Тайная встреча. Мы должны встретится с Норой в небольшом японском ресторане, расположенном всего в нескольких кварталах от нашего отеля

Мы должны встретится с Норой в небольшом японском ресторане, расположенном всего в нескольких кварталах от нашего отеля, но я чувствую себя ужасно отвратительно из-за лжи Ремингтону о сегодняшнем вечере.

− Я назначу деловую встречу со мной по поводу денег, − заверил меня Пит, когда мы встретились в тренажерном зале сегодня утром. − Я скажу, что вы с Мелани решили прогуляться, и что Райли подвезет вас после обеда, так что Реми может вместе со мной просмотреть его ежемесячные доходы.

Я кивнула в удовлетворении, но признаюсь, что я до сих пор не в восторге от этого. Совсем. Днем меня тошнит, и я вся на нервах, но даже тогда я заставляю свою тайную сторону, насладится тем, как Реми смотрит на меня с боксерского ринга, когда я машу ему у двери тренажерного зала. Я указываю на Мелани, − которая стоит рядом со мной во всей своей красе в мини-юбке и топе на бретельках, − и в то время говорю Реми одними губами: − Иду с Мел гулять.

Он снимает свой шлем для спарринга, чтобы улыбнуться мне, и быстро кивает, его глаза сверкают как всегда, когда он меня замечает, и, кажется, только рука Мел на моем локте удерживает меня от моего скоростного побега на ринг и целования его убийственно красивых ямочек.

Наверху я одеваюсь разумно и удобно в блузку на кнопках и строгие черные брюки.

− Я все еще не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы Реми об этом знал, − говорит Мелани, когда Райли подвозит нас к ресторану.

− Потому что Ремингтон имеет склонность к доминированию.

− Что является очень сексуальным, я проверяла.

− Мел, это не кино. Я не хочу, чтобы он не смог сосредоточится или вляпался в неприятности из-за меня.

Мел фыркает.

− Ты убираешь всю романтику из ваших отношений, Брук.

Я со стоном упираюсь лбом об окно в полном раздражении. − Мел, мне так плохо от всего этого. Пожалуйста. Люди, которые зарабатывают на жизнь, занимаясь тем, чем он, рассматриваются как смертельное оружие. Им нельзя на законных основаниях драться за пределами ринга, понимаешь?

− Да. Хотя, почему человек не может драться с голыми кулаками на улице в то время, как другие легально разгуливают с оружием, этого я не пойму. Мне действительно стоит пожаловаться сенатору.

− Хорошо, дамы, если вы отставите отправку письма в Конгресс на потом, мы приехали.

Мелани смотрит на Райли, открывающем заднюю дверь, а он наблюдает за ней в ответ, когда она выходит. Я понятия не имею, что с ними такое. Мелани, как правило, милая со всеми, и Райли обычно непринужденный и веселый.

− Спасибо, Райли, я скоро вернусь, − говорю я ему.

− Черта с два, я иду с вами.

− Мы в тебе не нуждаемся, − говорит Мелани, стреляя в него высокомерным взглядом с высоко поднятым носом, – мы с Бруки отлично справлялись двадцать четыре года без твоей помощи.

− Я делаю это для Ремингтона, − сухо говорит Райли.

К счастью, они перестают спорить, когда мы входим в ресторан.

Ощущая тихую атмосферу, пройдясь одним взглядом, я замечаю облезлые зеленые стены, на которых расположены разные обрамленные картины тарелок с сырой рыбой. Затем я провожу взглядом вдоль десятка черных деревянных столов и замечаю, что все они свободны, кроме одного.

К моему удивлению, единственными людьми здесь, кроме нас трех, стоящих возле двери, являются обеспокоенный на вид японец, который ничего не делает, а просто наблюдает за нами из-за суши-бара; Нора, неподвижно сидящая за маленьким круглым столом в дальнем углу; три высоких, мускулистых мужчины, в которых я узнаю тех самых придурков, кому я надавала по голове в клубе; и, конечно, огромный неприятный Скорпион, сейчас направляющейся к нам, как будто он чертов хозяин вечера.

Я не знаю, подергал ли он за ниточки менеджеров ресторана, или он освободил помещение запугиванием или Бенджамином Франклином (долларами), но затем, кто в здравом уме захочет обедать с такими типами, вроде их?

Ну. Видимо моя сестра.

Нора всегда была самой романтичной из нас, всегда хотела " спасти" каких-то кота, собаку, крысу или парня. У меня никогда не было романтического волнения, которое она, казалось, так решалась испытывать, пока я не встретила Ремингтона, конечно.

Не буду отрицать того, что я возьму все, что этот парень преподнесет мне.

Теперь я вижу, как Скорпион подошел к нам, и его огромное мускулистое тело, и на миг я моментально пожалела, что Реми не знает, что я здесь.

Внутри меня прорастает зернышко страха.

Страх не только от этих людей, но и от того, что сделает Реми, когда узнает, что я вообще была здесь с ними. Для меня так в новинку быть в отношениях. Я даже не знаю, что он сделает ради меня. Но я знаю, что сделаю что угодно ради него. В том числе удостоверюсь, чтобы он по-прежнему не знал о моей встрече с Норой.

Я только надеюсь, что не пожалею, втягивая в это Пита и Райли.

Нервничая, я задерживаю дыхание, когда Скорпион останавливается в шаге от нас, его глаза зеленые и неприятные. От этого, в сочетании с запахом рыбы, исходящего от бара, меня начинает слегка тошнить. Все, что можно увидеть на его отвратительном лице − это черная татуировка. Я не понимаю, зачем кому-то нужно такое животное на лице. Это 3D-татуировка, и скорпион, кажется, ползет вверх к его глазам.

− Что ж, разве это не маленькая шлюха. − Он бросает словами, как камнями в меня, затем насмешливо смотрит за моим плечом. − Где Разрывной? Опять прячется за твоей юбкой?

Во мне бушует беспомощный гнев, заставляя мое горло стянуться от моих слов.

− У него были дела поважнее.

Он пристально смотрит на меня, затем на Мелани и Райли.

− Только ты, − говорит он, указывая на меня пальцем, − можешь пройти.

Я начинаю проходить, но он останавливает меня рукой, и кровь приливает к лицу, он, как будто в нетерпеливом ожидании. − Сначала, ты должна поцеловать скорпиона. − Подло сверкая глазами, он указывает на отвратительного черного скорпиона на своей щеке, его зубы блестят, весь его рот внутри покрыт алмазами.

Его требование проводит в ужас и настоящий шок все мои внутренности, и я сжимаю губы в ответ, когда мой взгляд падает через его плечо, вдоль маленького ресторана, к угловому столику, где сидит Нора. Я встречаю медового цвета взгляд моей сестры, и на меня обрушивается отчаяние от пустоты в ее глазах.

Как я могу позволить ей делать это с собой? Я не могу.

Я просто.

Не могу.

Скорпион хочет повеселится, унизив меня. Он хочет показать мне, что сегодня он во власти. Но он не сможет унизить меня, если я не покажу, какое отвращение я чувствую от его требования.

Сильно пытаясь убедить себя, что это ничего не значит, я делаю ложно устойчивый шаг вперед. Но все мое тело напрягается от того, что я собираюсь сделать, и на моей коже вспыхивает ужасное смущение.

− Брук, − предостерегающе говорит Райли, что также звучит, как просьба.

Но если я не поцелую эту дурацкую татуировку, то потеряю Нору, или рискну втянуть Ремингтона разбираться с этими неудачниками, и я просто не могу этого допустить.

Взгляд этого ужасного человека чувствуется, как змея, скользящая по мне, когда он смотрит, как я приближаюсь, но все, на чем я могу сосредоточиться, это моя сестра за столом позади него. Я делаю глубокий вдох, запрещая себе дрожать.

Когда я делаю последний шаг, внезапно его условие кажется мне таким же невозможным, как и если бы он сказал мне взобраться на гору Эверест и выкопать яму глубиной до подножья. Мой желудок скручивается в знак протеста, и я опасно близка к рвоте при виде черного ползущего насекомого с близкого расстояния.

Он воняет рыбой и настоящим жалким кретином.

Хотелось бы мне иметь смелость попытаться выбить из него дерьмо.

Вдруг в моей голове проносится яркое воспоминание того, как мой папа смотрел шоу под названием " Фактор страха", где люди делали разные неприятные вещи, такие как залезть в коробку с живыми змеями и скорпионами. Если люди могут делать это за деньги, я, конечно, сделаю это для моей сестры.

Оттолкнув свою гордость в сторону, и собрав всю свою решимость, я заставляю себя вытянуть губы так сильно, что они напоминают скалы, когда я встаю на цыпочки. Тошнота поднимается к моей груди еще даже до касания.

− Посмотрите на это, чертова шлюха Ремингтона целует Скорпиона. − Его головорезы презрительно выплевывают слова, и от унижения от этих слов мне так сильно хочется убежать и спрятаться, как никогда. Чувствуя отвращение к себе, я быстро глотаю воздух и стаю обратно на ноги.

− Вот. Сделано, − говорю я, ненавидя то, как мой голос дрожит.

Звучит его глубокий, мрачный, и ужасный смех, когда он обращается к своим громилам.

− Разве она поцеловала меня? Разве сучка Разрывного на самом деле поцеловала Скорпиона? Я так не думаю. − Его круглые зелено-желтые глаза возвращаются ко мне, и в сочетании с этим блеском, я не чувствую сейчас себя очень сильной. − Я не почувствовал твоего поцелуя. Сейчас ты оближешь это. − Он опять излучает мне своей алмазной решеткой.

От ужаса у меня округлились глаза, и моя решимость встречи с сестрой горестно колеблется при мысли лизать какую-нибудь часть этого человека. Обожемой, я так хочу убежать отсюда, я уже чувствую, как мои вены расширяются, качая кровь в мышцы, готовясь бежать. Бежать к машине, назад к моему Реми.

Райли хватает меня, его лицо обеспокоенное.

− Брук, − говорит он в предостережении. Это возвращает меня к тому, зачем я здесь, и я быстро вырываюсь и опять стою лицом к Скорпиону.

Как я могу уйти? Как иначе я смогу поговорить с Норой о том, в какое дерьмо она влипла? От одной только мысли о ней в объятьях этого слизняка мне становится противно. Как я могу видеть ее с этим извращенцем и ничего не делать, чтобы помочь ей? Сглотнув болезненную сухость в горле, я поднимаю лицо с ложной храбростью, отчаянно пытаясь делать что-нибудь, кроме облизывания этого ужаса на отвратительной щеке этого мужчины.

− Я поцелую это, даю слово.

Фактор Страха.

Ты можешь сделать это ради Норы.

Если ты смогла пробежать сто метров за 10, 52 секунды, значит, ты сможешь поцеловать тупой талисман на коже этого неудачника!

В его глазах таится зло, когда он задумчиво изучает меня, затем насмешливо говорит ко мне сверху вниз.

− Если ты не собираешься лизать это, тогда тебе придется задержаться на этом хотя бы пять секунд, хм? Сучка Реми? Давай. Поцелуй скорпиона. − Он тычет в скорпиона, и мой желудок охватывают судороги, когда я очень стараюсь придать своему лицу пустое выражение и показать Человеку Насекомому, как я равнодушна к его отвратительному требованию.

Сделав глубокий вдох, я запрещаю своим коленям дрожать, когда я встаю на цыпочки, вытянув губы, и зажмурив глаза. Отвращение и ярость охватывают мои внутренности, когда мои губы прикасаются к его сухой разрисованной кожи. Удерживая контакт, я чувствую себя отравленной внутри, когда это длится пять секунд, в моем сердце нарастает злость. Оскорбленное, скрученное в полном и абсолютном смущении. Мои ноги дрогнули, когда проходит еще одна секунда, и мой организм парализован в этом мучении, где каждая унция (единица веса; = 28, 3 г) моего тела отталкивается от этой Гнили и только сила воли удерживает меня на пальцах.

Это самые длинные пять секунд в моей жизни. Когда мое оскорбление выходит за рамки унижения, злость выходит за рамки понимания, и я чувствую себя так же плохо, как тогда, когда увидела видео моего падения на YouTube.

− Ладно, − С широкой отвратительной улыбкой, когда я отступила, удивляясь земле под ногами, он вытягивает свою огромную руку в сторону Норы, и я, шатаясь от ненависти к себе, держу спину ровно, поворачиваю голову к Норе, борясь с желанием пойти на кухню и вычистить свой рот. Он чувствуется грязным и дешевым. Нет, не так. Я. Я чувствую себя грязно и дешево, и от мысли поцеловать моего прекрасного Реми этим самым ртом, на глаза наворачиваются слезы, и сжимается горло.

Я чувствую себя полностью истощенной, когда прохожу к столику сестры. Вокруг нас свободные столы с поднятыми стульями, кроме нашего маленького столика с электрической свечой по центру и с палочками на четырех.

− Нора. − Мой голос обманчиво мягкий, но внутри у меня масса противоречивых эмоций, даже обида на мою сестру за то, что она сидела здесь и наблюдала за тем, как я должна была поцеловать тату ее мерзкого парня. Но увидев безжизненное выражение ее лица, я просто осознаю, что девушка напротив меня, стройная и хрупкая, бледная на самом деле не счастлива, это не моя сестра.

Достигнув ее руки на столе, я опечаливаюсь тем, что она не позволяет мне держать ее, и вместо этого она засовывает ее под стол, слегка шмыгая носом. Мгновение мы смотрим, друг на друга в тишине, и мне кажется, что вид черного скорпиона, ползущего в глаз моей сестры − это наиболее тревожная вещь, что я когда-либо видела в жизни.

− Ты не должна находиться здесь, Брук, − говорит она, не сводя глаз с мужчины, Райли и Мелани, тихо поджидающих у двери. Когда наши глаза опять встречаются, я потрясена от враждебности в ее взгляде, открыто направленной на меня.

Внезапная злость охватывает меня тоже, и я сузила глаза.

− Мама хочет узнать, понравились ли тебе крокодилы в Австралии, Нора. Ей понравилась открытка, которую ты прислала, и она не может дождаться увидеть, куда еще ты направилась. Ну? Как тебе крокодилы, сестренка?

Ее голос пропитан горечью, когда она отвечает.

− Очевидно, я не знаю. − Она вытирает тыльной стороной ладони нос и смотрит в сторону, хмурясь от упоминания о маме.

− Нора... − Понизив голос, я указываю на пустой японский ресторан, включая Скорпиона и трех громил, которые наблюдают за нами из суши-бара. − Это то, чего ты честно желаешь для себя? У тебя вся жизнь впереди.

− И я хочу прожить ее собственным путем, Брук.

В ее голосе слышится защитительный тон, и я стараюсь не звучать агрессивно.

− Но почему здесь, Нора? Почему? Мама и папа были бы убиты горем, если бы узнали, во что ты впуталась.

− Я хотя бы уберегла их от правды! − отрезала она, и это первая искорка жизни, которую я реально увидела в ее золотых глазах.

− Но зачем тебе делать это с ними? Зачем бросать колледж из-за этого?

− Потому что я устала от их сравнения меня с тобой. − Пристально смотрит она, и затем говорит таким насмешливым голосом, что напоминает нашу мать, когда она жалуется. − " Почему ты не делаешь это, как Брук? " " Почему бы тебе не заняться чем-то значимым в жизни, как Брук? " Они просто хотят, чтобы я была похожа на тебя! А я не хочу. Какой в этом смысл? Взрослея, ты пропустила все самое интересное, пытаясь, стать золотым медалистом, и теперь ты не только не Олимпийский претендент, тебе даже нельзя больше заниматься бегом.

− Я больше не могу заниматься бегом, но я все еще могу надрать тебе задницу прямо сейчас, − сердито говорю я, чувствуя боль от тех слов, что она мне сказала.

− Ну и что? − продолжает она. − Ты была самым лучшим атлетом в колледже. Все только и говорили о том, какой талантливой ты была, и как ты собиралась использовать это. Это все, что ты делала, и о чем ты говорила, а теперь посмотри на себя! Ты даже не можешь заниматься тем, что так любила и в конечном итоге закончишь, как мама и папа, будешь жить в прошлом, со своими глупыми старыми медалями, которые до сих пор висят в твоей спальне!

− К твоему сведению, именно сейчас я намного счастливее, чем когда-либо была, Нора! Если бы ты была хоть немного внимательнее, ты бы поняла, что моя жизнь продолжается, и в таких местах, в которых я даже не представляла себе побывать. Ты хочешь быть независимой? Мы поняли это. Вперед! Только будь независимой самостоятельно, а не с каким-то мужчиной, который заставляет меня лизать его грязную татуировку, чтобы увидеться со своей сестрой!

− Мне нравится, что он защищает меня, − выпаливает она. − Он борется за меня.

− Борись сама за себя, Нора. Я обещаю, это предоставит тебе намного больше удовольствия.

Нора сердито шмыгает носом, и проводит по нему рукой, глядя на свечу, между нами возникает тишина. Я еще раз нарушаю ее своим голосом.

− Нора, ты принимаешь кокаин?

Моя сестра, кажется, отказывается отвечать и не реагирует, что лишь удваивает мое беспокойство и разочарование.

− Возвращайся домой, Нора. Пожалуйста, − умоляю я шепотом так, чтобы только она могла услышать.

Она дотрагивается пальцем к своему носу, затем поднимает свой взгляд на меня, продолжая вытираться. Всхлипывая.

− Ради чего мне возвращаться домой? Чтобы стать человеком, потерявшим свои возможности в двадцать два, как ты?

− Лучше потерять свои возможности, чем вообще ничего не достичь. Что ты сейчас творишь? Разве ты не хочешь закончить колледж?

− Нет, это то, чего хотела ты, Брук. А я хочу весело проводить время.

− Серьезно? И тебе было очень весело? Потому что я больше даже не вижу признаков улыбки на твоем лице. Тебе может, не понравится тот факт, что я не смогла достичь своей мечты, как хотела, но меня это больше не волнует. Оказывается, мне нравится, куда меня занесло, Нора. Я этого не планировала, правда, но у меня случилось столько других событий. Лучших событий. У меня отличная работа, я работаю с восхитительными людьми, и у меня завязались первые отношения в моей жизни.

− С Разрывным? − с иронией говорит она. − Разрывной не завязывает отношений, сестренка. Женщины везде бросаются на него. Он обходится с ними, как со своими противниками, трахает всех их, едва спрашивая об имени. Я видела его до того, как ты сюда попала. Не забывай, я нахожусь в этом окружении дольше. Однажды его взгляд упадет на кого-то другого, и ты также станешь его бывшей девушкой!

− А твой дорогой Скорпион будет хотеть тебя всю вечность, тоже? Нора, мужчина, с которым ты связалась, не выглядит верным, − шиплю я, взглянув на него через плечо. Он улыбается дьявольской улыбкой, как будто он слышит каждое слово, и вдруг меня поглощает тяга к своему мужчине, чтобы он встретился на ринге с этим придурком и убил его. И у меня нет сомнений, что Реми так сделает. Набьет его до полусмерти. Может тогда Нора оставит этого сосунка.

− Бенни добр ко мне, − объясняет Нора, слегка пожимая плечами. − Он заботится обо мне. Он дает мне то, что мне нужно.

− Ты имеешь в виду кокс? − резко говорю я в чистой ярости.

Она морщится, и я сразу жалею, что опять заставила ее занять оборонную позицию.

Между нами возникает напряженная тишина, и я сжимаю руки у себя на коленях, пока мои ногти не впиваются в ладони. Таким образом я пытаюсь успокоиться и продолжаю осторожно уговаривать ее.

− Пожалуйста, Нора. Ты заслуживаешь гораздо большего.

− Время вышло! − Издается предупреждающий громкий хлопок, и Нора вздрагивает, что только подтверждает мои подозрения. Она не хочет возвращаться домой, но она также и не хочет находиться здесь. Она думает, что ей некуда деться, и она не может уйти потому, что приняла так много кокаина, что я не могу себе даже представить. Черт.

− Если не хочешь снова поцеловать скорпиона, попрощайся с ней сейчас. − Скорпион грозно стоит с моей стороны, его глаза блестят тем змеиным желто-зеленым цветом, который говорит мне, как бы ему хотелось снова унизить меня.

Нора встает, и сквозь меня проходит паника, что возможно, я ее больше не увижу. Я вскакиваю на ноги, испытывая гамму непонятных эмоций. Я хочу обнять свою сестру и сказать ей, что все будет хорошо, и в то же время мне хочется ударить ее за то, что она такая упрямая и глупая.

Вместо этого, я обхожу стол, чтобы обнять ее, не обращая внимания на то, как она становится более ожесточённой. Я направляю губы к ее уху и говорю нежным, как хлопок тоном.

− Пожалуйста, позволь мне забрать тебя в Сиэтл. В конце боя в Нью-Йорке, встретимся в дамской комнате, у меня будут два билета домой. Ты не должна здесь оставаться, но тебе нужно время, чтобы подумать об этом. Пожалуйста. − Отстраняясь, я многозначительно смотрю на ее лицо.

В ее выражении мелькает тень тревоги, затем она кивает, шмыгая носом, и оборачивается, чтобы уйти. Вид ее удаляющейся спины, направляющейся к черному входу заставляет меня чувствовать себя так, как будто я только что потеряла что-то очень дорогое для меня.

Мой желудок замирает, и я чувствую на себе круглые зеленые глаза Скорпиона, когда направляюсь к Райли с Мелани и ухожу. И я не могу избавиться от ощущения полной и абсолютной грязи в себе.

− У кого-нибудь есть жидкость для полоскания рта с собой? Мне кажется, у меня будет сыпь, − спрашиваю я, когда Райли везет нас в Эскаладе назад.

Мел задумчиво хмурится.

− Не могу понять, почему ты чувствуешь себя настолько отвратительно, здесь же нет ничего страшного. Я имею в виду, что я целовала более грубых мужчин в более неприличные места тела, понимаешь? В том, что сделала ты, нет большой проблемы.

− Это чертовски большая проблема! − Кричит Райли за рулем. − Брук, не хочу тебя огорчать, но Ремингтон все узнает об этом, и тогда он станет очень, ОЧЕНЬ ТЕМНЫМ!

У меня сжимается желудок, и я качаю головой, изо всех сил стараясь быть спокойной. Я совершенно не хочу вспоминать о том, как я целовала эту отвратительную татуировку. Никогда.

− Он не узнает, если ты ему не скажешь, Райли. Почему бы нам не расслабится?

− О чем он говорит? − спрашивает Мел в недоумении. − Что значит " темный"?

− Эти люди сделают так, чтобы он узнал, Би. И это будет больно, − утверждает Райли.

Я нахмурила лицо, раздумывая, намеревались ли они это сделать, когда я приехала. Было ли это все спланировано, чтобы узнал Реми? Качая головой, я смотрю в осуждающие светлые глаза Райли в зеркале заднего вида.

− А чего ты от меня ожидал, Райли? У меня нет таких кулаков, как у этого ублюдка, и я должна использовать другие средства, чтобы получить то, чего хочу. А я хочу освободить свою бедную сестру от этого дерьма!

− Иисус, дай Бог, чтобы она того стоила.

− Она стоит, Райли. Стоит. Она появится после финального боя в Нью-Йорке. Она моя сестра. Я готова поцеловать тротуар и лизнуть унитаз, лишь бы с ней было все в порядке, ты должен понять!

− Это так отвратительно, Брук, − визжит Мел, смеясь.

− Рем мне как брат, Би. Это будет... − Райли качает головой и, кажется, направляет всю свою злость на свои волосы, взлохмачивая их пальцами. − Давай просто будем надеяться, что он не узнает о том, что ты... − Он снова качает головой, зажав волосы другой рукой. − Он много сделал для меня. Для моей семьи, когда мои родители заболели. Реми хороший. Охренительный. Человек. Он не заслуживает...

− Райли, я люблю его. − Слова просто вырываются из меня из-за той боли и разочарования, что я поцеловала его врага. − Ты действительно веришь в то, что я намерена причинить ему боль? Я не хочу ввязывать его в это, потому что я люблю его. Разве ты не видишь? Я не хочу, чтобы он становился темным из-за меня. Боже!

Райли останавливается на красный свет светофора, и снова смотрит в мои глаза через зеркало заднего вида. Поджав губы, он кивает.

− Я понял это, Би.

Я мгновенно почувствовала себя открытой и уязвимой. Я заерзала на сидении.

− Пожалуйста, не говори ему. Не только о сегодняшней неудаче. О другом тоже.

Он молча кивает, и когда мы направляемся к нашему номеру, я добавляю, − Райли, спасибо, что пошел с нами. − Он кивает, и когда он уходит, игнорируя Мелани, она глазами кидает в его сторону кучу невидимых ножей.

− Этот парень действует мне на нервы.

− Думаю, ты также действуешь на его.

− Думаешь? − Она хмурится на меня, затем ее глаза расширяются в недоверии. − Ты имеешь в виду, что я ему не нравлюсь?

Со стоном от ее тупости, я толкаю ее в его сторону. − Мел, просто иди и займись им.

− Он мне даже не нравится, − утверждает она, но я уже развернулась к лифту, чтобы подняться в номер. Я открываю дверь комнаты с диким ожиданием увидеть его.

Он сидит за столом с открытым ноутбуком с наушниками в ушах. Он поднимает голову, когда я подхожу, и когда его мужественное красивое лицо с этими душераздирающими глазами смотрит на меня, мои внутренности бросает в дрожь, и я не могу ее унять.

Его колючие черные волосы отблескивают в мягком освещении номера, в этих удобных тренировочных брюках и облегающей футболке он излучает чистую грубую мужественность. От вида, как у него открывается рот, внутри меня зарождается сильный голод, и мне становится просто физически больно от желания почувствовать этот рот на мне. Его руки на мне. Его голос, который говорит, что все будет хорошо. Потому что с каждой проходящей секундой, я ненавижу себя все больше и больше за то, что я сделала.

Но Реми защитил меня от своих поклонников, и я бы хотела тоже его защитить от этого. От чего угодно. Особенно от Скорпиона. И я уберегу его так, чтобы единственным местом, где он должен с ним столкнуться, был ринг, где я с удовольствием буду наблюдать за тем, как он заставит того ублюдка желать смерти.

Чуть не разрываясь от всех своих эмоций, я запрыгиваю к нему на колени, затем снимаю его наушники и на миг надеваю их себе, чтобы послушать, что он слушал. Сумасшедшая дикая рок-песня стучит в моих ушах, и я хмурюсь в замешательстве.

Он наблюдает за мной своими потемневшими голубыми глазами. Приспуская веки, он наклоняется, чтобы поцеловать мой нос. Удерживая мой подбородок, он чувственно проводит пальцем по моему рту. У меня в желудке все переворачивается, и я боюсь, что Реми реально может увидеть мой страх и отвращение к себе, которые я затаптываю внутри.

Отбрасывая наушники на стол, я быстро встаю на ноги и спешу в ванную. Чувствуя в себе какую-то измену, я чищу зубы и добавляю полный рот ополаскивателя. Едва я выхожу из ванной комнаты, как вдруг мне нужно вернуться и повторить это еще раз. У меня такое ужасное ощущение на коже. Клянусь, что кажется, будто по щеке ползал живой скорпион, и это ощущение мучает меня.

Наконец я выхожу. Мой рот мятный и свежий, и даже губы онемели от чистоты.

Реми отставил наушники в сторону. Все его внимание направлено на меня, он приподнимает брови, наблюдая, как я возвращаюсь. Он кажется сбитым с толку и слегка подозрительным.

Его вид заставляет меня заволноваться, и боюсь, что в любую секунду я потеряю самообладание. Ненавижу чувство, будто я его больше не заслуживаю, даже, когда все чего я хочу − это держать его в безопасности и в стороне.

В своей жизни я никогда ни о ком не хотела так заботиться, как хочу любить и заботиться о нем.

У меня встает болезненный ком в горле.

− Реми, − неразборчиво говорю я, мое сердце колотится потому, что не знаю, как я справлюсь, если он спросит меня о сегодняшнем дне. − Подержишь меня немного?

Я отчаянно хочу побыть в своем особенном месте − в его руках − месте, которое мне подходит, как ничто другое. Он всегда делает идеальный уголок для меня, поглощающий меня, как гнездо, теплее чего-угодно. Я настолько сильно этого хочу, до боли в груди.

Я жду, немного покачиваясь. Думаю, он замечает это и смягчается.

− Иди сюда, − мягко говорит он, смещая свой стул назад, он протягивает свою руку, и я нетерпеливо прижимаюсь к нему, меня охватывают его мужские объятия. Он усмехается, когда я пытаясь стать к нему еще ближе. И я веду себя такой нуждающейся, но кажется, его это радует, так как у него появляются ямочки.

− Ты соскучилась по мне? − У него оживились глаза, когда он берет мое лицо в свои руки так, что я чувствую все его мозоли на своих щеках, и утешительное ощущение того, что только Реми может возбудить меня.

− Да, − задыхаюсь я.

Он придвигает меня ближе, приятно прижимает меня к своей груди и опускает свои губы к моим. Наши губы сначала нежно касаются, затем поцелуй углубляется и, когда он открывает их, мягкое дыхание овладевает моим ртом. Его язык заставляет дрожь желания проноситься сквозь меня.

Его пальцы двигаются по моей груди, когда он проходит ртом по моему подбородку и опускает нос возле моего уха, вдыхая мой запах. Я тихо стону от удовольствия, в голове стучит кровь, оживленно поступившая от сердца. − Реми... − умоляю я, хватая его футболку и поднимая ее вверх.

Он хватает ткань в кулак и сильным рывком снимает ее через голову, и мои руки быстро скользят по его груди, а я целую каждую доступную часть.

− Я так скучала по тебе, − я задыхаюсь от возбуждения, целуя его ключицу, его скулу. Хватая его волосы, я прижимаюсь лицом к его шее, делаю все, чтобы стать ближе к этому мужчине.

Он охватывает меня в объятиях и гладит меня по спине, затем поднимает мое лицо и шепчет, − Я тоже по тебе скучал, − целуя меня в губы, затем в кончик носа, и в лоб.

Я дрожу от его признания. − Но я скучала по твоему голосу. По твоим рукам. По твоему рту... по тому, чтобы быть с тобой... наблюдать за тобой... пахнуть тобой... − я замираю. Он так хорошо пахнет, как всегда чистый и мужественный. Я более отчаянно льну к его губам.

Он отвечает на мой поцелуй, сначала медленно, затем более напористо, расстегивая мою рубашку и раздевая меня быстрыми руками.

Я знаю, что он не выражается словесно, как я, но я чувствую его жгучую потребность, когда он хватает меня за бедра и сажает к себе на колени, как будто ему нужно быть внутри меня так, как я нуждаюсь, чтобы он наполнил меня. Я обнаженная, а он все еще в спортивных штанах, но я умираю от любви и необходимости выразить ему себя физически.

Все мое тело сжимается, когда его эрекция располагается и пульсирует между моих бедер, и во мне бушует дикая потребность дать ему то, что я никогда не давала ни одному мужчине.

Неудержимо дрожа, я проскальзываю между его сильных ног, в то время, как он снимает свои штаны, приспустив их почти к бедрам. Я вижу его звездную татуировку, затем появляется его эрекция, и в этот момент я стаю коленями на ковер, мои пальцы и руки покрывают все его тепло, его твердость, его тяжелые яички, заголенные для меня.

− Я хочу поцеловать тебя здесь... − Мой голос дрожит от желания, когда я смотрю на его возбужденное лицо глазами, которые я едва ли держу открытыми от жажды, − Я хочу утонуть в тебе, Ремингтон. Я хочу ощутить твой вкус... в себе...

Издается горловой звук абсолютного удовольствия голодного мужчины, когда я беру его в рот, своими пальцами он убирает мои волосы. Он покачивает бедрами, медленно приближаясь к моему рту, осторожно давая мне то, чего я просила, и, принимая то, что я отчаянно хочу дать.

Мое влажное влагалище пылает от каждой отведанной капли спермы, и я так опьянена от этого мужчины, я не могу перестать наслаждаться грубым взглядом на его лице, когда я двигаю языком вдоль всей его твердой длины.

Он также на пределе, как и я, когда я действую зубами, посасываю его кончик, затем беру его глубоко к горлу пока не приходится подавить в себе рвотный рефлекс, и мне все еще мало, мне никогда не будет достаточно этого мужчины. И когда он бесконтрольно вливается в мой рот, держа мои волосы в кулаке, и его мышцы натягиваются от оргазма, я вдруг замечаю, что его глаза чуть менее синие, когда он смотрит на меня.

Он определенно быстрый.

Супер. Совершенно. Быстрый.

С медицинской точки зрения, Пит говорит, что это называется " маниакальный".

И он предполагает, что это случилось из-за ночи, когда я пошла с Мелани и Райли, во время их встречи по поводу доходов. Реми, по всей видимости, задал только три вопроса Питу, и ни один из них не имел никакого отношения к деньгам, о которых объяснял тот.

" В какое время она сказала, что вернется? "

" Ты уверен, что Райли привезет ее? "

" Какого черта они так долго? "

Пит говорит, он закрыл тему о деньгах и отправил Ремингтона в свою комнату, как только Райли написал, что мы на пути назад. И именно тогда я обнаружила его, как он слушал самую громкую рок-песню в моей жизни с мрачным, задумчивым выражением лица. Неужели он думал, что я не вернусь?

И является ли это тем, чем он занимается, когда внутри у него все переворачивается? Слушает хард-рок?

Я не знаю. Я знаю только то, что у нас было четыре раза той ночью, как будто ему нужно было утвердитбся на мне еще больше. И сейчас из Реми полностью исчезли признаки злобы, но, кажется, будто он принял Red Bull 24/7.

Он как будто полностью заряжен.

Его обычная самоуверенность в десятой степени.

Сегодня утром он нападает на меня в постели, как лев.

− Ты выглядишь особенно хорошо, Брук Дюма. Хорошая, и теплая, и влажная, и я бы не отказался от тебя на блюдце для завтрака. − Он проделывает языком влажную линию между моей груди, затем облизывает мою ключицу так, как всегда делает мой лев. − Все, чего не хватает, это вишенки сверху, но я уверен, что у нас найдется парочка.

Я таю от озорства в его глазах, когда он показывает в руке вишню, и я понимаю, что он наверняка принес ее из кухни ночью, и ждал момента, когда я проснусь, чтобы набросится на меня.

Господи, он действительно хищник.

Сонно застонав, я переворачиваюсь на спину и смотрю на его останавливающее-сердце красивое лицо. Щетина. Темные мерцающие глаза. Улыбка с ямочками.

Боже, я обречена.

− Кто твой мужчина? − хрипло спрашивает он, целуя меня, и потирая вишней клитор. − Кто твой мужчина, детка?

− Ты, − стону я.

− Кого ты любишь?

Мои ноги сотрясаются от того, как он мучает мой клитор вишней и в то же время проникает внутрь одним длинным пальцем, а я с изумлением смотрю в его глаза. Я вижу маленькие крупинки синего в их таинственных глубинах, и о, я отчаянно хочу сказать ему, " Тебя, я всегда любила только тебя", но не могу. Не так, не тогда, когда он может не вспомнить.

− Ты сводишь меня с ума, Реми, − шепчу я, и нагло хватаю его член и с нетерпением направляю его к себе так, чтобы он смог заполнить меня, и сделать так, чтобы на мне был его запах снова.

* * *

Всю неделю он проводит на высоком режиме обслуживания, и я едва в состоянии угнаться за ним, но я действительно люблю это. Я нахожусь в состоянии эйфории вместе с ним. Его улыбки сияют. Теперь во время тренировок ему нужно делать перерывы на секс. Он не может видеть меня, не желая трахнуть меня. Когда я иду работать над его растяжкой, он хочет меня от одного моего касания к нему.

Теперь я замечаю, когда он темный, его глаза на самом деле не черные, но действительно темно-синие, с серыми и синими крапинками. Но его настроение... так или иначе, является мрачным. Не всегда, но порой да. Он либо бодрый в вышей степени, либо просто невыносим. Иногда его ничего не радует. Диана кормит его дерьмом. Тренер недостаточно сильно его тренирует. А я слишком много смотрю на Пита. Ради Бога.

И как бы нелепо это не звучало, но это становится большой проблемой для Реми, и сейчас кажется, что его энергия и выносливость поглощает весь мой день, а я просто стараюсь не отставать.

− Ради кого все эти люди здесь? − спрашиваю я, когда мы приземляемся в Нью-Йорке и обнаруживаем толпу зрителей, что выстроились в очередь возле FBO[5], где он расположил свой реактивный самолёт, и их едва сдерживают желтые ленты и охрана аэропорта.

− Ради меня, кого же еще, − заявляет он.

Он звучит так нахально, что даже Пит, хмыкает и говорит, − Хватит, Реми.

Он заманчиво хватает меня к себе.

− Иди сюда, детка. Я хочу, чтобы эти ребята знали, что ты со мной. − Огромные руки хватают мои ягодицы, когда вспышки прекращаются.

− Ремингтон!

Он смеется и заводит меня в лимузин Хаммер, прежде чем все остальные заберутся внутрь, он прижимает меня к себе, и целует меня так, как будто это наша последняя ночь в живых, его голод дикий и высвобожденный.

− Я хочу увезти тебя куда-то сегодня, − говорит он хрипло в мой рот. − Поехали в Париж.

− Почему Париж?

− А почему бы и нет, черт возьми?

− Потому что у тебя бой через три дня! − Мне становится смешно, когда он такой. Я хватаю его и целую в ответ, глубоко и быстро, пока никто не зашел, и шепчу, − Идем куда угодно, где есть кровать.

− Давай сделаем это во время поездки.

− Ремингтон!

− Сделаем это в лифте, − настаивает он.

Смеясь, я погрозила указательным пальцем на своего большого, плохого, непослушного мальчика.

− Я никогда не буду делать этого в лифте, так что тебе придется найти для этого кого-то другого.

− Я хочу тебя. В лифте.

− И я хочу тебя. В постели. Как нормальные люди.

Его взгляд опускается ниже моей талии, и его выражение сменяется с игривого улыбающегося секс-бога в темного, жаждущего секс-бога.

− Я хочу тебя в этих брюках, что на тебе.

Чувствуя тепло и желание, я киваю, ухмыляюсь, и переплетаю свои пальцы с его, целуя каждый ушиб на его костяшках пальцев.

Он с любопытством наклоняет голову, и его ямочки медленно исчезают. Похоже, что ему никогда не придавали таких знаков внимания, до меня. Вдруг от этого мне захотелось дать ему больше.

Так я и делаю.

Приближаясь ближе к нему, я беру в руки его подбородок и целую его жесткую щеку, запускаю руки в его волосы, наблюдая за тем, как его взгляд становится тяжелым от желания и чего-то еще. Чего-то, что заставляет его глаза выглядеть загадочно темными и чистыми.

Двери машины открываются.

Тренер сидит спереди лимузина, а Пит, Райли и Диана сидят на сидениях напротив нас. Реми сжимает мои пальцы, когда я пытаюсь ослабить, − этим жестом он говорит мне не делать этого, − затем он сползает на край своего сидения, и опускает свои большие плечи, как будто пытаясь, стать менее громоздким. Когда это оказывается невозможным из-за его роста и мышц, он хватает меня ближе к себе и устанавливает свою голову на моей груди, мягко ворча и затем вздыхая.

От удивления я не двигаюсь.

Пит поднимает бровь, наблюдая за тем, как Ремингтон еще крепче охватывает руками мои бедра, и привлекает меня ближе к себе, пока его голова не лежит идеально на моей груди. Он снова ворчит и вздыхает. У Райли поднялись брови. Диана ласково улыбается, как будто она просто таяла.

А я не только таю. Я становлюсь под ним жидкостью.

Мои родители, тренер и учитель, замечательные люди, но они не сторонники объятий и поцелуев как, например, моя подруга Мелани, которая была засыпана любовью, и теперь она распространяет это по всему миру, как будто это ее долг. Но то, как Ремингтон смотрит на меня, как не скрывает свое влечения ко мне даже своей публике во время его боев, и то, как он просто обнимал меня, как большой медведь в спячке, который только что нашел пещеру, заставляет меня чувствовать боль непостижимо глубоко.

Тихо, со всей нежностью в мире, я запускаю ногти в его темные волосы, затем провожу одним по его уху. Он надежно держит обе руки вокруг моей талии, каким-то образом удерживая меня ближе к себе, как будто бы он держал подушку.

− Ребята, вы хотите взять тайм-аут, когда мы доберемся до отеля? − спрашивает нас Пит, и его тембр так вибрирует, как будто его тронуло какое-то глубокое чувство.

Я поглощена погружением пальцев в его волосы, когда чувствую, как Ремингтон кивает на моей груди, даже не пытаясь поднять свою тяжелую голову.

Я никогда не видела его таким тихим, когда он является маниакальным.

Или, чтобы он сидел совершенно неподвижно.

Ошеломленные выражения Пита и Райли полностью подтверждают, что у них также это впервые.

Когда мы попадаем в номера, нам приносят чемоданы в нашу комнату, и затем я делаю то, что всегда. Распаковываю свой и с самого начала устанавливаю свою маленькую косметичку скрыто под раковиной.

Реми смотрит на меня из двери с таким сильным желанием, что я перестаю чистить зубы, мой рот полон пены, когда я замечаю его взгляд. Он смотрит голодно. Дико. Почти в отчаянии. Я быстро умываюсь, поскольку он приближается и забирает с моих рук полотенце. Он не улыбается. Его темные глаза поглощают меня своей глубиной. Он легко поднимает меня на руки и несет обратно в комнату.

Я ничего не могу поделать с трепетом внутри меня, когда я прижимаюсь к его шее и дышу в нее, в то время как он опускает меня на кровать. Я думаю, что знаю, чего он хочет, но я не уверена. Так что мгновение я жду и смотрю на него.

Он снимает мою обувь и бросает в сторону, затем я слышу, как он сам опускается на пол.

− Я хочу чувствовать твои руки у себя на голове.

Я киваю и перемещаюсь назад, чтобы освободить место для него.

− Это успокаивает твой вихрь мыслей?

Он качает головой, затем берет мою руку и раскрытую ставит ее на свою широкую грудь, его голос хриплый, когда наши взгляды встречаются.

− Это успокаивает меня здесь.

Меня поражает комок эмоций, когда я чувствую биение его сердца под моей ладонью, медленное и мощное, так могут биться только сердца великих спортсменов. Я смотрю в его глаза и вижу в них то же самое сильное желание, которое видела только что. И я так сильно его люблю, что клянусь, мое сердце взяло его ритм.

Он ложится рядом со мной, мы оба, одетые, лежим на кровати. Он опускает свою голову мне на грудь и прижимает каждую часть своих огромных мышц ко мне, вдыхая запах моей шеи. Я опускаю свое лицо и целую его в макушку, начинаю работать кончиками пальцев на его голове.

Он не спал на протяжении долгих, бесконечных, беспокойных, сумасшедших дней.

Дней, когда я чувствовала, как он гладил мои волосы и спину ночью. Когда я слышала приглушенный шум музыки, которую он слушал. Я слышала, как он ел на кухне в полночь, принимал холодный душ, и когда казалось, что этого душа недостаточно, я просыпалась, и он был готов заниматься со мной любовью.

Но я так долго не слышала, чтобы он спал...

Поэтому, когда его дыхание выравнивается, и я понимаю, что он заснул у меня на руках, посреди дня, посреди маниакального эпизода, я не знаю, как сдержать эмоции, набухшие у меня в груди.

Тихо, я вытираю слезу со своей щеки, и еще одну. Я никогда не представляла себе, что такой человек существует. Или того, что когда-то что-то вроде этого будет у меня самой. Эти моменты. Эта... связь. Я никогда не думала, что это отчаяние, почти болезненное желание, что я чувствую к нему, может быть взаимным от него по отношению ко мне.

Плача от счастья впервые в своей жизни, я глажу его волосы, его подбородок, его шею, его руки, смотря на его совершенные полные губы, его жесткий сильный подбородок и лоб, его безупречный нос, тихо любя каждую его часть.

Солнечный свет падает через комнату и полностью освещает его, позволяя мне упиваться его совершенством, как наркоману. Наша обувь разбросана на полу, наши чемоданы все еще полные возле двери. Мы в еще одном красивом номере люкс другого роскошного отеля, и я клянусь, что я никогда в своей жизни еще не чувствовала себя настолько совершенной, как в этот момент, с этим мужчиной, спящим в моих руках, с его массивными руками вокруг меня, его носом в моей ложбинке между грудей, его теплым дыханием на моей коже. В чужом месте, в новой комнате, далеко от всего, что я знала...

Я прикасаюсь губами к его уху.

− Это благодаря тебе, − шепчу я, закрывая глаза. − Я безумно счастлива. Я дома, там, где ты.

Я так намерена беречь его сон, что пропускаю обед, даже когда урчит мой живот. Вскоре это проходит, и все время я продолжаю дарить его большому красивому тело легкие касания, которые тихо говорят − я люблю тебя, Ремингтон.

Он шевелится посреди ночи, и к этому времени, я обессилена, но решительна, как никогда. Мои руки тяжелые, но я ласкаю и поглаживаю его.

Просыпаясь с мягким стоном, он с легкостью хватает меня и улаживает мое тело к себе таким образом, что теперь я прижимаюсь к его груди, и он медленно целует впадину моего уха.

− Брук, − говорит он.

Только одно слово.

Звучит хрипло от сна, и так низко и интимно, это могло бы быть предложением, любым предложением, на которое моим ответом есть и всегда будет " да".

− Да, Реми, − шепчу я, мой голос так же слабый, как его, когда я вдыхаю его ключицу.

Он рычит и медленно вдыхает меня.

− Моя Брук, − голос еще низкий и хриплый, он пальцами расстегивает пуговицу моих узких джинсов и с любовью целует меня в шею, гладя мою попу одной большой рукой. − Почему ты все еще одета в это?

Прежде, чем я могу напомнить ему, почему, я слышу, как он намеренно расстегивает молнию.

Каждый мой мускул сжимается. Я тихо стону и прижимаюсь носом к его шее, становясь ближе к нему, как котенок, нуждающийся в его ласке.

− Я ждала, чтобы самый сексуальный мужчина в мире снял их с меня.

Около трех часов ночи, Ремингтон рычит " голодный" мне в ухо, встает и направляется в кухню, и когда я растягиваюсь в постели, мой желудок мгновенно соглашается.

Я включаю лампу, и надеваю на себя первое, что попадается мне в чемодане. И этим является одна из его красных атласных накидок РАЗРЫВНОЙ.

Я плотно стягиваю пояс на талии, ткань чувствуется восхитительно и здорово на моей коже. Накидка великовата на меня, и достигает нижней части моих икр, но я усмехаюсь, потому что просто люблю носить его вещи. Я выхожу после него осмотреть, что Диана оставила для нас на кухне.

В духовом шкафе находятся две теплые тарелки курицы, покрытой пармезаном и с салатом из шпината и свеклы и с красным картофелем. Я вытаскиваю их и беру нашу посуду, когда замечаю Ремингтона, развалившегося за обеденным столом с восхитительным обнаженным торсом и в спортивных штанах низко на талии.

Он черпает арахисовое масло палкой сельдерея и жует, но перестает, есть, когда замечает меня, и сразу проглатывает все, что у него было во рту.

Его глаза расширяются, он бросает оставшийся сельдерей и откидывается на спинку стула, скрестив мускулистые руки так, что переплетения его татуировок в верхней части его бицепсов выглядят темными и сексуальными.

− Только посмотри на себя, − говорит он, его слова звучат рычанием чистого мужского удовольствия.

Слово РАЗРЫВНОЙ восхитительно вонзается мне в спину, когда я направляюсь к нему с тарелками, усмехаясь.

− Я отдам это, когда мы вернемся в кровать.

Он качает головой и хлопает по своему колену.

− Что мое, то и твое.

Я ставлю на стол еду, а он берет меня за бедра сквозь атлас и привлекает меня, чтобы сесть к нему на колена.

− Я так чертовски проголодался.

Он хватает пальцами кусочек красного картофеля и направляет в рот, облизывая пальцы.

− Тебе бы понравился красный картофель моей мамы. Она добавляет кайенский перец, что придает ему немного пикантности, − говорю я ему, взяв кусочек на вилку, и прожевывая, вкус розмарина и отлично приготовленного картофеля тает на моем языке.

− Ты скучаешь по дому?

Вопрос заставляет меня посмотреть на него, как он ест другую картошку, и я осознаю, что у него на самом деле никогда не было дома. Есть ли у него?

Его домом были боевой ринг и куча отелей. Его семьей были его команда и его фанаты.

Из-за этого у меня чуть не разрывается грудь.

Когда он запер меня с ним в номере отеля, сразу после того, когда я впервые увидела, как Пит усыпляет его, Реми был в депрессии, а я даже не знала. Он держался за меня, чтобы сохранить рассудок, но этого я тоже не знала.

Все, что я знала, это то, что он не хотел, чтобы я оставляла комнату, и чтобы кто-то другой заходил. Он хотел, чтобы я была там. Он хотел, чтобы я к нему прикасалась, как будто это уравновешивало его, и мой рот был единственным теплом в его холоде, единственным светом в его тьме.

Ремингтон − не человек слов. Он − человек мужества и действий.

Этот большой, сильный мужчина иногда нуждается в том, чтобы о нем позаботились, и я клянусь, что я до смерти хочу быть той девушкой, которая заботится о нем. Так сильно я еще не желала кем-то быть.

Он, тот, кто никогда не имел дома, хочет узнать, скучаю ли я по дому?

Когда я сплю, как королева, в мягкой кровати, в его руках, ем здесь лучшую пищу, делаю свою работу, и провожу время с ним, когда он иногда нахальный, иногда сварливый, и всегда обожаемый?

Положив вилку, я оборачиваюсь к нему лицом, поглаживая его подбородок пальцами.

− Когда я не с тобой, я скучаю по дому. Но, когда я с тобой, я не скучаю ни по чему.

Его ямочки на миг появляются, и я наклоняюсь, чтобы легонько прикоснуться к одной. Он тихо рычит и трется своим носом по моему.

− Я буду держать тебя так близко, что ты не будешь скучать, − хриплым голосом говорит он.

− Пожалуйста, сделай так. И я уверена, что прямо здесь достаточно места.

Я осмысленно покачиваюсь на коленях, а он кусает мочку моего уха и крепко обнимает меня, говоря:

− Это верно!

Мы смеемся, и в конечном итоге едим с одной тарелки одной вилкой, по очереди кормим друг друга.

Когда я чувствую его беспокойство, что приходит с его манией, я понимаю, что он, кажется, хочет что-то сделать. Так что я уступаю, когда он полностью одолевает меня и дразнит мои губы вилкой, я послушно открываю рот и позволяю ему кормить меня.

Мне нравится, как его глаза становятся все темнее каждый раз, когда он смотрит, как я открываю рот для еды.

Он скользит свободной рукой под атласной рукав и с любовью ласкает мои трицепсы, в то время как он оборачивается к тарелке и берет на вилку немного еды для себя.

Я наблюдаю, как он берет большой кусок, и жду, когда он разрежет больше цыпленка и направит его к моему рту вместе со всем остальным.

Он смотрит, как я кусаю, наслаждаюсь, и наконец, проглатываю, его губы изогнулись в нежной улыбке.

− Кому ты принадлежишь? − мягко спрашивает он, поглаживая меня по спине.

Мое сердце тает, когда он оставляет вилку и проскальзывает этой рукой под накидку, через приоткрытую ткань, обнимая меня за талию. Он наклоняет голову и легко целует мое ухо, говоря, − Мне.

− Полностью тебе. − Я охватываю его ногами, и зарываюсь носом в его теплую шею, проводя руками вокруг его худой талии. − Я так нервничаю по поводу большого боя. А ты?

Его смех вибрирует в груди, когда он отстраняется и всматривается в меня сверху вниз. Видимо его это хорошо позабавило.

− Почему я должен? − Он поднимает мою голову за подбородок, так что его смеющиеся темные глаза встречаются с моими. − Брук, я собираюсь побить его.

Уверенность в его голосе обладает такой серьезностью и силой, что мне почти становится жаль Скорпиона. Реми не только собирается побить его, он собирается сделать это весело.

− Реми, мне нравится, как ты дерешься, но ты понятия не имеешь, какая это нервотрепка для меня.

− Почему, Брук?

− Потому что. Ты... важен для меня. Я не хочу, чтобы кто-то прикасался к тебе, и каждые несколько ночей, ты просто... там. Даже зная, что ты выиграешь, я не успокаиваюсь.

− Но ты счастлива, Брук? Со мной?

Его лицо напрягается от этого вопроса, и вдруг он выглядит очень решительным, очень сильно похож, как когда-то спрашивал меня " Тебе понравился бой? "

Я вижу неистовую необходимость в его глазах, и я понимаю, что мой ответ важен для него так, как то, что он думает обо мне, важно для меня.

− Безумно, − признаю я, и обнимаю его, вдыхая его шею, мне нравится, как его запах расслабляет меня. − Ты делаешь меня счастливой. Ты делаешь меня безумно счастливой, ты сводишь меня с ума, и точка. Я не хочу быть без тебя ни секунды. Я даже не хочу, чтобы все те женщины смотрели на тебя и кричали тебе те вещи, что всегда.

Его голос меняется на такой, каким он говорит мне интимно во время секса.

− Я твой. С тобой я возвращаюсь домой. − Он вдыхает запах моей шеи, затем касается моего уха и шепчет мне, − Ты моя самка, и я утвердил тебя.

С этими словами, он перемещает меня и продолжает кормить.

Он, кажется, наслаждается, наблюдая за тем, как мои губы открываются и закрываются, принимая то, что он подносит к моему рту.

Ему нравится кормить меня, и я думаю, что навязчивый мужской восторг, что исходит от него, относится к его предку, Неандертальцу.

Мы лопаем всю еду, ласкаем и целуем друг друга, и я рассказываю ему о Мелани, как она и Райли провели вместе одну ночь, и теперь, похоже, стали хорошими друзьями по переписке, а он смеется, − Расскажи мне больше, − призывает он меня, продолжая, есть.

Так что я рассказываю ему о своих родителях, как Нора влюблялась во все, что шевелится, а он улыбается. Я просто люблю делать так, чтобы он улыбался.

− Ты помнишь что-то хорошее о своих родителях? − спрашиваю я, когда мы возвращаемся в спальню, и я забираюсь на кровать.

− Моя мать крестила меня каждую ночь. − Он запирает дверь, и я знаю, что это для того, чтобы утром не вошел Райли и не увидел нас голыми. − Она крестила меня на лбу, на моем рту, и на моем сердце.

− Она была религиозной?

Ремингтон пожимает своими большими плечами, и я вижу, что он останавливается, чтобы вытащить свой iPad и наушники.

Честно говоря, мысль о родителях Ремингтона является для меня пыткой. Как кто-то настолько религиозный мог отказаться от самого сложного и красивого человека, что я когда-либо видела? Как они могли?

Реми несет свой багаж к тумбочке, и я понимаю, что он устанавливает все свои вещи рядом. Он собирается держать меня оставшуюся ночь потому, что полностью осознает, что спать не будет.

− Ты скучаешь по своей семье? − спрашиваю я, когда он присоединяется ко мне.

Кровать скрипит, когда Реми садится и сразу тянется ко мне.

− Нельзя скучать по тому, чего у тебя никогда не было.

Я не ожидала такого ответа, и мне хочется одновременно и плакать, и заботится, и защищать его от всех, кто причинил ему боль.

Он тянет за пояс накидки Разрывного и снимает атлас с моих плеч. Он любит, когда я голая, чтобы он мог облизывать меня как лев, а мне нравится угождать ему. Так что я тяну руки и откидываю его в сторону. Люблю, когда он прижимает меня к себе, кожа к коже.

Вдруг, мне очень сильно хочется дать ему все, что у меня есть. Свое тело, свою душу, свое сердце, свою семью.

− Если я тебе кое-что скажу, − шепчу я, когда мы ложимся на наше любимое место, лицом друг к другу, мои ноги между его бедер, наши тела переплетены, касаясь, друг к другу насколько это возможно, − ты вспомнишь завтра?

Он тянет одеяло над нами и прячет мое лицо в его шею, его руки блуждают по моей спине.

− Надеюсь, что да.

Я чувствую, как его ноги беспокойно двигаются против моих, и я, улыбаясь, поглаживаю руками по его волосам, чтобы он расслабился, и мне в голову приходит идея. Замечательная. Так он поймет, что я хочу ему сказать, и таким образом я не буду давить на него, чтобы он не чувствовал себя неуютно. На самом деле ему вообще не нужно будет отвечать на это.

Я тянусь к тумбочке и хватаю наушники и его iPod, молясь, что найду там песню. Я без ума от этой песни, и я никогда не признавалась в этом до этой секунды, когда мне хочется кричать слова этой песни Ремингтону Тэйту прямо сейчас.

− Надень наушники, − оживленно говорю я. Он усмехается, потому что я знаю, что он любит, когда я включаю ему музыку. Он выпрямляется на спинку кровати и надевает наушники, затем увлекает меня к себе на колени, и я заползаю к нему.

Я нахожу ее. Эта песня идеально подходит, чтобы сказать ему, что я без ума от каждой его части.

Так что я выбираю песню Avril Lavigne «I Love You» и включаю ее.

Я слышу, как начинается музыка, и по моим венам проходит волнение, когда он увеличивает громкость и, даже сидя у него на коленях, я слышу, как звучат слова песни.

Я знаю, что он может не вспомнить этого завтра. Я знаю, что его глаза темные, и что включить ему песню не значит сказать слова, но мы так много ночей провели вместе. Мы тренируемся друг с другом, купаемся вместе, бегаем вместе, едим и кормим друг друга, ласкаем и говорим, и я не думаю, что Ремингтон открывался кому-то так, как он открылся мне. У меня были возведены стены всю мою жизнь, и я никогда никого не впускала за них, пока вдруг я не поняла, что он был... внутри.

Я дышу им и живу им каждый день, даже мечтаю о нем, лежа с ним в постели.

Даже если этот мужчина не признает эмоций в своем ранимом диком сердце, я хотя бы надеюсь, что из моей песни он узнает, что он стал моим... всем.

Неописуемо взволновано, я слышу, как продолжается песня, и наблюдаю за его лицом, кусая губы, изучая его выражение. Каждое слово настолько совершенное, вся эта песня предназначена для него от меня, включая хор, который клянусь, я могу слышать прямо сейчас.

Ты так красив,

Но не поэтому я люблю тебя.

Ты знаешь, я не уверенна,

Что причиной, почему я люблю тебя, являешься ты.

Быть тобой,

Только тобой,

Да причиной, почему я люблю тебя, является все, через что мы прошли,

И вот почему я люблю тебя.

Он слушает, оценивая мое лицо, его выражение внимательно сканирует мои черты. Мои полные губы. Мои янтарные глаза. Мои высокие скулы.

− Включи ее еще раз. − Его голос звучит так хрипло, что мне почти приходится прочитать по губам, чтобы понять, что он сказал.

Я нажимаю на кнопку “воспроизвести”, но вместо того, чтобы снова слушать песню, как я ожидала, он улаживает меня на спину, затем надевает на мне на голову наушники и настраивает их на меньший размер, когда начинается песня.

И в следующую секунду я слушаю песню «I Love You», которую я только что включала ему.

И которую Ремингтон Тэйт сейчас включает мне.

Я закрываю глаза, мое сердце дрожит в груди, то, что я чувствую к нему, набухает внутри меня, пока я не чувствую себя наполненной и безнадежно поглощенной внутри. Я чувствую его губы на своих, песню, играющую в ушах, когда он начинает целовать меня, но он делает это не сексуально, а чрезмерно нежно.

Таким образом, Реми открывается мне, и я чувствую покалывание от макушки до моих стоп, когда я впитываю каждую вещь, что он пытается сказать мне этой песней, своими губами, своим шепотом, даже понимая, что он может не вспомнить ничего из этого, это все равно не становится для меня менее настоящим.