Глава 54. Весьма значимая. Габриель.

Если Габриель еще мог купиться на шутку с управляемым двойником, то для Лилит такая тема уже не прокатывала. О том же, что Дьявол, как некий квантовый супергерой, может находиться в нескольких местах одновременно, сведения, бытующие среди людей, явно преувеличены, или неверно поняты и дофантазированны. Любое мыслящее существо, как и предметы неодушевленные, и правда, находится в состоянии суперпозиции, но это не значит, что мы осознаем это или, тем более, контролируем.

Разум кошки способен уловить движения тонкого мира, граничащего с нашим, как мозг шизофреника или медиума и даже взаимодействовать с ним, но это не более чем игра с астральными проекциями, приносящая мало пользы.
Конечно же, при желании Люцифер мог бы устроить себе «День сурка», но предпочитал не играть со временем, – силой грубой и неумолимой, – парадоксов ему и так вполне доставало.

Ко всему прочему, как говорил мой друг Шандор, – любой мистик предпочтет фокус прямой демонстрации своей силы, хотя бы потому, что на это требуется гораздо меньше энергии.

Прежде, чем отправить двойника отдыхать, Нортон занялся архангелом вплотную, завлекая его в ловкую сеть софизмов, выстроенных на «собственных мыслях» и умозаключениях Габриеля. Давая понять, что беседе пришел конец, Люцифер добавил:
— Жаль, что не часто приходится вот так запросто с тобою беседовать, брат. Можешь оставаться у меня в гостях, сколько заблагорассудится. Я же вынужден покинуть тебя, – у меня свидание.

— Не думаю, что мое длительное отсутствие будет встречено на ура.
— Ты хотя бы не лжешь, – это радует. В любом случае, жду тебя на свою свадьбу. Как дипломат, ты просто не вправе отклонить приглашение.
— Я буду. Позволь два слова на прощанье. Надеюсь, ты понимаешь, что последствия нарушения установленного порядка несут угрозу для всех нас?
— Нет никакого порядка. А силы природы, неподвластные дикарям, отступают перед прогрессом. О том же, что еще кто-то кроме меня нашел способ общаться с богами и даже взаимодействовать с ними, мне в целом известно. Не вижу в этом ничего предосудительного. Впрочем, у тебя есть шанс обсудить это непосредственно с виновницей данных волнений. Лейла как раз неподалеку, в твоем любимом саду.
— Не пристало ангелу беседовать с распутными дьяволицами.
— Уже испугался?
— Мне ли бояться дочерей Лилит. Моим именем изгоняют подобных бестий.
— Вот и славно, а то она уже заждалась тебя.
— Ты устроил для нас эту встречу? Зачем?
— Запрети ведьме курить в постели, – она спалит дом. Иди и прочти Лейле лекцию о порядке вещей и всем прочем. Может, переубедишь, или хотя бы поймешь, что ей нужно, а меня избавишь от лишней головной боли.
— Надеюсь, ты не уготовил для меня еще что-нибудь неожиданное?
— Боже упаси. Единственная моя хитрость в том, чтобы ты лично почувствовал, каково это, – пытаться управлять женщинами.
— Насколько мне известно, тебе всегда это удавалось, искуситель.
— Вранье. Хочешь секрет? Я никогда и никого из них не соблазнял, – просто чувствовал зов и позволял некоторым дамам проделать это с собой. До встречи братишка.
— И тебе не кашлять, – ответил не вполне трезвым голосом Габриель, пожимая Нортону руку на прощание.

******

Глубоко вздохнув, ангел поставил на стол стакан с недопитым скотчем, сделал несколько шагов и открыл стеклянную дверь, ведущую в благоухающий зимний сад, который он обожал с юности.

Габриелю вовсе не нравилось быть своим среди чужих, но отказать себе в удовольствии встретиться с легендарной Лейлой он не мог, тем более что чувствовал себя в некоторой безопасности относительно ее чар. Недаром иудейское имя Габриель является как мужским, так и женским, – ангел был гермафродитом и чувствовал некоторую самодостаточность, делавшую его неуязвимым и универсальным солдатом небес. Почему Нортон воспринимал его как брата, а не сестру, и почему они симпатизировали друг другу, оставалось для Габриеля загадкой. Ему, как несмышленому ребенку, было совсем невдомек, что он не являлся на деле ни тем, ни другим, что он, архангел, – Страж Мира, Ангел Смерти для праведников и прочее, прочее, – всего лишь глупая шутка Бога, несчастное и никчемное создание, не лишенное, впрочем, обаяния, странной притягательности для обоих полов и своеобразного шарма.

Не вкусив от древа познания, словно выросший в изоляции уродливый ребенок, он чувствовал себя превосходно, но иллюзии часто рушатся, оставляя тебя лицом к лицу с тем, что есть.

Лейла стояла у небольшого пруда и кормила экзотических разноцветных рыбок. В своей милой обаятельной непосредственности она настолько увлеклась своим бездумным занятием, что даже не заметила приближающегося Габриеля. К удивлению ангела, подошедшего к ней, дьяволица даже не обратила внимания на одетого в строгий костюм женоподобного юношу. Чтоб привлечь к себе внимание Лейлы, Габриель кашлянул.
Повернувшись с таким видом, словно ее оторвали от решения важных государственных дел, Лейла подняла голову и, смерив ангела уничтожающим презрительным взглядом, вздернула бровь.

— Ты вроде хотела видеть меня? – непонятно почему засмущался ангел.
— Я, видеть тебя? Черт побери, ты Габриель?
— А ты ожидала увидеть грозного воина в золотых доспехах и с белыми крыльями за спиной?
— Вы меня разыгрываете? Похоже, что нет. Значит я облажалась, и теперь мои шансы равны нулю, – сказала Лейла как бы сама себе.
— Я не из обидчивых. К тому же, у меня к тебе тоже есть разговор.
— Значит на «ты»? – лукаво спросила Лейла, протягивая руку.
— На «ты», – улыбнулся Габриель, касаясь ее ладони.

Нечто неясное он ощутил в это мгновение и почему-то поцеловал дьяволице руку. Лейла изобразила легкое смущение, но, повинуясь древнему охотничьему инстинкту, сбросила маску и стала сама собой. Это почувствовал ангел, обладающий способностью читать души, и вскоре они непринужденно гуляли по саду и мило беседовали; правда, скорее как безликие попутчики, в едущем на юг грязном поезде, – бледные, истощенные, но полные надежд, жаждущие солнца и моря. Лейле практически не нравился ангел, поэтому она расслабилась и стала еще прекраснее, в своей изысканной простоте, граничащей с распущенностью.

— У тебя роман с Прозерпиной? – неожиданно задал прямой вопрос Габриель.
— Можно и так сказать, а у тебя что, правда, никого не было?
— Я не чувствую себя обделенным любовью, если ты об этом. Она действительно считает, что Бог мертв?
— А ты видел его?
— Я его чувствую. Он во всем, что нас окружает.
— А что ты чувствуешь, глядя на меня? Во мне тоже есть Бог?
— Конечно. Ты кажешься мне очень милой и одухотворенной, но я чувствую в тебе боль и неудовлетворенность.
— Да, я недовольна своей судьбой, но я не ною, а делаю все, чтобы ее изменить.
— Твоя душа плачет.
— Хочешь ее утешить?
— Я сделаю все, что в моих силах, для ее спасения.
— Заставив еще больше страдать?
— Ты сама причиняешь своей душе страдания. Больше никто не в силах этого сделать.
— Вот тут ты заблуждаешься, – есть множество ужасных и изощренных пыток, успешно применяемых для души.
— Возможно я и не специалист по пыткам, но я хороший врач, и знаю, о чем говорю.
— И какое же лекарство ты мне пропишешь?
— Прими Бога, пусти его в свое сердце, и он излечит тебя. Живи в мире со своей душой, и она перестанет страдать.
— Твоими устами, да мед пить. Я читала библию, – это противоречивый бред, который можно истолковать и так, и эдак.
— Неудивительно, – ее ведь писали люди и для людей. Читать библию без бога в сердце нельзя, – она может стать ядом.
— Мне нужна одна книга, – сказала вдруг Лейла, останавливаясь и глядя Габриелю в глаза.
— Пытаешься заключить со мной сделку?
— А разве вы не заключаете сделки с людьми, обещая им рай?
— Это совсем другое. Лишь самопожертвование и бескорыстная любовь к богу дают шанс на обретение царства небесного.
— А оно хоть есть? Или это все пирамида?
— Ты слишком извращена, чтобы понять меня.
— Так попробуй вдохнуть в меня искру божию.
— Я не могу уделить тебе время.
— Здесь и сейчас, – прошептала Лейла, приблизившись к Габриелю вплотную.

Ангел смотрел ей в глаза. Его руки сами потянулись, обняли стройный стан дьяволицы, губы открылись для поцелуя, а в голове заклубился розовый ядовитый туман. Через минуту они целовались уже совершенно нескромно, срывая друг с друга одежду.

Лейла легла на траву, увлекая за собой Габриеля, и он повиновался ей, как пылкий влюбленный юноша, не в силах оторвать глаз от красоты, открывшейся его взору. Лейла действовала осторожно, но уверенно, – она чувствовала себя в родной стихии и умело ввела ангела в состояние крайнего возбуждения.

Открывая для себя новый мир, Габриель оказался прилежным учеником, буквально схватывая все на лету. Лейла же умела обходиться как с мужчинами, так и с женщинами, поэтому быстро нашла с телом ангела общий язык.

Существовало и еще важное нечто, делающее дьяволицу столь неудержимо-желанной. Кровь Лилит, – удивительной, непостижимо прекрасной, умопомрачительной женщины, женщины - подлинника, – первозданного истинного идеального образца кисти высшего гения, смешанная с кровью одного из самых могущественных демонов, породила на свет настолько сильную, талантливую и красивую ведьму, что противостоять ее чарам не смог бы и безжизненный камень.

Грехопадение Габриеля стало его вознесением на небеса наслаждения, обретением реального ощутимого рая; ему не пришлось перешагивать через себя или заключать сделку с совестью, потому, что в эту минуту он чувствовал настоящую любовь к Лейле, пусть внушенную, но чистую и бескорыстную. И как же она отличалось от того, что он испытывал ко всем, без разбора, творениям своего любимого Бога!..

Знай ангел, что его ждет смерть в объятиях дьяволицы, – он бы не изменил своего решения и поступил так, как велело ему его сердце. Лишенный строгого родительского надзора, попавший в чудесный и удивительный мир, Габриель вдруг почувствовал, понял и осознал, что все его слова и молитвы, – ничто, по сравнению с тем, что может подарить мир прямо сейчас.

Стоит лишь шагнуть за порог и сорвать маску аскета, как тебя подхватит течение, заставив по-настоящему бороться, по-настоящему жить и переживать, а не заменять реальность молитвенным экстазом и любовью к непонятно чему. Ангел наконец-то увидел Бога, к которому так стремился всю жизнь, и этот Бог оказался женщиной, – близкой, теплой, осязаемой, необычайно приятной на ощупь, невообразимо красивой, непостижимой, загадочной, но совершенно настоящей, – живой.

— Наверное, я не слишком хорошо поступаю, – сказала Лейла, когда они утолили первый голод, но были все еще горячи.
— Я уже взрослый, – сам могу решить, что мне делать, – ответил Габриель, ощутив в крови тестостерон.
— Оу, если честно, – не ожидала от тебя такой прыти, – пробормотала дьяволица, когда ангел снова, довольно грубо вошел в нее.
— Я чувствую себя живым, – вздохнул Габриель спустя какое-то время, – опыта ему все же не доставало, и разрядился он довольно быстро.
— Вот и хорошо, – теперь мы можем поговорить на равных; теперь ты сможешь понять меня, – улыбнулась Лейла, не забывая о том, чтоб оставаться невероятно красивой.

Как часто в жизни женщины отпускают поводья, делаясь предметом домашнего обихода, позволяя мужчинам не замечать их присутствия. Лейла такой не смогла бы стать никогда. В каждом ее движении царило такое очарование, такой шарм, что весь мир вокруг наполнялся благостным трепетом, – все пело и расцветало, вспыхивая теплым светом и радостью в присутствии демонессы.

Габриель почувствовал себя не на шутку счастливым, – ведьма отражалась в его душе, словно в венецианском зеркале с золотой амальгамой, рождая незабываемый божественный облик.

— Неплохо я влип, – неожиданно сказал он, осознавая всю трагичность своего положения.
— Ты главное не раскисай, – Лейла провела ладонью по его гладкой щеке. – Пойдем, выпьем и подумаем, что делать дальше. Все, что происходит со мной, скрыто от посторонних глаз.
— Нортон позаботился и об этом?
— Он просто помог нам встретиться, – дальше уже наши дела. Мы должны быть ему благодарны за это.
— Не очень-то весело ходить в должниках у Дьявола, – усмехнулся Габриель.
— Напрасно ты так, – ответила Лейла медленно одеваясь. – К тому же, – никто не заставляет тебя медлить с возвращением долга. Даже, напротив, – ты можешь сделать так, чтобы задолжал тебе он.
— Мне интересно, – ты, на чьей стороне?
— На своей, разумеется, – не задумываясь, ответила Лейла.
— Не сомневаюсь в этом, – беззлобно усмехнулся Габриель, отряхивая свой костюм.
— Если мы выйдем из сада через потайную дверь, то попадем сразу в одни из укромных уголков покоев Нортона, где сможем спокойно поговорить и привести себя в должный порядок.
— Я уже и так задержался. Говори лучше, что тебе нужно, и я пойду.
— Ты прекрасно понимаешь, что время у тебя еще есть, к тому же, – вернувшись с результатом, ты сможешь усыпить бдительность своего начальства.
— О чем ты говоришь?
— О том, что от пустой болтовни если и есть толк, то только тому, кто хитрее. Не думает же Михаил переиграть Люцифера, посылая тебя?
— Об этом я не задумывался.
— Подумай. Я предлагаю тебе предоставить по возвращении нечто весомое, – например, документ, по которому я буду обязана содействовать вам в осуществлении ваших планов.
— Что тебе известно о наших планах?
— Из твоих вопросов я сделала вывод, что вы обеспокоены моими отношениями с Прозерпиной и опасаетесь ее революционных идей.
— Персефона действительно мутит воду, желая склонить чашу весов в пользу хаоса, но она не опасна для нас.
— Вот как. И что же вы тогда взбеленились?
— Цель моего визита, – убедиться, что Нортон не замышляет того же. Его альянс с Лилит повлечет за собой ряд последствий, которые не могут не взбудоражить все области бытия.
— Разве моя мать не лишается власти на олимпе, возвращаясь к Нортону?
— Мы знаем, что Миэлла уже примеряет на себя ее образ. В застоявшемся пруду языческих богов она произвела настоящий фурор.
— Там всегда была настоящая Санта-Барбара, но ты чего-то недоговариваешь.
— Возможно. На то я и дипломат.
— Значит ли это, что я вам не нужна в качестве агента?
— Я этого не говорил.
— Ты слишком осторожен, если не сказать иначе и жестче. Мне нужна книга. Мне нужен фолиант «Сorrigendum errorem fati». За право воспользоваться им я готова пойти на многое.
— Это очень опасная книга, – мы недаром ее опечатали.
— C Нортоном и Самаэлем я уже договорилась, – решающее слово теперь за тобой. Я не собираюсь устраивать светопреставление, – я хочу всего лишь вернуть свою юность; снова прожить ее, – прожить красиво и ярко.
— Вернуть детство? Это все, чего ты желаешь?
— Разве этого мало? Вся моя жизнь искалечена. Я хочу провести эти годы весело и беззаботно. Хочу делать глупости, влюбляться, плакать, хочу отдаться по любви, а не из делового расчета, хочу ощутить себя живой и настоящей!
— С таким я еще не сталкивался. Многие желают стать детьми, но это скорее легкая грусть, щемящая ностальгия, чем конкретное желание.
— Моя печаль, – моя забота. Я чувствую себя обкраденной и хочу вернуть это время.
— Я не могу на это пойти. Ты желаешь переделать весь мир под себя ради одних только воспоминаний?
— Вовсе нет, и не ради воспоминаний, а ради нескольких лет жизни. Есть способ, о котором я недавно узнала. Я стану пятнадцатилетней девушкой и забуду о том, кто я. Старшие классы, колледж, – думаю, что этого будет достаточно, чтобы сделать меня счастливой и цельной.
— Ты будешь страдать, чувствуя себя чужой и неуместной среди людей. Ты будешь подсознательно тосковать по своей силе и власти…
— Лучше уж так, чем то, что со мной стало в детстве. Да и не думаю, что у меня будет много времени для тоски. Не забывай о том, кто я, и насколько силен мой дух!
— В теле смертной ты будешь уязвимой. А если враги узнают о твоем превращении?
— Я готова рискнуть.
— Что ж, будь по-твоему, – я оставлю свою печать на документе, дающем тебе доступ в библиотеку. Только один раз ты сможешь воспользоваться фолиантом. И прошу тебя, не сделай какую-нибудь глупость.
— Глупостью будет, если я променяю свою мечту на нечто вроде обретения еще большей власти.
— Разве не этого все хотят?
— Как видишь, не все.
Габриель сел за стол, и придвинул к себе пергамент. Аккуратным каллиграфическим почерком он написал название книги и несколько понятных только ему символов.
— Это энохианский? – спросила Лейла.
— Да, это он. Но это не главное. Важен мой почерк, – мое перо. Я, – ключ от многих дверей. Понимаешь теперь, почему меня не могут просто так отпустить?
— Получается, ты рисковал жизнью, обнимая меня?
— Ты этого стоишь. Думаешь, твой отец и Люци не будут волноваться о тебе? – Габриель явно решил сменить тему.
— Думаю, что они будут следить за мной. Возможно, даже приставят охрану. Если честно, то это радует, – мне давно хотелось их помирить.
— Не думаю, что новый союз Лилит и Нортона будет этому способствовать.
— Отец не зациклен на ней так сильно, как Нортон. Ему достает забот и женщин тоже.
— Понятно. Все же у вас тут весело, – жизнь бьет ключом, прогрессирует.
— Забавный парадокс, – ангелы физически ближе к людям, но морально гораздо дальше от них, нежели демоны. В бессмертии же нет почти никакого прогресса. Только война, страх и неминуемость смерти побуждает к свершениям, к накоплению и концентрации опыта. По этой причине Ассия нужна Геенне так же, как и остаткам небес или, как Преисподняя Богу и Ассии. А ты сейчас говоришь так, словно действительно решился сменить гражданство.

— Михаил этого не допустит. А твоя мысль так же верна, как еще одно доказательство канта.
— Можешь просто не возвращаться. А к подобному умозаключению рано или поздно приходит любой здравомыслящий.
— Ты не понимаешь. Я архангел. За кажущейся небесной свободой и божественным великолепием, – свод жестких правил, сковывающих меня по рукам и ногам.
— Что же это за правила такие, которые невозможно нарушить?
— Некоторые можно, а некоторые – нет. Я совершил сегодня то, чего от меня никак не ожидали. Такие же вещи, как бегство или предательство я совершить не могу, – это причинит мне такую боль, которая лишит меня разума.
— Значит ты – запрограммированный солдат?
— Можно и так сказать.
— Я уверена, что Люцифер может снять твое заклятье.
— Зачем тебе это? Ведь ты добилась желаемого. Кстати, вовсе не обязательно было меня соблазнять, – я и так помог бы тебе, – Габриель протянул Лейле пергамент и пристально посмотрел ей в глаза.
— Тебе не понравилось быть живым? – усмехнулась Лейла.
— Понравилось.
— Тогда считай это моим подарком. Ты прав, – мне нет дела до твоей дальнейшей судьбы, но Нортону ты почему-то нравишься, и мне не помешал бы друг ангел.
— Прости, я очень противоречиво теперь себя чувствую.
— Счастье в неведении?
— Это была иллюзия счастья, психофашизм и самогипноз. Твой случай невероятно интересный, – он заставляет о многом задуматься.
— О чем же тебя заставили задуматься желания адской шлюхи?
— О том, что для нас действительно ценно в жизни.
— Тебе не надоело жить, всего опасаясь? Кругом только запреты и обязательства.
— А разве можно иначе?
— А ты посмотри на меня и подумай, – ответила Лейла, небрежно сворачивая драгоценный пергамент в тонкую трубочку.
— Ты и так заставила меня думать больше, чем Нортон.
— Ладно, сочту это за комплимент. Спасибо за все. Я пойду, до встречи.
— Прощай, Лейла, – грустно пробормотал Габриель.
— Еще один зануда Гамлет, – закатила глаза дьяволица, выходя из комнаты.

Мысли в ее голове выстраивались в уравнение с множеством неизвестных: «Во-первых, – Самаэль, – отец наверняка попал к Атрагарте вместе с красавчиком Асмодеем. Что нужно королеве, – мне неизвестно, но надо быть готовой теперь ко всему. Я не бедна, имею власть, положение, да и душ у меня хватает. Если же возникнет какой-то подвох, – разберемся. Невозможно достичь желаемого, ничем не пожертвовав. Так что, в этом направлении дергаться пока не стоит. Асмодей не подавал повода для беспокойства, но ухо с ним нужно держать востро. Во-вторых, – мне нужен Люцифер, – без него нет хода в библиотеку к отцу. И в третьих, – с матерью и Миэллой тоже следует до конца разобраться. А еще, Нагиля осталась одна на берегу. Хоть разорвись. Где сейчас Лилит интересно?»

***WD***