экономики Фернан Бродель утверждает, что неравномерность развития капитализма в различных странах объясняется по-разному складывающимися отношениями между Бизнесом и Властью. Он пишет:

«…современное государство, которое не произвело, а лишь унаследовало капитализм, то поощряет его, то препятствует ему. То даст действовать, то стремится сломать его механизм. Капитализм торжествует лишь тогда, когда идентифицирует себя с государством, когда сам становится государством». [603]

И далее: «Подлинная судьба капитализма была в действительности разыграна в сфере социальных иерархий.

В каждом развитом обществе имеется несколько иерархий, несколько своего рода лестниц, позволяющих подняться с первого этажа, где прозябает основная масса народа – Grundvolk, по выражению Вернера Зомбарта: религиозная иерархия, иерархия политическая, военная, различные денежные иерархии. Между теми и другими, в зависимости от времени и места, наблюдаются противостояния, компромиссы или союзы, иногда даже слияние. В XIII веке в Риме религиозная и политическая иерархии сливаются, но вокруг города возникает опасный класс владетельных сеньоров, которым принадлежат обширные земли и неисчислимые стада, и это в то время, как банкиры Курии – выходцы из Сиены – начинают занимать высокое положение в местной иерархии. Во Флоренции конца XIV века старинная феодальная знать полностью сливается с новой крупной торговой буржуазией, образуя денежную элиту, к которой по логике вещей переходит и политическая власть. В других социальных условиях, напротив, политическая иерархия может подавлять все остальные, как это происходит, к примеру, в Китае при династии Мин и Маньчжурской династии. Та же тенденция, хотя менее отчетливо и последовательно, проявляется в монархической Франции при Старом режиме, который долгое время держит купцов, даже богатых, на третьестепенных ролях и выводит на передний план главную – дворянскую – иерархию. Во Франции времен Людовика XIII путь к могуществу лежит через близость к королю и двору. Первым шагом подлинной карьеры Ришелье, обладавшего скромным саном епископа Люсонского, было место духовника вдовствующей королевы Марии Медичи, благодаря которому он приблизился ко двору и вошел в узкий круг правителей Франции.

В каждом обществе свои пути удовлетворения личного честолюбия людей, свои типы преуспевания. Хотя на Западе нередко преуспевают отдельные личности, история постоянно твердит один и тот же урок: личный успех почти всегда следует относить на счет семей, бдительно, настойчиво и постепенно увеличивающих свое состояние и свое влияние. Их честолюбие уживается с терпением и растягивается на долгий период времени. Тогда, значит, надо воспевать достоинства и заслуги старинных семей, древних родов? Применительно к Западу это будет означать то, что позже стали называть общим термином «история буржуазии», являющейся носительницей капиталистического процесса, создающей или использующей ту жесткую иерархию, которая станет становым хребтом капитализма. Последний, действительно, в поисках приложения своего богатства и могущества поочередно или одновременно опирается на коммерцию, ростовщичество, торговлю на дальние расстояния, государственную службу и землевладение; земля всегда была надежной ценностью и к тому же в большей степени, чем обычно полагают, придавала владельцу очевидный престиж в обществе. Если внимательно присмотреться к жизни этих длинных семейных цепочек, к медленному накоплению состояний и престижа, становится почти в целом понятным переход от феодального строя к капиталистическому, произошедший в Европе. Феодальный строй являлся устойчивой формой раздела в пользу помещичьих семей земельной собственности – этого фундаментального богатства, – и имел устойчивую структуру. «Буржуазия» в течение веков паразитировала на этом привилегированном классе, жила при нем, обращая себе на пользу его ошибки, его роскошь, его праздность, его непредусмотрительность, стремясь – часто с помощью ростовщичества – присвоить себе его богатства, проникая в конце концов в его ряды и тогда сливаясь с ним.

Но в этом случае на приступ поднималась новая буржуазия, которая продолжала ту же борьбу. Это паразитирование длилось очень долго, буржуазия неотступно разрушала господствующий класс, пожирая его. Однако ее возвышение было долгим, исполненным терпения, постоянно откладываемым на век детей и внуков. И так, казалось, без конца.

Общество такого типа, вышедшее из феодального и само еще сохранившее наполовину феодальный характер, является обществом, в котором собственность и общественные привилегии находятся в относительной безопасности, в котором семейные кланы могут ими пользоваться относительно спокойно, а собственность является священной или, во всяком случае, претендует на такой статус, где каждый остается на своем месте. Наличие таких спокойных или относительно спокойных социальных «вод» необходимо для накопления богатства, для роста и сохранения семейных кланов, для того, чтобы с помощью монетарной экономики наконец всплыл на поверхность капитализм. При этом он разрушает некоторые бастионы высшего общества. Но лишь с тем, чтобы возвести для себя новые, такие же прочные и долговечные.

Столь длительное вынашивание семейных состояний, приводящее в один прекрасный день к ослепительному успеху, для нас так привычно и в прошлом, и в настоящем, что нам трудно отдать себе отчет в том, что оно представляет собой одну из существенных особенностей Западного Общества. Мы замечаем ее, лишь отведя взор от Европы и наблюдая совершенно иное зрелище, которое представляют для нас неевропейские общества. В этих обществах то, что мы называем или можем назвать капитализмом, обычно наталкивается на социальные препятствия, которые трудно или невозможно преодолеть. И именно контраст, создаваемый этими препятствиями, подсказывает нам правильные объяснения». [604]

Далее Бродель описывает ситуацию в китайской цивилизации, а также в исламе – показывает, что там сильная Власть не позволяла в рамках одной семьи накапливать богатство и передавать его из поколения в поколение.

Исторически сложившиеся отношения между Бизнесом и Властью в России хорошо описаны в книге А. П. Прохорова «Русская модель управления»: «Не могло быть в России больших личных богатств, передаваемых по наследству. В условиях, когда система качается то в стабильное, то в нестабильное состояние, мобилизует и перераспределяет, невозможно передавать из поколения в поколение сколько-нибудь значительные накопления. А возможностей потерять имущество довольно много».[605]

Далее в указанной книге приводится список причин – в частности, набеги степняков, неустойчивая год от года урожайность, мздоимство местной власти.

Найдем теперь в капиталистическом производстве признаки финансовой пирамиды первого вида.

Для простоты представим себе, что в нашей одномерной экономике имеется один капиталист, нанявший 10 работников за 1000 руб. с целью произвести партию товара. Считается, что сырье и станки для производства у него уже имеются – иначе какой же он капиталист? Товар произведен, работники получили зарплату, капиталист имеет на руках партию и желает продать ее с прибылью – например, за 2500 руб. Работники купят товара на полученные 1000 руб. (как вы помните, других покупателей в нашей экономической модели просто нет), и где капиталисту взять покупателей на оставшиеся 1500 руб. товара? Ну, товара на 100 руб. он сумеет потребить самостоятельно, а что прикажете делать с оставшимся товаром на 1400 руб.?

Кому этот товар продать?

А ведь капиталисту еще требуется снова закупить сырья для следующего производственного цикла, отложить часть выручки в счет амортизации используемого оборудования[606].

Заметка на полях.

Есть еще неустранимые транзакционные издержки, а также потери в процессе производства – аналог трения в физических (механических) процессах.

Все очень просто – ему нужно найти других покупателей.

Реализуя эту стратегию, США вышли из Великой депрессии 1929 г. только после того, как вступили во Вторую мировую войну.

После войны США, прокредитовав восстановление послевоенной Европы, превратились в мирового гегемона, а через полвека присоединили к долларовой зоне Китай и Россию, тем самым еще на 20 лет отсрочив наступление начавшейся в 2008 г. последней Величайшей Депрессии.

Ну чем не пирамида первого вида, для существования которой принципиально необходим приток новых участников?

Заметка на полях.

Во Второй мировой войне США воевали, как это не покажется удивительным, не с нацизмом, а с Великобританией, и не за свободу народов, а за рынки сбыта, 25% которых в те времена находились в руках англичан. Начало этой войне было положено в 1920-е гг., когда по результатам двух морских соглашений сложился англо-американский пакт и началась, по выражению Иммануила Валлерстайна, мирная сдача Америке «британского наследства».

«Как так получилось, что США держали одни из самых высоких импортных пошлин на промышленные товары в мире в течение 100 лет? А как же свобода торговли?

Для тех, кто читал Report on Manufactures Александра Гамильтона [607], никакого шока тут нет, конечно. У США было два способа встроиться в мировую экономическую систему: либо быть колониальным поставщиком сырья для британской метрополии, либо быть самостоятельной промышленной экономикой. Они выбрали второе (в отличие от нашего ничтожного начальства, выбравшего первый вариант. – М.Г. ).

Но была проблема – промышленные товары из США не были конкурентоспособны. Не было технологий, капитала, развитой банковской системы, труд был гораздо дороже и менее квалифицирован, чем в Европе. Экономическая теория говорит нам о том, что производить в США было невыгодно, но американский истеблишмент последовательно отстаивал свой выбор (битвы о пошлинах шли и в Конгрессе, и на полях Гражданской войны). Потребовалось около 100 лет, пока американские корпорации, начинавшие с абсолютного нуля, вышли на тот же уровень, где был лидер того времени – Британия. Все это время рынок сбыта для них держали за счет пошлин.

Пока США были в роли догоняющего, защита внутреннего рынка во имя борьбы с британским империализмом была более чем мейнстримом [608]. Еще в 1941 г., во время исторической встречи в августе на палубе линкора «Принц Уэльский» [609], Рузвельт высказывал претензии имперским амбициям Британии (в лице Черчилля) от имени угнетенных всего мира.

Затем, когда США стали безусловным лидером, Александра Гамильтона и Генри Клея как-то незаметно задвинули на дальнюю полку, и теперь «вашингтонский консенсус» настаивает, что свободная торговля – путь к процветанию для бедных». [610]