Кош­ка из Ка­налов

Она прос­ну­лась до пер­во­го све­та в ма­лень­кой ком­натке под кры­шей, ко­торую де­лила с до­черь­ми Брас­ко.

Кош­ка всег­да про­сыпа­лась пер­вой. Бы­ло теп­ло и у­ют­но ле­жать под оде­ялом вмес­те с Та­ли­ей и Бри­ей, слу­шая их ти­хое ды­хание. Ког­да она за­шеве­лилась, усев­шись на пос­те­ли, на­шари­вая туф­ли, Бриа сон­но за­вор­ча­ла и пе­ревер­ну­лась. Кош­ка пок­ры­лась му­раш­ка­ми от хо­лода, ис­хо­див­ше­го от стен из се­рого кам­ня. Она при­нялась быс­тро оде­вать­ся в тем­но­те. Ког­да она на­тяги­вала ту­нику че­рез го­лову, Та­лиа от­кры­ла гла­за и поз­ва­ла:

— Кош­ка, будь ла­поч­кой, по­дай одеж­ду.

Она бы­ла не­ук­лю­жей уг­ло­ватой де­воч­кой — ко­жа да кос­ти и тор­ча­щие ко­лен­ки, и веч­но жа­лова­лась на хо­лод. Кош­ка по­дала ей одеж­ду, и Та­лиа, из­ви­ва­ясь под оде­яла­ми, оде­лась. Вмес­те они ста­щили с кро­вати ее стар­шую сес­тру Бриа, не об­ра­щая вни­мания на ее вя­лые уг­ро­зы.

Ког­да тро­ица спус­ти­лась вниз из ком­на­туш­ки под кры­шей, Брас­ко с сы­новь­ями уже жда­ли в лод­ке в уз­ком ка­нале пря­мо за до­мом. Как всег­да по ут­рам Брас­ко ряв­кнул на де­вочек, по­торап­ли­вая. Его сы­новья по­мог­ли Та­лии и Бриа сесть в лод­ку. Кош­ке дос­та­лась обыч­ная ра­бота — от­вя­зать лод­ку от сваи, бро­сить ве­рев­ку Бриа и от­тол­кнуть лод­ку от при­чала но­гой в са­поге. Сы­новья Брас­ко на­лег­ли на шес­ты. Кош­ка раз­бе­жалась и прыг­ну­ла че­рез рас­ши­ря­ющий­ся про­межу­ток меж­ду при­чалом и па­лубой.

На этом ее обя­зан­ности за­кан­чи­вались, и она дол­го си­дела, зе­вая, по­ка Брас­ко с сы­новь­ями ве­ли лод­ку сквозь пред­рас­свет­ный сум­рак, пра­вя ей в па­ути­не уз­ких ка­налов. День обе­щал вы­дать­ся на ред­кость хо­рошим — све­жим, яс­ным и сол­нечным. В Бра­аво­се бы­ло толь­ко три ви­да по­годы. В ту­ман бы­ло пло­хо, в дождь — ху­же, но са­мой от­вра­титель­ной бы­ли дождь со сне­гом. Но, вре­мя от вре­мени, нас­ту­пало ут­ро, ког­да ут­ренняя за­ря раз­го­ралась ро­зовым и ла­зурью, а воз­дух пах све­жесть и солью. Та­кие дни Кош­ка лю­била боль­ше все­го.

Доб­равшись до ши­роко­го пря­мого ка­нала, проз­ванно­го Длин­ным Ка­налом, они свер­ну­ли на юг к рыб­но­му рын­ку. Кош­ка си­дела, скрес­тив но­ги, и бо­ролась с зе­вотой, ста­ра­ясь вспом­нить под­робнос­ти сна. — «Мне сни­лось, что я сно­ва бы­ла вол­чи­цей». Луч­ше все­го ей за­пом­ни­лись за­пахи: за­пахи де­ревь­ев, зем­ли, ее стаи, сле­дов ло­шадей, оле­ней, лю­дей, все от­личные друг от дру­га. И ос­трый рез­кий за­пах стра­ха, всег­да оди­нако­вый. По­рой но­чами волчьи сны бы­вали столь яр­ки­ми, что она про­дол­жа­ла слы­шать вой сво­их соб­рать­ев, да­же прос­нувшись, а од­нажды Бриа объ­яви­ла, что во сне она ры­чит и бры­ка­ет­ся под оде­ялом. Она счи­тала, что это глу­пые вра­ки, по­ка Та­лия не ска­зала ей то же са­мое.

— «Я не дол­жна ви­деть волчьи сны», — ска­зала се­бе де­воч­ка, — «Я те­перь кош­ка, а не волк. Кош­ка из ка­налов». — Волчьи сны при­над­ле­жали Арье из ро­да Стар­ков, и сколь­ко она ни ста­ралась, она не мог­ла от нее из­ба­вить­ся. И не име­ло зна­чения, где она спит — под сво­дами хра­ма или в ма­лень­кой ком­на­те под кры­шей вмес­те с до­черь­ми Брас­ко, но­чами ее прес­ле­дова­ли волчьи сны… а иног­да и дру­гие сны.

Волчьи сны бы­ли хо­роши­ми. В них она бы­ла быс­трой и силь­ной, в них она нас­ти­гала до­бычу, а ее стая нес­лась за ней по пя­там. Не­нави­дела дру­гие сны. В од­ном из них она бы­ла рос­том все­го лишь в два фу­та, а не че­тыре. В нем она всег­да ис­ка­ла мать, спо­тыка­ясь бре­ла по ра­зорен­ной зем­ле сквозь грязь, кровь и огонь. Во сне не­из­менно шел дождь, и она слы­шала, как кри­чит мать, но монстр с со­бачь­ей го­ловой не поз­во­лял ее спас­ти. В этих сно­виде­ни­ях она всег­да пла­кала как ма­лень­кая на­пуган­ная де­воч­ка. — «Кош­ки ни­ког­да не пла­чут», — го­вори­ла она се­бе, — «как и вол­ки. Это все­го лишь глу­пый сон».

Длин­ным Ка­налом лод­ка Брас­ко прош­ла под зе­лены­ми мед­ны­ми ку­пола­ми Двор­ца Прав­ды, ми­мо вы­соких квад­ратных ба­шен Прес­тай­нов и Ан­до­ри­онов, что­бы по­том проп­лыть под ог­ромны­ми се­рыми ар­ка­ми слад­ко­вод­ной ре­ки к рай­ону, по­лучив­ше­му проз­ви­ще — Илис­тый го­род. Здесь до­ма бы­ли по­мень­ше и по­хуже. Поз­же днем ка­нал бу­дет за­пол­нен лод­ка­ми и бар­жа­ми, но сей­час, в пред­рас­свет­ных су­мер­ках, вод­ный путь при­над­ле­жал им поч­ти без­раздель­но. Брас­ко нра­вилось по­яв­лять­ся на рын­ке с ре­вом Ти­тана о вос­хо­де сол­нца. Его рев про­носил­ся над ла­гуной, сла­бея по ме­ре уда­ления, но был дос­та­точ­но гром­ким, что­бы раз­бу­дить спя­щий го­род.

Ког­да Брас­ко и сы­новья приш­варто­вались у рыб­но­го рын­ка, тот уже киш­мя ки­шел тор­говца­ми ры­бой, лов­ца­ми мол­люсков, стю­ар­да­ми, по­вара­ми, до­мохо­зяй­ка­ми и мат­ро­сами с га­лер, все шум­но тор­го­вались, ос­матри­вая ут­ренний улов. Брас­ко хо­дил от лод­ки к лод­ке, раз­гля­дывая то­вар, и, вре­мя от вре­мени, пос­ту­кивая по бо­чон­ку или кор­зи­не сво­ей тростью.

— Вот этот, — го­ворил он. — Да. «Тук-тук». — Этот. — «Тук-тук». — Нет, не этот. Тот. «Тук».

Он был не из бол­тли­вых. Та­лиа го­вори­ла, что ее отец столь же скуп на сло­ва, как и с день­га­ми. Ус­три­цы, мол­люски, кра­бы, ми­дии, иног­да кре­вет­ки… Брас­ко по­купал в за­виси­мос­ти от те­куще­го спро­са. Они пе­ретас­ки­вали бо­чон­ки и кор­зи­ны, по ко­торым сту­чал Брас­ко, в лод­ку. У не­го бы­ла боль­ная спи­на, и он не мог под­нять ни­чего тя­желее круж­ки эля.

К то­му вре­мени, ког­да они от­прав­ля­лись до­мой, Кош­ка всег­да с ног до го­ловы пах­ла солью и ры­бой. Она нас­толь­ко к это­му при­вык­ла, что боль­ше не об­ра­щала на за­пах вни­мания. Ра­боты она не бо­ялась. Ког­да ее мус­ку­лы ны­ли от тас­ка­ния тя­жес­тей, а спи­ну сад­ни­ло от бо­чон­ков, она твер­ди­ла се­бе, что ста­новит­ся силь­нее.

Ког­да все бо­чон­ки ока­зались в лод­ке, Брас­ко сно­ва при­нял­ся их под­го­нять, и его сы­новья на­лег­ли на шес­ты, нап­равляя лод­ку по Длин­но­му Ка­налу об­ратно к до­му. Бриа с Та­ли­ей усе­лись на но­су и при­нялись шеп­тать­ся. Кош­ка зна­ла, что они шеп­чутся о пар­не Брии, к ко­торо­му она ла­зила на сви­дание на кры­шу, ког­да за­сыпал отец.

— Уз­най три но­вые ве­щи, преж­де чем вер­нешь­ся к нам, — каж­дый раз ве­лел ей доб­рый че­ловек, ког­да от­прав­лял ее в го­род. И она всег­да воз­вра­щалась с но­вос­тя­ми. Иног­да это бы­ли все­го лишь три но­вых сло­ва на бра­авос­ском, в дру­гой раз она при­носи­ла мат­рос­ские бай­ки о стран­ных и уди­витель­ных со­быти­ях в ог­ромном не­сураз­ном ми­ре за пре­дела­ми ос­тро­вов Бра­аво­са: вой­ны, дож­ди из жаб и рож­де­ние дра­конов. Вре­мена­ми она уз­на­вала три но­вые шут­ки или за­гад­ки, или три но­вых улов­ки в тор­говле или что-то дру­гое. Вре­мя от вре­мени она уз­на­вала тай­ны.

Бра­авос был соз­данным для тайн, го­род ту­манов, ма­сок и ше­пота. Как уз­на­ла де­воч­ка, са­мо его су­щес­тво­вание бы­ло тай­ной в те­чение ве­ка, а тай­на его мес­то­нахож­де­ния скры­валась втрое доль­ше.

— Де­вять Воль­ных Го­родов бы­ли до­черь­ми Ва­лирии, — рас­ска­зывал ей доб­рый че­ловек, — Бра­авос же бас­тард, бе­жав­ший из до­ма. Мы на­род по­лук­ро­вок, сы­новья и до­чери ра­бов, шлюх и во­ров. На­ши пред­ки при­были в это убе­жище из по­лусот­ни стран, спа­са­ясь от дра­конь­их по­вели­телей, их по­рабо­тив­ших. С ни­ми приш­ли пол­сотни бо­гов, но был один бог об­щий для всех.

— Мно­голи­кий.

— У не­го мно­го имен, — ска­зал доб­рый че­ловек, — В Кво­хоре он Чер­ный Ко­зел, в Йи-Ти — Ноч­ной Лев, в Вес­те­росе — Не­ведо­мый. Все лю­ди ра­но или поз­дно скло­ня­ют­ся пе­ред ним, не­важ­но, мо­лились ли они ра­нее Се­мерым, Вла­дыке Све­та, Лун­ной Ма­тери, Уто­нув­ше­му Бо­гу или Ве­лико­му Пас­ты­рю. Весь че­лове­чес­кий род при­над­ле­жит ему… ес­ли ко­неч­но где-то в ми­ре нет бес­смертных. Ты зна­ешь о та­ких лю­дях, ко­торые жи­ли бы веч­но?

— Нет, — от­ве­тила она. — Все лю­ди смер­тны.

Прок­ра­дыва­ясь сквозь мрак об­ратно в храм на хол­ме, Кош­ка всег­да на­ходи­ла доб­ро­го че­лове­ка ожи­да­ющим.

— Что ты зна­ешь, че­го не зна­ла, ког­да ос­та­вила нас? — не­из­менно спра­шивал он.

— Я знаю, что кла­дет в свой со­ус для ус­триц Сле­пой Бек­ко, — от­ве­чала она. — Я знаю, что ак­те­ры из «Го­лубо­го Фо­наря» со­бира­ют­ся ста­вить «Лор­да Пе­чаль­но­го Об­ра­за», а ли­цедеи «Ко­раб­ля» на­мере­ва­ют­ся от­ве­тить «Семью Пь­яны­ми Греб­ца­ми». Я знаю, что кни­готор­го­вец Ло­то Лор­нелл спит в до­ме тор­го­вого го­ловы Мо­редо Прес­тай­на, ког­да бла­город­ный тор­го­вец в отъ­ез­де, и уби­ра­ет­ся, ког­да «Ме­гера» воз­вра­ща­ет­ся до­мой.

— По­лез­но знать та­кие ве­щи. Кто ты?

— Ник­то.

— Ты лжешь, ты Кош­ка из Ка­налов. Я хо­рошо те­бя знаю. Иди спать, ди­тя, ут­ром те­бя ждет служ­ба.

— Все лю­ди дол­жны слу­жить. — И она слу­жила три дня из каж­дых трид­ца­ти. Ког­да уми­рала лу­на, она ста­нови­лась ни­кем, нич­тожным слу­гой Мно­голи­кого в чер­но-бе­лом оде­янии. Она шла под­ле доб­ро­го че­лове­ка в по­лум­ра­ке, на­пол­ненном бла­гово­ни­ями, не­ся свой же­лез­ный фо­нарь. Она омы­вала мер­тве­цов, ша­рила в их одеж­де и счи­тала их день­ги. Иног­да она по­мога­ла Ум­ме го­товить, на­резая гри­бы или очи­щая ры­бу от кос­тей. Но толь­ко тог­да, ког­да уми­рала лу­на. В ос­таль­ное вре­мя она бы­ла си­рот­кой в стоп­танных, че­рес­чур боль­ших са­погах и в ко­рич­не­вом пла­ще с рва­ными кра­ями. Она кри­чала: «Ми­дии, мол­люски, ус­три­цы!», тол­кая свою те­леж­ку по Тря­пич­но­му пор­ту.

Этой ночью ме­сяц ум­рет, она точ­но зна­ла это. Прош­лой ночью от не­го ос­тался все­го лишь то­нень­кий сер­пик. «Что ты зна­ешь, че­го не зна­ла, ког­да ос­та­вила нас?» — за­даст свой воп­рос доб­рый че­ловек, как толь­ко уви­дит ее. — «Знаю, что дочь Брас­ко Бриа встре­ча­ет­ся с пар­нем на кры­ше, ког­да ее отец за­сыпа­ет», — ду­мала она. — «Та­лия го­ворит, что Бриа поз­во­ля­ет ему при­касать­ся к ней, хо­тя он все­го лишь чер­дачная кры­са, а все чер­дачные кры­сы слы­вут во­рами». — Хо­тя это бы­ла все­го лишь од­на вещь. Кош­ке нуж­но бы­ло еще две, но она не бес­по­ко­илась. С ко­раб­ля­ми всег­да при­ходи­ли но­вос­ти.

Ког­да они вер­ну­лись, Кош­ка по­мог­ла сы­новь­ям Брас­ко раз­гру­зить лод­ку. Брас­ко с до­черь­ми раз­де­лили мол­люсков по трем те­леж­кам, пе­рело­жив их сло­ями на под­стил­ку из во­дорос­лей.

— Воз­вра­щай­тесь, ког­да про­дади­те все, — как всег­да ве­лел Брас­ко де­воч­кам, и они от­пра­вились в путь, кри­ками зав­ле­кая по­купа­телей. Бриа по­кати­ла те­леж­ку к Пур­пурной Га­вани, про­давать улов бра­авос­ским мо­рякам. Та­лия пы­тала уда­чу в уз­ких улоч­ках у Лун­но­го Пру­да или у хра­мов Ос­тро­ва Бо­гов. Кош­ка нап­ра­вилась к Тря­пич­но­му Пор­ту, как де­лала это де­вять дней из де­сяти.

Толь­ко ко­рен­ным жи­телям доз­во­лялось поль­зо­вать­ся Пур­пурным пор­том. Тем, кто жил в За­тонув­шем го­роде или вок­руг Двор­ца Мор­ско­го Вла­дыки. Ко­раб­ли из го­родов-сес­тер и ос­таль­но­го ми­ра до­воль­ство­вались Тря­пич­ным пор­том — га­ванью бед­нее, ра­зуха­бис­тее и гряз­нее, чем Пур­пурный порт. Она так же бы­ла и бо­лее шум­ной, пос­коль­ку на ули­цах и в пе­ре­ул­ках тол­пи­лись мо­ряки и тор­говцы из по­лусот­ни стран, сме­шива­ясь с те­ми, кто на­живал­ся на них, про­давая, об­ма­нывая или гра­бя. Кош­ке это мес­то нра­вилось боль­ше всех в Бра­аво­се. Ей нра­вились шум и стран­ные за­пахи, нра­вилось смот­реть, ка­кие ко­раб­ли при­быва­ют в порт или от­ча­лива­ют с ве­чер­ним при­ливом. Ей так­же нра­вились мо­ряки: гор­ластые ти­рош­цы с их ро­кочу­щими го­лоса­ми и кра­шены­ми бо­рода­ми, бе­локу­рые лис­се­ний­цы веч­но пы­та­ющи­еся сбить це­ну, при­земис­тые во­лоса­тые мо­ряки из пор­та Иб­бе­на, из­ры­га­ющие прок­ля­тия низ­ки­ми скре­жещу­щими го­лоса­ми. Но ее лю­бим­ца­ми бы­ли мо­ряки с Лет­них Ос­тро­вов с их глад­кой и тем­ной, как дре­веси­на ти­ка, ко­жей. Они но­сили пла­щи из крас­ных, зе­леных и жел­тых перь­ев, а их ле­беди­ные ко­раб­ли с вы­соки­ми мач­та­ми и бе­лос­нежны­ми па­руса­ми бы­ли ве­лико­леп­ны.

Иног­да там бы­вали и вес­те­рос­сцы: греб­цы и мо­ряки с кар­ра­ков из Ста­ромес­та, тор­го­вых га­лер из Су­мереч­но­го До­ла, Ко­ролев­ской Га­вани и Ча­ячь­его го­рода, кру­тобо­кие ког­ги с ви­ном из Ар­бо­ра. Кош­ка зна­ла, как по-бра­авос­ски на­зыва­ют­ся ми­дии, мол­люски и ус­три­цы, но в Тря­пич­ном пор­ту она вык­ри­кива­ла их наз­ва­ния на тор­го­вом язы­ке, на язы­ке тру­щоб, до­ков и та­верн, гру­бой ме­шани­не слов и фраз из дю­жины язы­ков, соп­ро­вож­да­емых жес­та­ми и зна­ками, в боль­шинс­тве сво­ем ос­корби­тель­ны­ми. Они-то и нра­вились Кош­ке боль­ше все­го. Лю­бой, кто до­нимал, ее рис­ко­вал уви­деть фи­гу или ус­лы­шать о се­бе, что он член зад­ни­цы или вер­блюжья щель.

— Мо­жет я ни­ког­да и не ви­дела вер­блю­дов, — за­яв­ля­ла она, — но точ­но знаю, как во­ня­ет вер­блюжья щель, ког­да ее чую.

Ра­но или поз­дно по­доб­ное мог­ло ко­го-ни­будь ра­зоз­лить, но на этот слу­чай у нее был нож-ко­готь. Она дер­жа­ла его от­то­чен­ным и зна­ла, как им поль­зо­вать­ся. Од­ним жар­ким пол­днем в Ве­селом Пор­ту Ры­жий Рог­го на­учил ее, ожи­дая, ког­да ос­во­бодить­ся Лан­на. Он по­казал ей, как пря­тать нож в ру­каве и не­замет­но дос­тать, ког­да по­надо­бить­ся пус­тить его в ход, как лег­ко и быс­тро сре­зать ко­шель­ки, что ког­да хо­зя­ин их хва­тит­ся, мо­неты уже бу­дут пот­ра­чены. Знать это бы­ло по­лез­но, с этим сог­ла­сил­ся да­же доб­рый че­ловек, тем па­че ночью, ког­да вез­де ки­шат чер­дачные кры­сы и го­лово­резы.

Кош­ка за­вела се­бе мно­го дру­зей в тру­щобах сре­ди груз­чи­ков и ак­те­ров, та­келаж­ни­ков и мас­те­ров па­русов, трак­тирщи­ков, пи­вова­ров, пе­карей, ни­щих и шлюх. Они по­купа­ли у нее мол­люсков, рас­ска­зыва­ли прав­ди­вые ис­то­рии о Бра­аво­се и лжи­вые о сво­ей жиз­ни, и сме­ялись над тем, как она го­ворит по-бра­авос­ски. Она ни­ког­да не поз­во­ляла это­му об­сто­ятель­ству за­девать се­бя, на­обо­рот, по­казы­вала им неп­ри­лич­ный жест и го­вори­ла, что они вер­блюжьи дыр­ки. Это зас­тавля­ло хо­хотать их еще боль­ше. Ги­лоро До­тари на­учил ее по­лусот­не по­хаб­ных пе­сенок, а его брат Ги­лено рас­ска­зал, где луч­ше ло­вить уг­рей. Ак­те­ры «Ко­раб­ля» по­каза­ли ей, как дол­жен сто­ять ге­рой, и на­учи­ли мо­ноло­гам из «Пес­ни Рой­на», «Двух Жен За­во­ева­теля» и «По­хот­ли­вой куп­чи­хи». Квилл, ма­лень­кий че­лове­чек с пе­чаль­ны­ми гла­зами, ко­торый ста­вил для Ко­раб­ля все неп­ристой­ные фар­сы, пред­ло­жил на­учить ее це­ловать­ся, но Таг­га­наро дал ему оп­ле­уху, и на этом все за­кон­чи­лось. Ча­родей Ко­зомо учил ее фо­кусам. Он мог гло­тать мы­шей и вы­тас­ки­вать гры­зунов у нее из ушей.

— Это ма­гия, — за­явил он.

— Нет, — воз­ра­зила Кош­ка, — мышь все вре­мя бы­ла в тво­ем ру­каве. Я ви­дела, как она ше­велит­ся.

«Ус­три­цы, ми­дии, мол­люски» — бы­ли ее вол­шебны­ми сло­вами и, как и по­ложе­но всем нас­то­ящим вол­шебным сло­вам, поч­ти пов­сю­ду от­кры­вали пе­ред ней две­ри. Она под­ни­малась на борт су­дов из Лис­са, Ста­ромес­та и Пор­та Иб­бе­на и про­дава­ла ус­триц пря­мо на па­лубе. Иног­да она вы­каты­вала те­леж­ку к сто­роже­вым баш­ням ук­репле­ний, что­бы пред­ло­жить страж­ни­кам у во­рот пе­ченых мол­люсков. Од­нажды она за­зыва­ла по­купа­телей пря­мо на сту­пенях Двор­ца Прав­ды и, ког­да дру­гой тор­го­вец по­пытал­ся прог­нать ее, она оп­ро­кину­ла его ус­триц на мос­то­вую. По­купа­ли у нее и та­можен­ни­ки из Та­можен­но­го пор­та и ло­доч­ни­ки из За­тонув­ше­го Го­рода, чьи до­ма и баш­ни тор­ча­ли из зе­леных вод ла­гуны. Од­нажды, ког­да Бриа слег­ла с ме­сяч­ны­ми, она по­кати­ла те­леж­ку в Пур­пурную Га­вань, про­давать кра­бов и кре­веток греб­цам с про­гулоч­ных ба­рок Мор­ских Вла­дык, ко­торые от но­са до кор­мы бы­ли за­пол­не­ны ве­селя­щими­ся людь­ми. В дру­гие дни она шла вдоль Слад­ко­вод­ной к Лун­но­му Пру­ду. Она про­дава­ла чван­ли­вым бан­ди­там, ра­зоде­тым в по­лоса­тый ат­лас, ключ­ни­кам и стряп­чим в тус­клых се­ро-ко­рич­не­вых сюр­ту­ках. Но всег­да воз­вра­щалась в Тря­пич­ный порт.

— Ус­три­цы, ми­дии и мол­люски, — кри­чала де­воч­ка, тол­кая те­леж­ку по тру­щобам. — Ми­дии, кре­вет­ки и мол­люски. Гряз­ный кот яр­ко-ры­жего цве­та мяг­ко крал­ся за ней, прив­ле­чен­ный ее кри­ками. Поз­же по­яви­лась еще од­на кош­ка, пе­чаль­ное гряз­ное соз­да­ние се­рого цве­та с ог­рызком вмес­то хвос­та. Кош­кам нра­вил­ся за­пах Кош­ки. По­рой к за­кату за ней со­бира­лась це­лая дю­жина. Вре­мя от вре­мени она ки­дала им ус­три­цу и наб­лю­дала, ко­му дос­та­нет­ся до­быча. Как она за­мети­ла, круп­ные ко­ты ред­ко по­беж­да­ли, ча­ще все­го приз дос­та­вал­ся ка­кому-ни­будь мел­ко­му и са­мому шус­тро­му жи­вот­но­му, ху­дому, убо­гому и го­лод­но­му. — «Сов­сем как я», — го­вори­ла она се­бе. Ее лю­бим­цем был ста­рый то­щий кот с от­гры­зен­ным ухом, ко­торый на­поми­нал ей то­го са­мого, за ко­торым она охо­тилась по все­му Крас­но­му Зам­ку. — «Нет, это бы­ла дру­гая де­воч­ка. Не я».

Два сто­яв­ших здесь вче­ра ко­раб­ля уп­лы­ли, за­мети­ла Кош­ка, но вза­мен в до­ках по­яви­лись пять но­вых: ма­лень­кий кар­рак «На­халь­ная Мар­тышка» и ог­ромное иб­бе­ний­ское ки­тобой­ное суд­но, от ко­торо­го во­няло смо­лой и кровью, два пот­ре­пан­ных ког­га из Пен­то­са и уз­кая зе­леная га­лера из Ста­рого Во­лан­ти­са. Кош­ка ос­та­нав­ли­валась у каж­до­го тра­па, вык­ри­кивая свое воз­зва­ние об ус­три­цах и мол­люсках, один раз на тор­го­вом язы­ке и дру­гой на Об­щем. Мат­рос с ки­тобоя об­ло­жил ее та­кой гром­кой ру­ганью, что кош­ки от ис­пу­га раз­бе­жались, а пен­то­ший­ский гре­бец спро­сил, сколь­ко она хо­чет за ра­ковин­ку меж­ду ее ног, но на дру­гих ко­раб­лях ей по­вез­ло боль­ше. По­мощ­ник ка­пита­на с зе­леной га­леры сож­рал пол­дю­жины ус­триц и рас­ска­зал ей, как ка­питан был убит лис­се­ний­ски­ми пи­рата­ми, что пы­тались взять их на абор­даж у Ка­мен­ных Сту­пеней.

— Это был уб­лю­док Са­ан с «Сы­ном ста­руш­ки» и со сво­ей боль­шой «Ва­лирий­кой». Но мы су­мели уд­рать.

Ма­лень­кая «На­халь­ная Мар­тышка» ока­залась из Ча­ячь­его Го­рода и вес­те­рос­ский эки­паж был рад воз­можнос­ти по­гово­рить с кем-то на Об­щем язы­ке. Один из них по­ин­те­ресо­вал­ся, как слу­чилось, что де­воч­ка из Ко­ролев­ской Га­вани тор­гу­ет мол­люска­ми в до­ках Бра­аво­са, и ей приш­лось рас­ска­зать свою ис­то­рию.

— Мы здесь на че­тыре дня и че­тыре дол­гих но­чи, — со­об­щил дру­гой, — где здесь мож­но нем­но­го по­раз­влечь­ся?

— Ак­те­ры Ко­раб­ля иг­ра­ют «Се­мерых Пь­яных Греб­цов», — рас­ска­зала им Кош­ка, — а в Пят­нистом Под­ва­ле, за во­рота­ми За­тонув­ше­го Го­рода про­водят бои уг­рей. Или мо­жете схо­дить к Лун­но­му Пру­ду, там ночью ус­тра­ива­ют ду­эли.

— Да, от­лично, — сог­ла­сил­ся тре­тий мат­рос, — но то, че­го на са­мом де­ле хо­чет У­от — это жен­щин.

— Луч­шие шлю­хи в «Ве­селом Пор­ту», это даль­ше за Ко­раб­лем ак­те­ров, — по­каза­ла она. Не­кото­рые пор­то­вые шлю­хи об­ла­дали по­ганым нра­вом, и вновь при­быв­шие из мо­ря мат­ро­сы не зна­ли у ко­го ка­кой. Худ­шей бы­ла С’врон. Все го­вори­ли, что она ог­ра­била и уби­ла бо­лее дю­жины муж­чин, а те­ла сбра­сыва­ет в ка­налы на корм уг­рям. Пь­яная До­чур­ка мог­ла быть оча­рова­тель­ной, ког­да бы­ла трез­вой, но над­равшись — ни­ког­да. А Яз­ва Джейн на са­мом де­ле бы­ла муж­чи­ной.

— Спро­сите Мер­ри. Ее нас­то­ящее имя Ме­ралин, но все зо­вут ее Мер­ри. — Ме­ри всег­да по­купа­ла у нее дю­жину ус­триц, и де­лила их меж­ду сво­ими де­вуш­ка­ми. Все сог­ла­шались, что у нее доб­рое сер­дце. — Так и есть, и еще па­ра са­мых боль­ших в Бра­аво­се си­сек, — лю­била прих­вас­тнуть Ме­ри.

Де­вуш­ки у нее то­же бы­ли хо­роши: Бе­тани Скром­ни­ца, Мат­рос­ская Жен­ка, од­ногла­зая Ин­на, ко­торая мог­ла пред­ска­зывать судь­бу по ка­пель­ке кро­ви, пре­лес­тная ма­лень­кая Лан­на, да­же Ас­са­дора — иб­бе­ний­ка с уса­ми. Мо­жет, они и не бы­ли кра­сави­цами, но бы­ли доб­ры к ней. — В «Ве­селый порт» хо­дят все пор­то­вые, — за­вери­ла Кош­ка эки­паж «На­халь­ной Мар­тышки».

«Ре­бята опо­рож­ня­ют трю­мы ко­раб­лей, а мои де­воч­ки пар­ней, что пла­ва­ют на них» — лю­била го­ворить Мер­ри.

— А как нас­чет тех зна­мени­тых шлюх, о ко­торых бар­ды сла­га­ют пес­ни? — спро­сил са­мый юный из мар­ты­шек — ры­жий вес­нушча­тый па­рень не стар­ше шес­тнад­ца­ти лет. — Они на са­мом де­ле так прек­расны, как рас­ска­зыва­ют? И где я смо­гу за­полу­чить од­ну из них?

Его то­вари­щи ус­та­вились на не­го и за­хохо­тали.

— Ты­сяча чер­тей, па­рень, — ска­зал один из них, — мо­жет ка­питан смо­жет поз­во­лить се­бе кур­ти­зан­ку, но толь­ко про­дав свою прок­ля­тую ло­хан­ку. Эти щел­ки толь­ко для лор­дов и иже с ни­ми, а не для та­ких как мы.

Кур­ти­зан­ки Бра­аво­са бы­ли зна­мени­ты по все­му ми­ру. Бар­ды пос­вя­щали им пес­ни, юве­лиры осы­пали их зо­лотом и дра­гоцен­ностя­ми, ре­мес­ленни­ки на ко­ленях умо­ляли поч­тить за­казом, тор­го­вые во­роти­лы пла­тили ас­тро­номи­чес­кие сум­мы за пра­во ид­ти с ни­ми под ру­ку на ба­лах, пи­рах и в те­ат­ре, а улич­ные го­лово­резы уби­вали друг дру­га в их честь. Тол­кая те­леж­ку вдоль ка­налов, Кош­ка иног­да ви­дела мель­ком ко­го-ни­будь из них, ка­та­ющей­ся по ка­налу в ком­па­нии оче­ред­но­го лю­бов­ни­ка. У каж­дой кур­ти­зан­ки бы­ла своя бар­ка и слу­ги, ко­торые ве­ли лод­ку к мес­там сви­даний. По­этес­са всег­да дер­жа­ла в ру­ках кни­гу, Лун­ная Тень но­сила толь­ко бе­лое и се­реб­ря­ное, а Мор­ская Ко­роле­ва ниг­де не по­яв­ля­лась без сво­их ру­салок — че­тырех юных еще толь­ко рас­цве­та­ющих дев, ко­торые нес­ли шлейф ее платья и рас­че­сыва­ли ее во­лосы. Все кур­ти­зан­ки бы­ли од­на дру­гой пре­лес­тнее. Да­же Ле­ди в Ву­али бы­ла прек­расна, хо­тя ее ли­цо ви­дели толь­ко те, ко­го она вы­бира­ла в ка­чес­тве сво­их лю­бов­ни­ков.

— Я про­дала трех мол­люсков кур­ти­зан­ке, — рас­ска­зала мат­ро­сам Кош­ка, — Она поз­ва­ла ме­ня, ког­да сош­ла со сво­ей бар­ки. — Брас­ко объ­яс­нил ей, что она не дол­жна за­гова­ривать с кур­ти­зан­кой, по­ка та не за­гово­рит пер­вой. Но жен­щи­на улыб­ну­лась ей и зап­ла­тила се­реб­ром, что бы­ло в де­сять раз боль­ше сто­имос­ти мол­люсков.

— Ка­кая из них это бы­ла? Ко­роле­ва Мол­люсков?

— Чер­ная Жем­чу­жина, — ска­зала она. Мер­ри го­вори­ла, что Чер­ная Жем­чу­жина са­мая зна­мени­тая из кур­ти­занок. — «Она ве­дет свой род от дра­конов», — рас­ска­зала жен­щи­на Кош­ке, — «Пер­вая Чер­ная Жем­чу­жина бы­ла ко­роле­вой пи­ратов. Вес­те­рос­ский принц взял ее в лю­бов­ни­цы, и от не­го ро­дилась дочь, ко­торая вы­рос­ла и ста­ла кур­ти­зан­кой. А ее дочь пош­ла по ее сто­пам, и дочь до­чери то­же, по­ка и эта не ста­ла кур­ти­зан­кой. Что она ска­зала те­бе, Кош­ка?

— Она ска­зала: «Я возь­му три мол­люска» и «У те­бя есть ка­кой-ни­будь ос­трый со­ус, ма­лыш­ка?», — от­ве­тила де­воч­ка.

— А ты ей что?

— Я ска­зала: «Нет, ми­леди» и «Не на­зывай­те ме­ня ма­лыш­кой, ме­ня зо­вут Кош­кой». У ме­ня не бы­ло со­уса. Бек­ко де­ла­ет со­ус и про­да­ет в три ра­за боль­ше ус­триц, чем Брас­ко.

Кош­ка рас­ска­зала доб­ро­му че­лове­ку о Чер­ной Жем­чу­жине.

— Ее нас­то­ящее имя Бел­ли­гер Оте­рис, — рас­ска­зала она ему. Это бы­ла од­на из трех ве­щей, что она уз­на­ла.

— Это так, — мяг­ко ска­зал жрец, — Ее мать зва­ли Бел­ло­нарой, но пер­вая Чер­ная Жем­чу­жина так­же бы­ла Бел­ли­гер.

Кош­ка зна­ла, что муж­чин с «На­халь­ной Мар­тышки» не вол­ну­ет, как зва­ли мать кур­ти­зан­ки. Вмес­то это­го она спро­сила о но­вос­тях из Се­ми Ко­ролевств и вой­не.

— Вой­на, — зас­ме­ял­ся один, — Ка­кая вой­на? Нет ни­какой вой­ны.

— Нет вой­ны в Ча­ячь­ем го­роде, — воз­ра­зил ему дру­гой, — Нет ее и в До­лине. Ма­лень­кий лорд дер­жит нас по­даль­ше от нее, как преж­де это де­лала его мать.

Как преж­де это де­лала его мать. Пра­витель­ни­цей До­лины бы­ла сес­тра ее ма­тери.

— Ле­ди Ли­за?.. пе­рес­про­сила она, — она…?

— … Мер­тва? — за­кон­чил вес­нушча­тый па­ренек, чья го­лова бы­ла за­бита кур­ти­зан­ка­ми. — Да, мер­тва. Уби­та сво­им собс­твен­ным бар­дом.

— О, — «Это для ме­ня ни­чего не зна­чит. У Кош­ки из Ка­налов ни­ког­да не бы­ло тет­ки».

Кош­ка взя­лась за свою те­леж­ку и, гро­мыхая по бу­лыж­ни­кам, по­кати­ла прочь от «На­халь­ной Мар­тышки».

— Ус­три­цы, ми­дии и мол­люски, — сно­ва за­вела она, — Ус­три­цы, ми­дии и мол­люски. — Она про­дала боль­шую часть сво­их мол­люсков груз­чи­кам, раз­гру­жав­шим боль­шой вин­ный когг из Ар­бо­ра и ос­та­ток мас­те­рам, чи­нив­шим ми­рий­скую тор­го­вую га­леру, ко­торая пос­тра­дала от штор­ма.

Даль­ше в глу­бине до­ков она наб­ре­ла на Таг­га­наро, си­дев­ше­го, прис­ло­нив­шись к свае, ря­дом с Кас­со, Ко­ролем Тю­леней. Он ку­пил нем­но­го мол­люсков, а Кас­со по­ла­ял и поз­во­лил ей по­жать его лас­ты.

— Да­вай ра­ботать со мной, Кош­ка, — на­чал Таг­га­наро сно­ва ее убеж­дать, вы­сасы­вая мол­люска из ра­кови­ны. Он ис­кал но­вого пар­тне­ра с тех пор, как Пь­яная До­чур­ка прот­кну­ла но­жом ру­ку Ма­лышу Нар­бо, — Я бу­ду пла­тить боль­ше Брас­ко, и ты не бу­дешь во­нять как ры­ба.

— Кас­со нра­вить­ся, как я пах­ну, — воз­ра­зила она. Ко­роль Тю­леней, сог­ла­ша­ясь, вновь за­ла­ял. — Ру­ка Нар­бо не ста­ла луч­ше?

— Три паль­ца не сги­ба­ют­ся, — по­жало­вал­ся Таг­га­наро, про­дол­жая по­едать мол­люсков. — Ка­кой толк от кар­манни­ка, ко­торый не вла­де­ет сво­ими паль­ца­ми? Нар­бо был хо­рош, ког­да тиб­рил ко­шель­ки, а не ког­да оп­ри­ходо­вал шлюх.

— Мер­ри го­ворит то же са­мое, — сог­ла­силась Кош­ка. Ей нра­вил­ся Ма­лыш Нар­бо, хо­тя он и был во­ром. — Что он со­бира­ет­ся де­лать?

— Го­ворит, хо­чет взять­ся за вес­ла. Он счи­та­ет, двух паль­цев для это­го дос­та­точ­но, а Мор­ским Вла­дыкам всег­да нуж­ны греб­цы. Я ска­зал ему: «Нар­бо, мо­ре хо­лод­нее де­вицы и ко­вар­нее шлю­хи. Луч­ше сов­сем от­режь ру­ку и сту­пай про­сить ми­лос­ты­ню». Кас­со зна­ет, что я прав. Да, Кас­со?

Тю­лень про­ла­ял, и Кош­ка улыб­ну­лась. Она бро­сила ему еще од­но­го мол­люска и пош­ла прочь по сво­им де­лам.

Ког­да Кош­ка доб­ра­лась до «Ве­село­го Пор­та», ко­торый был че­рез ули­цу нап­ро­тив то­го мес­та, где был приш­варто­ван Ко­рабль, день поч­ти за­кон­чился. Нес­коль­ко ак­те­ров си­дели на краю сце­ны, пе­реда­вая из рук в ру­ки мех с ви­ном, но, за­видев Кош­ку с те­леж­кой, они спус­ти­лись вниз навс­тре­чу ее ус­три­цам. Она по­ин­те­ресо­валась, как прод­ви­га­ет­ся де­ло с «Семью Пь­яны­ми Греб­ца­ми». Мрач­ный Джосс по­качал го­ловой:

— Квинс на­конец-то зас­ту­кал Ал­лакво в пос­те­ли со Сло­ей. Они наб­ро­сились друг на дру­га с те­ат­раль­ны­ми ме­чами на­пере­вес, и оба нас по­кину­ли. Се­год­ня ночью у нас толь­ко пять пь­яных греб­цов.

— Мы пос­та­ра­ем­ся пь­янс­твом воз­местить не­дос­та­ток в греб­цах, — за­явил Мир­мелло, — Что ка­са­ет­ся ме­ня, то я уже го­тов.

— Ма­лыш Нар­бо хо­чет стать греб­цом, — со­об­щи­ла им Кош­ка, — Ес­ли вы най­де­те его, он мо­жет стать шес­тым.

— Те­бе луч­ше пой­ти ра­зыс­кать Мер­ри, — ска­зал ей Джосс, — ты же зна­ешь, ка­кой раз­дра­житель­ной она ста­новит­ся без тво­их ус­триц.

Но ког­да она прос­коль­зну­ла в бор­дель, то наш­ла Мер­ри си­дящей в гос­ти­ной с зак­ры­тыми гла­зами и слу­ша­ющей иг­ру Да­ри­она на ар­фе. Ина то­же бы­ла здесь, она зап­ле­тала прек­расные длин­ные зо­лотис­тые во­лосы Лан­ны. — «Оче­ред­ная ту­пая пе­сен­ка о люб­ви». — Лан­на всег­да умо­ляла бар­да петь глу­пые лю­бов­ные пес­ни. Она бы­ла са­мой мо­лодой из шлюх. Ей бы­ло все­го че­тыр­надцать лет. По­это­му Мер­ри про­сила за нее в три ра­за боль­ше, чем за ос­таль­ных де­вушек.

Кош­ка ра­зоз­ли­лась, уви­дев на­халь­но рас­севше­гося Да­ри­она, стро­ив­ше­го глаз­ки Лан­не, по­ка его паль­цы пля­сали по стру­нам ар­фы. Шлю­хи на­зыва­ли его чер­ным пев­цом, хо­тя сей­час в нем ед­ва ли наш­лось бы хоть что-то чер­ное. На день­ги, вы­руча­емые за пе­ние, во­рона прев­ра­тилась в пав­ли­на. Се­год­ня на нем был фи­оле­товый пли­совый плащ, под­би­тый шерстью, по­лоса­тая бе­ло-си­рене­вая ту­нику и пес­трые шта­ны как у улич­ных го­лово­резов. Кро­ме это­го у не­го еще бы­ли шел­ко­вый плащ, и ру­бино­вого цве­та плащ из бар­ха­та с под­клад­кой из пар­чи. Чер­ны­ми ос­та­лись толь­ко са­поги. Кош­ка слы­шала, как он го­ворил Лан­не, что ос­таль­ное он выб­ро­сил в ка­нал.

— Я по­кон­чил с чер­ным, — за­явил он.

«Он че­ловек Ноч­но­го До­зора», — ду­мала Кош­ка, — «и по­ет о глу­пой да­ме, ко­торая выб­ро­силась из иди­от­ской баш­ни, по­тому что ее бол­ван-принц по­гиб. Ей сле­дова­ло отом­стить тем, кто убил ее прин­ца. А пев­цу сле­ду­ет си­деть на Сте­не». — Ког­да Да­ри­он в пер­вый раз по­явил­ся в Ве­селом Пор­ту, Арья чуть бы­ло не поп­ро­силась с ним об­ратно в Вос­точный До­зор, по­ка не ус­лы­шала, как он го­ворит Бет­та­ни, что ни­ког­да не вер­нется об­ратно:

— Жес­ткие пос­те­ли, со­леная трес­ка и бес­ко­неч­ные до­зоры — вот что та­кое Сте­на. И в Вос­точном До­зоре нет ни­кого и впо­лови­ну столь же прек­расной, как ты. Как я мо­гу бро­сить те­бя? — Кош­ка слы­шала, как то же са­мое он го­ворил и Лан­не, и еще од­ной шлю­хе из Ко­шат­ни­ка и да­же Со­ловью, ког­да он пел ночью в «До­ме Се­ми Ламп».

«Хо­телось бы мне быть здесь той ночью, ког­да его от­му­тузил тол­стяк». — Шлю­хи Мер­ри до сих пор сме­ялись над этим про­ис­шес­тви­ем. Ина рас­ска­зыва­ла, что тол­стый маль­чиш­ка ста­новил­ся крас­ным как свек­ла каж­дый раз, ког­да она при­каса­лась к не­му, но, ког­да он на­чал дос­тавлять неп­ри­ят­ности, Мер­ри вы­волок­ла его на­ружу и сбро­сила в ка­нал.

Кош­ка ду­мала о тол­стя­ке, вспо­миная, как спас­ла его от Тер­ро с Ор­бе­ло, ког­да ря­дом с ней по­яви­лась Мат­рос­ская Жен­ка.

— Он по­ет та­кие кра­сивые пес­ни, — ти­хо про­шеп­та­ла она на Об­щем язы­ке Вес­те­роса, — Вид­но бо­ги лю­бят его, раз да­ли та­кой го­лос и та­кое кра­сивое ли­цо.

«Он прек­ра­сен ли­цом, но че­рен сер­дцем», — по­дума­ла Арья, но не выс­ка­зала это­го вслух. Да­ри­он же­нил­ся на Мат­рос­ской Жен­ке, ко­торая ло­жилась в пос­тель толь­ко с те­ми, кто же­нил­ся на ней. Иног­да в «Ве­селом Пор­ту» за ночь слу­чалось по три-че­тыре свадь­бы. Це­ремо­нии про­водил не­уны­ва­ющий, веч­но пь­яный, крас­ный жрец Ез­зе­лино. Иног­да Юс­тас, ко­торый ког­да-то был сеп­то­ном в Сеп­те-за-мо­рем. Ес­ли под ру­кой не бы­ло ни жре­ца, ни сеп­то­на, то од­на из шлюх бе­жала к Ко­раб­лю за ак­те­рами. Мер­ри всег­да го­вори­ла, что ак­те­ры луч­ше со­вер­ша­ют об­ряд, чем сеп­то­ны и жре­цы, осо­бен­но хо­рош Мир­мелло.

Свадь­бы бы­ли шум­ны­ми и ве­селы­ми, ви­но ли­лось ре­кой. Вся­кий раз, ког­да на них ока­зыва­лась Кош­ка с те­леж­кой, Мат­рос­ская Жен­ка нас­та­ива­ла, что­бы но­вый муж ку­пил ей ус­триц, что­бы ук­ре­пить его для пред­сто­ящей брач­ной но­чи. Она бы­ла хо­рошей и хо­хотуш­кой, но Кош­ка ре­шила, что где-то в глу­бине ее ду­ши за­села пе­чаль.

Дру­гие шлю­хи рас­ска­зали, что во вре­мя ме­сяч­ных Мат­рос­ская Жен­ка хо­дит на Ос­тров Бо­гов и зна­ет их всех по име­нам, да­же тех, ко­го на Бра­аво­се уже за­были. Они го­вори­ли, что она хо­дит мо­лить­ся за сво­его пер­во­го, нас­то­яще­го му­жа, ко­торый про­пал в мо­ре, ког­да она бы­ла де­воч­кой не стар­ше Лан­ны.

— Она ду­ма­ет, что ес­ли най­дет пра­виль­но­го бо­га, то тот приш­лет вет­ры, ко­торые вер­нут ей ее преж­нюю лю­бовь, — ска­зала од­ногла­зая Ина, ко­торая зна­ла ее доль­ше всех, — но я мо­люсь, что­бы это­го ни­ког­да не слу­чилось. Ее лю­бимый мертв, я чувс­твую это в ее кро­ви. Да­же ес­ли он вер­нется к ней, то вер­нется мер­тве­цом.

Да­ри­он на­конец за­кон­чил иг­рать. В воз­ду­хе рас­та­яли пос­ледние но­ты, Лан­на вздох­ну­ла, пе­вец от­ло­жил ар­фу и уса­дил ее к се­бе на ко­лени. Он толь­ко на­чал тис­кать ее, ког­да Кош­ка гром­ко спро­сила:

— Кто-ни­будь же­ла­ет ус­триц? — Мер­ри от­кры­ла гла­за.

— Прек­расно, — ска­зала жен­щи­на, — Не­си их сю­да, ди­тя. Ина при­неси нем­но­го хле­ба и ук­сус.

Ког­да Кош­ка выш­ла из «Ве­село­го Пор­та» с пол­ным мо­нет ко­шель­ком и пус­той те­леж­кой, в ко­торой ос­та­лись толь­ко соль и во­дорос­ли, в не­бе за ле­сом мачт уже ви­село рас­пухшее крас­ное сол­нце. Да­ри­он ушел вмес­те с ней. Этим ве­чером он обе­щал спеть в та­вер­не «Зе­леный Угорь», рас­ска­зал он по пу­ти.

— Вся­кий раз, ког­да я ухо­жу из «Уг­ря» у ме­ня в кар­ма­не брен­чит се­реб­ро, — хвас­тался он, — в не­кото­рые дни там бы­ва­ют ка­пита­ны и су­дов­ла­дель­цы. — Они прош­ли по ма­лень­ко­му мос­ту и про­дол­жи­ли свой путь по из­ви­лис­тым глу­хим за­ко­ул­кам, вслед за уд­ли­ня­ющи­мися те­нями. — Ско­ро я бу­ду петь в Пур­пурной Га­вани, а пос­ле и Двор­це Мор­ских Вла­дык, — рас­пи­нал­ся Да­ри­он. Те­леж­ка Кош­ки кла­цала по бу­лыж­ни­кам мос­то­вой, вы­бивая свою дре­без­жа­щую му­зыку. — Вче­ра я да­вил­ся се­лед­кой со шлю­хами, а че­рез год бу­ду нас­лаждать­ся им­пе­ратор­ски­ми кра­бами вмес­те с кур­ти­зан­ка­ми.

— А где твой брат? — по­ин­те­ресо­валась Кош­ка, — Тот тол­стяк. Он на­шел ко­рабль в Ста­ромест? Он го­ворил, что со­бира­ет­ся от­плыть на «Ле­ди Уша­норы».

— Мы все со­бира­лись. По при­казу лор­да Сноу. Я го­ворил Сэ­му: «Брось ста­рика», но жир­ный ду­рак не пос­лу­шал­ся. — В его во­лосах иг­ра­ли пос­ледние лу­чи сол­нца. — Что ж, те­перь уже слиш­ком поз­дно.

— Точ­но, — отоз­ва­лась Кош­ка, ког­да они шаг­ну­ли во мрак уз­ко­го из­ви­лис­то­го пе­ре­ул­ка.

Ког­да Кош­ка вер­ну­лась в дом Брас­ко, над уз­ким ка­налом сгу­щал­ся ве­чер­ний ту­ман. Она из­ба­вилась от сво­ей те­леж­ки, прош­ла к Брас­ко в ком­на­туш­ку, где он счи­тал день­ги, и шмяк­ну­ла на сто­леш­ни­цу ко­шелек. Ря­дом она с гро­хотом бро­сила са­поги.

Брас­ко пох­ло­пал по ко­шель­ку:

— От­лично. А это что?

— Са­поги.

— Хо­рошие са­поги труд­но най­ти, — сог­ла­сил­ся Брас­ко, — но эти слиш­ком ма­лы для ме­ня. — Он под­це­пил один са­пог и ус­та­вил­ся на не­го.

— Се­год­ня ме­сяц ум­рет, — на­пом­ни­ла Кош­ка.

— Тог­да те­бе луч­ше по­молить­ся. — Брас­ко от­бро­сил са­поги и вы­сыпал из ко­шель­ка мо­неты. — Ва­лар до­ха­эрис.

«Ва­лар Мор­гу­лис», — по­дума­ла она в от­вет.

По­ка она про­бира­лась по ули­цам Бра­аво­са, ту­ман за­пол­нил весь ок­ру­жа­ющий мир. Под­хо­дя к две­ри из чар­дре­ва Чер­но-бе­лого До­ма, она слег­ка дро­жала. Этим ве­чером в хра­ме го­рело все­го нес­коль­ко свеч, мер­цая слов­но па­да­ющие звез­ды. В тем­но­те все бо­ги ка­зались чу­жими.

Вни­зу в хра­нили­ще она ски­нула пот­ре­пан­ный плащ Кош­ки, стя­нула про­пах­шую ры­бой ко­рич­не­вую Кош­ки­ну ту­нику, сбро­сила ис­пятнан­ные солью са­поги, вы­лез­ла из белья Кош­ки и пог­ру­зилась в раз­бавлен­ную ли­моном во­ду, что­бы смыть с се­бя вонь Кош­ки из Ка­налов. За­тем вы­ныр­ну­ла, на­мыли­лась и сос­креб­ла с се­бя грязь. Она вы­лез­ла по­розо­вев­шая, с об­ле­пив­ши­ми ли­цо каш­та­новы­ми во­лоса­ми. Она оде­лась в чис­тую одеж­ду, на­дела мяг­кие ма­тер­ча­тые туф­ли и пош­ле­пала на кух­ню, вып­ро­сить у Ум­мы нем­но­го еды. Жре­цы и пос­лушни­ки уже по­ели, но ку­хар­ка ос­та­вила для нее прек­расный ку­сок жа­реной трес­ки и нем­но­го пю­ре из жел­то­го тур­непса. Она с жад­ностью наб­ро­силась на еду, по­том вы­мыла та­рел­ку и нап­ра­вилась к бро­дяж­ке по­мочь той с зель­ями.

В ос­новном она бы­ла на по­бегуш­ках: ла­зила по прис­тавным ле­сен­кам, дос­та­вая тра­вы и листья, ко­торые тре­бова­лись бро­дяж­ке.

— Слад­кий сон — са­мый неж­ный из ядов, — рас­ска­зыва­ла ей бро­дяж­ка, пе­рема­лывая их пес­ти­ком в ступ­ке. — Нес­коль­ко гра­нул ус­по­ко­ят ко­лотя­ще­еся сер­дце, убе­рут дрожь из чле­нов и при­дадут че­лове­ку сил и спо­кой­ствия. Ще­пот­ка по­дарит ночь глу­боко­го и спо­кой­но­го сна. Три ще­пот­ки пог­ру­зят в веч­ный сон. Вкус очень слад­кий, по­это­му луч­ше ис­поль­зо­вать его с тор­та­ми и пи­рож­ны­ми или ме­довы­ми ви­нами. Вот, чувс­тву­ешь сла­дость? — Она да­ла ей при­нюхать­ся и сно­ва от­пра­вила на пол­ки за бу­тыл­кой из крас­но­го стек­ла. — Это жес­то­кий яд, но без вку­са и за­паха, по­это­му его лег­ко спря­тать. Лю­ди на­зыва­ют его «Сле­зами Лис­са». Рас­тво­рен­ный в во­де или ви­не он изъ­ест киш­ки и пот­ро­ха жер­твы, смерть бу­дет выг­ля­деть как от же­лудоч­ных ко­лик. По­нюхай. — Арья вздох­ну­ла и ни­чего не по­чувс­тво­вала. Бро­дяж­ка от­ло­жила Сле­зы в сто­рону и от­ку­пори­ла пу­затый ка­мен­ный кув­шин. — Эта клей­кая мас­са прип­равле­на кровью ва­силис­ка. Она при­да­ет жар­ко­му ап­пе­тит­ный за­пах, но съ­еден­ное вы­зыва­ет не­ис­то­вое бе­зумие как у жи­вот­но­го, так и у че­лове­ка. Поп­ро­бовав кровь ва­силис­ка, мышь спо­соб­на на­пасть на ль­ва.

Арья по­жева­ла гу­бы:

— Это дей­ству­ет на со­бак?

— На лю­бую теп­локров­ную тварь, — бро­дяж­ка от­ве­сила ей по­щечи­ну.

Она под­ня­ла ру­ку к ще­ке, ис­пы­тывая боль­ше удив­ле­ние, чем боль:

— За­чем ты сде­лала это?

— Это Арья из ро­да Стар­ков ку­са­ет гу­бы, ког­да ду­ма­ет. Ты Арья Старк?

— Я ник­то, — ра­зоз­ли­лась она, — А кто ты?

Она не жда­ла от­ве­та, но бро­дяж­ка от­ве­тила.

— Я бы­ла единс­твен­ным ре­бен­ком очень древ­не­го ро­да, нас­ледни­цей мо­его бла­город­но­го от­ца, — отоз­ва­лась она. — Я бы­ла сов­сем ма­лень­кой, ког­да умер­ла моя мать. Я сов­сем ее не пом­ню. Ког­да мне бы­ло шесть лет, отец же­нил­ся сно­ва. Его но­вая же­на хо­рошо от­но­силась ко мне, по­ка не ро­дила свою собс­твен­ную дочь. Тог­да она воз­же­лала мо­ей смер­ти, что­бы ее плоть от пло­ти и кровь от кро­ви унас­ле­дова­ла бо­гатс­тва мо­его от­ца. Она об­ра­тилась за по­мощью к Мно­голи­кому, но не смог­ла сог­ла­сить­ся на жер­тву, ко­торую от нее пот­ре­бовал бог. Она ре­шила от­ра­вить ме­ня са­ма. Яд сот­во­рил со мной то, что ты ви­дишь, но не убил. Ког­да це­лите­ли из До­ма Крас­ных Рук рас­ска­зали от­цу об ее де­яни­ях, он явил­ся сю­да и при­нес жер­тву, пред­ло­жив все свои бо­гатс­тва и ме­ня. Мно­голи­кий ус­лы­шал его мо­лит­ву. Ме­ня от­да­ли слу­жить в храм, а па­пина же­на по­лучи­ла дар.

Арья ос­то­рож­но взве­шива­ла ус­лы­шан­ное:

— Это прав­да?

— В этой ис­то­рии есть прав­да.

— И ложь то­же?

— Есть неп­равда и пре­уве­личе­ние.

Она наб­лю­дала за ли­цом бро­дяж­ки, по­ка та рас­ска­зыва­ла свою ис­то­рию, но дру­гая де­воч­ка ни­чем не вы­дала се­бя.

— Мно­голи­кий взял толь­ко две тре­ти сос­то­яния тво­его от­ца, не все.

— Так и есть. Это бы­ло мое пре­уве­личе­ние.

Арья ус­мехну­лась, по­няла, что ус­ме­ха­ет­ся, и при­куси­ла се­бе ще­ку. — «Кон­тро­лируй свое ли­цо», — на­пом­ни­ла она се­бе, — «Моя улыб­ка — моя слу­жан­ка и дол­жна яв­лять­ся по мо­ему при­казу».

— Ка­кая часть бы­ла ложью?

— Ни­какая. Я сол­га­ла о лжи.

— Не­уже­ли? Или ты лжешь сей­час?

Но бро­дяж­ка не ус­пе­ла от­ве­тить, в ком­на­ту, улы­ба­ясь, во­шел доб­рый че­ловек.

— Ты вер­ну­лась.

— Лу­на умер­ла.

— Да. Ка­кие три но­вых ве­щи ты уз­на­ла, ко­торых не зна­ла, ког­да ос­та­вила нас?

«Я знаю трид­цать но­вых ве­щей», — ед­ва не выр­ва­лось у нее.

— У Ма­лыша Нар­бо не сги­ба­ют­ся три паль­ца. Он хо­чет стать греб­цом.

— Это знать хо­рошо. Что еще?

Она ос­ве­жила в па­мяти про­шед­ший день.

— Квинс и Алак­во под­ра­лись и уш­ли из Ко­раб­ля, но, ду­маю, они вер­нуть­ся.

— Ты все­го лишь ду­ма­ешь или зна­ешь?

— Я так ду­маю, — приш­лось ей приз­нать­ся, хо­тя она бы­ла в этом уве­рена. Ак­те­рам то­же нуж­но есть, как и всем ос­таль­ным, а Квинс и Алак­во для «Го­лубо­го Фо­наря» не дос­та­точ­но хо­роши.

— Вер­но, — кив­нул доб­рый че­ловек. — А третья вещь?

На этот раз она не ко­леба­лась.

— Да­ри­он мертв. Чер­ный пе­вец, что раз­вле­кал­ся в «Ве­селом Пор­ту». На са­мом де­ле он был де­зер­ти­ром Ноч­но­го До­зора. Кто-то пе­рере­зал ему гор­ло и сбро­сил те­ло в ка­нал. Но они заб­ра­ли его са­поги.

— Хо­рошие са­поги труд­но най­ти.

— Это так, — она пос­та­ралась сох­ра­нить не­под­вижное ли­цо.

— Ин­те­рес­но, кто мог сде­лать по­доб­ное?

— Арья из ро­да Стар­ков, — она прис­таль­но наб­лю­дала за его гла­зами, ртом, мыш­ца­ми че­люс­тей.

— Эта де­воч­ка? Я слы­шал, она по­кину­ла Бра­авос. Кто ты?

— Ник­то.

— Ты лжешь. — Он по­вер­нулся к бро­дяж­ке. — У ме­ня пе­ресох­ло в гор­ле. Сде­лай одол­же­ние и при­неси ча­шу ви­на для ме­ня и теп­ло­го мо­лока для на­шей под­ру­ги Арьи, ко­торая так не­ожи­дан­но к нам вер­ну­лась.

На об­ратном пу­ти че­рез го­род Арья га­дала, как доб­рый че­ловек от­не­сет­ся к ее сло­вам о Да­ри­оне. Воз­можно, он ра­зоз­лится на нее или на­обо­рот об­ра­ду­ет­ся, что она ода­рила пев­ца да­ром Мно­голи­кого. Она про­иг­ра­ла этот раз­го­вор у се­бя в го­лове пол­сотни раз, как ак­те­ры спек­такль. Но она и по­думать не мог­ла о теп­лом мо­локе.

Она зал­пом вы­пила при­несен­ное мо­локо. От не­го нем­но­го пах­ло го­релым и вы­питое нем­но­го гор­чи­ло.

— Ло­жись в пос­тель, ди­тя, — ве­лел доб­рый че­ловек, — ут­ром те­бя ждет служ­ба.

Ночью она вновь бы­ла вол­чи­цей, но этот сон от­ли­чал­ся от про­чих. В этом сне у нее не бы­ло стаи. Она рыс­ка­ла в оди­ночес­тве, пры­гая по ска­там крыш и кра­дясь вдоль ка­налов, выс­ле­живая те­ни в ту­мане.

На сле­ду­ющее ут­ро она прос­ну­лась сле­пой.