Борьба с помыслами и через них со злыми духами, сопровождающая всякие другие борьбы и переживающая их все

155. Вопрос. Никакого не видим успеха в установлении внимания, при всем старании. Ума никак не удержишь от блужданий. Даже и тогда, как чувствуешь, что сердце сочувственно устремляется к определенному созерцанию, ум нечувствительно оттуда спустившись, с безмерною быстротою впадает в обычные свои скитания. Так несчетное число раз каждый день отводится он в плен своими парениями туда и сюда. Потому берет даже отчаяние достигнуть когда-либо желаемого исправления сей немочи, и думается, что напряжение внимания на сие дело есть напрасный труд, когда видишь, что душа, не смотря на то, все же каждую минуту быстрыми полетами пускается блуждать. Привлечешь ее страхом Божиим к духовному созерцанию, но она, прежде чем установится в нем, опять мгновенно исчезает из вида. И тогда, как упредив ее намерение бежать, схватишь ее в самом начале и опять повлечешь к созерцанию, от которого стала отступать, намереваясь, как бы какими узами связать ее напряженнейшим вниманием сердца, – она во время этого самого труда над нею успевает ускользнуть из внутреннего святилища быстрее, чем угорь из рук рыболова. Трудясь таким образом каждый день со всем усердием над хранением мыслей, и не видя никакого в том успеха, невольно приходишь к заключению, что такие блуждания мыслей не от нас, а верно такова уж природа наша (Соб. 7, 3).

156. Так скоро делать заключения, не исследовав дела, как должно, не безопасно. По своему бессилию или неумению успеть в чем-либо, полагать, что такой успех и ни для кого не возможен, не справедливо. Это похоже на то, как если бы кто, не умея плавать и искусственно держаться на воде, заключил, что, как его тело по тяжести своей не может держаться на воде, тела же у всех такие же как и его тело, то и ничье тело не может держаться на воде, и никто следовательно не может плавать, – такова уж природа тел, что плавать нельзя. Как бы ни казалось ему правым такое заключение, но опыт его не оправдывает. Таково и ваше суждение. Ум наш по природе своей не может оставаться праздным; почему неизбежно ему, если не имеет в себе наперед предусмотрительно заготовленных предметов, над которыми упражнял бы он свои движения, и которыми бы постоянно занимался, – по своей подвижности убегать туда и сюда, и повсюду летать, пока долговременным упражнением и постоянным навыком, – что вы называете напрасным трудом, – из опыта узнает, какие надлежит ему заготовить в своей памяти материалы, чтоб около их вращаться в своих неутомимых полетах, и чрез неотступное пребывание в сем труде стяжать силу отражать противоположные им внушения врага, которыми развлекаем был прежде, и таким образом непоколебимо пребывать в том состоянии (невозмутимости и внутреннего покоя), которого желает. Итак не следует нам непостоянство беспорядочного блуждания помыслов приписывать человеческой природе, или Богу – Творцу ее. Ибо истинно слово Писания, что Богъ сотворилъ человека правымъ, а сии (люди) взыскали помысловъ многихъ (Еккл. 7, 30). Следовательно качество помыслов от нас зависит. И Псалмопевец говорит: блаженъ мужъ, емуже есть заступление его у Тебе: восхождения въ сердце своемъ положи (Пс. 83, 6). Видите, что в нашей состоит власти полагать в сердцах своих или восхождения, т.е. до Бога достигающие помышления, или нисхождения, т.е. помыслы, ниспадающие долу, к вещам земным и плотским. Если бы помыслы не в нашей состояли власти, то Господь не упрекнул бы Фарисеев: вскую вы мыслите лукавая въ сердцахъ своихъ (Мф. 9, 4)? И чрез Пророков не повелевал бы: удалите худые помыслы ваши отъ очей Моихъ (Ис. 1, 16), – и: доколе будутъ медлить въ тебе порочные мысли твои (Иер. 4, 14). (Соб. 7, 4).

157. То правда, что многие суетные помыслы даже против воли нашей тревожат нас и почти без нашего ведения обольщают нас, входя в нас так неприметно и хитро, что мы не только не можем воспрепятствовать их входу, но и с великим трудом узреваем их; но принимать их, или отвергать, возможно всякому, кто при помощи Божией употребит на то свое старание и усилие. Как возникновение их не зависит от нас, так отвержение или приятие их состоит в нашей воле. Впрочем и в самом приражении помыслов не все надобно приписывать набегу помыслов, или тем духам, которые стараются всеять их: но от нас зависит исправить качество помыслов, и сделать, чтоб в сердцах наших возникали духовные-святые помыслы вместо плотских-земных, если не всегда, то наибольшею частью. Когда кто разумно и тщательно поучается в Св. Писании, упражняется в псалмах и пении, пребывает в посте и бдении, непрестанно памятует о будущем, – о Царстве небесном, о геенне огненной, – и обо всех делах Божиих; тогда худые помыслы уменьшаются и появляются реже. Когда же кто напротив занимается мирскими заботами и плотскими делами, и вдается в суетные и праздные беседы, тогда худые помыслы умножаются в нас (Соб. 1, 16. 17).

158. Деятельность ума нашего хорошо сравнивается с мельничным жерновом, который от стремительного течения воды быстро вертится кругом. Он никак не может перестать вертеться, движим будучи водою; но во власти приставника состоит, пшеницу ли молоть, или жито, или куколь растирать. Так и ум наш в течении настоящей жизни, будучи непрестанно приводим в движение устремляющимися на него отовсюду потоками впечатлений, не может быть праздным от волнения помыслов; но какие из них принимать или усвоять себе, это зависит от нашей воли и усмотрения. Если мы, как сказано, постоянно будем заниматься поучением в Св. Писании, память наполнять духовными предметами, питать желание совершенства и надежду на получение будущего блаженства; то от этого будут возникать духовные помыслы, и ум наш держать в непрестанном помышлении о тех предметах, в которые мы углублялись. Если же, по беспечности и нерадению будем заниматься предметами страстей и праздными беседами, или вдаваться в мирские попечения и суетные заботы; то по роду их будут потом рождаться и помыслы, как плевелы, и давать сердцу нашему работу зловредную, по изречению Господа Спасителя: где будетъ сокровище дел ваших и вашего внимания, там необходимо пребудетъ и сердце ваше (Мф. 6, 21). (Соб. 1. 18).

159. Ведать подобает, что есть три начала наших помыслов: от Бога, от диавола и от нас. От Бога, – когда Он удостаивает нас посетить просвещением Св. Духа, возбуждая в нас или рвение к высшему преуспеянию, или сокрушение о малоуспешности и поблажках лености и беспечности; или когда открывает нам небесные тайны, и намерения наши обращает к лучшим делам. Так Господь внушил Артаксерксу спросить памятные книги; и он, узнав по ним о благодеяниях Мардохея, тотчас отменил прежнее свое жестокое определение об избиении народа Иудейского (Есф. 6 гл.). Так и Апостолам обетовано: не вы будете глаголющии, но Духъ Отца вашего глаголяй въ васъ (Мф. 10, 20). – От диавола происходят помыслы, когда он покушается преткнуть нас, возбуждая чрез них страстное услаждение, или с лукавейшею хитростью представляет зло под видом добра, преобразуясь пред нами въ ангела светла (2 Кор. 11, 14). Так он вложилъ въ сердце Иуде Искариотскому предать Господа (Ин. 13, 2), – и Анании, – солгать Духу Святому (Деян. 5, 3). – От нас самих рождаются помыслы, когда естественно воспоминаем, что видели, слышали, или делали (Соб. 1.19).

160. Эту троякую причину помыслов надлежит нам всегда иметь во внимании, чтоб по ним обсуждать возникающие в сердце нашем помыслы и соответственно тому относиться к ним. В сем отношении нам надобно подражать искусным монетчикам (менялам), – которые умеют верно узнавать, – золото ли, и чистое ли золото в монете, или медь, похожая блеском на золото, – царское ли на ней изображение, и если царское, законно ли оно представлено, – имеет ли также монета и законный вес. Все подобное духовно должны мы делать относительно помыслов. во-первых обсудить, – истинно ли то, что вошло в сердца наши, или нет. Например, если предложено какое-либо учение, надобно рассмотреть, очищено ли оно Божественным огнем Святого Духа, или принадлежит к Иудейскому суеверию, или исходит от надменной философии мирской и носит только личину благочестия. Поступив так, мы исполним Апостольское наставление: не всякому духу веруйте, но искушайте духи, аще отъ Бога суть (1 Ин. 4, 1); и будем безопасны от уклонения от истины. А которые не заботились исполнять это предостережение, те подвергались бедственному отпадению от веры. Сладкоречивые обольстители сначала привлекли их к себе некоторыми благочестивыми чувствами и умствованиями, согласными с св. верою, как бы блестками золота; а потом научили и противным вере мудрованиям, которых они, обманувшись первою благовидностью, не подумали подвергнуть обсуждению, и, приняв таким образом медную ложную монету за золотую, впали в еретические заблуждения. – во-вторых, надобно нам заботливо выяснять, не слышится ли нами ложное толкование Св. Писания, которое, подделываясь под чистое золото верного понимания Божественных словес, покушается видимостью сего драгоценного металла обмануть нас – принять его с смесью меди ложно придаваемого им смысла. Так сатана покушался искусить Самого Христа Спасителя. Так и всех нас искушает он, уже не безуспешно, как Господа нашего. – В третьих, – всячески надобно всматриваться, как бы враг, извращая драгоценные изречения Св. Писания лукавым толкованием, не успел склонить нас сделать им не правое приложение и употребление, обманно прикрывая сие преданием, будто бы от старцев исходящим, как бы незаконно прилагая царскую печать к фальшивой монете. Это успевает он сделать, когда прельщает к неумеренному и непосильному нам труду, к чрезмерным бдениям, беспорядочным молитвам, к несообразному чтенью, и, маня добром, приводит к душевредному концу; или когда советует делать не нужные посещения, чтоб, изгнав из уединилища, лишить блаженного безмолвия; или когда внушает взять на себя попечение о благочестивых беспомощных женщинах, чтоб опутать гибельными заботами; или когда подстрекает желать священного чина, под предлогом назидания многих, отвлекая чрез то от смиренного нашего звания. Все такие внушения, прикрытые покровом милосердия, благочестия и высшего преуспеяния, вводят в обман неопытных. С виду они похожи на монеты истинного Царя; но они отчеканены не настоящими монетчиками духовными, – не православными опытными Отцами, а коварством бесов искованы на вред и пагубу. К ним совершенно приложимо изречение Приточника: суть путие мнящиися прави быти мужу, обаче последняя ихъ зрятъ во дно адово (Притч. 16, 25). – Последнее (4-е) наблюдение опытного монетчика, относящееся к исследованию веса тяжести, в духовном нашем делании будет исполняемо нами, если когда помысл внушает нам что-либо сделать, мы, положив то на весы совести, со всею строгостью будем исследовать, имеет ли оно настоящий вес, – тяжело ли страхом Божиим, все ли в нем есть – по его смыслу и значению, не делает ли его легким показность и новизна, не уменьшило бы потом его веса тщеславие и не расхитила бы людская слава. Взвесив все это и определив свидетельствами Апостолов и Пророков, мы должны потом или принимать то, как согласное с ними, или со всею строгостью отвергать, как им противное и для нас пагубное (Соб. 1. 20. 21).

161. Так непрестанно должно нам осматривать все тайники нашего сердца, и с зоркой наблюдательностью замечать следы входящих, чтоб не прокрался туда же и какой-либо мысленный зверь, или сам лев и дракон, и, тайком напечатлев там пагубные следы свои, не проложил и другим пути для входа в изгибы сердца нашего, при нашем невнимании к помыслам. Возделывая таким образом ежечасно и ежеминутно землю сердца нашего Евангельским оралом т.е. непрестанным памятованием о кресте Господа, мы удобно возможем разорить логовища пагубных зверей, и норы ядовитых змей, – и выгнать их из себя (Соб. 1, 22).

162. Образ совершенного ума (властвующего над своими помыслами) прекрасно представляется в лице Евангельского Сотника. В сказании о нем, нравственная сила, – дающая возможность не всякими приходящими помышлениями увлекаться, но по своему рассуждению добрые принимать, а противные тому без всякого затруднения прогонять, – описана в следующих словах его, если их понимать иносказательно: ибо и я человекъ подвластный, но имея у себя въ подчинении воиновъ, говорю одному: пойди, и идетъ, и другому – приди, и приходитъ, и слуге моему: сделай то, и делаетъ (Мф. 8, 9). Если бы и мы мужественно сражаясь против беспорядочных внутренних движений и страстей, взяли силу подчинять их своей власти и своему рассуждению, воюющие в нашей плоти похоти погашать, беспорядочную толпу помыслов наших держать под игом власти разума, и спасительным знаменем креста Господня прогонять от пределов сердца нашего скопища злейших вражеских сил, то за такие торжества и победы были бы мы возведены в чин сотника в духовном его значении. А таким образом и мы, поднявшись на высоту такого достоинства, будем иметь такую же, как и тот, повелительную власть и силу, при коей не будем уже, какими не хотим, помыслами увлекаемы, но в тех, которыми духовно услаждаемся, получим возможность пребывать и к ним прилепляться, властно повелевая злым наущениям: отойдите, – и отойдут, а добрые помышления приглашая: придите, и придут, рабе же нашей – плоти – что потребно для целомудрия и воздержания, прикажем, и она без всякого прекословия исполнит то, не возбуждая уже противных духу вожделений порочных, но всякую ему изъявляя покорность (Соб. 7, 5).

163. Но как сего достигнуть? Это придет само собою, когда так преискренне соединимся с Богом, что Он будет действовать в нас. В этом удостоверяет Апостол, когда говорит: оружия воинства нашего не плотская, не сильна Богомъ, на разорение твердемъ, помышления низлагающе (2 Кор. 10, 4). Чтобы мы ни предпринимали с целью преодоления помыслов, не будет действенно, пока не станет чрез то действовать Сам Бог по соединении с нами. Тогда же и наши немощные средства станут сильны и всепобедительны, – разорят твердыни вражеские и всякие помышления поразят и изгонят. И исполнится в нас слово пророческое: немощный да глаголетъ: яко могу азъ (силен я), и кроткий да будетъ храбръ (Иоил. 3, 10. 11), – и то, что говорит о себе св. Павел: егда немоществую, тогда силенъ есмь (2 Кор. 12, 10). Ибо тогда сила Божия будет совершаться въ нашей немощи (– 9). Итак всем желанием сердца да устремимся к соединению с Господом, пока и в нас совершится, что испытал блаж. Давид: прильпе душа моя по Тебе: мене же приятъ десница Твоя (Пс. 62, 9), – и каждый из нас вместе с ним начнет петь: мне же прилеплятися Богови благо есть (Пс. 72, 28). Конечно это требует постоянного усилия и труда; но без этого ни в каком деле успеха не бывает. Тем же паче нельзя его ожидать в таком важном деле. Никакая добродетель не достигает совершенства без труда, – и до умирения помыслов никому нельзя достигнуть без крайнего преутруждения сердечного. Сюда прямо относится слово Господа: Царствие Божие съ усилиемъ вземлется, и употребляющие усилие восхищаютъ его (Мф. 11, 12). Чтобы духу нашему придти въ мужа совершенна, въ меру полнаго возраста Христова (Еф. 4, 13), – и стать единъ духъ съ Господомъ (1 Кор. 6, 17), необходимо ему с большим напряжением всегда бодрствовать и с непрерывным рвением потеть над этим. Достигши же сего он может уже с Апостолом торжественно взывать: вся могу о Укрепляющемъ мя (Флп. 4, 13). (Перифраз из Соб. 7, гл. 5. 6).

164. Почему все внимание наше должно быть всегда устремлено на то одно, – чтоб живо возвращать к памятованию о Боге помыслы от их блуждания и круговращения. Как тот, кто хочет верно возвести и вверху свести свод купола, шнуром из центра постоянно обводит кругом постройку, и таким образом дает одинаковое всюду направление округлению ее; кто же без этого посредства покусится совершить такое дело, тот, хотя бы обладал большим искусством, не может соблюсти непогрешительно правильность округлости, и одним взглядом не может определить, на сколько отступил от нее, не прибегая к сказанному указателю правильности: так и дух наш, если, утвердив в себе любительную память Божию, как некий неподвижный центр, не будет потом, из нее исходя, и с нею обходя в каждый момент все свои делания и труды, ею как пробою, определять качество помыслов и начинаний, чтоб одни принимать, а другие отвергать, и ею же, как верным циркулем, давать направление всему делаемому; то никак не построит, как следует, того духовного здания, коего архитектор есть Павел (1 Кор. 3, 10), и не сообщит ему красоты того дома, какой, желая устроить Господу в сердце своем, блаженный Давид взывал: Господи, возлюбихъ благолепие дому Твоего и место селения славы Твоея (Пс. 25, 8), но не смысленно возведет в сердце своем дом некрасивый, Духа Святого недостойный и всегда готовый разрушиться, долженствуя не славу за то получить от чаемого, но не удостоившего зайти в такое жилище посетителя (т.е. Духа Святого), а плачевно быть подавленным под развалинами своего построения (Соб. 24, 6).

165. Чрез помыслы преимущественно действуют на нас темные силы, и конечно нам легче было бы управляться с ними, если бы нас непрестанно и не в малом количестве не окружали эти недоброжелательные нам враги, – но этого нечего ужасаться. Враги сии точно постоянно наветуют нам, но они только посевают и возбуждают злое в нас, а не принуждают к нему. Если бы им дана была власть не внушать только худое, но и насильственно влечь к нему, то какое бы ни захотели они возжечь в сердцах наших греховное желание, ни один человек не смог бы избежать греха по нему. Но видим, что как им дано позволение подстрекать нас, так и нам дарованы и сила отревать такие подстрекания, и свобода соглашаться на них. Чего же бояться? – Впрочем, если кто боится их насилия и нападков, тому мы, с противной стороны, предлагаем Божий покров и Божию помощь, которая могущественнее тех, как говорится: болий есть Иже въ васъ, нежели Иже въ мире (1 Ин. 4, 4), – Коего заступление с несравненно большею силою поборает по нас, нежели с какой восстает против нас вражеская сторона. Ибо Бог не только внушает добрые дела, но и покровительствует им и до конца доводит их; так что иногда без нашей воли и нашего ведома привлекает нас ко спасению. Итак решено, – что никто не может быть прельщен диаволом, кроме того, кто сам восхочет дать ему своей воли согласие. Что Екклезиаст ясно выразил такими словами: яко несть пререкания бывающего творящимъ лукавое вскоре: сего ради уверися сердце сыновъ человеческихъ въ нихъ, еже сотворити лукавое (Еккл. 8, 11). Очевидно посему, что всякий согрешает потому, что когда нападают на него худые помыслы, он не дает им тотчас отпора противоречием. Ибо сказано: противтесь диаволу и бежитъ отъ васъ (Иак. 4, 7). (Собес. 7, 8).

166. У иного может родиться недоумение, как эти злые духи входят в общение с душой, – не чувствительно разговаривают с нею, всевают в нее, что ни захотят, видят ее помышления и движения и пользуются ими к ее вреду. – Но в этом нет ничего дивного. Дух может входить в общение с духом, и сокровенно влиять на него, внушая, что ему желательно. Ибо между ними, как и между людьми, есть некое подобие и сродство по природе. Но чтоб они взаимно друг в друга входили и друг другом овладевали, это совершенно невозможно. Это может быть истиннейше приписываемо только Божеству (Соб. 7, 9. 10).

167. Сказанному пред сим нисколько не противоречит то, что бывает с бесноватыми, когда они, одержимые духами нечистыми, говорят и делают, чего не хотят, и вынуждены бывают произносить слова, которых не понимают. Известно, что не все одинаковым образом подвергаются при этом влиянию духов. Некоторые так бывают ими овладеваемы, что нисколько не сознают, что делают или говорят, а другие сознают и после воспоминают. То и другое бывает от привтечения нечистого духа, – не так однако, чтоб он проникал самую субстанцию души, и, как бы слившись с нею и ею некако облекшись, произносил слова и речи устами страждущего. Никак этого делать они не могут. Это бывает так, что дух нечистый заседая в тех членах, чрез которые душа действует, и налагая на них невыносимую тяготу, страшным омрачением закрывает разуметельные чувства души и пресекает их деятельность (чрез такое подавление органов сей деятельности). Что, как видим, иногда приключается и от вина, также от лихорадки, от чрезмерного холода, и других болезней, привходящих со вне. Чтоб и блаженному Иову не замыслил это же причинить диавол, получивший власть над его плотью, Господь особым повелением запретил ему это, говоря: вотъ я предаю его въ твои руки, только душу его сбереги (Иов. 2, 6), т.е. только не делай его безумным, расстроив седалище души, сделав нашествие на его рассудок и повредив орган разума, посредством которого ему (Иову) необходимо противиться тебе (Соб. 7, 12).

168. Впрочем, хотя дух таким образом некако срастворяется с этим грубым и твердым веществом, т.е. с плотью, – что может быть очень удобно; из этого однако не следует, что он и с душой, которая есть также дух, может соединяться так, чтоб и ее, подобно телу, делать вместилищем своего существа. Это возможно для единой Троицы, Которая всякое разумное существо не объемлет только, но и проникает. Один Бог весь есть везде, и во всем, так что видит и все помышления наши, и все движения внутренние, и все сокровенности душевные. Нетъ твари сокровенной отъ Него; но все обнажено и открыто предъ очами Его (Евр. 4, 13), – И Онъ праведно испытуетъ сердца и утробы (Пс. 7, 10). (Соб. 7, 13).

169. Но как же духи нечистые знают наши мысли? – Они не прямо их в душе читают, а познают из обнаружения их во внешних чувственных признаках, т.е. из наших слов и действий. Но они никак не могут проникнуть в те мысли, которые еще не вышли из внутрь души. Даже и то, приняты ли, и как приняты внушаемые ими самими мысли, узнают они не из самой души, и не по внутреннейшим, в ней вследствие того сокровенно происходящим движениям, а по обнаружениям того во вне души. Так, например, если, всеяв помысл чревоугодия, видят, что монах стал посматривать в окно и на солнце, или осведомляться, который час, то узнают из того, что им воспринято чревоугодливое похотение. И не удивительно, что воздушные силы так узнают сие и подобное сему, когда видим, что и людям умным тоже удается по глазам, лицу и другим внешним признакам узнавать состояние внутреннего человека. Тем конечно вернее могут узнавать это те, которые, как духи, без сомнения гораздо тоньше и проницательнее людей (Соб. 7, 15).

170. Знать надлежит, что не все демоны все страсти возжигают в людях, но о каждой страсти прилежат известные духи; ибо одни из них услаждаются нечистыми и срамными похотями, иные любят богохульство, иные гнев и ярость, иные утешаются печалью, иные – тщеславием и гордостью, – и каждый ту страсть в сердца человеческие всевает, какой сам особенно услаждается; но не все вместе возбуждают свои страсти, а попеременно, смотря по тому, как требует время, место и приемлемость искушаемого (Соб. 7, 17).

171. И то ведать должно, что не все они в одинаковой мере злы и одинаково сильны. На новоначальных и немощных нападать пускаются слабейшие духи, а когда эти побеждены будут, тогда посылаются сильнейшие, – и таким образом постепенно все более и более сильную брань должен бывает выдерживать воин Христов, по мере собственного его преуспеяния и умножения духовных его сил. И никто из Святых никак не мог бы выдержать злость таких и стольких врагов, или устоять против их наветов и свирепой ярости, если бы при нашем ратоборстве не был всегда присущ нам милостивейший заступник и подвигоположник Христос, не уравнивал силы борющихся, не отражал и не обуздывал беспорядочные набеги врагов, и не творилъ со искушениемъ и избытия, яко возмощи намъ понести (1 Кор. 10, 13). (Соб. 7, 20).

172. Что бесы не имеют власти вредить всякому человеку, это яснейшим образом доказывает пример блаженного Иова, которого враг не смел искушать больше, нежели сколько попущено ему было волею Божией, – свидетельствует об этом также и исповедание злых духов, внесенное в Евангельские сказания: если выгонишь насъ, то пошли насъ въ стадо свиней (Мф. 8, 31). Тем более надобно верить, что они не могут по своему произволу войти ни в какого человека, созданного по образу Божию, когда без дозволения Божия не имели они власти войти даже в нечистых и бессловесных животных. Да если бы дана им была власть искушать и озлоблять всякого человека по своему произволу, то никто, не говорю, из юных иноков, но и из мужей совершенных не мог бы ужиться в пустыне, будучи окружен таким полчищем и таких злых врагов (Соб. 7, 22).

173. Известно также, что нечистые духи не иначе проникают в тела одержимых ими, как завладев наперед их умами и помышлениями. Обнажив их наперед от страха Божия, Божией памяти и духовного поучения, они потом смело нападают на них, как на обезоруженных и лишенных Божией помощи и Божия ограждения, и потому удобно побеждаемых, и наконец устрояют себе в них жилище, как в предоставленном им владении. – Впрочем и то верно, что тягчае этих и чрезмернее бывают ими мучимы те, которые, не будучи одержимы ими телесно, пагубнейше бывают обладаемы ими в душе, – и именно те, которые опутались их страстями и похотями; ибо, по слову Апостола, кто кемъ побежденъ, тотъ тому и рабъ (2 Пет. 2, 19), (Соб. 7, 24, 25).

174. Св. Писание свидетельствует, что при каждом из нас не отлучно присущи два Ангела, – добрый и злой. О добрых Спаситель говорит: блюдите, да не презрите единаго отъ малыхъ сихъ: глаголю бо вамъ, яко ангели ихъ на небесехъ выну видятъ лице Отца Моего небеснаго (Мф. 18, 10), – и блаж. Давид: ополчится Ангелъ Господень окрестъ боящихся его и избавитъ ихъ (Пс. 33, 8); свидетельствует о них и то, что в книге Деяний говорится о Петре: Ангелъ его есть (12, 15). Об обоих Ангелах пространно говорится в книге: Пастырь. – Если рассудим и о том, кто испрашивал себе доступа к блаж. Иову, то ясно уразумеем, что это был тот, кто всегда ему наветовал, но никогда не мог склонить его к греху, почему и просил у Господа власти над ним, – исповедуя, что дотоле был побеждаем не добродетелью его, а заступлением Господа, всегда ограждавшим его Своим покровом. И об Иуде говорится также: и диаволъ да станетъ одесную его (Пс. 108, 6). (Соб. 8, 17).

7.
Борьба со всякого рода скорбями от бед и напастей (Соб. 6-е)

175. В Палестине, в пустынях между Иерусалимом и Мертвым морем, внезапно напали на иноков варвары, – и очень многих избили. Как Бог попустил совершиться над Своими рабами такому злодейству? – Этот вопрос обыкновенно возмущает души тех, которые имея мало веры и ведения, думают, что добродетели и подвиги Святых вознаграждаются в краткое продолжение сей жизни – временной. Мы же, которые не въ животе семъ точию уповающе есмы во Христа, чтоб по Апостолу, не быть окаяннейшими всехъ человекъ (1 Кор. 15, 19), не должны быть вводимы в заблуждение такими мнениями; чтоб, по неведению верного определения истины относительно таких событий, приходя в ужас и смятение от искушений, которым и себя увидим преданными, не подвигнуться нам ногами своими с пути правды (Пс. 72, 2), – или, что и сказать страшно, не приписать Богу неправосудия и непопечения о делах человеческих, за то, что яко бы, Он людей Святых и праведно живущих не избавляет от искушения, и добрым – добром, а злым – злом не воздает в настоящей жизни, – и за то не заслужить осуждения с теми, которым угрожает Пророк Софония от лица Господа, говоря: отмщу на глаголющие въ сердцахъ своихъ: не имать блага сотворити Господь, ниже имать озлобити (Соф. 1, 12), или не подвергнуться одинаковой участи с теми, которые такими жалобами изрекают хулу на Бога: всякъ творяй зло, добръ предъ Господемъ, и въ нихъ самъ благоволи; и где есть Богъ правды (Мал. 2, 17)? Присовокупляя к сему и то богохуление, которое у Пророка описывается после того: суетенъ работаяй Богу, и что более, яко сохранихомъ хранения Его, и яко ходихомъ молитвенницы предъ лицомъ Господа Вседержителя? И ныне мы блажимъ чуждихъ, и созидаются вси творящии беззаконная: сопротивишася Богу и спасошася (Мал. 3, 14. 15). – Посему, чтоб нам избежать неведения, которое есть корень и причина этого непотребнейшего заблуждения, надобно нам наперед определительно узнать, что есть воистину добро, и что зло. Содержа же потом не ложное о сем мнение толпы, а истинное определение Писаний, мы никак уже не прельстимся заблуждением людей неверующих [1, 2].

176. Все сущее и бывающее в мире, трояко есть, именно, – добро, зло и среднее. Итак нам надо узнать, что собственно есть добро, что зло, и что среднее, чтоб наша вера, будучи ограждена верным ведением, во всех искушениях пребыла непоколебимою. В делах человеческих ничего не должно почитать существенным добром, кроме одной душевной добродетели, которая, искреннею верою приводя нас к Богу, понуждает непрестанно прилепляться к сему неизменному добру. И напротив, ничего не должно почитать злом, кроме одного греха, который, отделяя нас от благого Бога, связывает с злым диаволом. Среднее есть то, что может быть относимо к той или другой стороне, судя по качеству и расположению пользующегося тем, как-то: богатство, власть, почесть, телесная сила, здоровье, красота, самая жизнь или смерть, бедность, немощность плоти, напраслины и прочее сему подобное, что по качеству и расположению пользующегося тем может служить или к добру или ко злу. Ибо и богатство часто может служить к добру, по Апостолу, который богатымъ въ нынешнемъ веке заповедуетъ богатитися въ добрыхъ делехъ, благоподатливымъ быти, общительнымъ сокровиществующе себе основание добро въ будущее, да примутъ вечную жизнь (1 Тим. 6, 17-19): но опять оно же обращается во зло, когда собирают его, чтоб только копить и зарывать в землю, как делают скупые, или расточать на роскошь и утехи, а не в пользу нуждающихся. Также, что власть и почесть, телесная сила и здоровье суть средние, и для той и для другой стороны пригожие, тем уже легко доказывается, что многие из Святых в Ветхом Завете, обладая всем этим, и Богу были очень благоугодны, как напротив те, которые худо пользовались сими благами, обращая их на служение своим наклонностям не добрым, не несправедливо были или наказываемы или предаваемы смерти, как часто сказывают о сем книги Царств. Так и о прочих средних вещах разумей, что они не суть настоящее добро, которое состоит в одних добродетелях, а суть нечто среднее; потому что как для праведных, на праведные и нужные дела их употребляющих, они полезны и благотворны, – яко дающие им возможность плоды добры сокровиществовать для вечной жизни, – так для тех, которые худо ими пользуются, не полезны и пагубны, доводят их только до греха и смерти [3].

177. Твердо содержа в мысли такое различие вещей и дел, и зная, что нет настоящего добра, кроме одной добродетели, происходящей из страха Божия и любви к Богу, и что нет настоящего зла, кроме одного греха и отделения от Бога, расследуем теперь со всем вниманием, было ли когда-нибудь, чтоб Бог, или Сам Собою или чрез другого кого причинил кому-либо из Святых Своих такое зло? Этого ты без сомнения нигде не найдешь. Ибо никогда не бывало, чтоб другой мог ввергнуть кого-либо в грех, когда он не хочет этого зла и противится ему; и если случалось, что ввергал, то одного того, кто сам в себе зачинал сей грех, по нетрезвости сердца и развращенной воле. Так, когда диавол хотел ввергнуть в это зло – в грех праведного Иова, то, употребив против него все козни злобы своей, – лишив его всего богатства, поразив смертью детей, и самого его с головы до ног покрыв ранами, причинявшими нестерпимую боль, – ни как не мог запятнать его грехом; потому что во всехъ сихъ приключшихся Иов пребыл непоколебим и не даде безумия Богу (Иов. 1, 22), – не склонился на богохуление [4].

178. Но как же и Сам Бог о Себе говорит: Азъ есмь... творяй миръ и зиждяй злая (Ис. 45, 7), – и Пророк о Нем свидетельствует: или будетъ зло во граде, еже Господь не сотвори (Ам. 3, 6)? – Св. Писание словом зло иногда означает прискорбные случайности не потому, чтоб они в существе своем были зло, но потому что чувствуются как зло теми, которым на пользу посылаются. Ибо Слово Божие, говоря с людьми, по необходимости говорит человеческими словами и с человеческими чувствами. Так сечение и прижигание спасительное, которые врач благодетельно делает страждущим опасными вередами, почитаются злом от тех, кому приходится выдерживать их; также коню шпоры и погрешающему исправление – не сладость; и все дисциплинарные строгости тем, кои проходят курс образования, кажутся горькими, как говорит Апостол: всякое наказание въ настоящее время не мнится радость быти, но печаль: последи же плодъ миренъ наученнымъ темъ воздаетъ правды, – и еще: егоже любитъ Господь, наказуетъ: биетъ же всякаго сына, егоже приемлетъ. Который бо есть сынъ, егоже не наказуетъ отецъ (Евр. 12, 6. 7. 11)? – Таким образом слово зло полагается иногда в значении прискорбных случайностей, как в след. изречении: и раскаяся Богъ о зле, еже глаголаше сотворити имъ, и не сотвори (Иона. 3, 10). И еще: яко милостивъ Ты еси Господи, щедръ, долготерпеливъ и многомилостивъ и каяйся о злобахъ человеческихъ (Иона. 4, 2), т.е. о прискорбных лишениях и бедствиях, которые вынужден бывает, наводить на нас за грехи наши. Об них другой Пророк, зная, как они полезны для некоторых, не из враждебного к ним чувства, но по желанию им спасения, так молится: приложи имъ зла Господи, приложи зла славнымъ земли (Ис. 26, 15). И Сам Господь говорит: се Азъ наведу на тя злая (Иер. 11, 11), т.е. скорби и разорения, которыми будучи в настоящее время спасительно наказан, вынужден будешь наконец обратиться и поспешить ко Мне, Которого в дни счастья своего забывал. Почему мы не можем признать их существенным злом, когда они многим служат во благо и ведут их к восприятию вечных радостей. Итак, – возвратимся к предложенному вопросу, – все считающееся обычно злом, причиняемое нам врагами, или другим каким образом нас поражающее, не должно быть почитаемо нами злом, но нечим средним. И тогда оно не будет уже таково, каким почитает его нанесший его в яростном духе, а таково, каким восчувствует его претерпевающий его. Почему, когда Святому мужу будет причинена смерть, не должно думать, что ему причинено зло, а нечто среднее; потому что, тогда как для грешника она есть зло, для праведника бывает успокоением и освобождением от зол. Смерть бо мужу праведному покой, егоже путь сокровенъ есть (Иов. 3, 23). Муж праведный от такой смерти не претерпевает никакого ущерба, – так как ничего нового – небывалого не случилось с ним, – но что имело случиться с ним по естественной необходимости, то принял он по злобе врага, не без пользы для вечной жизни, и долг смерти человеческой, который надлежало ему отдать по неизбежному закону настоящего нашего существования, уплатил с богатым плодом страдания в залог великого за него воздаяния [6].

179. Это однако же не обезвиняет злодеев. Нечестивый беззаконник не останется без наказания оттого, что злодеянием своим не мог причинить существенного вреда праведнику. Ибо терпение – добродетель праведника, и не нанесшему смерть или страдания, а терпеливо перенесшему их заслуживает награду. Почему как тот заслуженно понесет наказание за зверскую жестокость, так этот не смотря на то не потерпел никакого существенного зла; потому что мужеством духа своего терпеливо перенесши искушения и страдания, он все, нанесенное ему со злым намерением, обратил себе во благо, в преумножение блаженства своего в будущей жизни [8].

180. Так терпение Иова не диаволу, сделавшему его более славным своими искушениями, стяжало доброе воздаяние, а ему самому, мужественно их перенесшему; и Иуде не даровано будет освобождение от вечных мук, ради того, что предательство его послужило ко спасению рода человеческого. Ибо не на последствие дела надо смотреть, а на расположение делающего. Почему нам должно неизменным сохранять твердое убеждение в том, что никому от другого не может быть нанесено зло, если только кто сам не привлечет его к себе слабостью своего сердца и малодушием, когда и блаженный Апостол в одном стихе такое же утверждает положение: вемы, яко любящимъ Бога вся споспешествуютъ во благое (Рим. 8. 28). Ибо говоря: вся поспешествуютъ во благое, Он обнял этим все вместе, не только такое, что считается счастьем, но и такое, что почитается несчастьем; как в другом месте о себе говорит тот же Апостол, что Он прошел чрез то и другое: оружии правды десными и шуими, – т.е. славою и бесчестиемъ, гаждениемъ и благохвалениемъ: яко лестцы и истинни: яко скорбяще присно же радующеся: яко нищи, а многи богатяще, – и проч. (2 Кор. 6, 7-10). Итак все, – как-то, что почитается счастьем и что Апостол относит к десной стороне, означая то словами: слава и благохваление, так и то, что почитается несчастьем и что выразил Он словами: бесчестие и гаждение, относя то к левой стороне, – соделывается у мужа совершенного оружиемъ правды: если он нанесенное ему (прискорбное) великодушно переносит, сражаясь этим самым, т.е. как оружием пользуясь тем самым, чем на него нападают, и им, как луком, мечем и крепчайшим щитом будучи вооружен против тех, кои ему то наносят, в совершенстве проявляет свое терпение и мужество, восхищая славнейшее торжество своей непоколебимости теми самыми вражескими стрелами, которые поражают его на смерть; и если таким образом ни счастьем не возносясь, ни в несчастье не падая духом, но шествуя прямою дорогою и царским путем, не будет он с такого мирного устроения сердца, ни нахождением радости сдвигаем как бы на десно, ни опять нападением несчастья и приливом печали сталкиваем как бы на шуе. – Миръ многъ любящимъ законъ Твой, Господи, и несть имъ соблазна, свидетельствует св. Давид (Пс. 118, 165); о тех же, которые при каждых находящих случайностях изменяются, соответственно их свойствам и различиям, так говорится: безумный, яко луна, изменяется (Сир. 27, 11). Также, о совершенных и премудрых говорится: любящимъ Бога вся поспешествуютъ во благое; а о слабых и неразумных возглашается: вся противна суть мужеви безумну (Притч. 14, 7), потому что он ни счастьем не пользуется во благо себе, ни несчастьем не исправляется. Такая же нравственная сила требуется для того, чтоб мужественно переносить прискорбности, какая для того, чтоб сохранять должную меру в радостях; и то несомненно, что кого выбивает из своей колеи одна из сих случайностей, тот не силен ни против какой из них. Впрочем счастье более вредит человеку, чем несчастье. Ибо последнее иногда против воли сдерживает и смиряет, и приводя в спасительное сокрушение, или менее грешить располагает, или понуждает совсем исправиться; а первое, надмевая душу пагубными хотя приятными лестями, в страшном разорении повергает в прах тех, кои по причине успехов счастья считают себя безопасными [9].

181. Такие совершенные мужи в Св. Писании иносказательно называются обоедесноручными, каким был, как в книге Судей пишется, Аод, который обеими руками пользовался, как десными (– 3, 15). Духовно таким совершенством и мы можем обладать, если и счастье, почитаемое деснымъ и несчастье, называемое шуиимъ, добрым и правым употреблением будем обращать к правой стороне, чтоб все, чтобы ни случилось с нами, было для нас, по Апостолу, оружиемъ правды. Во внутреннем нашем человеке мы усматриваем две стороны и, так сказать, две руки. И ни один из Святых не может не иметь, как той, которую мы называем правою, так и той, какую мы называем шуею; но совершенство его добродетели познается из того, что он ту и другую обращает в десницу, добре пользуясь ими. Чтоб яснее можно было уразуметь, о чем у нас речь, говорю: имеет муж Святой десную, когда являет духовные успехи, – когда, горя духом, господствует над всеми своими пожеланиями и похотениями, когда будучи свободен от всякого диавольского нападения, без всякого труда и неудобства отревает и отсекает плотские страсти, когда вознесшись от земли горе, на все настоящее и земное смотрит, как на неустойчивый дым и тень пустую, и презирает то, как имеющее тотчас прейти, когда в восхищении ума, не только пламенно желает будущего, но и яснейше видит его, когда действеннейше питается духовными созерцаниями, когда ясно усматривает, как в отверстую для него дверь, небесные таинства, когда чисто и пламенно воссылает молитвы к Господу, когда разгоревшись огнем духа, всем устремлением души так преселяется к невидимому и вечному, что думает, – что он уже не находится во плоти; имеет он также и шуюю, – когда объемлется бурями искушений, когда к плотским вожделениям воспламеняется приливами похотных возбуждений, когда к неистовому гневу поджигается огнем раздражительных смущений, когда самовозношением подстрекается к гордости или тщеславию, когда угнетается печалию, смерть содевающею (2 Кор. 7, 10), когда расстраивается в конец нападками злокозненного уныния, и когда, по уходе всего духовного жара, цепенеет от охлаждения и некоей безотчетной тоски, так что не только добрые, внутренний жар возгревающие, помышления отходят от него, но и псалом, и молитва, и чтение, и келейное уединение вместе с тем становятся для него ужасно скучными, и все орудия добродетелей встречаются с нестерпимым некоторым отвращением и нехотением, – чем всем, когда поражаем бывает монах, да ведает, что его теснит шуяя сторона.

Итак, кто ни по поводу того, что, как мы сказали, принадлежит к десной стороне, не будет надмен привходящим тщеславием, ни против того, что принадлежит шуей части, мужественно ратоборствуя, не впадет в отчаяние; тот тою и другою рукой будет пользоваться, как правою, и в том и другом действовании оказавшись победителем, получит пальму победы, как с шуего, так и с десного своего состояния. Таковую пальму, как читаем, заслужил блаженный Иов, который за действование десного венчался венцем, когда, будучи богатым и знатным отцом семи сынов, каждодневно приносил Господу жертвы за очищение их, желая сделать их не столько себе, сколько Богу благоугодными и родственными, когда дверь его была отверста для всякого приходящего, когда был он ногою хромых и оком слепых, когда овчинами с овец его были согреваемы рамена немощных, когда был он отцом сирот и мужем вдовиц, когда даже в сердце своем не радовался о погибели врага своего. Тот же опять Иов, действуя шуею, с неподражаемо высоким мужеством торжествовал над бедствиями, когда, в одно мгновение лишившись семи сынов, не как отец убивался жестоким горем, но как раб Божий упокоевался в воле Творца своего, когда из богатого сделавшись беднейшим, из избыточного нагим, из здравого прокаженным, из знатного и славного уничиженным и презренным, сохранил мужество духа не поврежденным, когда наконец, лишившись всего своего достояния и всех имуществ, сделался обитателем гноища, и как бы некий тела своего истязатель – жесточайший, чрепицею оскребал сочившийся гной и погружал персты вглубь ран, покрывавших все части тела его, извлекал оттуда червей. При всем этом он ни в малейшее не впал похуление Бога, и ни в чем не пороптал на Творца своего; даже что? – нимало не устрашась такого бремени наичувствительнейших искушений, он самую одежду, покрывавшую тело его, которая одна могла быть сохранена от диавольского расхищения, потому что была на нем разодрав и отбросив от себя, приложил еще и произвольную наготу к той, которою поразил его этот лютейший грабитель. Также и волоса главы своей, которые одни оставались еще не прикосновенными из прежних знаков славы, обрезав бросил своему терзателю и, отсекая таким образом то, что оставил ему свирепствующий враг, таким небесным гласом изъявил радость о торжестве своем над ним: аще благая прияхомъ отъ руки Господни, злыхъ ли не стерпимъ? нагъ изыдохъ отъ чрева матере моея, нагъ и отъиду тамо: Господь даде, Господь отъятъ, яко Господеви изволися, тако и бысть: буди имя Господне благословенно (Иов. 2, 10; 1, 21). – Обоедесноручным по праву назову я и Иосифа, который в счастье был любезен отцу, почтителен к братиям, благоугоден Богу, – в злосчастье целомудр, верен господину своему, в заключении темничном наикротчайш, об обидах не памятозлобив, врагам благотворителен, к завистливым, и почти убийцам своим, братиям не только нежно благорасположен, но и богатно щедродателен. Сии и сим подобные праведно называются обоедесноручными; так как они тою и другою рукой пользуются, как десницею и, проходя сквозь исчисленные Апостолом искушения, подобно Ему могут говорить: оружии правды, десными и шуими, славою и бесчестиемъ, гаждениемъ и благохвалениемъ и проч. – Будем и мы обоедесноручны, когда и нас не будут изменять ни обилие, ни скудость временных благ, и ни то не будет увлекать к удовольствиям пагубной распущенности, ни это ввергать в отчаяние и ропотливость, но когда в том и другом случае равно воздавая благодарение Богу, равный извлекать будем плод и из счастья и из несчастья; когда будем такими, каким был истинный обоедесноручник, Учитель языков, засвидетельствовавший о себе: азъ навыкохъ, въ нихже есмь, доволенъ быти. Вемъ и смирятися, вемъ и избыточествовати: во всемъ и во всехъ навыкохъ, и насыщатися и алкати, и избыточествовати и лишатися. Вся могу о укрепляющемъ мя (Флп. 4, 11-13) [10].

182. Искушение, как мы сказали, бывает двоякое, – т.е. чрез счастье и несчастье; причина же, по коей искушаются люди, трояка: по большей части это бывает для испытания, иногда для исправления, а нередко и для наказания за грехи.

Так для испытания, как читаем, перенесли, подобно Иову, бесчисленные скорби блаженный Авраам и многие Святые; для него же и народ Иудейский подвергаем был искушениям в пустыни, как во Второзаконии говорится Моисеем: и да помянеши весь путь, имже проведе тебе Господь Богъ твой, сие четыредесятое лето въ пустыни, да искуситъ тя, и озлобитъ тя, и уразумеются, яже въ сердце твоемъ, аще сохраниши заповеди Его, или ни (Втор. 8, 2), – и как напоминается о сем же в Псалме: искусихъ тя на воде пререкания (Пс. 80. 8). А что Иов для этого именно подвергся всему, что перенес, о сем прямо свидетельствует Сам Бог, говоря: мниши ли Мя инако тебе сотворивша, разве да явишися правъ (Иов. 40, 3)?

Для исправления же это бывает, когда Господь, смиряя Своих праведных за малые какие-нибудь и легкие грехи, или за превозношение своею праведностью, предает их разным искушениям, чтоб в настоящее время очистив их от всякой скверны помыслов, и выжегши всякую, какую видит укрывшуюся во внутреннем их, нечистоту (Ис. 1, 25), представить будущему испытанию подобными золоту чистому, не позволяя остаться в них ничему, что, после сего испытав огнем суда, нашел бы необходимым очистить наказательным жжением. В этом смысле сказано: многи скорби праведнымъ (Пс. 33, 20); также: сыне, не пренемогай наказаниемъ Господнимъ, ниже ослабевай отъ Него обличаемъ. Егоже бо любитъ Господь наказуетъ: биетъ же всякаго сына, егоже приемлетъ. Аще наказание терпите, якоже сыновомъ обретается вамъ Богъ: который бо есть сынъ, егоже не наказуетъ Отецъ? Аще же безъ наказания есте, емуже причастницы быша вси, убо прелюбодейчищи есте, а не сынове (Евр. 12, 5-9); и в Апокалипсисе: Азъ ихже аще люблю обличаю и наказую (– 3, 19). К таковым под образом Иерусалима от лица Божия Пророком Иеремией еще такая обращается речь: сотворю скончание во всехъ языцехъ (покончу их), въ няже расспяхъ тя: тебе же не сотворю въ скончание, но накажу тя въ суде, (Иер. 30, 11). О каковом спасительном исправлении молит св. Давид, говоря: искуси мя Господи и испытай мя, разжзи утробы моя и сердце мое (Пс. 25, 2). Также и Пророк Иеремия, разумея спасительность такого искушения, взывает: накажи насъ Господи, обаче въ суде, а не въ ярости (– 10, 24). Равно и Исаия: благословлю тя Господи, яко разгневался еси на мя, и отвратилъ еси ярость Твою, и помиловалъ мя еси (– 12, 1).

Посылаются удары искушений и по грехам. Так Господь угрожает послать такие удары народу Израильскому, говоря: зубы зверей послю на тя, съ яростию пресмыкающихся по земли (Втор. 32, 24); и в Псалмах о них говорится: многи раны грешному (– 31, 10); также и в Евангелии: се здравъ былъ еси: Къ тому не согрешай, да не горше ти что будетъ (Ин. 5, 14).

Есть еще и четвертая причина, по которой иным посылаются некоторые страдания, как знаем из Писания, – именно, – да явятся чрез то слава и дела Божии. Так в Евангелии говорится о слепорожденном: ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на немъ (Ин. 9, 3), – и о болезни Лазаря: сия болезнь не къ смерти, но о славе Божией, да прославится Сынъ Божий ея ради (Ин. 11, 4).

Есть и другие роды отмщений Божиих, которыми поражаются некоторые, превзошедшие самую высшую степень зла, и на которые были осуждены, как читаем, Дафан, Авирон и Корей, и наипаче те, о которых говорит Апостол: сего ради предаде ихъ Богъ въ неискусенъ умъ творити неподобная (Рим. 1, 26, 28), – что надобно почитать более всех других наказаний тяжким. Об них-то говорит Псалмопевец въ трудехъ человеческихъ не суть, и съ человеки не примутъ мукъ (Пс. 72, 5); ибо не заслуживают быть спасенными посещением Господним и получить уврачевание посредством временных наказаний, как въ нечаяние вложшиеся и предавшие себя студадеянию въ делание всякия нечистоты (Еф. 4, 19), – и по причине ожесточения сердца своего от долговременного пребывания в непрестанном грешении превышающие все меры очищения и отмщения в весьма короткий срок жизни в веке сем. Таковых Божеское Слово укоряет и чрез Пророка Амоса: разорихъ вы, яко разори Богъ Содому и Гоморру; и бысте, яко главия исторжена изъ огня, и ниже тако обратистеся ко Мне, глаголетъ Господь (Ам. 4, 11), и чрез Пророка Иеремию: убихъ, погубихъ людей Моихъ, и не обратишася отъ стезь своихъ (Иер. 15, 7), – и в другом месте: билъ еси ихъ и не поболеша, сокрушилъ еси ихъ, и не восхотеша прияти наказания; ожесточиши лица свои, паче камене, и не хотеша обратитися (– 5, 3). Так наконец Господь, как искуснейший Врач, истощив все спасительные врачества, и видя, что не остается уже ни одного спасительного средства, которое можно было бы приложить к ранам их, некоторым образом как бы препобеждается великостью неправд их и вынужден быв отступить от милостивого своего их наказания, возглашает им, говоря: отъимется рвение Мое отъ тебе и почию, и ктому не попекуся (Иез. 16, 42). О других же, которых сердце не ожесточилось еще частостью грешения, которые не заслужили еще такого жесточайшего и истребительного казнения, но способны принять вразумительное наказание во спасение, говорится: накажу я въ слухъ оскорбения ихъ (вразумлю, дав услышать об угрожающей их скорби) (Ос. 7, 12) [11].

183. Как приобрести и сохранить терпение и благодушие? – Истинного терпения и благодушие ни приобрести ни сохранить нельзя без сердечного смирения. Когда терпение будет исходить из этого источника, тогда для избежания скорби от неприятностей не нужно будет ни запираться в келлии, ни укрываться в пустыни. Утверждаясь в глубине души на добродетели смирения, своей родительницы и охранительницы, оно не имеет уже нужды во внешних пособиях. Почему, если по причине какой-либо напраслины мы растревоживаемся, то явно, что в нас не прочно утверждены основы смирения, и здание наше внутреннее при набеге даже маленькой бурьки, подвергается разрушительному потрясению. Не тогда терпение похвально и достойно удивления, когда внутреннее спокойствие хранится, не будучи потрясаемо никакими стрелами врагов; но тогда величественно оно и славно, когда пребывает непоколебимым, во время устремления на него бури искушений. И оно чем, по-видимому, сокрушается и потрясается, тем более укрепляется; и тем более изощряется, что по-видимому притупляет его. Ибо никому не неведомо, что терпение получило свое имя от перенесения прискорбностей, и потому никто не может быть провозглашаем терпеливым, кроме того, кто все, причиняемое ему, переносит без тревоги. И за это именно не незаслуженно так похваляется он Соломоном: лучше мужъ долготерпеливъ, паче крепкаго, удерживаяй же гневъ, паче вземлющаго градъ (Притч. 16, 32). Еще: долготерпеливъ мужъ многъ въ разуме, малодушный же крепко безуменъ (Притч. 14, 29). Итак, когда кто потерпев напраслину, возгорается огнем гнева, то нанесенное ему оскорбление должно почитать не причиною такого греха его, но лишь поводом к обнаружению сокрытой в нем болести (гневной), по смыслу притчи Спасителя о двух домах, – одном, построенном на камне, и другом, построенном на песке, на которые оба с одинаковою силою напали устремления вод и бури ветренные, с неодинаковыми однако последствиями; ибо при сем тот дом, который построен на твердом камне, никакого совсем вреда не потерпел от такого сильного напора, а который был построен на подвижном песке, тотчас разрушился, – и разрушился очевидно не потому, что подвергся удару волн, наводнением на него устремленных, но потому что был по неразумию построен на песке. Так и Святой человек не тем разнится от грешника, что не столь же сильным, как он, искушением искушается, но тем, что он не бывает побеждаем и великими искушениями, а тот падает и под малыми. И не было бы, как мы сказали, похвально мужество какого-либо праведника, если бы он являлся победителем не будучи искушаем: да и места не могла бы иметь победа, если бы не было вражеского нападения. Ибо блаженъ мужъ, иже претерпитъ искушение зане искусенъ бывъ, прииметъ венецъ жизни, егоже обеща Богъ любящимъ Его (Иак. 1, 12). И по Апостолу Павлу сила Божия, не в покое и утехах, а въ немощи совершается (2 Кор. 12, 9). Ибо так говорил Господь Иеремии: се положихъ тя днесь аки градъ твердъ, и въ столпъ железный, и аки стену медяну, крепку, всемъ царемъ Иудинымъ, и княземъ его, и священникомъ его, и людемъ земли, и ратовати будутъ на тя, и не премогутъ, понеже съ тобою Азъ есмь (Иер. 1, 18. 19). [Соб. 18. 13].

184. Такого терпения я хочу представить вам два по крайней мере примера, – из коих один показала одна благочестивая женщина, которая, желая усовершиться в добродетели терпения, не только не бегала искушений, но еще искала, чтоб ее огорчали, и сколь ни часто была оскорбляема, не падала от искушений. Женщина эта жила в Александрии, происходила от знатного рода, и в доме, оставленном ей родителями, благочестно работала Богу. Однажды пришедши к блаженной памяти Архиепископу Афанасию, она просила дать ей на содержание и упокоение какую-либо вдову из призираемых на церковном иждивении. Дай мне, говорила она, одну из сестер, которую бы я успокоила. Первосвятитель, похвалив такое доброе намерение женщины и ее усердие к делу милосердия, приказал выбрать из всех такую вдовицу, которая бы превосходила всех честностью нравов, степенностью и обходительностью, чтоб желание являть такую щедрость не было подавлено худостью имевшей пользоваться ею, и чтоб имеющая являть ее, быв оскорблена злонравием сей последней, не потерпела вреда в вере. Итак приняв такую избранницу, она привела ее в дом, и стала ей услуживать во всем. Но видя ее скромность и тихость, и получая от нее каждую минуту почет в благодарность за дело своего человеколюбия, она чрез несколько дней опять пришла к помянутому Первосвятителю и сказала: я просила, чтоб ты приказал дать мне такую, которую бы я упокоивала, и которой служила бы с полным послушанием. Он сначала не понял, чего ради такая речь и чего желает эта женщина, и подумав, что ее прошение по беспечности смотрителя за вдовицами было пренебрежено, не без душевного смущения спросил о причинах такого промедления. Ему сказали, что к ней отправлена честнейшая паче всех других вдовица. Тогда он, догадавшись, чего искала та мудрая жена, велел дать ей вдовицу непотребнейшую из всех, которая всех превосходила бы гневливостью, сварливостью, буйством, болтливостью и суетностью. Когда нашли и дали ей такую, она, взявши ее в свой дом, с таким же или еще с большим усердием стала служить и этой, как служила первой; в благодарность же за такие услуги получала от нее только то, что та оскорбляла ее недостойною бранью, злословием, поношением и, укоряя ее, с язвительным ругательством роптала, что она выпросила ее у Архиепископа не на успокоение, а на мучение, и перевела более от жизни покойной к тяжелой, чем от тяжелой к покойной. Такие оскорбления продерзая эта женщина простирала иногда до того, что не удерживала даже и рук, а та – госпожа усугубляла за это смиренные ей услужения, научаясь побеждать ее разъярение не сопротивлением, но более смиренным себя ей подчинением, и укрощать ее неистовство человеколюбивою кротостью. Такими опытами утвердившись вполне в терпении и достигши совершенства в сей желаемой добродетели, она отправилась к помянутому Святителю поблагодарить его и за мудрый Его выбор и за собственное благодетельное обучение, за то, что он наконец совершенно согласно ее желанию назначил ей такую достойнейшую учительницу, непрестанными оскорблениями которой укрепляясь каждодневно в терпении, она достигла самого верха сей добродетели. Наконец ты дал мне, Владыко, для успокоения такую, какую именно я желала иметь; а та первая своим почтительным ко мне отношением скорее меня упокоевала и утешала, чем я ее. – Этого достаточно сказать о женском поле, чтоб воспоминанием о таком деле не только назидать, но и пристыжать себя; так как мы, если не запрячемся в келлии, то терпения сохранить не можем [Соб. 18. 14].

185. Теперь представим другой пример терпения Аввы Пафнутия, жившего в совершенном уединении в знаменитой Скитской пустыне, в которой он теперь пресвитерствует. Он еще будучи юным иноком просиял такой благодатною святостью, что сами великие мужи того времени дивились его преуспеянию, и, не смотря на то, что он моложе всех, сравняли его со старцами, и положили иметь его в сем сонме. Когда это огласилось, то зависть, возбудившая некогда против Иосифа души братьев его, разожгла и против него ядовитым огнем своим одного из числа скитских братий, который злоумыслил обезобразить красоту его каким-либо пятном бесславия. Для сего, выждав время, когда Пафнутий отправился в воскресный день в Церковь, вошел воровски в его келлию и, спрятав между плетеницами, какие там обыкновенно плетут из пальмовых ветвей, свою книгу, пришел и себе в Церковь, довольный своею хитростью; а по окончании воскресной службы пред всеми братиями принес св. Исидору, бывшему тогда пресвитером, жалобу, что у него из келлии украдена книга. Эта жалоба так смутила всех, и особенно пресвитера, что не знали, что подумать, и что предпринять, быв поражены таким новым и неслыханным там преступлением. Тогда донесший о сем обвинитель потребовал, чтоб удержав всех братий в Церкви, избранных из них нескольких послать обыскать все келлии. Когда три, назначенные для сего пресвитером, старца, осмотревши все другие келлии, пришли в келлию Пафнутия, то нашли в ней скрытую между пальмовыми плетеницами книгу, как спрятал ее там наветник, и взяв ее, принесли тотчас в Церковь и положили пред всеми. Пафнутий, хотя по чистой совести уверен был в своей непричастности никакому в сем греху; но как бы виновный в воровстве, предал себя суду старцев, изъявляя готовность понести, что будет присуждено в удовлетворение и прося дать место его покаянию. Он ничего не говорил в свое оправдание, по стыдливой скромности опасаясь, как бы, стараясь словами смыть пятно воровства, не подпасть сверх того еще осуждению и во лжи, когда никто не подозревал ничего другого, кроме того, что найдено. По окончании разбирательства и составлении о нем определения, вышел он из Церкви, не упадши духом, а вверяя себя суду Самого Бога, и начал нести покаяние, усугубив молитвы с обильными слезами, утроив пост, и в крайнем смирении духа простираясь пред лицом людей. Когда в продолжение почти двух недель подвергал он себя таким образом всякому сокрушению плоти и духа, и потом в день субботний или воскресный рано утром пришел к Церкви не для того, чтоб принять Святое Причастие, а для того, чтоб простершись у дверей ее смиренно просить себе прощения; -тогда Бог, свидетель и ведец всего сокровенного, не терпя, чтоб он долее и сам себя сокрушал и был бесславим другими, диавола наставил опубликовать то, что тот изобретатель зла, вещи своей вор бесчестный, славы чужой хитрый обесславитель, учинил без всяких свидетелей. Ибо объятый лютейшим демоном он сам раскрыл все хитрости скрытной своей проделки, и таким образом, кто был внушителем преступления и козней, тот же сделался и предательским разглашателем. Потом этот нечистый дух сильно и долго мучил несчастного сего брата, так что его не могли очистить от него не только молитвы бывших там прочих Святых, которые имели Божественный дар власти над бесами, но и особая благодать Исидора Пресвитера не изгнала этого лютейшего мучителя, хотя по щедродательности Господа ему дарована была такая над ними сила, что бесноватые и до дверей его не были доводимы, как получали исцеление. Это потому было так, что Христос Господь славу сию сберегал для Пафнутия, чтоб обидчик исцелен был только молитвами того, против кого строил козни, и получил прощение в грехе своем и освобождение от настоящего наказания, провозглашая имя того, чью славу надеялся затмить, как завистливый враг [Соб. 18, 15].

186. Две причины побудили меня рассказать это дело: первая, чтоб помышляя о непоколебимой твердости этого мужа, тем более являли мы невозмутимости и терпения, чем меньшим подвергаемся наветам врага; вторая, чтоб воспринять из него твердое убеждение, что мы не можем быть безопасны от бури искушений и нападений диавола, если всю охрану нашего терпения и всю надежду на то будем полагать не в силах внутреннего нашего человека, а в запорах келлии, или в уединении пустынном, или в сообществе Святых, или вообще в чем-либо вне нас сущем. Ибо если Господь, сказавший в Евангелии: Царствие Божие внутрь васъ есть (Лк. 17, 21), не укрепит нашего духа силою Своего заступления, то напрасно будем мы надеяться – наветы врага воздушного или победить помощью живущих с нами людей, или отклонить от себя местным расстоянием (т.е. удалившись в пустыню), или не допустить до себя закрывшись стенами и кровлею (т.е. заключившись в келлию). Ибо все это имелось у св. Пафнутия, и однако искуситель нашел доступ к нападению на него, – и этого злейшего духа не отразили от него ни оплот стен, ни уединение пустыни, ни заступление стольких Святых в том сообществе. Но как сей Божий раб Святой не на внешнее что-либо возлагал надежду сердца своего, а на Самого всех сокровенностей Судию, то никак не мог быть расстроен кознями такого нападения. Также и тот, кого зависть ввергла в такое преступление, не пользовался ли благодеянием пустыни, ограждением отдаленного жилища и сообществом блаженного Исидора Аввы и Пресвитера и прочих Святых? И однако, когда буря диавольская нашла его самого устроенным на песке, то не только сильный удар нанесла его жилищу (внутреннему устроению), но и совсем его разрушила. Перестанем же искать основ своего невозмутимого мира внутреннего вне себя, и ожидать, что немощам нашего терпения может помочь чужое терпение. Ибо как Царствие Божие внутрь насъ есть, так и враги человеку домашние его (Мф. 10, 36). И никто не сопротивляется мне более моего же чувства, которое есть самый близкий мне домашний. Будем же внимать себе паче, чтоб наши домашние враги не могли нас уязвлять. Ибо когда наши домашние не восстают против нас, тогда и Царствие Божие пребывает в нас в невозмутимом мире душевном. И если взвесить тщательно причины происходящего в нас, то найдешь, что я не могу быть уязвлен никаким, даже самым зложелательным, человеком, если сам не буду восставать против себя немирностью своего сердца. Почему если бываю уязвляем, то причина этому не в нападении со вне, а в моем нетерпении. Так твердая пища для здорового полезна, а для больного вредна. Не может она повредить приемлющему ее, если ей к нанесению ему вреда не придаст силы немощь его [Соб. 18, 16].