Рвота 1979

Он принадлежал к числу немногих людей, обладающих редкой способностью на протяжении многих лет, не пропуская ни дня, вести дневник, и поэтому мог с точностью сказать, когда у него началась и когда закончилась рвота. Рвота началась 4 июня 1979 года (погода ясная), а закончилась 15 июля того же года (облачно). Он делал первые шаги в качестве иллюстратора, и мы познакомились, работая над проектом для одного издания.

Как и я, он коллекционировал старые пластинки, а еще любил спать с подругами и женами своих друзей. Кажется, он был года на два или на три моложе меня и на тот момент действительно переспал с возлюбленными нескольких друзей.

— Бывало, зайду в гости к другу и, пока тот бегает за пивом или принимает душ, быстренько перепихнусь с его женой.

Странно, что он рассказал мне об этом.

— Быстрый секс вовсе неплох, — говорил он, — ты практически одет, стараешься кончить как можно скорее. В обычном сексе стараются все больше удлинять, верно? Вот я и поступаю наоборот. Иногда бывает забавно взглянуть на вещи под другим углом.

Конечно, он не всегда предавался только такому «акробатическому» сексу, так сказать, иногда у него случались настоящие неторопливые соития. В общем, ему нравился сам факт секса с женщинами своих друзей.

— Я не собираюсь никого отбивать, вообще не мыслю так сложно. Занимаясь с ними любовью, я чувствую удивительную близость. Такое, знаешь, семейное чувство. Это ведь всего лишь секс. Если никто этого не узнает, то и больно никому не будет.

— А что, бывало, что узнавали?

— Нет, конечно, — воскликнул он с досадой, — такие вещи никогда не обнаруживаются, если только сам подсознательно не желаешь быть разоблаченным. Главное — быть бдительным и не делать многозначительных намеков. Еще важно с самого начала четко обозначить свою позицию: мы только играем в близость, углубляться в эти отношения я не собираюсь и делать никому больно тоже не хочу. Естественно, я не говорю этого прямо — выбираю нужные слова, даю понять.

У меня вызывало сомнения, что все обстоит так просто, но он не выглядел хвастуном, и причин не верить ему у меня не было.

— В конечном счете почти все они этого хотят. Зачастую их мужья или женихи — мои друзья — превосходят меня по всем статьям — красивее, умнее и члены у них, возможно, побольше моего. Но женщин это не волнует. Для них главное, чтобы партнер был серьезным, внимательным, понимающим. Тогда все о’кей. Им хочется искренней заботы, хочется выйти за статичные рамки парного существования. Вот что главное. Хотя внешне мотивы могут быть самыми разными.

— Например?

— Например, месть за измену, скука, радость от того, что нужна кому-то кроме мужа, и так далее. Мне обычно достаточно взглянуть на партнершу, чтобы это понять. Здесь не может быть ноу-хау — только природный талант. Одному дано, другому нет.

Постоянной девушки у него, разумеется, не было.

Как я уже говорил, мы оба коллекционировали пластинки, иногда даже обменивались ими. Несмотря на то что и он, и я собирали джаз пятидесятых — начала шестидесятых, наши коллекции немного различались, что давало пространство для обмена. Я собирал белый джаз западного побережья, а он поздний джаз: Коулмена Хокинса [8], Лайонела Хэмптона [9] — ближе к модерн-свингу. Так что его Пит Джолли Трио [10]в записи фирмы «Виктор» к обоюдному удовольствию обменивался на мой «Мейнстрим-джаз» Вика Дикенсона [11]. После мы целый день пили пиво и проверяли качество записи и исполнение. За время знакомства мы провернули несколько подобных сделок.

Во время одной из таких «обменных» встреч он и рассказал мне историю со рвотой. Мы сидели у него дома, пили виски, болтали о музыке, затем о выпивке, стали вспоминать смешные истории, которые случались с нами в нетрезвом виде.

— Однажды меня рвало сорок дней подряд. Каждый день. Ни дня не пропустил. При этом рвало меня вовсе не от выпивки. И не от болезни. Рвало безо всякой причины. Целых сорок дней. Сорок дней! Это было что-то.

Первый раз его вырвало 4 июня, и в тот момент это почти не вызвало у него беспокойства — накануне вечером он влил в себя изрядное количество виски и пива. И переспал с женой друга. Это случилось вечером 3 июня 1979 года.

Поэтому, когда в восемь утра 4 июня он вывернул в унитаз содержимое желудка, в этом не было ничего противоестественного. Ну да, последний раз после выпивки его рвало еще в университете, но это вовсе не означало, что случилось нечто сверхъестественное. Он нажал ручку слива, и отвратительную рвоту унес водяной поток. Затем он сел за стол и начал работу. Чувствовал он себя неплохо. В целом день можно было назвать удачным. Работа спорилась, к обеду он приятно проголодался.

На обед он сделал сэндвичи с ветчиной и огурцом и выпил банку пива. Через полчаса его снова затошнило, и все сэндвичи оказались в унитазе. В воде плавали куски хлеба и ветчины. При этом в организме не было никаких неприятных ощущений. Ему не было плохо. Его просто рвало. В какой-то момент показалось, что гортань чем-то забилась, он склонился над унитазом, и все, что было в желудке, фонтаном вырвалось наружу, словно у фокусника, вытягивающего из шляпы голубей, кроликов и цветные флажки. Только и всего.

Его пару раз рвало в студенческие годы с их неумеренными возлияниями. Случалось, укачивало в машине. Но эта рвота была совершенно иного рода. Она не вызывала даже того особенного спазма в желудке, какой бывает только при рвоте. Желудок просто бесстрастно выталкивал пищу. Никаких неприятных ощущений или мерзкого запаха. Странно. Ведь это случилось уже не один раз, а два. Разволновавшись, он решил на некоторое время полностью отказаться от алкоголя.

Однако на следующее утро его вырвало в третий раз. В этот раз желудок почти полностью изверг остатки съеденного накануне угря и английского маффина с апельсиновым джемом, уничтоженного на завтрак.

Он был в ванной, чистил после рвоты зубы, когда зазвонил телефон. Он подошел, мужской голос в трубке назвал его имя и тут же отключился. Все.

— Наверное, звонил муж или приятель одной из девушек, с которыми ты переспал? — предположил я.

— Брось, — ответил он, — я отлично знаю их по голосам. А этого я точно раньше не слышал. Отвратительный тембр. В итоге он стал звонить каждый день. С пятого июня по четырнадцатое июля, представляешь?! Почти точно совпадает с периодом, когда меня рвало.

— Но где связь между телефонным хулиганством и рвотой? Не понимаю.

— Вот и я не понимаю, — ответил он, — до сих пор не знаю, что думать. Звонки всегда выглядели одинаково: звонит телефон, голос в трубке называет мое имя и тут же отключается. Один звонок в день. Время было самым разным — утро, вечер и даже ночь. Я мог бы, конечно, не подходить к телефону, но только не с моей работой. К тому же мне могли звонить девушки…

— Ну да, — сказал я.

— Теперь меня рвало ежедневно. Думаю, большая часть того, что я ел, оказывалась в унитазе. После рвоты страшно хотелось есть, после еды рвало — замкнутый круг. Я питался три раза, как обычно, и лишь один из трех раз мне удавалось нормально переварить пищу — благодаря этому я кое-как поддерживал в себе жизнь. Если бы меня рвало после всех трех раз, пришлось бы колоть нутриенты.

— К врачу ходил?

— К врачу? Конечно. Пошел в ближайшую поликлинику, кстати, вполне сносную. Сделал рентген, сдал мочу на анализ. На всякий случай обследовался на раковые клетки. Все оказалось в порядке. Полностью здоров. В итоге мне поставили «синдром хронической усталости или психологический стресс» и дали лекарства от желудка. Велели рано ложиться, рано вставать, воздерживаться от алкоголя и не огорчаться по пустякам. Чушь! Я прекрасно знаю, что такое синдром хронической усталости. Надо быть идиотом, чтобы не заметить его у себя — появляются тяжесть в желудке, изжога, пропадает аппетит. Рвать если и начнет, то только после этих симптомов, не на ровном месте. В моем же случае была только рвота, никаких других признаков. Не считая того, что я непрерывно хотел есть, я действительно чувствовал себя прекрасно, голова была ясной. Ну а что такое стресс, мой организм вообще не ведает. Конечно, я много работал, но не настолько, чтобы выдохнуться. Да и с девушками был полный порядок. Раз в три дня плавал в бассейне… Сам посуди, тут не о чем даже говорить.

— Да уж, — ответил я.

— Только рвота, и все, — сказал он. Следующие две недели его рвало, а телефон звонил.

На пятнадцатый день он почувствовал непонятную усталость, отложил работу и в попытке убежать если не от рвоты, то хотя бы от телефонных звонков снял номер в отеле, чтобы целый день смотреть телевизор и читать книги. Сначала все шло прекрасно. Он безболезненно одолел бутерброд с ростбифом и салат из спаржи. Может, сказалась смена обстановки, но пища замечательным образом осела у него в желудке и нормально переварилась. В половине четвертого в баре отеля он встретился с девушкой лучшего друга, выпил черный кофе с вишневым пирогом — все опять прошло гладко. Потом он занимался любовью с девушкой лучшего друга. С сексом тоже все было замечательно. Проводив ее, он поужинал в одиночестве — отправился в ресторанчик рядом с отелем и заказал жареную макрель с тофу, закуску, заправленную уксусом, суп мисо и чашку риса. Алкоголь он по-прежнему не употреблял. Часы показывали половину седьмого.

Вернувшись в номер, он посмотрел новости, а когда они закончились, взялся за новый роман Эда Макбейна из цикла о 87-м полицейском участке. Было уже девять вечера, а его все еще не тошнило, и он мог наконец перевести дух. Не торопясь, в полной мере насладиться ощущением сытости. Ему казалось, что теперь ситуация будет улучшаться и все вернется на круги своя. Он отложил книгу, включил телевизор и немного попереключал каналы, пока не остановился на старом вестерне. Фильм закончился в одиннадцать, сразу за ним шел последний выпуск новостей. Когда закончились и новости, он выключил телевизор. Ему нестерпимо хотелось виски, и он уже готов был подняться в бар и опрокинуть рюмочку для лучшего сна, но передумал — не хотелось марать алкоголем этот чистый день. Выключив ночник, он нырнул под одеяло.

Ночью зазвонил телефон. Он открыл глаза и взглянул на часы. 2.15. Спросонья он никак не мог понять, почему здесь звонит телефон. Сонно мотая головой и почти не просыпаясь, он снял трубку и поднес ее к уху.

— Алло, — произнес он.

Ставший привычным голос назвал его имя и, как обычно, в следующее мгновение отключился. В ухе остались только короткие гудки.

— Но ведь ты никому не говорил, что остановился в этом отеле? — спросил я.

— Конечно никому не говорил. Разве что девушке, с которой занимался любовью.

— Не могла она кому-нибудь проболтаться?

— Но зачем?! Пожалуй, он прав.

— Сразу после звонка меня вывернуло в ванной. Все мое богатство вылетело вон: рыба, рис, — все! Телефонный звонок словно распахнул какую-то дверцу, открыв рвоте дорогу. Когда рвота прекратилась, я забрался в ванну и попробовал разложить все по полочкам. Первое, что приходит в голову: звонки — это тщательно спланированный кем-то розыгрыш или хулиганство. Не знаю, откуда этот тип узнал про отель, но пока не будем об этом. Важно, что это результат чьих-то действий. Второй вариант — это слуховые галлюцинации. Мысль о том, что я могу испытывать галлюцинации, показалась мне абсурдной, но если я решил провести бесстрастный анализ, то сбрасывать со счетов такую вероятность нельзя. Допустим, мне показалось, что «раздался звонок», я снял трубку, и мне показалось, что «назвали мое имя». На самом деле ничего этого не было. В принципе возможно, верно?

— Ну, в общем, да, — ответил я.

— Я связался с портье и попросил проверить, звонил ли только что кто-нибудь в мой номер, но это оказалось невозможно. Телефонная система отеля фиксировала только исходящие звонки, но не наоборот. Таким образом, у меня не было ни одного ключа к разгадке. Ночевка в отеле стала чертой, после которой я вынужден был всерьез задуматься о некоторых вещах. В частности, о рвоте и телефонных звонках. Все более очевидным становилось, что, во-первых, между этими явлениями существует связь (уж не знаю, полная или частичная) и что, во-вторых, оба они не столь, ничтожны, как казалось вначале. После двух дней, проведенных в отеле, дома рвота и звонки продолжились в прежнем режиме. Ради интереса я пару раз заночевал у друзей, но звонки настигли меня и там. Естественно, телефон звонил, исключительно когда друзей не было дома и я оставался один. Меня охватывал все больший трепет. Казалось, за моей спиной неотступно стоит невидимка, следит за каждым моим шагом, звонит, выжидая удобного момента, сует мне два пальца в рот. Налицо признаки душевного расстройства, не так ли?

— Думаю, ни один пациент с душевным расстройством не заподозрит его у себя, — ответил я.

— Совершенно верно. Как и то, что медицина не знает примеров, когда душевное расстройство сопровождалось бы рвотой. Так мне объяснил психиатр из университетской больницы. Он на меня почти не взглянул — им есть дело только до пациентов с явными отклонениями. Доктор сказал, что таких, как я, в каждом вагоне электрички линии Яманотэ наберется от двух с половиной до трех человек и ему недосуг возиться с каждым. Посоветовал с рвотой обратиться к терапевту, а с телефонными звонками в полицию. Думаю, ты знаешь не хуже меня, что полиция никогда не расследует два вида преступлений — телефонное хулиганство и кражу велосипедов. Во-первых, из-за слишком большого количества, а во-вторых, из-за несерьезности самого преступления. Полицию парализует, если она начнет расследовать каждое подобное дело. Там меня тоже толком не стали слушать: «Телефонное хулиганство? И что говорит собеседник? Просто называет ваше имя? И больше ничего? Подпишите вот здесь заявление. Если будут еще какие-нибудь странности, звоните», — так или примерно так. Их даже не заинтересовало, что собеседник всегда в курсе того, куда я направляюсь. Я знал, что если буду настаивать, они просто заподозрят, что я не в ладах с головой. Итак, я понял, что не могу рассчитывать на полицию, врачей и кого бы то ни было. Остается только разбираться со всем этим самому — эта мысль посетила меня примерно на двадцатый день после начала «рвотно-телефонной истории». Я понемногу начал сдаваться, хотя считаю себя вполне выносливым физически и психологически.

— А с той девушкой, подружкой твоего друга, у тебя все это время не возникало проблем?

— Никаких. Он как раз уехал по делам на Филиппины на две недели, и мы в его отсутствие отлично порезвились.

— Когда ты был с ней, телефон не звонил?

— Нет. Могу уточнить в дневнике, но кажется, нет. Телефон звонил, только когда я был один. То же самое и со рвотой. И тогда я подумал: почему я так много времени провожу в одиночестве? Из двадцати четырех часов двадцать три с лишним я бываю один. Живу один, по работе почти ни с кем не общаюсь, все деловые вопросы решаю по телефону, встречаюсь с чужими девушками, питаюсь на девяносто процентов вне дома; даже когда занимаюсь спортом, плаваю в одиночку. Хобби у меня сам знаешь: в одиночестве слушаю почти что антикварные пластинки. Моя работа требует одиночества для концентрации внимания. Да, у меня друзья, но все они сильно заняты — такой возраст, — и мы не можем видеться часто… Ты ведь наверняка представляешь себе такой образ жизни?

— Ну, да, — согласился я.

Он налил на лед виски, перемешивая, повращал лед пальцем, сделал глоток.

— И тогда я крепко задумался. Что делать дальше? Неужели я и впредь буду страдать в одиночестве от телефонного хулиганства и рвоты.

— Нашел бы нормальную подругу. Свою собственную.

— Конечно же, я думал об этом. Мне тогда было двадцать семь, пора бы и жениться. Но нет. Не тот я человек. Я, как бы это сказать, не терплю уступок. Не хотелось отступать перед такими иррациональными вещами, как рвота или телефонное хулиганство, с легкостью отказываться от привычного образа жизни. В общем, я решил сражаться до последней капли физических и моральных сил. Я хмыкнул.

— А ты бы как поступил, Мураками?

— Как бы я поступил? Даже не знаю, — ответил я.

Я действительно не знал.

— Рвота и звонки шли непрерывно. Я сильно похудел. Так… минуточку… вот, четвертого июня я весил шестьдесят четыре кило, двадцать первого июня — шестьдесят один кило, а десятого июля — пятьдесят восемь кило. Пятьдесят восемь килограммов! Это с моим-то ростом. Я больше не мог носить одежду прежнего размера. При ходьбе приходилось придерживать брюки.

— Могу я спросить, почему ты не установил телефон с автоответчиком или что-нибудь в этом роде?

— Конечно потому, что не хотел спасаться бегством. Сделав это, я бы дал ему понять, что сдаюсь. Кто выдержит дольше? Кто первый выдохнется: я или противник? То же самое в отношении рвоты. Я стал относиться к ней как к идеальной диете. К счастью, во мне не произошло необратимых физических изменений, в принципе я мог нормально жить и работать. Я снова начал употреблять алкоголь — с утра выпивал пива, а вечером изрядное количество виски. Какая1 разница, пить или нет, если все равно вырвет. С алкоголем веселее, легче смириться с обстоятельствами. Я снял деньги со счета, пошел в магазин и купил костюм и две пары брюк по новой фигуре. В зеркале примерочной моя худоба смотрелась совсем неплохо. Если поразмыслить, то рвота — не такая уж большая проблема. Во всяком случае, это менее болезненно, чем геморрой или кариес, и благороднее, чем понос. Конечно, смотря с чем сравнивать. Если исключить физическое истощение и угрозу рака, рвота, в сущности, безвредна. В Америке для желающих сбросить вес есть даже лекарство, искусственно вызывающее рвоту.

— В итоге, — произнес я, — рвота и звонки продолжались до четырнадцатого июля?

— Если быть точным… минутку… если быть точным, то последний раз меня вырвало в половине десятого утра четырнадцатого июля тостами, салатом из помидоров и молоком. Последний звонок раздался тем же вечером в десять двадцать пятья как раз слушал «Концерт у моря» Эррола Гарнера [12]и пил подаренный «Seagram VO»… Все-таки дневник удобная штука, правда?

— Очень, — подтвердил я, — с тех пор и то и другое прекратилось?

— Будто отрезало. Как в «Птицах» Хичкока: открываю утром дверь, а все кончилось. Ни рвоты, ни звонков. Я снова поправился до шестидесяти трех кг, а тот костюм и брюки так и остались висеть в платяном шкафу. На память.

— Телефонный собеседник до конца вел себя в том же духе?

Он покачал головой, взгляд его был немного рассеянным.

— Нет, — ответил он, — последний звонок отличался от предыдущих. Сначала он назвал мое имя. Это как обычно. Но потом этот тип сказал следующее: «Вы знаете, кто я?» — и замолчал. Я тоже молчал. Думаю, так прошло секунд пятнадцать или двадцать — ни один из нас не произнес ни слова. Затем он отключился. Щелк — и короткие гудки.

— Он так и сказал? «Вы знаете, кто я?»

— Да, слово в слово. У него была неторопливая и вежливая манера говорить. «Вы знаете, кто я?» А вот голос точно незнакомый. По крайней мере, среди тех, с кем я общался последние лет пять-шесть, его точно не было. Разве что кто-то из детства или совсем малознакомый, но, с другой стороны, за что им меня ненавидеть? Не помню, чтобы делал кому-то гадости. В работе я тоже не настолько успешен, чтобы разозлить конкурентов. Ну а что до отношений с девушками, тот тут у меня действительно рыльце в пушку. Признаю. Двадцатисемилетний мужчина не может быть невинным как младенец. Но, как я уже сказал, голоса друзей я хорошо знаю. Узнаю с первых же ноток.

— Приличные люди не спят с женами друзей.

— То есть ты, Мураками, — промолвил он, — намекаешь, что скрытое чувство вины — настолько скрытое, что я и сам о нем не подозреваю, — трансформировалось в рвоту и слуховые галлюцинации?

— Это не я говорю. Это ты говоришь, — поправил его я.

— Хм. — Он хлебнул виски, возвел глаза к потолку.

— Есть другой вариант: муж одной из девушек нанял частного детектива и следил за тобой, а чтобы наказать или предупредить, велел сыщику звонить тебе. Ну а рвота была простым физиологическим расстройством и лишь случайно совпала со звонками во времени.

— Готов принять любую из этих версий. — Его взгляд выражал заинтересованность. — Вот что значит писатель. Хотя, по поводу второго предположения, я ведь не перестал с ними спать. Почему тогда звонки так внезапно прекратились? Нелогично получается.

— Может, любовь прошла. А может, кончились деньги на частного детектива. В любом случае это всего лишь догадка. Если нужны версии, могу набросать их тебе хоть сто штук, хоть двести. Вопрос в том, какую выберешь ты. И в том, какие уроки из нее извлечешь.

— Уроки?! — изумился он, прикладывая ко лбу бокал с виски. — Какие еще уроки?

— Естественно, что ты предпримешь, если вновь произойдет то же самое. В следующий раз это может не кончиться через сорок дней. Начавшееся без причины закончится без причины. И наоборот.

— Какие гадкие вещи ты говоришь, — хихикнул он и тут же посерьезнел. — Странно. Пока ты не сказал, эта мысль ни разу не приходила мне в голову. Мысль о том, что… это может повториться. Ты действительно считаешь, что это возможно?

— Откуда нам знать, — ответил я.

Он мелкими глотками прихлебывал виски, время от времени вертел бокал в пальцах. Затем, отставив опустевший бокал в сторону, несколько раз шумно высморкался в салфетку.

— А может, — произнес он, — в следующий раз это случится совсем с другим человеком? Например, с тобой, Мураками. Ты ведь не абсолютно невинен?

С тех пор мы виделись еще несколько раз, менялись пластинками с музыкой, которую трудно назвать авангардной, выпивали. Может, два, а может, и три раза в год. Не скажу точно — я ведь не веду дневник. К счастью, ни к нему, ни ко мне рвота и телефонные звонки пока не приходили.