Слой на слое

31 августа 1977 года

Суфийский Мастер Аджнаби сказал: «Напиши Мулле Файрози, что мне недосуг вступать с ним в переписку, поэтому мне нечего ответить на его письмо».

Ученик Аними спросил: «Вы хотите рассердить его этим пись­мом?»

«Он уже рассержен некоторыми моими письмами, - ответил Аджнаби. - И эта рассерженность заставила его мне писать. На­писав эту депешу, я задался целью рассердить такого человека, как он.»

«А это письмо рассердит его еще больше», - заметил Аними.

«Да, - сказал Аджнаби, - когда он был возмущен тем, что я на­писал, он не наблюдал свой гнев - а это мне как раз и было нужно. Он воображал, что наблюдает за мной, тогда как сам чувствовал один только гнев. И теперь я снова пишу, чтобы вызвать его гнев для того, чтобы он сам увидел, что разгневан. Цель моя - дать этому человеку понять, что моя работа - это зеркало, в котором он видит самого себя».

«Но люди в большинстве своем всегда считают тех, кто вызы­вает их гнев, злонамеренными», - произнес ученик.

«Ребенок может считать взрослого, который пытается вы­тащить шип из его руки, злонамеренным. Не есть ли это оправда­ние попытки помешать ребенку расти?» — сказал Аджнаби.

«А если ребенок затаит обиду на взрослого, который вытаски­вает шип?» - спросил Аними.

«Ребенок, на самом деле, не будет таить обиду, ибо что-то в нем знает правду», - ответил Аджнаби.

«А что если он так никогда и не узнает себя и будет думать, что другие побуждаются личными пристрастиями?» - упорство­вал ученик.

«Если он никогда не узнает себя, - ответил Аджнаби, - это не имеет значения и в отношении того, что он думает о других, ведь у него никогда не может быть никакого понимания того, что из се­бя, на самом деле, представляют другие.»

«Но разве нельзя, - возразил Аними, - вместо того чтобы вто­рой раз вызывать его гнев, объяснить, что предыдущее письмо бы­ло написано с этой целью, и предложить Мулле по-новому посмот­реть на свои прежние чувства?»

«Можно, - ответил Аджнаби, - только от этого не будет пользы. Это, скорее, приведет к противоположному. Если ты рас­скажешь человеку, в чем дело, он подумает, что ты оправдыва­ешься, и это вызовет в нем чувства, от которых ему будет один только вред. Поэтому ты своими объяснениями ему, на самом деле, только навредишь».

«Нет ли исключений из этого правша, говорящего, что человек должен учиться на познании своего собственного состояния, и это состояние нельзя ему объяснить?» - спросил Аними.

«Исключения есть. Но если было бы достаточно исключений, которые бы хоть что-то меняли, у нас не было бы сейчас никаких Мулл Файрозов», - ответил Аджнаби.

У человека очень простое бытие, но не такова его личность. Лич­ность очень сложна. Личность напоминает луковицу: в ней много слоев обусловленности, искажения, отравления. А за многими слоями - за тем, что суфии называют фильтрами - скрыто простое челове­ческое бытие. Однако это простое бытие находится за столькими фильтра­ми, что вы не можете его увидеть. И, будучи скрыты за этими многочис­ленными фильтрами, вы не можете увидеть и мир - ибо все, что вас достигает, прежде чем вас достичь, искажается этими фильтрами. Ничто еще не достигало вас таким, какое оно есть на самом деле, и вы продолжае­те его упускать. Между ним и вами находится много истолкователей.

Вы что-то видите. Сначала искажают ваши глаза и ваши ощущения. Потом - ваша идеология, ваша религия, ваше общество, ваша церковь - они искажают. Затем - ваши эмоции - они искажают. И так далее, и тому по­добное. И к тому времени, как это вас достигает, в нем уже почти ничего не остается от первоначального, или же остается так мало, что не имеет ника­кого значения. Вы что-то видите лишь тогда, когда вам это позволяют ваши фильтры, а фильтры многого не позволяют.

Ученые согласны с суфиями. Ученые говорят, что мы видим только два процента реальности, только два процента! А девяносто восемь упускается. Когда вы меня слушаете, вы слышите лишь два процента от того, что вам говорится, от того, что вам сказано. А девяносто восемь процентов упуска­ется. Но если девяносто восемь процентов упускается, то эти два процента выпадают из контекста. Как если бы вы наугад вырвали два листа из романа - один отсюда, другой оттуда - и затем стали бы воссоздавать по этим двум листам весь роман. Девяносто восемь процентов упускается. И у вас нет

никакого намека на их существование, вы даже не подозреваете, что они были. У вас только два листа, и вы заново восстанавливаете весь роман. Это восстанавливание есть ваше изобретение. Это не открытие истины -это ваше воображение.

Есть внутренняя необходимость заполнять пробелы. Всякий раз, когда вы видите две несвязанные между собою вещи, в уме возникает внутренняя потребность их связать. А иначе ему делается не по себе. И тогда вы изо­бретаете связь, скрепляете эти несвязанные друг с другом вещи, соединяете их мостом. И продолжаете изобретать мир, которого не существует.

Поэтому, прежде чем вы сумеете войти в этот небольшой, но необык­новенно ценный диалог между Мастером и учеником, вы должны будете понять эти слои, эти фильтры.

Гурджиев обычно называл эти фильтры буферами. Они защищают вас от реальности. Они защищают вашу ложь, защищают ваши сны, защищают ваши проекции. Они не позволяют вам вступить в соприкосновение с ре­альностью, потому что само это соприкосновение окажется потрясением. И человек живет ложью.

Говорят, Фридриху Ницше принадлежат такие слова: «Пожалуйста, не лишайте человечество этой лжи, иначе человек не сможет жить. Человек живет ложью. Не устраняйте фикций, не разрушайте мифов, не говорите истины, ибо человек не способен жить истиной». И он прав в отношении девяноста девяти целых и девяти десятых процентов людей. Но что за жизнь может быть построена на лжи? Она сама будет большой ложью. И что за счастье можно построить на лжи? Возможности такой не существует, и поэтому человечество живет в страданиях. Блаженство приходит с исти­ной, с ложью же бывает одно лишь страдание, и больше ничего.

А, между тем, вы продолжаете защищать эту ложь. Ложь эта удобна, однако она заслоняет от вас истину, заслоняет Бога.

Суфии говорят, что человек точь-в-точь похож на луковицу. Религия же есть искусство снятия слоев с луковицы и приближения к ее глубочайшему ядру. А что является глубочайшим ядром луковицы? Вы когда-нибудь сни­мали с луковицы слои? Вы снимаете один слой, другой и дальше слой за слоем, пока наконец не наступит мгновение, когда последний слой будет снят, и в руках у вас останется одна лишь пустота. Это фана. Если вы сни­мете слои со своего бытия, баки, то за ним окажется пустота, фана.

И вы можете думать так: в самом глубоком ядре находится пустота, чистое небо, ничто, фана. Первый слой, который окружает фану - это слой баки, индивидуальности - то, что религии называют самостью, атманом, душой. А, между тем, душа - это уже шаг от вашего бытия. Самость отда­лена от вашего бытия. У Будды для него есть подходящее слово. Он назы­вает его анаттой, не-самостью. Ваше глубочайшее бытие есть небытие. Здесь есть ничто, или есть одно лишь ничто. А первый слой, первый забор, что окружает его - это бака, индивидуальность.

Такова ваша истина и простота бытия: небытие, окруженное бытием, определенное бытием.

Настоящее ядро пусто, но пустоту приходится определять через что-то - а иначе между вами и чем-нибудь еще не будет разграничения. Итак, вас ограничивает тонкий, очень тонкий слой бытия, однако, это бытие также является периферией, а не центром. В центре же - фана, растворение, ис­чезновение. Даже в месте Баки, индивидуальности, вы не встречаете Бога: вы сами все еще есть. От вас осталась самая малость, однако и эта тонень­кая линия - даже она должна исчезнуть в фане. И тогда вы войдете в Бога.

Начните с другого конца. Начните снимать с луковицы слои.

Первый слой состоит из искаженных физических ощущений. Никогда ни на одно мгновение не думайте, что ваши физические ощущения таковы, какими им надлежит быть - они не таковы. Они натренированы. Вы что-то видите, если ваше общество позволяет вам это видеть. Вы что-то слышите, если ваше общество позволяет вам это слышать. Вы что-то осязаете, если ваше общество позволяет вам это осязать.

Человек утратил многие ощущения, например, обоняние. Человек поч­ти утратил чувство запаха. Вы только посмотрите на собаку и ее способ­ность улавливать запах - как чувствителен ее нос! Создается такое впечат­ление, что человек очень беден. Что случилось с человеком? Почему он не способен так глубоко ощущать запах, как собака или как лошадь? Лошадь может ощущать запах за несколько километров. Собака наделена необык­новенной памятью к запахам. У человека же нет такой способности. Что-то блокирует нос.

Те, кто глубоко работал с этими слоями, говорят, что запах потерян из-за подавления секса. Физически человек столь же чувствителен, как все ос­тальные животные, но психологически нос его испорчен. Запах - это одна из самых сексуальных дверей в тело. Именно благодаря обонянию живот­ные начинают чувствовать, настроена ли самка на самца или нет. Запах -это тонкий намек. Когда самка готова заняться любовью с самцом, она вы­деляет определенный запах. И только благодаря этому запаху самец пони­мает, что он принят. А если такой запах не выделяется сексуальным орга­низмом самки, самец удаляется: он не принят.

Но человек разрушил обоняние, потому что если ваше обоняние оста­нется естественным, тогда трудно будет создать так называемое цивилизо­ванное общество. Ты идешь по дороге, а женщина начинает ощущать запах и посылать тебе сигнал принятия. А она чья-то жена, и с ней стоит ее муж. И, несмотря на это, посылается сигнал, что тебя принимают. Что ты ста­нешь делать? Ситуация окажется неловкой, затруднительной.

Твоя жена идет с тобой, а тело ее выделяет запах, вдруг - рядом прохо­дит мужчина, и она посылает сигнал. А сигналы эти очень бессознательны; ты не можешь их тотчас же проконтролировать. И тогда тебе становится ясно, что ее интересует другой мужчина и она принимает другого мужчину. И это создает трудности. Поэтому человек полностью разрушил обоняние еще много веков назад.

Неслучайно в цивилизованных странах много времени тратится на то, чтобы устранить все виды запахов, идущих от тела. Запах тела полностью уничтожен дезодорантом, дезодорирующим мылом. Его приходится скры­вать за слоями косметики, обильной косметики. Все это маскировки, спосо­бы избегания реальности, которая все еще здесь.

Когда мужчина и женщина занимаются любовью, они выделяют опре­деленный запах. И запах этот приходится уничтожать, ведь если мужчина занимается с женщиной любовью, а женщина в это время, на самом деле, не увлечена, она не будет выделять запаха. Мужчина будет оскорблен, задет. Он сразу же почувствует, что женщина не испытывает оргазма, а совершает лишь ничего не значащие телодвижения, одурачивая его, подкрепляя его эго. И он чувствует удовлетворенность оттого, что женщина кажется удов­летворенной. Но, уничтожив однажды обоняние, становится уже невозмож­но определить, действительно ли она удовлетворена или нет.

Запах очень сексуален, вот почему мы вывели из строя, полностью вы­вели из строя нос. Эта разница прослеживается даже в языке. Видеть озна­чает одно, слышать - одно, а пахнуть означает прямо противоположное. Видеть означает способность видеть, но пахнуть не означает способности пахнуть. Это означает, что от вас воняет. Подавление вошло даже в язык. То же самое произошло с другими ощущениями.

Вы не смотрите людям глаза в глаза, а если и смотрите, то всего не­сколько секунд. Вы, на самом деле, не смотрите на людей, а только и делае­те, что избегаете их. А если и смотрите, то это считается чем-то оскорби­тельным. Вспомните, действительно ли вы смотрите на людей - или продолжаете избегать их глаз? - ведь если вы не будете их избегать, тогда вы, может быть, увидите кое-что такое, что человек не хочет показывать. Но видеть что-то, что человек не хочет показывать, неприлично, и поэтому лучше избегать. Мы слушаем слова, мы не смотрим на лицо - поэтому сло­ва и лицо противоречат друг другу. Человек говорит одно, а показывает другое. И мы постепенно начинаем утрачивать способность видеть лицо, глаза, жесты. И слушаем лишь слова. Вы только понаблюдайте за этим, и вы удивитесь тому, как люди только и делают, что говорят одно, а показы­вают другое. Причем никто этого не замечает, потому что вы так воспита­ны, что не смотрите прямо в лицо. А если и смотрите, то неосознанным взглядом, невнимательным взглядом. Он пуст, он такой, как будто вы во­обще не смотрите.

Мы слышим звуки выборочно. Мы не слышим всех звуков. Мы выби­раем. Мы слышим все, что полезно, а в разных обществах, разных странах ценятся разные вещи. Человек, который живет в примитивном обществе, в лесу, в джунглях, обладает другой способностью воспринимать звуки. Ему все время приходится быть начеку, быть бдительным в отношении живот­ных. Жизнь его в опасности. Зато вам нет нужды быть бдительными. Вы живете в цивилизованном мире, где нет больше животных, нет страха. Су­ществование ваше не поставлено на карту. Уши ваши не работают в пол­ную силу, потому что в этом нет необходимости.

Вы когда-нибудь видели зайца или оленя? Как они внимательны, как чувствительны! Малейший шум - шелохнулся сухой лист под дуновением ветра - и олень уже начеку. А вы этого совсем не заметили. А между тем чарующая музыка, тонкая музыка пронизывает жизнь, но мы ее абсолютно не осознаем. Существует прекрасный ритм - но, чтобы чувствовать его, вам понадобятся боле бдительные уши, более бдительные глаза, более бдитель­ная кожа.

Итак, первый слой - это слой искаженных физических ощущений. Мы видим только то, что хотим видеть. Весь механизм нашего тела пропитан ядом. Тело наше закоснело. Мы живем в какой-то замороженности, мы хо­лодны, закрыты, недосягаемы. Мы до того боимся жизни, что убили уже всякую возможность, благодаря которой жизнь может с нами соприкос­нуться.

Люди не прикасаются друг к другу, не держатся за руки, не обнимают­ся. А если ты и держишь кого-то за руку, ты чувствуешь неловкость, и этот человек чувствует неловкость. И даже если ты обнимаешь кого-то, то воз­никает такое чувство, что здесь происходит что-то не то. И ты уже спешить отстраниться от тела другого, потому что тело другого может тебя открыть. Даже детям - и тем не позволяется обнимать своих родителей. Страх велик.

А, между тем, всякий страх в своей основе, в своей глубочайшей основе коренится в страхе секса. В отношении секса существует табу. Мать не мо­жет обнять своего сына, потому что сын может сексуально возбудиться -страх связан с этим. А отец не может обнять свою дочь. Он боится, что в нем может возникнуть физическое влечение. У теплоты свои способы воз­действия. И в том, чтобы физически или сексуально возбудиться, нет ниче­го плохого. Это лишь признак того, что человек жив, что он жив в полном смысле этого слова. Но страх, сексуальное табу велят держаться поодаль, на расстоянии.

Отец Сидхи умирал, он был очень стар. Он был моим саньясином. Сид-ха была весьма озадачена тем, что, прежде чем ему умереть, его руки неиз­менно тянулись к гениталиям. И их приходилось возвращать на место. Ра­зумеется, она была озадачена и встревожена. Что происходило с ее отцом? Имело ли место какое-то сексуальное подавление? Почему его руки неот­вязно тянулись к сексуальным органам, к гениталиям? И он был почти бес­сознательным.

Это происходит со многими людьми, когда они умирают. Одна из при­чин - подавление, но это только одна причина. Они утрачивают социальное сознание, утрачивают обусловленность. Первый слой искаженных ощуще­ний исчезает, надвигается смерть. И они вновь становятся маленькими детьми. А маленькие дети играют со своими гениталиями, они еще не ис­порчены. Они наслаждаются своим телом, они любят свое тело. Они игра­ют с ним, потому что это их забавляет.

Человек теперь больше не стар - он вновь становится юным. Смерть снимает этот слой - это первое. Другая причина заключается в том, что, ко­гда человек умирает, то на какое-то мгновение все его чувства полностью оживают и становятся такими, как будто и не искажались вовсе. Это напо­минает пламя потухающей свечи: какое-то мгновение пламя ярко и интенсивно горит. В точности то же самое случается, когда уходит жизнь. На ка­кое-то мгновение возникает последнее усилие жить, и человек ярко горит с полной чувствительностью.

Еще одна причина: когда человек умирает, круг полностью завершается - и смерть, естественно, становится очень близкой к рождению. Смерть очень близка к жизни - это самое крещендо жизни. Жизнь исходит из сек­суальной энергии - и жизнь возвращается в сексуальную энергию.

А, между тем, все наши ощущения искажены. Нам не позволялось быть естественными - и человек поэтому утратил чувство собственного достоин­ства, невинность, грацию, очарование. Таков первый слой. В результате всех этих подавлений тело стало неоргазмичным, радости уже больше нет. Это произошло и с мужчиной, и с женщиной примерно в равной степени, но мужчина глубже погрузился в искажение, чем женщина, потому что мужчина стремится к совершенству, невротично стремится к совершенству. И стоит только ему возыметь какую-то идею, как он уже пытается дойти до самого ее предела. Женщины более практичны, они не так стремятся к со­вершенству, не так невротичны. Они более земные, более уравновешенные, менее интеллектуальные, более интуитивны. Они еще не дошли до самого конца. Это хорошо, что женщины еще не стали такими невротичными, как мужчины - вот почему они еще сохраняют какое-то чувство собственного достоинства, какую-то грацию, какую-то завершенность бытия, какую-то поэзию. Впрочем, и те, и другие испорчены обществом, и те, и другие за­коснели. Мужчины больше, женщины чуть меньше. Но разница только в степени.

Из-за этого слоя все, что в вас входит, должно пройти сперва этот фильтр, а этот фильтр разрушает, истолковывает, манипулирует, придает свою окраску, проекцию, измененность - и реальность становится весьма разряженной. И когда этот слой исчезает... На это направлены все усилия йоги: сделать ваше тело оживленным, чувствительным, снова юным, дать вашим ощущениям функционировать на максимуме. И тогда человек начи­нает жить без всяких табу, тогда начинает течь грация, ясность, красота. И вновь появляется теплота, открытость - и случается рост. Человек начинает быть вечно новым, юным и вечно в приключении. Тело делается оргазмичным. И радость окружает тебя.

Благодаря радости исчезает первое искажение. Вот почему я настаиваю на радости, на праздновании, на наслаждении жизнью, на принятии себя - и не просто на принятии, но на благодарении за то, что Бог дал вам такое прекрасное тело, такое чувствительное тело, со столькими дверями в реаль­ность: и глаза, и уши, и нос, и кожу. Распахните все эти окна в реальность, и позвольте бризу жизни хлынуть в них, и солнцу жизни в них засиять. Учитесь быть более чувствительными. Используйте для этого каждую воз­можность, с тем чтобы отпал первый фильтр.

Если вы сидите на траве, не выдергивайте ее и не портьте ее. Мне при­шлось положить конец сидениям на лужайке: обычно я давал на лужайке даршан - но люди все время портили траву, все время ее выдергивали. И

мне пришлось положить этому конец. Люди ведь так жестоки, так бессоз­нательно жестоки, они не знают, что делают. Им снова и снова говорили, однако не проходило и нескольких минут, как они уже забывали. Они были так беспокойны, они не знали, что они делали. Трава была доступна их бес­покойству, и они начинали ее выдергивать и портить.

Когда вы сядете на траву, закройте глаза, станьте травой - будьте тра­вяными. Ощутите себя травой, ощутите зелень травы, ощутите влагу травы. Ощутите тонкий запах, что беспрестанно исходит от травы. Ощутите ка­пельки росы на траве - они же на вас. Ощутите солнечные лучи, играющие с травой. Потеряйтесь в ней на мгновение - и вы обретете здоровое чувство собственного тела. Делайте так во всех ситуациях: в реке, в бассейне, лежа на солнечном пляже, глядя на луну в ночи, сидя с закрытыми глазами на песке и ощущая песок. Существуют миллионы возможностей заставить ва­ше тело вновь ожить. Это можете сделать только вы. Общество уже проде­лало свою разрушительную работу, и вам придется ее переделывать

И стоит только вам начать видеть, слышать, осязать, обонять, получая от этого удовольствие, как вы услышите реальность, увидите реальность, ощутите запах реальности.

Второй слой - это слой обусловленности: социальной, политической, религиозной, идеологической - систем верований. Системы верований де­лают вас разобщенными. Если ты индуист, а я мусульманин, то возмож­ность общения сразу же отпадает. Если ты человек и я человек, тогда имеет место общение, но если ты коммунист, а я фашист, общению наступает ко­нец. Все системы верований разрушают общение, а, между тем, жизнь есть не что иное, как общение - общение с деревьями, общение с реками, обще­ние с солнцем и луной, общение с людьми и животными. Это общение; жизнь есть общение.

Но когда вы обременены системами верований, диалог исчезает. В са­мом деле, как вы можете быть в диалоге? Вы и так донельзя переполнены своими представлениями и считаете их абсолютно истинными. Когда же вы слушаете другого, вы слушаете его лишь из вежливости, а иначе вы бы его не слушали. Вы и так знаете, что правильно, и просто ждете, пока этот че­ловек закончит, чтобы потом на него наброситься. Да, здесь может иметь место политика, дискуссия, спор, однако диалога здесь быть не может. Диалог между двумя верованиями невозможен. Верования уничтожают дружбу, верования уничтожают человечность, верования уничтожают общ­ность.

Поэтому, если вы хотите видеть, слышать и слушать, тогда вам придет­ся отбросить все системы верований. Вы не можете быть индуистами, не можете быть мусульманами, не можете быть христианами. Вы не можете допустить подобную чушь; вы должны быть достаточно чувствительными, чтобы жить без верований.

Угодив в клетку своей собственной системы, вы стали недоступны, и другие стали недоступны. Люди живут, как дома без окон. Да, вы прибли­жаетесь, иногда даже сталкиваетесь друг с другом - однако вы никогда не встречаетесь. Да, иногда вы к кому-то прикасаетесь, но вы никогда не встречаетесь. Вы разговариваете, но никогда не общаетесь. Каждый заточен в тюрьму собственных обусловленностей, каждый носит в себе свою собст­венную тюрьму. И с этим должно быть покончено.

Верования порождают своего рода самодовольство, верования останав­ливают исследования, потому что человек начинает пугаться. Ведь ты мо­жешь столкнуться с тем, что противоречит твоему верованию - и что тогда? Это сомнет всю твою систему, так что лучше уж не исследовать. Довольст­вуйся тусклым, мертвым миром, втиснутым в рамки определений, и нико­гда не переступай его пределов. Это дает тебе «как бы» знание - как будто ты и в самом деле знаешь. А ты ничего не знаешь - ничего не знаешь о Бо­ге, зато у тебя есть определенная вера в Бога. Ты ничего не знаешь об исти­не, зато у тебя есть определенная теория истины. Это «как бы» очень опас­но. Оно является разновидностью умственного гипноза.

Мужчины и женщины - все они обусловлены, хотя и по-разному. Муж­чина приучен к агрессии, соперничеству, манипулированию, эгоизму. Муж­чина подготовлен к другому виду деятельности: эксплуататора, угнетателя, хозяина. Тогда как женщинам даются другие системы верования: быть ра­бынями. Они приучены подчиняться. Им дан ничтожно маленький мир -мир домашнего хозяйства. У них отнята вся их жизнь. А между тем, как только появляется эта система верования, женщина принимает ее и ограни­чивается ей. А мужчина принимает свою систему верования и ограничива­ется ей.

Мужчины приучены не плакать, ведь слезы - это что-то немужское, вот мужчины и не плачут. Какая это, впрочем, глупость! Плач, слезы обладают иногда терапевтическим эффектом - они нужны, они необходимы, они об­легчают. Мужчина продолжает себя отягощать, оттого что не может пла­кать, не может лить слезы - это ведь не по-мужски. Зато женщины приуче­ны плакать и лить слезы. Это самое что ни на есть женское дело, и они плачут и льют слезы, даже когда это не нужно - это не что иное, как систе­ма верования. И они используют ее как стратегию манипуляции. Женщина знает, что ей не одержать победу над своим мужем с помощью аргументов, зато она может плакать - это срабатывает. И становится ее аргументом.

Мужчина испорчен в одном: он не может плакать. А женщина испорче­на в другом: она начинает плакать, используя слезы как стратегию господ­ства. Слезы становятся политикой - но когда твои слезы становятся поли­тикой, они утрачивают свою прелесть и делаются безобразными.

Такова вторая обусловленность - одна из тех вещей, избавиться от ко­торых труднее всего, чрезвычайно сложно. У вас имеется определенная по­литическая идеология, определенная религиозная идеология, и тысячи про­чих вещей беспорядочно перемешаны у вас в голове. Они настолько стали частью вас, что вы не мыслите себя отдельно от них. Когда вы говорите «Я индуист», вы не говорите «Я придерживаюсь веры, которая называется ин­дуизмом». Вы говорите: «Я индуист». Вы отождествляетесь с индуизмом. И если индуизму грозит опасность, вы думаете, что опасность грозит вам. Если кто-то сжигает храм, вы думаете, что опасность грозит вам. Или, если кто-то сжигает Коран, вы думаете, что опасность грозит вам, потому что вы мусульманин.

Эти системы верований должны быть отброшены. И тогда родится по­нимание, тогда родится готовность исследовать, невинность. И тогда вы наполнитесь ощущением тайны, трепета, изумления. Жизнь тогда уже не будет казаться чем-то известным - она станет приключением. Она так зага­дочна, что вы можете исследовать и исследовать, и конца этому исследова­нию не будет. И вы никогда не создадите никакого верования, а останетесь в состоянии незнания. На этом состоянии суфии настаивают особенно рев­ностно, как, впрочем, и Мастера дзен - все Мастера мира, фактически, на­стаивают на этом состоянии. Все они схожи в одном: в состоянии незнания.

Всегда оставайтесь в состоянии незнания. Если вам довелось что-то уз­нать, не делайте из этого верования. Беспрестанно отбрасывайте его, избав­ляйтесь от него. Не позволяйте ему вас окружить, иначе рано или поздно оно превратится в тяжкий крест, и вы опять окажетесь недоступны жизни. Всегда оставайтесь как дети - и тогда станет возможно общение, тогда ста­нет возможен диалог. Когда разговаривают два человека, находящиеся в состоянии незнания, происходит встреча - они общаются. Скрывать нечего. Вы сумеете меня понять лишь в том случае, если сами находитесь в состоя­нии незнания, потому что я непрерывно нахожусь в этом состоянии.

Общение со мной станет возможно, если вы отбросите свои системы верований, а иначе они преградят путь.

Третий фильтр, третий слой - это псевдорассуждение, рационализация, объяснения, оправдания. Все это заимствовано. Ни одно из них не является вашим собственным подлинным переживанием, и все же они доставляют своего рода облегчение. Вы считаете себя весьма рациональными. Но вы не можете стать рациональными в результате собирания заимствованных ар­гументов и доказательств. Настоящий разум появляется лишь тогда, когда вы интеллигентны. И помните: есть разница между интеллектуалом и тем человеком, кого я называю интеллигентным. Интеллектуал прикрывается псевдорассуждениями, рассуждения его могут быть весьма логичны, но при всем при этом они никогда не могут быть разумны. Разум его - это псевдо­разум, он только кажется разумом.

Представляете, я слышал...

Человек тонул. «Помогите, я не умею плавать! Я не умею плавать!» -кричал он.

«И я не умею, - сказал старик, сидевший на берегу и жевавший табак. -Но я же об этом не кричу!

Это совершенно рационально: «Зачем ты об этом кричишь? Ты не уме­ешь плавать, и я не умею. Так что лучше помолчи».

Но вы сидите на берегу, а он - в реке - ситуация другая, контекст дру­гой.

Когда Будда что-то говорит, вы можете повторять то же самое, однако контекст будет другим. Когда Мухаммед что-то говорит, вы можете повто­рять то же самое один к одному, но это не будет означать то же, что гово­рит Мухаммед - потому что контекст другой. Все дело в контексте, а не в том, что вы говорите. Важно не то, что вы говорите, а то, что вы сами из себя представляете.

Я слышал...

Донаган сидел в исповедальне. «Отец, - стонал он, - я поступил так скверно, что вы наверняка выгоните меня из церкви.»

«Что ты сделал, сын мой?» - спросил священник.

«Вчера, - начал Донаган, - я увидел, как моя жена, стоя передо мной, застегивает пояс, и это меня так возбудило, что я схватил ее, сорвал с нее одежду, повалил ее на пол, и мы прямо на полу занялись с ней сексом.»

«Это несколько необычно, - заметил священник, - но вовсе не повод к отлучению от церкви.»

«Вы уверены в том, что не собираетесь выгонять меня из церкви?»

«Конечно.»

«Ладно, - продолжил Донаган, - а из супермаркета нас вышвырнули.»

Все зависит от контекста - от того, кто вы, где вы. От того, из какой точки зрения, из какого опыта вы исходите. Я пользуюсь теми же словами, которыми пользуетесь вы, однако они означают не то же самое, они не мо­гут означать то же самое. Когда их произношу я, то их произношу я, а когда их произносите вы, то их произносите вы. Слова те же, но оттого, что они исходят из разных сфер, они несут разный смысл, разные сопутствующие значения, разный аромат, разную музыку.

Псевдорассуждение - это только кажущееся рассуждение, это не зна­ние. Оно, скорее, служит для оправдания, оно, скорее, служит для аргумен­тации. Это своего рода обман, в котором весьма изощрен мужской ум. Все это область действия мужского ума. Он весьма изрядно поднаторел в этом искусстве. В мужском уме фильтр этот очень и очень силен.

Настоящее рассуждение появляется лишь тогда, когда отброшено псев­дорассуждение. В чем состоит настоящий разум?

Карл Ясперс дал ему превосходное определение. Он говорит: разум есть открытость, разум есть ясность, разум есть воля к единству. Разум ис­пользует ложку, ее методы и категории понимания с единственной целью: выйти за их пределы. Разум есть высший расцвет мудрости.

Но только не псевдорассуждение. Остерегайтесь псевдо. Псевдо всегда создает какой-то фильтр, тогда как настоящее всегда становится дверью. Настоящее - это всегда мост, а псевдо - это всегда блокировка.

Этот третий слой, слой псевдорассуждения - одно из величайших ис­кажений в вашем бытии.

Четвертый слой - это эмоциональность, сентиментальность. Это псев­дочувство, поднимающее много шума, много суеты из ничего. В этом весьма искусен женский ум. Это своего рода пустота, что-то совсем поверхно­стное. Это бессильное сочувствие, совершенно бездеятельное. Если кто-то болен, вы сидите рядом с ним и плачете. Плач ваш не поможет. Дом объят огнем, а вы плачете. И это тоже не поможет. Это псевдочувство должно быть распознано, а иначе вам никогда не узнать, что такое настоящее чув­ство. А настоящее чувство есть вовлеченность, преданность. Это эмпатия, а не только симпатия. Это действие.

Всякий раз, когда вы действительно что-то чувствуете в своем сердце, это вас тут же преображает, это становится действием. Вот критерий: ваше чувство остается всего лишь чувством и никогда не становится действием -будьте уверены: это псевдо. В таком случае, вы обманываете самих себя или кого-нибудь еще.

Люди много раз приходят ко мне и говорят: «Ошо, мы чувствуем к тебе столько любви. Мы понимаем, что ты говоришь, но...» Это «но» перечерки­вает все, что они говорили. Они говорят: «Мы чувствуем, что ты говоришь правильные вещи, но мы не можем стать саньясинами». Если вы чувствуе­те, что я говорю правильные вещи, если вы чувствуете, что я говорю исти­ну, то как вы после этого можете избегать саньясы? Это же невозможно. Чувство ваше в таком случае стало бы действием, чувство ваше в таком случае стало бы преданностью - а иначе какой во всем этом смысл?

Человек никогда не может идти против своего сердца, а если вы все же идете против собственного сердца, это значит, что у вас, по всей вероятно­сти, псевдосердце - претензия на сердце. И как третий слой был областью действия мужчины, так четвертый - область действия женщины.

Пятый слой - это искаженные, отравленные инстинкты, подавленные, обезображенные.

Гурджиев, бывало, говорил, что все ваши центры перехлестнуты друг с другом, спутаны друг с другом, смещены и мешают друг другу, перекры­вают друг друга, и вы не знаете, что есть что. Каждый центр прекрасен в своем действии, но когда он начинает вмешиваться в работу какого-то дру­гого, тогда возникает большое затруднение, и вся система тогда становится невротичной.

К примеру, если ваш сексуальный центр действует как сексуальный центр, то это просто замечательно. Но люди так его подавили, что у многих сексуальный центр не существует в гениталиях, а перемещается в голову. Вот что такое перекрывание. И теперь они занимаются любовью, руково­дствуясь своей головой - отсюда небывалая важность порнографии, зримо­сти. Даже занимаясь любовью со своей женщиной, ты можешь думать о ка­кой-нибудь актрисе - как будто ты занимаешься любовью с ней. И тогда тебе вдруг становится интересно заниматься любовью со своей женщиной. Женщина твоя, по сути дела, не существует. Это какая-то мастурбация. Ты занимаешься любовью не с ней - ты занимаешься любовью с кем-то дру­гим, кого здесь нет. И продолжаешь прокручивать в голове фантазии.

Религиозное подавление исказило все ваши центры. Очень трудно так­же увидеть то, что все ваши центры отделены. Каждый центр совершенно

прав, когда он действует в своей собственной области. Но когда он вторга­ется в другую область, тогда возникают проблемы. И тогда в вашей целост­ности творится мешанина. Тогда вы не знаете, что есть что.

Секс может быть преобразован, когда он ограничен своим собственным центром, но он не может быть преобразован, когда он находится в голове. Он создал псевдоцентр в голове.

Я слышал...

Время от времени святым позволяется посещать Землю инкогнито. Святая Тереза уже давно хотела посетить Голливуд, однако Гавриил, отве­чавший за порядок, рассудил, что даже святая не может выйти невредимой из этой столицы кино.

Однако в конце концов Тереза убедила его в том, что с ней ничего не сделается, и сошла на первое подвернувшееся облако, идущее на Землю.

Недели проходили одна за другой, перетекая в месяцы, а с Земли так и не поступало никаких известий, и вот наконец встревоженный Гавриил за­казал телефонные переговоры с Лос-Анджелесом.

Звонок оповестил о том, что связь установлена. «Терри слушает - кто это? Габби, душечка! Твой голос звучит так изумительно...»

И святая Тереза больше уже не святая Тереза - она стала Терри. А Гав­риил больше уже не Гавриил - он стал Габби-душечкой. Голливуд испортил святую Терезу.

Ваши так называемые святые только и делают, что избегают мира - это подавленные существа. Если бы у них была такая возможность, они пали бы еще ниже вас. Они просто кое-как сдерживают себя из страха перед адом и жадности до рая. А, между тем, все, что вы подавляете из страха или из жадности, продолжает оставаться. И не только оставаться, но делаться неестественным, искаженным, двигаться в более глубокие области вашего сознания и бессознательного. И тогда искоренить их становится уже очень трудно.

Гурджиев был суфием. Все его учение восходит к суфийским Масте­рам. Он привнес в западный мир методы разграничения каждого центра и научил, как позволить каждому центру действовать в своей собственной сфере. Голова должна действовать, когда речь заходит о разуме - вот и все.

Вы замечали? Иногда ко мне приходят люди и говорят: «Я думаю, что люблю вас». Я думаю, что люблю вас! Тогда как любовь не имеет ничего общего с думанием. Как вы можете думать, что вы меня любите? Но они не знают, как действовать прямо из сердца - даже сердце - и то должно опо­средствоваться головой. Они не могут просто сказать: «Я люблю вас».

Недавно вечером одна красивая итальянка принимала саньясу. Я далей им «Прем Нишанга». Она женщина сердца, что-то редкое. Она была так счастлива, что чуть было не пустилась в пляс. Говорить было ничего не нужно - это говорило все ее тело! Она пришла в такой экстаз, что даже если бы вы стали говорить и говорить на тысячу ладов, радостно крича, то и это

не сравнилось бы по своей глубине с простым вхождением в экстаз. Не знаю, что она говорила, потому что она говорила на итальянском, но это говорило ее лицо, ее глаза, ее руки, все ее тело. Не было необходимости понимать ее язык, дело было не в языке. Когда вы говорите из сердца, язык бывает не нужен. Когда же вы говорите из головы, говорить может только язык; другого способа говорить не существует.

Замечайте и наблюдайте. Пусть голова действует как разум, пусть серд­це действует как чувство, пусть сексуальный центр действует как секс. Пусть все действует на свой лад. Не позволяйте механизмам вмешиваться в работу друг друга, иначе у вас будут искаженные инстинкты.

Когда инстинкт естественен, не задавлен табу, спонтанен, не подавлен, в вашем теле воцаряется ясность, в вашем теле воцаряется гармония. А ор­ганизм ваш вибрирует жизнедеятельностью.

Пятый слой также относится к области действия мужчины.

Шестой слой - это искаженная интуиция.

Есть такое явление, которое называется интуицией и которое мы прак­тически не осознаем. Мы не знаем о существовании чего-то вроде интуиции - ведь интуиция - это шестой слой. Те пять слоев настолько толсты, что де­ло никогда не доходит до ощущения шестого.

Интуиция - это такое явление, которое абсолютно отлично от разума. Разум приводит доводы, разуму, дабы прийти к заключению, нужен какой-то процесс. А интуиция прыгает - это квантовый скачок. Она не знает ни­какого процесса. Она просто приходит к заключению без всякого процесса.

Существовало много математиков, которые могли решать любую мате­матическую проблему, не входя в этот процесс. Действия их были интуи­тивными. Вы только высказываете проблему, и прежде, чем даже успеваете ее высказать, приходит заключение. А временного промежутка и вовсе не бывало. Вы это говорите, и как только вы это сказали, или еще до того, как вы это сказали, уже приходит заключение. Математиков всегда озадачивали такие странные явления. Эти люди - как у них такое получается? Если бы математик стал работать над этой проблемой, то на это могло бы уйти три часа, два часа, один час. Даже компьютеру, и тому нужно, по крайней мере, несколько секунд на то, чтобы это выполнить, а этим людям не нужно ни одной секунды. Вы говорите это, и вдруг...

Так что интуиция в математике - это теперь общепризнанный факт. Ко­гда разум терпит неудачу, работать может только интуиция. И все великие ученые уже осознали, что все их великие открытия сделаны были не разу­мом, а интуицией.

Мадам Кюри три года билась над некоей проблемой, пытаясь то так, то эдак ее решить. Все попытки, однако, были тщетны. И вот однажды ночью, совсем выбившись из сил, она засыпает и находит решение... Случай почти как с Буддой. В тот вечер она подвела черту над своими усилиями: «Хватит. Я потратила три года. Это исследование, судя по всему, ни к чему не при­ведет. И мне придется его прекратить. В тот вечер она поставила на нем крест и отправилась спать.

А ночью она посреди сна встала, подошла к столу и написала ответ. После чего вернулась обратно и заснула. Наутро она не могла даже вспом­нить об этом, но ответ лежал у нее на столе. В комнате никого больше не было, но даже если бы кто-то и был, то ответ все равно был бы невозможен. Она сама билась три года - а ведь она была одним из величайших умов этой эпохи. Но никого не было, а ответ был. Потом она посмотрела повнима­тельнее: это был ее почерк! И тогда перед ее глазами внезапно предстал сон. Она стала припоминать, что вроде бы видела ночью сон, в котором она сидела за столом и что-то писала. И тут все постепенно прояснилось. Она пришла к заключению через совсем другую дверь, которая не была разу­мом. То была интуиция.

Будда семь лет бился над достижением самадхи, но ему так ничего и не удавалось. И вот в один прекрасный день он отбросил саму мысль о дости­жении. Он отдыхал под деревом, и это случилось под утро. И когда он от­крыл глаза, он был уже в самадхи.

Но сперва должен истощиться разум. Интуиция работает только тогда, когда разум истощен. У интуиции нет процесса - она просто перескакивает от проблемы к заключению. Это кратчайшее расстояние. Вспышка.

Но мы испортили интуицию. Мужская интуиция испорчена почти пол­ностью. Женская интуиция испорчена не до такой степени - вот почему у женщины иногда бывает то, что называют предчувствием. А между тем, предчувствие - это лишь фрагмент интуиции. Ей невозможно дать обосно­вание. Ты собираешься лететь на самолете, а твоя женщина просто говорит, что она сама не полетит и тебе лететь не позволит. У нее такое чувство, что что-то произойдет. Сейчас это кажется чепухой. У тебя работы непочатый край, все запланировано, тебе нужно во что бы то ни стало отправляться в дорогу - но твоя женщина этого не позволяет. А на следующий день ты чи­таешь в газете, что самолет угнали или что он разбился и все пассажиры погибли.

Женщина не может сказать, откуда она это знает. Это невозможно. Это просто предчувствие, она просто чувствует это спинным мозгом. Впрочем, все это тоже подверглось сильному искажению. Когда все пять других сло­ев исчезнут и вы отбросите идею фикс - потому что вас приучили к тому, что разум — это единственная дверь в достижение любого заключения - но когда вы отбрасываете эту фиксацию, эту фиксацию разума, начинает рас­цветать интуиция. И тогда она уже не просто похожа на вспышку, а стано­вится доступным источником. Вы можете закрыть глаза, войти в нее и все­гда брать у нее правильное направление.

Это то, что люди Ришер-Хоффмана считают проводником. И если этот процесс действительно начнется... Это очень трудно, потому что сперва должно быть покончено с теми пятью слоями. И я не думаю, что многие на это способны - даже те, кто проходят терапию Ришер-Хоффмана. Впрочем, сама эта идея совершенно верна: если те пять слоев разрушатся, тогда в вас возникнет что-то, что можно назвать проводником. Вы всегда можете войти в свою энергию интуиции и всегда найти правильный ответ. На Востоке это

назвали внутренним гуру, внутренними Мастером. Как только ваша интуи­ция начинает действовать, вам уже не нужно идти и спрашивать совета у какого-то внешнего гуру.

Интуиция должна быть с вами на одной волне, на одной и той же волне. И из этой сонастроенности ни с того ни с сего возникают решения.

Седьмой, последний слой лжи - это псевдосамость, эго, представление о себе как о ком-то уникальном, особенном, исключительном, стремление заниматься своим делом... когда вы не знаете, кто вы, не знаете, что вы из себя представляете.

Представления эго продолжают вас портить. И тогда вы уже не способ­ны слушать истину. И это каждый день становится камнем преткновения.

Совсем недавно я говорил о Ханне. Но вместо того чтобы понять, что я сказал, вместо того чтобы понять, вместо того чтобы почувствовать мое со­страдание - ведь что еще заставило меня это говорить? она сразу же пошла в офис и отменила свой даршан. Она очень рассердилась. Теперь я говорю о ее эго, однако вместо того чтобы это увидеть, она стала из него действо­вать. И снова все упустила.

И на днях я говорил о Праджите. Он был лучше Ханны. Он попросил о встрече, он воспринял все это более правильно. Конечно, ему был нанесен сильный удар, это было тяжело вытерпеть, тяжело проглотить, однако он сделал все, чтобы понять, в чем дело. Он сделал все от него зависящее.

Или, к примеру, я продолжаю бить Чинмайю, снова и снова. Я никогда никого не бью столько, сколько бью Чинмайю, он относится к этому абсо­лютно правильно, именно так, как и нужно относиться. И каждый удар стал в нем импульсом к росту; каждый удар пошел ему на пользу - и он движет­ся.

А Ханна здесь остановилась. Она может потерять со мной контакт.

Таков последний слой: очень тонкое псевдоощущение самости.

И когда все семь слоев разрушаются, вы входите в состояние баки, на­стоящей индивидуальности. А когда вы обладаете настоящей индивидуаль­ностью, тогда и появляется возможность обладания настоящим небытием. Из настоящей индивидуальности, баки, вы можете сделать прыжок в фану. И тогда вы сможете предложить себя Богу. В этом и состоит весь процесс.

А теперь перейдем к этому прекрасному диалогу между Мастером и его учеником. На этот раз вы уже сумеете понять.

Суфийский Мастер Аджнаби сказал: «Напиши Мулле Файрози, что мне недосуг вступать с ним в переписку, поэтому мне нечего ответить на его письмо».

Мулла Файроз, судя по всему, был весьма ученым человеком для того времени. «Мулла» означает «пандит», «знаток», «ученый человек». И он, видимо, был оскорблен и раздосадован заявлением Аджнаби. Мастера на то и существуют, чтобы бить. И когда мы имеем дело с человеком знания, товеличайший удар ждет тех, кто думает, что они знают, хотя на самом деле не знают. Многознающий человек сразу же чувствует себя оскорбленным, потому что у человека знания имеется свой собственный источник знания. И он вещает из него. Человек знания вчитывается в священные писания. А у него самого нет источника, на котором все это можно было бы проверить, нет своего собственного, подлинного переживания. Он живет псевдоразу­мом, псевдоэго, аргументами, логическими знаниями, системами верования и т. д. в том же духе.

Суфийский Мастер Аджнаби сказал: «Напиши Мулле Файрози, что мне недосуг вступать с ним в переписку, поэтому мне нечего ответить на его письмо».

Ученик Аними спросил: «Вы хотите рассердить его этим письмом?»

В этом и заключается намерение всех Мастеров: рассердить вас, потому что вы способны меняться лишь тогда, кода вы рассержены. Когда вы рас­сержены, тогда и возникает возможность, тогда вы и начинаете двигаться.

«Он уже рассержен некоторыми моими письмами, - ответил Аджна­би. - И эта рассерженность заставила его мне писать. Написав эту де­пешу, я задался целью рассердить такого человека, как он.»

То была его цель, и он ее достиг. Ему хотелось рассердить людей, по­добных Мулле - многознающих людей.

«А это письмо рассердит его еще больше», -заметил Аними.

«Да, - сказал Аджнаби, - когда он был возмущен тем, что я написал, он не наблюдал свой гнев - а это мне как раз и было нужно. Он воображал, что наблюдает за мной, тогда как сам чувствовал один только гнев. И теперь я снова пишу, чтобы вызвать его гнев для того, чтобы он сам уви­дел, что разгневан. Цель моя - дать этому человеку понять, что моя ра­бота - это зеркало, в котором он видит самого себя».

Вы должны постоянно держать это у себя в голове, так как это проис­ходит здесь каждый день. Если я что-то говорю, никогда не утруждайте се­бя размышлениями обо мне. Не ломайте себе голову, почему я это сказал, а вместо этого, напротив, лучше вглядитесь в самих себя и увидьте, что это сделало с вами. Я кое-что говорил о Ханне. И теперь есть две возможности. Она может подумать: «Этот человек неправ, он меня оскорбляет, он меня унижает, он меня бьет, обижает меня» - что-то в этом роде. И это будет оз­начать, что она упустила главное. Но если она начнет наблюдать и всматри­ваться: «Почему это меня задело? Почему это меня так рассердило? Почему я расстроена?», тогда она будет на верном пути. Тогда она как никогда при­близится ко мне.

Всегда помните это. Что я говорю, как я это говорю, почему я это гово­рю - вам невозможно принять какое-либо решение на этот счет. Вам даже понять, и то невозможно. Все, что вы можете делать прямо сейчас в своей ситуации - это увидеть, что происходит с вами. Если я дал вам пощечину, не ломайте себе голову над тем, почему я дал вам пощечину - что я злой, агрессивный, жестокий, - не тратьте на это нервы. А просто закройте глаза, погрузитесь в медитацию и увидьте, почему вы чувствуете себя оскорблен­ными. Почему? Наблюдайте свой ум. Это поможет.

Вот почему я не хочу, чтобы здесь находились посредственные люди, которые пришли сюда послушать меня из любопытства. Это не школа, здесь ничему не учат. Это просто алхимическая лаборатория - здесь что-то происходит. Это процесс преображения. И если вы это вспомните, вы тут же извлечете для себя пользу.

«Да, - сказал Аджнаби, - когда он был возмущен тем, что я написал, он не наблюдал свой гнев - а это мне как раз и было нужно. Он воображал, что наблюдает за мной, тогда как сам чувствовал один только гнев. И теперь я снова пишу, чтобы вызвать его гнев...»

Мастер говорит: «Я даю ему еще одну возможность из сострадания».

«...для того, чтобы он сам увидел, что разгневан. Цель моя — дать этому человеку понять, что моя работа - это зеркало, в котором он ви­дит самого себя».

Вот что такое Мастер: зеркало, в котором вы видите самих себя. И если вы видите иногда, что лицо ваше уродливо, не трудитесь разбивать зеркало - измените лучше свое лицо. Разбив зеркало, вы не станете красивы, избе­гая зеркала, вы не станете красивы.

Вчера весь день напролет Праджит думал об уходе отсюда: «Как бы от­сюда сбежать?» Однако он снова и снова вспоминал, что ему нельзя убе­гать, что он должен столкнуться со всем этим лицом к лицу. Снова и снова он вспоминал и осознавал, и снова и снова возникала в нем эта склонность к побегу. Это естественно, это понятно. Но если вы способны вспомнить хотя бы на несколько секунд и остаться со мной, продолжая смотреть в зер­кало, то рано или поздно вы должны будете измениться.

Есть только две возможности: либо избегать зеркала - и тогда вы нико­гда не увидите своего лица и можете верить себе, что вы красивы; либо продолжать смотреть в зеркало, продолжать смотреть на свое уродство. И при этом всевозможные методы и процессы по изменению своего лица бу­дут в вашем распоряжении.

Всего несколько дней назад здесь был мужчина, принимавший саньясу. Он сказал мне, что он косметолог. А я ему ответил: «Я тоже косметолог. Я проделываю ту же самую работу. Я изменяю лица людей - не те лица, которые вы видите снаружи, но подлинные лица, что глубоко скрыты за всеми фасадами, за всеми слоями».

«Но люди в большинстве своем всегда считают тех, кто вызывает их гнев, злонамеренными», - произнес ученик.

Это то, что думала Ханна. Это то, что несколько мгновений думал даже Праджит. Это то, что Чинмайя обычно думал вначале. Впрочем, сейчас он переступил этот рубеж. Я так сильно его бил - как долго можете вы про­должать так думать? Ведь рано или поздно человек все равно начнет осоз­навать, что что-то не так внутри него самого и что это должно быть отбро­шено.

«Ребенок может считать взрослого, который пытается вытащить шип из его руки, злонамеренным. Не есть ли это оправдание попытки по­мешать ребенку расти?» - сказал Аджнаби.

«А если ребенок затаит обиду на взрослого, который вытаскивает шип?» - спросил Аними.

«Ребенок, на самом деле, не будет таить обиду, ибо что-то в нем зна­ет правду», - ответил Аджнаби.

Ценность этого высказывания необычайна. Да, что-то в вас всегда знает истину. Что-то в Ханне знает истину. Не знать истину невозможно. Быть может, она не очень ясна и подернута дымкой - но что-то в вас всегда знает истину: что вас бьют из сострадания, из любви. А иначе в этом нет надоб­ности.

«А что если он так никогда и не узнает себя и будет думать, что дру­гие побуждаются личными пристрастиями?» -упорствовал ученик.

«Если он никогда не узнает себя, - ответил Аджнаби, - это не имеет значения и в отношении того, что он думает о других, ведь у него никогда не может быть никакого понимания того, что из себя, на самом деле, представляют другие.»

«Но разве нельзя, - возразил Аними, - вместо того чтобы второй раз вызывать его гнев, объяснить, что предыдущее письмо было написано с этой целью, и предложить Мулле по-новому посмотреть на свои прежние чувства?»

Точка зрения ученика весьма благоразумна, но помните, что иногда и от благоразумных вещей не бывает большой пользы. Они не срабатывают. Вы согласитесь с учеником, с тем, что он говорит. Это кажется весьма и весьма благоразумным: зачем злить его, сердить его дважды? Не лучше ли будет объяснить ему, почему вы прежде говорили то, что могло его рассер­дить? Не лучше ли это объяснить?

«Можно, - ответил Аджнаби, - только от этого не будет пользы.»

Мастер не заинтересован в вежливом поведении, соответствии нормам этикета, хороших манерах и т. д. Мастер заинтересован исключительно в вызове аффекта, в вызове действия, в вызове реакции. Да, он мог объяснить Мулле, что произошло. И это могло бы того удовлетворить, могло бы его остудить. Гнев его мог бы исчезнуть. Он мог бы уже больше не чувствовать себя оскорбленным - не в этом, однако, дело. Это не вызвало бы того эф­фекта, которого хочет Мастер. А Мастер хочет, чтобы Мулла увидел, что он всего лишь человек знания, а не человек познавания, что он не мудр. Объяснение только усилило бы многознание Муллы. У него было бы еще одно объяснение. И эго его не было бы потревожено.

«Можно, — ответил Аджнаби, - только от этого не будет пользы. Это, скорее, приведет к противоположному. Если ты расскажешь чело­веку, в чем дело, он подумает, что ты оправдываешься, и это вызовет в нем чувства, от которых ему будет один только вред. Поэтому ты свои­ми объяснениями ему, на самом деле, только навредишь.»

«Нет ли исключений из этого правила, говорящего, что человек дол­жен учиться на познании своего собственного состояния, и это состояние нельзя ему объяснить?» - спросил Аними.

«Исключения есть. Но если было бы достаточно исключений, которые бы хоть что-то меняли, у нас не было бы сейчас никаких Мулл Файрозов», - ответил Аджнаби.

Их не много. Есть некоторые исключения, однако их не много - поэто­му они и являются исключениями. Их очень немного. Их можно по пальцам перечесть, их нельзя принимать в расчет.

Мастер же должен действовать так, чтобы выполнялось правило, а не исключение, потому что девяносто девять и девять десятых процента людей следуют этому правилу. Время от времени встречается такой человек, кото­рому ни от кого не нужно никакой помощи и который рано или поздно сам придет к этому осознанию. Это может быть всего лишь вопрос времени. Однако не об этих исключительно интеллектуальных людях стоит беспоко­иться. Мастеру приходится действовать так, чтобы средний ум, нормаль­ный ум, обычный ум, неисключительный умпришел бы в движение и стал бы меняться.

Этот небольшой спор между Мастером и учеником имеет для вас не­оценимое значение. Поэтому я и выбрал его. Помните эти семь слоев луко­вицы. До тех пор, пока вы их не отбросите, вы так и не сможете увидеть свет, так и не сможете увидеть, что есть что. Ведь вы же с самого детства были испорчены. Вся ваша жизнь до сих пор была жизнью отравления, и только вам дано со всем этим покончить. А я могу лишь указать вам путь, но не могу этого у вас устранить. Если я стану это устранять, вы схватитесь

за это, сбежите и начнете думать, что я вас обкрадываю. Я могу лишь ука­зать вам путь, а вы должны по нему следовать.

Медитируйте над этим небольшим диалогом. Он специально для вас.