Миф о разгроме Новгорода

Ни одного подлинного документа о расследовании «новгородской измены» практически не осталось. Отсутствие документов заставляет исследователей говорить о том, что обвинение Новгорода не опиралось на конкретные улики. Большое внимание этому вопросу уделил Р. Г. Скрынников. Однако его выдающаяся работа страдает существенным недостатком: пристрастность к личности Ивана ІV и, несмотря на проявление критический подхода, следование концепции заложенной иностранными источниками.

С другой стороны, Скрынников показал, что «новгородское изменное дело» было тесно связано с изменой московской. На основе анализа «Синодика» он установил, что главной фигурой этого процесса был Василий Дмитриевич Данилов, глава одного из приказных ведомств Москвы. Скрынников описал старинные связи боярской верхушки Новгорода со Старицкими, наличие в городе их резиденции, вассалов, симпатии со стороны его жителей. Однако, он же, «новгородское дело» назвал «мнимым заговором». Существенным недостатком его работы являются видимые противоречия при описании этих событий. Так, например, позиция духовенства по отношению к проводимой политике Грозного во время похода вначале оценивается как угодническая, но через две страницы как критическая[143]. Скуратов после тяжёлого ранения не мог «дальше руководить экзекуциями», но, затем утверждается, «с согласия царя Малюта задушил низложенного Филиппа»[144].

Скрынников высмеивает официальную версию обвинений против новгородцев, которая, на его взгляд объединяла два взаимоисключающих обвинения: возведение на московский престол Владимира Старицкого с одновременным переходом Новгорода под власть ВКЛ. «Если новгородцы надеялись посадить на трон угодное им лицо – двоюродного брата царя, то, спрашивается, зачем надо было им «подаваться» в Литву под власть чужеземного государя? Подобный простой вопрос, видимо, не особенно затруднял тех, кто руководил розыском», – пришёл к выводу Руслан Григорьевич[145]. Удивительно, что Скрынников не поставил другого вопроса: не являлась ли подобная сделка условием прихода к власти боярской аристократии? И, наконец, не преувеличена ли в данном случае степень патриотических чувств новгородского боярства и духовенства?

Приблизиться к пониманию проблемы помогает уяснение сложной внутриполитической и международной обстановки в которой находилась Россия.

29 сентября 1568 г. в результате дворцового переворота был свергнут союзник Ивана Васильевича – шведский король Эрик XIV. Незадолго до этого события, опасаясь мятежа, он тайно просил русских послов взять его Москву. К власти в Швеции пришёл Юхан III, последовательный противник России.

1 июля 1569 г. была утверждена Люблинская уния, провозглашавшая полное слияние Польши и Литвы. Для России это означало получение на западе мощного враждебного государства, с протяженной 2000 километровой границей. Два исторических врага Руси объединили свои силы. Ничего удивительного в том, что в эту политическую игру на международной арене вступило новгородское боярство, не было. Бесхарактерный Владимир Старицкий более всего подходил к роли польского холуя готового уступить новообразованному государству Новгород.

Исходя из сложившейся обстановки, государь, если он не предатель, должен был озаботиться укреплением северо-западных рубежей Отечества.

Грозный опирался на исторические прецеденты. В 1441 г. новгородская аристократия, в лице бояр Борецких, подписала с великим князем Литов­ским Казимиром договор о принятии Новгорода под его власть, при условии сохранения за ними всех привилегий. В 1456 г. Василий II, прадед Ивана Грозного, принудил новгородских бояр принять свои условия мира. Однако это соглашение было нарушено в 1470 г., когда Борецкие вступили в перего­воры с тем же Казимиром, ставшим в 1447 г. королём Польши. Новгородская аристократия тяжко заплатила за предательство. Иван III приказал обезгла­вить четырёх наиболее влиятельных новгородских бояр, в том числе – Дмит­рия Исааковича Борецкого, подписавшего договор с королем Казимиром. У других бояр были конфискованы все земли, а сами они, вместе с семьями, переселены в центральные районы страны. Что касается незнатных «мелких людей», то, как говорит летопись, их государь «велел отпущати к Новго­роду».

Однако не только геополитические реалии оправдывали каратель­ный поход Грозного на Новгород. Расследование дела Владимира Стариц­кого показало, что идеологическим знаменем заговорщиков была «ересь жи­довствующих». Именно при его дворе нашли свой приют и убежище еретики. Ещё в 50-х гг. ближайшие родственники матери Старицкого (по своей ма­тери, Евфросинья Старицкая была Борисовой), были видными носителями ереси. Тогда дело обошлось ссылкой Ивана Борисова-Бороздина, двоюрод­ного дяди Старицкого, в монастырь. В 1567 г. второй двоюродный дядя – Василий, проходящий по делу Фёдорова-Челяднина, был обезглавлен.

Косвенные и прямые улики говорят однозначно: измена Курбского, заговор И. Фёдорова-Челяднина, клевета на Филиппа, активизация новгородских «верхов» в контактах с польским королём – это всё были звенья одной цепи. Точка зрения Скрынникова, предположившего, что поход на Новгород – это результат спецоперации польско-литовской разведки, подбросившей Ивану Грозному подмётное письмо о возможной измене, не выдерживает никакой критики.

Идеологической основой изменников, от Курбского до епископов новгородской церкви, стала «ересь жидовствующих». Чуждая идеологическая начинка находилась в привычной для простых людей христианской упаковке. В эту ловушку попались многие простые священники, не искушенные в богословских тонкостях. Историки не пришли к единому мнению: что же скрывалось тогда за «ересью жидовствующих». Высказываются разные точки зрения. Некоторые полагали, что через Новгород в нашу страну проникало протестантское вероучение Другие, что в таком виде проповедовался иудаизм. Русский, Православный историк, богослов, А. В. Карташёв, утверждал, что «ересь жидовствующих» «…было вольномыслие под еврейским соусом». По мнению И. Фроянова это было опасное по своей сути учение. Приверженцы ереси отдавали предпочтение Ветхому Завету перед Новым Заветом, отвергали Святую Троицу, не верили в божественную природу Господа нашего Иисуса Христа, смеялись над поклонением иконам, мощам и другим святыням, ополчились на монастыри и церковнослужителей. Словом, это была критика самих основ Православия с оттенком иудаизма[146]. В условиях войны, распространение этого учения, было равносильно капитуляции перед врагом. Иван ІV не стал терпеть распространение вражеской идеологии в пределах своего Отечества. Аналогичным образом трудно было бы представить И. А. Сталина, примирившегося со сторонником гитлеровской идеологии в своих рядах в 1941-1945 гг. Не случайно, что после подавления «новгородской измены» Запад начал информационную войну против России, а вскоре польский король возглавил общеевропейский поход на Русь.

1569 год для России был исключительно сложным. 11 января предатель Тетерин, переодевшись в опричную одежду и приказав страже открыть ворота города Изборск, сумел впустить туда литовский отряд. Воеводе М. Морозову понадобилось полторы недели, чтобы принудить литовский гарнизон к сдаче. Проведённое расследование показало, что Тетерин был не одинок и местные дьяки готовили операцию сдачи ещё трёх городов. Следствие выявило неблагонадёжных лиц в Пскове и Новгороде, после чего последовало решение об их выселении из этих городов. Согласно летописной «Повести о погибели Новгорода», власти выселили 500 семей из Пскова и 150 семей из Новгорода. Удалось установить, что, знать Новгорода и Пскова, через Курбского сносилась с поляками и литовцами. Изменники, по убеждению Грозного, хотели сдать Псков королю, так как они сдали Изборск. В руки царя попало письмо Курбского к старцу Васьяну из Псково-Печерского монастыря, написанное им до побега к польскому королю. Курбский, обращаясь к монахам как к единомышленникам, писал, что о царе так: «Свирепее зверей кровоядцов обретаются». Об этом обмене мнении между Курбским и монахами, Грозный не знал вплоть до 1569 года[147].

Поход в Псков и Новгород весной осуществить не удалось – в пределы России вторглись турки-османы. 17-тысячная турецкая армия соединилась с 40-тысячной Крымской ордой и восставшими ногайцами. Выйдя к Астрахани, они не осмелились штурмовать Заячий остров, на котором располагалась крепость. В целом поход для этого войска закончился неудачей, и лишь её жалкие остатки смогли добраться до Азова. Гибель турецкой армии не привела к прекращению турецко-татарской экспансии, направленной против России, которая получит своё продолжение три последующих года.

25 июля в Москве был казнён царский повар Алексей Молявин, обвинённый в попытке отравления Грозного. Следствие пришло к выводу, что инициаторы попытки отравления находились в окружении Владимира Старицкого. Осенью умерла вторая жена царя – Мария Черкасская. Поначалу ходили слухи об отравлении Марии Черкасской, но, по мнению Скрынникова «эти слухи легендарны». Удивительно, что маститый историк не привёл коллективное признание пастырей русской церкви, зафиксированное в Соборном приговоре 1572 г., где чётко было записано, что царица Мария, с которой Иван прожил восемь лет, «вражиим злокозньством отравлена бысть»[148].

Агрессия на юге, продолжавшееся следствие по делу Старицкого, всё это не позволяло осуществить Грозному карательный поход в Новгород по горячим следам. Положения царя было настолько сложным, что от внимания современников не ускользнуло его посещение Кирилло-Белозерского монастыря, где он пожертвовал 500 рублей на украшение кельи. Царь готовился любой неожиданности, в т.ч. и к возможному пострижению в монахи.

Не позднее лета он принял окончательное решение о карательном походе вначале на Псков, а затем и на Новгород. В декабре Иван Васильевич объявил опричникам свою весть о «великой измене» новгородцев. Сборы были недолгими и в начале января 1570 г. государь прибыл в Новгород.

В основе трудов отечественных историков лежит вымыслы изменника Курбского, Таубе и Крузе и Штадена. Из четверых на месте событий присутствовал один Штаден. О «погроме» в Новгороде, путая время и последовательность событий, писал Горсей. По его воспоминаниям выходило, что Грозный напал на Новгород, отступая от Ревеля, но это отступление было в сентябре 1558 г., т.е. за 11 лет до описываемого события. В Новгород, сообщал Горсей, было введено 30 тыс. татар и 10 тыс. стрельцов, которые уничтожили 700 тыс. человек. Бред этого сообщения понятен без комментариев.

Приблизиться к истине позволяют только сохранившиеся документы. Р. Скрынников, на основе данных «Синодика» пришёл к выводу: «Как это ни парадоксально, в ходе карательной «ноугородской посылки» Скуратов перебил больше народа, чем царь во время разгрома Новгорода и Пскова». Выше нами уже было отмечено, что кровавый путь Малюты запечатлен документально: погибло 1731 человек, из них 1505 это военнопленные польско-литовской армии[149]. Остальные были псковичами, выселенными начале 1569 г в Тверь по подозрению в измене. Казнь Малютой выселенных псковичей даёт объяснение малому числу казней в Пскове, когда туда прибыл Грозный. Таубе и Крузе преувеличили число жертв в Твери, по дороге к Новгороду, в десять раз[150].

Известно, что 2 января 1570 года передовой отряд опричников выставил заставы вокруг Новгорода, а 6 или 8 января в город вошёл царь и его личная охрана. Зимин пишет о «15 тысячах опричного войска», но из документов той эпохи известно, что число опричников никогда не превышало 5-6 тысяч, из которых 1200 человек были придворные и обслуживающий персонал и около полутысячи – царская гвардия. Зная, что народ не позволит заговорщикам закрыть перед ним ворота, Грозный не собирался брать штурмом город[151].

«Повесть о погибели Новгорода», несмотря на пристрастность к Ивану Грозному, частично приоткрывает причину похода на Новгород. Во время торжественной встречи царя, устроенной новгородским духовенством на Великом мосту, Иван остановил Пимена, попытавшегося благословить его. При этом, как передаёт летопись, государь сказал ему прямо в глаза: «Злочестивец! В руке твоей – не крест животворящий, но оружие убийственное, которое ты вместе со своими злоумышленниками хочешь вонзить нам в сердце! Знаю умысел твой... хотите отчизну нашей державы, Великий Новгород, передать польскому королю. Отсель ты не пастырь, а враг церкви и Святой Софии, хищный волк, губитель, ненавистник венца Мономахова!»[152]. Передовой отряд арестовал знатных граждан, чьи подписи стояли под договором с Сигизмундом, и некоторых монахов, виновных в «ереси жидовствующих».

«Повесть» точно определяет круг лиц, привлеченных к дознанию: дьяки, подьячие, местные помещики, богатые купцы, архиепископские бояре и мелкие феодалы – дети боярские. Суд продолжался три-четыре недели и завершился в конце января. По окончании суда местный летописец замечает: «По скончании того государь со своими воинскими людми начат ездити около Великого Новгорода по монастырям»[153]. Царь посетил главные монастыри для личного присутствия при изъятии казны, заблаговременно опечатанной опричниками. Царский объезд занял всего несколько дней, может быть неделю. По данным «Повести», опричники конфисковали казну у 27 богатейших монастырей. Только в нескольких из них Грозный побывал лично. Все очевидцы событий единодушно свидетельствуют: пока царь занят был судом и поездкой по монастырям, нормально функционировали городские рынки, а новгородский посад жил обычной жизнью.

Р. Г. Скрынников, после глубокого анализа доступных материалов, пришёл к выводу: «Внимательное чтение источников опровергает традиционное представление, будто опричники пять-шесть недель непрерывно громили посад». Однако перед отъездом в Псков «опричники и произвели форменное нападение на город». Скрынников с доверием отнёсся к сообщению Штадена, что новгородцы оказали достойное сопротивление, перебив отряд опричных стрельцов из 300 человек[154]. Но вот, далее, маститому историку отказало чувство меры. Без документального подтверждения он вступил на скользкий путь доверчивого отношения к немецким и польским пропагандистским материалам: «…Грозный отдал приказ о разгроме Новгорода… Опричники разграбили новгородский торг и поделили все ценное из награбленного между собой. Простые товары, такие, как сало, воск, лен, они сваливали в большие кучи и сжигали. В дни погрома были уничтожены большие запасы товаров, предназначенных для торговли с Западом. Ограблению подверглись не только торги, но и дома посадских людей. Опричники ломали ворота, выставляли двери, били окна. Горожан, которые пытались противиться насилию, убивали на месте»[155]. Трудно поверить в то, что Иван Грозный отдавал приказ об уничтожении товарных запасов и, прежде всего, продовольствия. Нужно учитывать, что в 1568 и 1569 гг. в России была страшная засуха.

«Зверства» опричников Скрынников описал весьма сдержанно. А вот вражеские источники рисовали картину апокалипсиса. Летучий лист «Истинно правдивое описание», изданный в 1572 г. во Франкфурт-на-Майне, говорил о запруде из десятков тысяч тел убитых новгородцев в реке глубиной 14-16 метров[156].

Большая заслуга Скрынникова заключается в том, что он, на основе анализа «Синодика», этого краткого конспекта опричнины, сумел выявить имя главного заговорщика «новгородского дела» – боярина Василия Дмитриевича Данилова. Род Даниловых принадлежал к первостатейной боярской знати. Боярин после учреждения опричнины, стал помощником Фёдорова-Челяднина в московской боярской комиссии. Скрынников скептически относится к результатам следствия, полагая, что признание в измене в пользу польского короля у него было выбито в результате пыток. Однако и никаких веских причин, которые свидетельствовали об его однозначном алиби, он не приводит. Автор находится в плену сформировавшейся концепции: Иван Грозный стремился к единоличному правлению и поэтому дело «боярина Данилова», как и дело о заговорах Челяднина, Старицкого было сфабриковано. Правда становится невыясненным: кому собирался предъявить свои подозрения и результаты следствия Иван Грозный. От кого он так старательно заметал следы? От европейского «общественного мнения»? Вряд ли. Историки здесь находятся в плену слишком простых решений. Банальная фабрикация политических дел имеет смысл, если мы имеем дел с мошенником во власти, но Иван Грозный был набожным человеком, и Бог для него был высшим судьёй.

Начиная с воспоминаний немцев-опричников, почти все историки стоят на одной точке зрения: суд Грозного справедливым быть не мог по определению. Конечно, после введения опричнины сложившаяся система судопроизводства подверглась деформации. Однако неизвестно ни одного случая, чтобы хотя бы одного человека казнили без расследования его вины. Следствие проводил Розыскной приказ, а сама процедура занимала иногда по нескольку месяцев.

Иностранные источники старательно избегают упоминания о Данилове. В свою очередь, русские документы устанавливают главное – Данилов стоял в центре заговора, который имел цель отравить царя и посадить на его место князя Владимира.

Задача иностранцев и Курбского состояла в том, чтобы обличить тиранию царя. Признание того, что заговорщики хотели отравить монарха, отнимало почву у таких обличений. Тех, кто покушался на жизнь государя, казнили самым жестоким образом по всей Европе. Данилова окружали лица, связанные с заговором в Пскове и Новгороде: псковский дьяк Юрий Сидоров, новгородский дьяк Андрей Безсонов-Монастырёв, слуги новгородского дьяка Кузьмы Румянцева и, наконец, «люди» боярина Данилова. «Синодик» не оставляет сомнений в том, что боярин был казнён по новгородскому изменному делу[157].

Уже 13 марта 1570 года, т.е. спустя два месяца после начала суда над подозреваемыми лицами в измене, Грозный здесь же приступает к строительству Государева двора. В самом конце 1571 г. Грозный перевёз в Новгород из Москвы царскую сокровищницу. Осуществлять подобные мероприятия во враждебном окружении, на пепелище вряд ли разумно.

Однако, как говорится, дыма без огня не бывает. Может быть правы те, кто сообщал о десятках тысяч жертв? К услугам значимости их свидетельств были братские могилы в окрестностях города. Например, в «Повести» говорится о десяти тысяче трупов, поднятых в августе 1570 года из братской могилы близ Рождественского храма. Все эти факты легко объяснимы. Засуха полностью сгубила урожаи 1568 и 1569 гг. Цены на хлеб повысились к началу 1570 г. в 5 – 10 раз. Голодная смерть косила население городов и деревень. В дни опричного «погрома» голодающие горожане подчас солили человеческое мясо в бочках. По словам очевидцев, в Твери от голода погибло втрое больше людей, чем от погрома. То же было и в Новгороде. Вслед за голодом в 1570 г. началась чума, занесённая с Запада. К осени 1570 г. мор был отмечен в 28 городах. В Москве эпидемия уносила ежедневно до 600-1000 человеческих жизней. Эпидемия не пощадила северные и восточные окраины. «На Устюзе на посаде, – записал местный летописец, – померло, скажут, 12 000, опроче прихожих, а попов осталось на посаде шесть». Власти принимали драконовские меры, чтобы остановить эпидемию. Выставлялись воинские заставы. Тех, кто пытался выехать из чумных мест, сжигали на больших кострах вместе со всем имуществом и лошадьми. В городах наглухо заколачивались чумные дворы с мертвецами и здоровыми людьми[158].

Именно такая ситуация сложилась в Новгороде весной и летом 1570 года. По словам Карамзина, «голод и болезни довершили казнь Иоаннову, так что иереи в течение шести или семи месяцев не успевали погребать мертвых: бросали их в яму без всяких обрядов»[159].

Если к сказанному добавить, что в 1571 и 1572 гг. России пришлось пережить два опустошительных набега крымских татар, то масштаб катастрофы не может не впечатлить, но, вместе с тем, не может и не вызвать чувства уважения личность Ивана Васильевича, проявившего в тяжелейших условиях твёрдость духа и непреклонную политическую волю.

25 июня 1570 г. состоялся последний акт новгородской трагедии. «Зверство» Ивана Грозного началось с помилования 184 изменников, покушавшихся на жизнь царя и целостность России. Остальные, в их числе казначей Фуников, печатник Висковатый, осуществлявшие связь между заговорщиками и польским королем, Алексей и Фёдор Басмановы – вдохновители свержения митрополита Филиппа, Вяземский, предупредивший новгородских участников заговора о провале их планов, были казнены. Силы внутренних врагов России были подорваны и всем, кто ненавидел русского царя и русскую державу, оставалось надеяться на помощь Запада, на Турцию и крымских татар, на клевету или отравление Ивана Грозного[160].

Из анализа комплекса источников можно сделать несколько выводов.

Во-первых, поход Ивана ІV на Новгород был предпринят с целью защиты северо-западных рубежей России.

Во-вторых, поводом к походу явились раскрытый заговор боярина Данилова и широкое распространение «ереси жидовствующих» в среде новгородского духовенства.

В-третьих, казни в основном были в Твери и касались только высланных псковичей и, в значительно большей степени, военнопленных. Непосредственного отношения к этим казням Иван ІV не имел, а их проводил Малюта Скуратов. Но грех за гибель этих людей Иван Грозный взял на себя. Казнь 226 псковичей в Твери объясняет причины его сравнительно бескровного похода в Псков.

В-четвёртых, никакого погрома города не было. Возможно, происходили какие-то эксцессы между простыми горожанами и опричниками, перед их отходом в Псков, но массовых убийств и организованных грабежей не было.