Глава 3. Шарлотт

Уже два часа ночи, а мы только возвращаемся в отель. Я не пила шампанского на вечеринке, потому что до сих пор нахожусь в «вагоне трезвенников». И теперь я знаю причину, по которой воздержание от алкоголя называют вагоном: быть трезвой на вечеринке так же весело, как играть в «Орегонскую тропу»[5]. Не поймите меня неправильно, я не алкоголичка. Просто для меня лучше или всё, или ничего, а так как я уже всё опробовала, то теперь мне остаётся ничего. Ди же никогда не пила и не пьёт.

Концерт был великолепным. Члены семьи Ди, заплаканные и счастливые, уехали обратно домой, в Нэшвилл. Я же осталась здесь с Ди, чему рада как слон.

Когда мы всё-таки попадаем в наш номер, Пич сразу уходит в свою спальню. Ди, словно ураган из адреналина и счастья, начинает кружиться по комнате. Я бросаю свою сумку на пол и падаю на диван возле ноутбука. Хочу перекинуть фотографии с фотоаппарата, чтобы освободить память для завтрашней фотосессии. Ввожу свой пароль и едва успеваю нажать кнопку, как что-то в комнате меняется. Радостное возбуждение Ди, только что пульсировавшее по всей комнате, начинает угасать.

Её лицо становится мертвенно-бледным, она замерла, словно её только что ударили. Причём очень сильно. Она смотрит на свой рабочий телефон.

— Рейган. — Её голос звучит приглушено. — Загугли моё имя.

Мои пальцы начинают яростно бегать по клавиатуре, набирая текст, и я чувствую, как гипс мешает двигать пальцами. На запрос «Лайла Монтгомери» поиск выдаёт множество ссылок, и тут моё сердце уходит в пятки. Ди приземляется на диван подле меня.

За последние полчаса появилось двенадцать новостей, связанных с именем Ди, и каждая с ужасающим названием: «Обнажённые фотографии Лайлы Монтгомери», «Кантри-принцесса свергнута со своего престола?», «Парень, которому она разбила сердце».

— Что за…? — выдавливаю я из себя, а мои глаза в ужасе бегают по экрану.

Конечно же, нет никаких фотографий с обнажённой Ди. Хотя меня напугало название последней статьи. Оно намекает на то, что они узнали о Джимми. Но и это ничем не лучше. Это один из самых адовых ночных кошмаров, и я не могу поверить, что он осуществился. Ди и Джимми были домоседами даже до первой её записи. Они были так осторожны, дабы не попадаться на глаза фотографам.

Ди прикрыла рот рукой, а её глаза расширились от ужаса.

— Открой любую.

Я нажимаю на первую ссылку и жду худшего. Вместе со статьёй появляется фотография, которую я узнаю.

Они обрезали её. Они вырезали бассейн позади Ди и Джимми и людей, которые их окружали. Журнал отредактировал эту фотографию, оставив только слившиеся в поцелуе верхние части их тел. Его купальные шорты не видно на фото так же, как и её плавки. Дальше хуже, тогда ещё длинные волосы Ди закрывают полоски купальника. С того ракурса, что сделано фото, создаётся впечатление, будто Ди совсем без купальника.

— Нет, — шепчет она, — нет.

С таким редактированием совершенно невинная фотография со дня рождения Джимми превратилась в обнажёнку. Это фото подрывает кристально чистую репутацию Ди и делает Джимми тем самым парнем, о котором все её песни.

Статья начинается словами: Звезда кантри Лайла Монтгомери является центральной фигурой недавнего скандала с фотографиями. Это шокирующее фото появилось в интернете в тот же день, когда прошёл её первый концерт.

Монтгомери имела репутацию невинной девочки, но это фото поднимает вопрос: насколько невинной она является на самом деле?

— Вот сволочи. — Мой голос звучит резко, а внутри кипит злость.

Ди сидит ровно, её глаза устремлены на экран. Страница отражает её глаза, наполненные слезами. Я знаю это ощущение паралича, когда понимаешь, что эта жгучая боль в твоей спине из-за удара ножом.

— Ты можешь показать им настоящее фото, — говорю я, хоть это и бесполезно.

— Оно уже там. — Её голос звучит тихо, как шёпот. — Фотография Джимми уже в интернете, и теперь они найдут его.

Она права, я не могу отрицать этого. Пресса окружила Ди как хищники, ожидающие момента, когда их жертва ослабнет, чтобы сразу атаковать. И сейчас настало их время.

— Пич! — кричу я в направлении её двери. — Пии-и-и-ч!

Это тот же инстинкт, из-за которого мы кричим посреди ночи родителям в надежде на то, что взрослый сможет всё исправить. Пич спешит к нам, на её заспанном лице отражается паника.

— Что случилось? — спрашивает она, направляясь к нам.

Я поворачиваю к ней экран компьютера.

— О нет… — говорит она невнятно, прикрывая рот рукой. — Они не могли…

Ди поворачивается, смотря на Пич.

— Ты знала об этом?

— Лисса говорила мне, что есть небольшая вероятность, — отвечает Пич, чувствуя свою вину. — Она сказала мне не говорить вам ничего о том, что они пытались заплатить журналу за то, чтобы они не опубликовали это.

— Ты могла бы, по крайней мере, предупредить меня! — кричит Ди. — Я не маленький ребёнок! Я имела право знать!

Я закусываю внутреннюю часть щеки, отчаянно желая закурить. «Ты бросила», — напоминаю себе, но мысленно возвращаюсь к пачке сигарет, которую спрятала у себя в сумке на случай крайней необходимости.

— Мне жаль, — говорит Пич. В её голосе мелькает тень сочувствия и вины. — Мне так жаль.

Поражённая этим ударом, Ди опускает голову. Потом поворачивается к компьютеру и снова смотрит на заголовки.

— Это несправедливо! Это же вранье! — Её голос хрипит от крика. — Это может всё разрушить — и мою новую запись, и тур… да всё.

Я больше не могу это терпеть, поэтому захлопываю ноутбук.

— Это полная хрень.

Обычно Пич делает мне замечания за подобные выражения, но сейчас она просто говорит:

— Я знаю.

Ещё одна слеза скатывается по щеке Ди, и я протягиваю к ней руки.

— Мы можем засудить их? Ди несовершеннолетняя. Они не имеют права продавать её обнажённые фото.

— Наверное, — говорит Пич. — Лисса говорила много бессмыслицы об экстренном совещании и о законном преследовании ответственной стороны.

— Мои братья, — говорит Ди, пока её тонкие плечи сотрясаются от рыданий. — Они ещё такие маленькие. Как мои родители будут им это объяснять?

Она встаёт и бьёт ладонью по крышке ноутбука, словно это его вина.

— Делайла… — тихо говорит Пич, но Ди, останавливая её, поднимает руку.

— Не надо, — резко произносит она. — Мне нужно позвонить маме.

Она хлопает дверью в нашу комнату, и я не спешу за Ди, молясь о том, чтобы её семья уже была дома. Пич возвращается к себе в комнату, а я играю в гляделки с мини-баром. Раньше я позиционировала себя как энтузиаста, когда дело доходило до выпивки во время отдыха. Но сейчас меня раздражает то, что во время кризиса мой взгляд направлен в сторону алкоголя.

Встаю и направляюсь к вешалке с одеждой Ди. Мои мысли витают где-то далеко, пока я провожу рукой по материалу летних платьев и жакетов. Это наряды для интервью, встреч с прессой, саундчеков и для других мест, где её будут фотографировать. Вся жизнь Ди аккуратно подобрана, примерена, но несовершенства проскакивают всё время — недостающая пуговица, дырочка на обшивке или же слухи.

Когда Ди подписала контракт с «Мадди Вотер Рекордс», его пресс-штаб подчистил её появления в интернете. Хоть у некоторых из нашей школы и были фотографии Ди, но лишь только две из них были с Джимми: с выпускного бала и фотография с футбольного матча с одноклассниками. Но на этих двух фотографиях они находятся в компании людей. И, честно говоря, ни одна фотография не была интересна.

Эта же фотография была очень интересна, поэтому я не удивляюсь, что кто-то продал её. Ради денег люди сделают всё что угодно. Однако, мы родом из маленького городка возле Нэшвилла, в котором люди переживают о том, как бы защитить Ди и Джимми. Они влюбились в эту парочку с тех пор, как Джимми остановился, чтобы помочь сменить колесо, и начали говорить о том, какой хороший пример подаёт Ди их детям. У остальных были истории о том, как папа Джимми посреди ночи пришёл в ветклинику, чтобы позаботится о больной собаке, а мама Ди пришла с запеканкой, когда умерла чья-то бабушка.

Всё это — неписаные законы маленького городка, где мы защищаем друг друга. Южный народ гораздо сильнее виски, и когда он сломлен, жжёт намного больше.

После того как я полчаса прослонялась по нашему номеру, наконец решаюсь постучать в нашу комнату. Ди лежит на кровати лицом вниз, её волосы рассыпаны на подушках. Я сажусь позади неё, и она приподнимается, чтобы посмотреть на меня. На её лице размазана тушь. Беру салфетку и смачиваю её водой из бутылки, стоящей на прикроватном столике.

Ди садится и поворачивается ко мне, её подбородок наклонён в мою сторону. Я провожу салфеткой по её щекам, смывая размазанный макияж. Лишь благодаря Ди я знаю каково это — заботиться о ком-то. Если бы мне давали салфетку каждый раз, когда Ди подставляла мне своё плечо, у меня бы их хватило, чтобы задушить того, кто продал это фото прессе.

— Что я могу сделать? — спрашиваю я.

Её ресницы почти незаметны без туши из-за бледной кожи. Я бросаю салфетку в мусорное ведро, и она с едва слышным звуком приземляется точно по назначению.

— Просто посиди со мной. — Она слегка отодвигается, освобождая для меня место. — Мне нужно что-то сделать.

Я заползаю на кровать и устраиваюсь рядом с ней, вытягивая ноги на белом покрывале. Ди крутит в руках свой личный телефон.

— Я говорила с мамой, — произносит она. — Братишки ещё ничего не знают. Она сказала не волноваться об этом. Что она объяснит им всё, но…

Она умолкает, и я наклоняюсь, чтобы увидеть, как по её лицу снова текут слезы.

— Но… — Её голос звучит надломлено. — По всей видимости, репортёры уже нашли дом Джимми.

Я вздрагиваю, представляя, как миссис Коллиер, мама Джимми, просит шайку репортёров уйти. Джимми закрывает жалюзи в своей комнате, уходя из дома через гараж, так как стал объектом внимания, которого никогда не хотел.

— Это как раз то, о чём он переживал. — Ди закрывает лицо руками. — Я чувствую себя ужасно. Его семья… Я не могу даже…

— Эй, — говорю я. — Взгляни на меня.

Она смотрит на меня сквозь пальцы.

— Это не твоя вина, понимаешь?

Ди снова опускает голову и еле слышно произносит:

— Что мои фанаты подумают обо мне?

— Ди. — Я убираю её руки от лица. — Они знают, какая ты на самом деле.

Она кусает губу.

— Надеюсь. Хорошо.

— Хорошо.

Ди поднимает свой телефон, кликая пальцем по экрану. Впервые за десять месяцев она находит номер Джимми и печатает сообщение: «Мне очень, очень жаль, что так получилось».

После того как она нажимает «Отправить», я обнимаю её. Я знаю, как сложно ей написать это короткое сообщение. У неё есть много других слов, которые она бы хотела ему сказать. Фактически, у неё есть шесть песен из нового альбома, полные слов и фраз, которые она должна ему сказать. Спустя мгновение телефон сообщает о новом сообщении: «Это не твоя вина, Ди. Не волнуйся. Всё утихнет».

Мы вдвоём пару секунд смотрим на его ответ. Ди моргает, словно не веря, что после всего этого времени между ними лишь пара кликов расстояния. Это невидимый барьер между ними, и он следует за Ди повсюду. История Ди и Джимми широка как река, и они не могут просто переплыть её, чтобы добраться друг до друга. Она слишком изменчива, в ней слишком легко утонуть, потому что она слишком глубока. Джимми чувствует то же самое. Я видела это на его лице в школе, где мы осторожничали, чтобы не называть её имени.

Вот они пересекают воображаемую расщелину, которую сами себе создали. Я вижу на лице Ди боль, когда она отбрасывает телефон на кровать, может быть, от злости, а может быть, чтобы не написать Джимми о своих чувствах. Вместо этого она говорит:

— Я так скучаю по нему. — Вздохнув, она наклоняется к моему плечу. — Сильно-сильно.

— Знаю. Я знаю.

Может, было бы легче, если бы Ди ненавидела Джимми, но даже я бы не выдержала разлуки с ним. Отношения с Лайлой Монтгомери означают славу и хвастовство, а Джимми не хочет ничего из этого. Ему нужна только Ди и простая жизнь в нашем городке. Он планирует пойти в колледж и вернуться назад в город, чтобы стать ветеринаром, как и его отец. Он не может бросить свою мечту ради того, чтобы ездить повсюду за Ди, как и Ди не может бросить карьеру, чтобы пойти в колледж с Джимми.

И даже если Ди бросит карьеру, её жизнь всё равно будет непростой. Их мечты слишком разные. Вот почему он расстался с ней после четырёх лет отношений, как раз перед тем, как её карьера достигла пика. «Я так рад за тебя», — сказал он ей. «Я не могу сдерживать тебя. Я должен тебя отпустить». В его понимании он освобождал её.

Ди сказала мне, что, говоря это, он плакал. Она наклонилась к нему и плакала у него на коленях. Но он не изменил своего решения.

Подруга смотрит на меня, её глаза опухли и покраснели от слёз.

— Как считаешь, он всё ещё думает обо мне?

— Тебе не нужно об этом спрашивать. Ты знаешь, что это так.

Когда мы были младше, почти никто не замечал Ди. Она была стеснительная, тихая тень по сравнению с моей склонностью находить неприятности. Она носила брекеты, и у неё были волнистые волосы. Она всегда была красивой, просто тогда никто этого не замечал.

Но не Джимми Коллиер. В шестом классе они сидели вместе на математике. Он всегда был мил, как и Ди. Девушки начали замечать его, когда он подрос почти на пятнадцать сантиметров за шесть месяцев. Но Джимми смотрел только на Ди. Во время уроков он передавал ей глупые записки и рисунки, и она смеялась, прикрываясь рукой.

Однажды из-за этого их выгнали с урока. Я с глупым видом смотрела, как они покидают класс. Учителя ни разу в жизни не делали Ди ни одного замечания. И пока они сидели на плиточном полу, Джимми пригласил её поужинать у него дома с ним и его родителями.

В двенадцать лет они стали парой — щенячья любовь с годами переросла в нечто большее, во что-то прочное и настоящее. Влюблённость в Джимми направила стиль песен Ди в другое русло. Они с мамой записали пару песен, и на студии все просто сошли с ума. Потом, перед старшей школой, Ди изменилась. Ей сняли брекеты, и она научилась укладывать волосы. Это перевоплощение добавило ей уверенности, чтобы выступать на сцене.

Тысячи парней подрались бы за возможность сводить Ди на свидание. Но ей нужен только её ковбой — парень, который ездит на лошадях, помогает в семейном бизнесе и всегда дарит ей валентинки, сделанные вручную.

Парень, который любит её слишком сильно, чтобы держать возле себя.

— Ох, Рейган, — тяжело вздыхая, говорит она. — Я просто не знаю, что делать.

Я залезаю под одеяло нашей двуспальной кровати. Лейбл предложил мне поискать отдельную комнату, но я отказалась. Я здесь не только потому, что нужна ей, но и потому, что не хочу быть одна.

— Я хотела бы вернуться во вчерашний день, когда мир не знал о Джимми, — шепчет Ди. — Он та часть моей жизни, которую я не хотела им показывать.

— Я знаю. Но все скоро об этом забудут.

— Да, но я не забуду. — Похоже, она сейчас снова заплачет. Я наклоняюсь, чтобы взять салфетку. — Прости, я не понимаю, почему до сих пор плачу.

— Ты издеваешься? — говорю я, передавая ей салфетку. — Окажись я на твоём месте, то разгромила бы весь номер и, наверное, оказалась в тюрьме.

Она улыбается.

— Только подожди. — Я думаю, как можно сделать эту ситуацию более позитивной. — В августе мы будем вспоминать об этом и думать: «Ох, помнишь? Было хреново». И на этом всё. Одно плохое воспоминание на фоне хороших.

— Ты действительно хорошая лгунья, и я не знаю, стоит ли тебе верить. — Она смеётся. — Но мне очень хочется.

Некоторое время мы лежим в тишине, Ди смотрит в никуда. Когда её глаза наконец закрываются, в них такая тяжесть, что кажется, будто они закрылись с силой захлопнувшейся двери. Я выключаю лампу и смотрю в потолок, устраивая голову на соседней подушке. Здоровой рукой я подтягиваю одеяло так, чтобы оно прикрывало плечи Ди. Девушка с обложек журнала выглядит такой маленькой и беспомощной, свернувшись калачиком с салфеткой, зажатой в руке. И с острой болью меня настигает мысль: «Где бы я была без неё?» Я выбирала столько объездов, строила столько стен, что запуталась в том лабиринте, который сама себе создала. Когда в апреле всё зашло слишком далеко, что даже я этого не заметила, Ди спасла меня и помогла встать на правильный путь. Она позволяет мне прятаться в её собственной жизни.

И я многим ей обязана за то, что она всегда рядом, за доброту, звонки и залоги. Эта валюта дружбы проверена годами и расстоянием, и надеюсь, что в будущем смогу отплатить ей не меньшим. Сейчас же я делаю то, что делают лучшие друзья, когда больше нечего сказать. Мы лежим вместе в темноте плечом к плечу, ожидая, когда всё плохое останется в прошлом.