Журналистика США после гражданской войны 1860–1865 годов. Дж. Пулитцер и У.Р. Херст 2 страница

«Ультрапатриот, пожираемый политическими амбициями и личной озлобленностью, – пишут П. Альбер и Ф. Теру, – Херст сделал из своей газеты силу, с которой нельзя было не считаться»10

«Журналистский джингоизм» (Ф. Мотт) Херста, т.е. его крайний национализм, особо наглядно проявился в годы испано-американской войны за Кубу в 1898–1903 годах. Следующая история весьма показательна в этом отношении.

В противоположность тогдашнему демократическому президенту Гроверу Кливленду, впрочем, как и сменившему его республиканскому преемнику Уильяму Маккинли, которые полагали, что Кубу можно освободить от испанского колониального господства и без войны – путем достаточно сильного дипломатического нажима на Мадрид, Херст признавал здесь только одно решение – военное. С помощью воинственных, ура-патриотических призывов, нагнетания военной истерии он рассчитывал поднять тираж «Нью-Йорк джорнел».

Освещать конфликт между испанским властями и кубинскими повстанцами У.Р. Херст послал своих сотрудников Р.Х. Гардинга и Ф. Ремингтона. Но испанские власти выдворили их из военной зоны. Херстовским журналистам пришлось довольствоваться малейшими инцидентами и даже слухами, чтобы снабжать босса нужной ему информацией. В конце концов, Ф. Ремингтон пришел в отчаянье. «Здесь все спокойно... – телеграфировал он. – Войной и не пахнет. Решил возвращаться в Штаты». На что Херст ответил: «Оставайтесь на Кубе. Вы даете материал, я даю войну»11.

И вот Херст узнает о том, что испанские таможенные власти поднялись на борт американского парохода «Оливетт», причем среди американских граждан, чей багаж был подвергнут досмотру, находилась одна молодая женщина. Этот не выходящий за рамки обычного факт Херст превращает в то, что американские газеты называют «скууп» («сверхсенсация»). По приказанию Херста главный художник «Нью-Йорк джорнел» помещает на ее первой полосе такую иллюстрацию: молодая, стройная «америкен герл», обнаженная, но с гордо поднятой головой, выражающей патриотическое негодование, подвергается осмотру со стороны трех каннибалов в форме испанских таможенников. Подпись, данная аршинными буквами под рисунком, гласила: «Защищает ли наше звездно-полосатое знамя честь наших женщин? Испанские бестии на борту американского корабля срывают платье с очаровательной американской девушки». И хотя вскоре выяснилось, что это была чистейшая ложь (девушку осматривала женщина, служащая таможни), этот номер «Нью-Йорк джорнел» вышел тиражом в миллион экземпляров.

Второй подобный случай. В августе 1897 года от корреспондента Херста, Крилмена, поступила телеграмма следующего содержания: «Эванхелина Сиснерос, красивая семнадцатилетняя девушка, приговорена к ссылке в Африку за участие в мятеже кубинских военнопленных». Херст в восторге от новости: «Вот что нам нужно! Теперь надо развернуть движение протеста. Да так, чтобы ни один глаз не оставался сухим!» Без особого труда Херст собирает 200 тыс. подписей американских женщин. Протест направляется испанской королеве. А «Нью-Йорк джорнел» сообщала о «нежной, воспитывавшейся в монастыре, невинной девушке, которую похотливые испанские палачи обрекли на судьбу страшнее смерти». Естественно, и на этот раз все было искажено до неузнаваемости.

Но чтобы продлить действие этой истории на общество, Херст поручает своему специальному корреспонденту Деккеру похитить девушку. Он позаботился о должном приеме Эванхелины Сиснерос в Нью-Йорке. В день ее прибытия туда «Нью-Йорк джорнел» вышла с огромной шапкой на первой полосе: «Американская газета одним ударом добивается того, с чем не могла справиться американская дипломатия». Сразу же под «шапкой» шли рисунки: Эванхелина до и после испанского подземелья. На одном цветущая молодая девушка, на другом – увядшая высохшая женщина. И тем более были поражены участники массового митинга в Мэдисон-сквер, когда на сцене появилась Эванхелина, действительно молодая и цветущая. В честь Сиснерос играли оркестры, состоялся парад...

Но Херст на этом не остановился. Его интересовали более сильные средства воздействия на общественное мнение. Хотя с этим и сейчас не все ясно, но известно, что подкупленные люди выкрали из официального запечатанного пакета испанского посла в Вашингтоне, де Ломе, его письмо своему частному знакомому, в котором он назвал президента США «никудышным политиком и слабовольным человеком». Херст не постеснялся опубликовать в «Нью-Йорк джорнел» факсимиле похищенного письма под заголовком «Неслыханное и беспрецедентное оскорбление, нанесенное Соединенным Штатам».

Газета Херста все более крикливо требовала от правительства США направить, наконец, к берегам Кубы военный корабль «для защиты американских интересов», хотя США никто не угрожал. И президент страны Маккинли уступил: 25 января 1898 года военный корабль «Мэн» отплыл к берегам Кубы. Несколько недель он простоял спокойно на рейде Гаваны, но в ночь с 15 на 16 февраля от мощного взрыва вдруг взлетел на воздух, при этом погибло 260 членов экипажа. «Нью-Йорк джорнел» раздувала пламя войны вовсю, заявляя: «Убийцы – испанские выродки». В результате расследования позже было установлено, что испанская сторона не имела никакого отношения к этому взрыву, но херстовская газета буквально заполнялась материалами, доказывавшими упорно и рьяно, буквально с пеной у рта, обратное12.

Херст являлся германофилом и употребил все свое влияние, чтобы помешать вступлению США в войну против Германии, выступил ярым приверженцем изоляционизма страны в условиях первой мировой войны. Впоследствии Херст становится «великим патриотом» США. В большинство названий его газет включены слова «американец», «американский» («Нью-Йорк америкен», «Бостон америкен» и др.), а само заглавие этих газет было, как правило, окружено звездно-полосатым флагом, причем порой в цветах.

• Исследователи выделяют следующие особенности сенсационной журналистики:

• Привлекательность издания для грубоватого или похотливого читателя.

• Конфликт (преступление, война, коррупция и т.д.).

• Близость к читателю (захватывающая история или особый стиль публикации).

• Идентификация читателя с обиженным, простым или посторонним человеком, являющимся жертвой или свидетелем недостойных действий плохих людей.

• Простота изложения, использование принципов мелодрамы, где зло бросает вызов невинности и чистоте.

• Обращение к традиционным ценностям. Но сенсационализм «по Херсту» был несколько необычен и имел по крайней мере пять других аспектов, которые использовались при подаче новостей.

1. Взрывной характер. Он проявлялся уже в подаче самих заголовков, которые не просто привлекали внимание к проблеме, а «щекотали» нервы читателя. Титульный лист издания, например «Нью-Йорк джорнел», мог быть посвящен одному (основному с точки зрения издателя) событию. Этот метод поощрял концентрацию внимания и преувеличение.

2. Смех, угодный читателю. Херст и его редакторы искали нетривиальные, необычные аспекты в той или иной истории или по отношению к личности. Если случай сам по себе смешон – это еще лучше. Например, У.Р. Херст так «обработал» историю набожного предпринимателя Джеймса Л. Крафта, основателя компании по производству сыра. Однажды Крафт дал интервью изучавшему журналистику молодому человеку. Он, в частности, рассказал, что свою трудовую деятельность начал как набожный продавец сыра, который развозил на повозке, запряженной ослом. Однажды Крафту почудилось, что осел – это Посланник Божий, который велит ему, Крафту, и дальше быть преданным Богу. Крафт учел это видение. В издании Херста эта история была проиллюстрирована рисунком: поперек двух страниц был изображен осел, повернувший голову и разговаривающий с Крафтом, сидящем в фургоне.

3. Допущение большего, чем возможно. Например, Херст мог взять для темы публикации событие глубокой истории и подать его так, как будто журналист был свидетелем происходившего. Например, рассказ о том, что на стене дворца императора Тибериуса в Риме посетители видели «фотографическую картину»... распятия на кресте Иисуса Христа римским солдатом. Комментатор-ученый поясняет, что «это была, конечно, не настоящая фотография, но подобные случаи возможны». Или другой пример – материал под заголовком «Резня в деревне», опубликованный 22 декабря 1895 года. «Нью-Йорк джорнел» сообщал, что деревня была полностью уничтожена, многие люди сожжены живьем. Приводился рисунок, на котором изображены кости сотен людей. И лишь мелкое примечание указывало на то, что это событие произошло в 1700 году.

4. Сцены массовых убийств при воспроизведении картин и других произведений искусства. Это достаточно широко использовавшийся изданиями Херста прием, дополняемый активным иллюстрированием и особым пристрастием к публикации иллюстраций сцен насилия, оружия, схем готовившихся террористических актов и т.п.

5. Развлекать, развлекать, развлекать. Херст представлял свои газеты в виде театров: с занавесом, артистами, кулисами... Этот театр должен каждый день привлекать все новых и новых зрителей, вызывая их волнение и восторг. Публикации газет должны быть эквивалентны взрывам бомб, реву оркестров, притягательному танцу, грохоту орудий, крику жертв, запаху подпаленной плоти казненных преступников...

Эти и другие рекомендации Херста приносили успех «желтой» прессе. Кроме того, сам Херст прославился умением добиваться задуманного даже тогда, когда на реализацию планов просто не было денег. В итоге деньги всегда появлялись.

Когда Уильям Рендольф Херст умер, он оставил своему наследнику, Уильяму Рендольфу Херсту-младшему, 13 ежедневных и две воскресные газеты, 11 журналов, радиостанции и телеграфное агентство. Медиаимперия при наследнике сначала расширялась, а затем стала сдавать свои позиции.

Через деятельность Пулитцера и Херста американская пресса окончательно и бесповоротно выросла в крупный бизнес, став его важной и неотъемлемой частью.

Вторая половина XIX века – это период чрезвычайно интенсивного роста газетной прессы США. Если в 1850 году в этой стране выходили 254 ежедневные газеты, суммарный разовый тираж которых составлял около 758 тыс. экз., то далее картина менялась следующим образом13:

Рост числа наименований ежедневных газет и увеличение тиражей представлены на Рис. 1 и Рис. 2.

Почти сто лет назад была сделана следующая констатация, по сути своей сохранившая свою силу до наших дней: «Нигде в мире печать не достигла такого развития и распространения, как в Соединенных Штатах... Нет закоулка в Америке, куда не заходило бы печатное слово; нет человека, который не читал бы газет; чтение газет также рекомендуется детям в школе. Печать является здесь более важным воспитательным органом, чем школа»14.

Рис. 1. Рост общего разового тиража газет (в тыс. экземпляров)

Рис. 2. Количество ежедневных газет (экземпляров)

Однако на 1880 год лишь семь американских ежедневных газет выходили по 50 тыс. экз. и выше, а к концу девятнадцатого столетия 27 американских газет имели тираж 75 тыс. экземпляров.

За 20 лет общее число периодических изданий в этой стране удвоилось, тогда, как население страны увеличилось на 50 %, причем изданий газетного типа, включая большинство еженедельников, в 1880 году было в три с лишним раза больше, чем журнальных публикаций.

Уже в последние десятилетия XIX века стала очевидной регионализация газетной прессы США как ее важнейшая черта. Практически каждый населенный пункт с населением более 500 человек имел свою газету. Правда, ежедневные газеты выпускались лишь в 389 городах, к тому же в ряде случаев несколько газет одних и тех же населенных пунктов принадлежали одному и тому же издателю.

Беспрецедентное и намного более быстрое развитие получила местная печать. При этом особенность американской местной прессы с самого начала заключалась в том, что даже большие американские газеты, выходившие в Нью-Йорке, Чикаго или Филадельфии, уделяли весьма мало места известиям из других городов, а, «читая одни лишь нью-йоркские газеты, вы очень мало знаете о жизни соседней Филадельфии, которая находится всего в двух часах езды по железной дороге, и уж совсем не знаете о том, что делается в Сан-Франциско»15.

Одним из самых замечательных изменений в газетной прессе США в последние десятилетия позапрошлого столетия было ее освобождение от партийного контроля, от господства политических партий. К 1880 годам партийная пресса фактически перестала существовать, кроме разве что печатных изданий социалистической партии, и сделалась в этом отношении действительно независимой, что имело огромное значение для ее последующего развития.

К этому времени большая ежедневная газета стремится «заменить читателю и журнал, и финансовое обозрение, и книгу, словом, берет на себя роль всеобщего поставщика духовной пищи»16.

Объем крупной американской газеты составлял в конце XIX века 12 полос при семиколонной верстке, больше – в воскресные дни. Американский исследователь Д.Ф. Уилкокс различал следующие основные компоненты тематики американской газеты на 1901 год, когда шла испано-американская война за Кубу, занимавшая в газетах место первого плана (около 18% редакционной площади): смесь – 22, 2%, торгово-промышленная и биржевая хроника – 16, 4%, политическая информация – 12, 8%, спорт – 10, 2%, преступлениям, скандалам, светским сплетням отводилось 11%. Зато иностранные новости занимали в них всего-навсего 2, 4%.

Одним из наиболее примечательных явлений американской газетной жизни конца XIX – начала XX века было быстрое возвышение газеты «Нью-Йорк таймс», до этого пребывавшей в безвестности. Все дело в том, что в августе 1896 года ее купил Адольф Окс. Он тут же во всеуслышание заявил, что изменит характер этой газеты и вслед за этим уточнил, что он имеет в виду изменение не редакции и не ее прежней политической линии, но читательского адресата, ибо отныне собирается адресовать «Нью-Йорк таймс» «думающей публике».

Чтобы представить себе, насколько смело, если не сказать прожектерски, выглядел с подобными декларациями Окс в обстановке полнейшего засилья в стране прессы, делавшейся по пулитцеровско-херстовским рецептам «желтого журнализма», достаточно будет добавить, что к этому времени «Нью-Йорк таймс» выходила всего 19-тысячным тиражом. И это тогда, когда «Нью-Йорк уорлд» имела тираж 600 тыс. экземпляров (два выпуска – утренний и вечерний), а «Нью-Йорк джорнел» – 430 тыс.

И все-таки Окс сдержал свое слово. Благодаря его исключительным дарованиям «Нью-Йорк таймс» сумела доказать, что возможно и в Америке создать газету «для людей, которые думают» и в то же время достичь крупного тиража и изведать один из выдающихся финансовых успехов в современной прессе.

Начался неуклонный подъем этой газеты: 25 тыс.экз., 75 тыс., 82 тыс. (1900 год), 121 тыс. (1905 год), 192 тыс. (1910 год) и 343 тыс. экз. (1920 год). Если «Нью-Йорк таймс» получила от рекламы в 1898 году 2, 4 млн. долларов, то рекламные доходы от нее составили 6 млн. долларов в 1905 году; 7, 6 млн. долларов в 1910 и 23, 4 млн. – в 1920 году17.

Таким образом, в лице «Нью-Йорк таймс» концепция «высокого журнализма», отстаивавшаяся Оксом, восторжествовала, оправдав надежды издателя на достаточно широкие круги читателей, заинтересованных в ней. И в то же время газета регулярно помещала «все новости».

Однако лицо нью-йоркской прессы конца XIX – начала XX века определяла не «Нью-Йорк таймс», а газеты, следовавшие в русле беннетовского журнализма 1830–1840 годов, которые составляли подавляющее большинство американских газетных публикаций. Причем постепенно пропала некоторая настороженность между газетными редакциями и рекламодателями, имевшая место до начала 1880 годов. Достаточно сказать в связи с этим, что если в 1880 году реклама занимала 44% общей печатной площади газет, то к 1900 году этот процент поднялся до 55.

И все-таки при столь стремительном и бурном развитии газетной прессы, определявшей образ американской журналистики, постепенно и неуклонно на авансцену периодической печати США выходила журнальная периодика, оттесняя газетную прессу. Переломными на пути превращения Соединенных Штатов из страны преимущественно газетной в страну по преимуществу журнальную стали три последние десятилетия XIX столетия.

Начало «новой эры» в истории американского журнала как важнейшего типа печатного периодического издания принято связывать с появлением в 1850 году ежемесячника «Харперс нью мансли мэгэзин» («Новый ежемесячный иллюстрированный журнал Харпера»), который, имея 144 страницы общего объема, начал публиковаться с иллюстрациями – гравюрами, с сериями произведений английской художественной литературы. Вслед за этим журналом появились типологически тождественные ему «Скрибнерс мансли» («Ежемесячник Скрибнера», 1870 год), «Скрибнерс мэгэзин» («Иллюстрированный журнал Скрибнера», 1872 год), «Сенчури» («Век», 1881 год) и др.

Поражает скорость увеличения числа американских периодических изданий журнального типа. Если в 1870 году их выходило 1200, то в последующем наблюдался ошеломляющий рост: 1880 год – 3300 журналов, 1890 – 4400, 1895 – 5100, 1900 – 5500, а в 1905 году выходили журнальные периодические издания 6000 названий (см. рис. 3).

И среди них – огромное количество еженедельников, в большинстве своем массовых изданий, но по своему характеру противоположных качественным журнальным публикациям «для немногих избранных» (минимальная цена экземпляра такого журнала составляла 35 центов). Первым 15-центовым ежемесячником стал основанный Сэмюэлем Макклюром в 1893 году журнал «Макклюрс» («Журнал Макклюра»). Журнал «Космополитен» (1886 год) снизил цену до 12, 5 центов, что позволило ему в конкурентной гонке за прибылью поднять свой тираж всего за 4 года в... 25 раз, а именно, с 16 тыс. до 400 тыс. экземпляров.

Рис. 3. Рост числа журналов

В 1893 году Фрэнк Мэнси снижает цену на свой журнал «Мэн-сиз» до 10 центов. Стремясь достичь максимально высокого тиража, Мэнси продавал свой журнал ниже его себестоимости, извлекая большую прибыль из огромного количества рекламы, которую, как известно, привлекает большой тираж. Тираж «Мэнсиз» поднялся к началу XX столетия до 500 тыс. экземпляров, и дальнейший рост его продолжался.

Нет сомнения в том, что путь к массовым американским журналам, соперникам газет, прежде всего в области рекламы, проложили газеты Дж. Пулитцера и У.Р. Херста. Издатели и редакторы массовых журналов, в сущности, аналогов «народных» ежедневных газет в иной сфере журналистики, заимствовали у газет многое: энциклопедическую широту тематики и проблематики, обилие иллюстративного материала, и в первую очередь фотографий, кричащие заголовки, броскую подачу материала, сенсационализм и, наконец, газетные жанры, из которых на первом месте оказался репортаж.

Появляются известнейшие журналы, которым была суждена долгая жизнь: «Макколс» в 1870 году, «Лэдиз хоум джорнел» («Журнал домашней хозяйки», 1884 год, «Гудхаузкипинг» («Домоводство», 1885 год), «Кольерс» (1888 год), «Нэшнл джиогрэфик» («Национальный географический журнал», 1888 год) и др.

Особо следует подчеркнуть, что в «Макклюрс» и «Кос-мополитен» в первые годы их издания широко публиковали художественные произведения на английском языке (Киплинга, Конана-Дойля, Гарди, О`Генри), кстати, именно издатель Макклюр открыл О`Генри как писателя.

Русский современник отмечал: «в США, можно сказать, всякий читает журнал. Но журналов в русском смысле здесь нет; несколько приближается к типу русского журнала только " Атлантик мансли" (" Атлантический ежемесячник")»18. Этот журнал, основанный в Бостоне в 1857 году, являлся типом так называемого общего журнала, публиковавшего наряду с беллетристикой публицистические и научные статьи.

Рыночный спрос определил типологическую дифференциацию журнальных изданий, среди которых выделялись также «журналы для легкого чтения», неизменно иллюстрированные, по числу читателей на первом месте стояли «дешевые ежемесячные издания романов», имевшие формат тогдашних русских еженедельных изданий и выходившие объемом 16–32 страниц. Обычная подписная цена на них составляла 25–50 центов, а тираж наиболее распространенных из них в серии «детектив сториз» («полицейские романы») превышал 2, 2 млн. экземпляров. Всего выходило около 100 периодических изданий такого рода, разовый тираж которых равнялся 6 млн. экземпляров. И лишь вторыми шли ежемесячные иллюстрированные журналы, самым распространенным из которых был «Мансиз», широко публиковавший новые романы, рассказы, стихи, анекдоты и имевший в 1901 году 615 тыс. подписчиков.

Большую группу периодических изданий журнального типа (72 названия в 1901 году) составляли научные журналы, где естественные науки явно преобладали над гуманитарными. Их особенность – элитарность, отсюда маленькие тиражи: 100 тыс. подписчиков на 72 журнала, самая высокая из объявленных цифр тиража 2, 5 тыс. экземпляров.

Большое распространение в Америке получила также духовно-нравственная периодика, по преимуществу религиозного содержания, насчитывавшая в 1901 году 952 издания. «Педагогическая печать» насчитывала 465 названий, сельскохозяйственная – более 100 названий, выходили 34 журнала, посвященные моде, 11 изданий по оккультизму и теософии и т.д.

Начавшаяся в 1898 году испано-американская война повернула внимание журналистов к современной проблематике, а военные корреспонденты во главе с Р. Г. Дэвисом способствовали прославлению профессии журналиста. Такие журналисты-писатели, как Л. Стефенс, И. Тарбелл и М. Салливен, всюду приветствовались как эксперты по проблемам наипервейшей важности, от которых ждали освещения обстановки по всей стране, ждали рецептов.

При Теодоре Рузвельте они имели беспрепятственный допуск в Белый дом. Т. Рузвельт умело сочетал популистские лозунги с призывами к социальной справедливости, опираясь на внимание прессы. Именно печать помогла ему приобрести имидж «разрушителя трестов». Освещение в прессе шумных судебных дел, инспирированных президентом, против «засилья монополий» и активная внешняя политика (в качестве примера можно привести получение США права на бессрочную аренду территории вдоль

Панамского перешейка) также способствовали укреплению имиджа Теодора Рузвельта.

Началось умелое управление новостями со стороны властей, хотя формально в дела журналистов власти почти не вмешивались, если не считать некоторых исков, скажем, о клевете в деле с махинациями при строительстве Панамского канала.

Если прежние президенты в большинстве своем избегали представителей прессы, а некоторые даже откровенно побаивались, то Теодор Рузвельт первым из них придал взаимоотношениям Белого дома с прессой стабильный и организованный характер19.

Развитие газетно-журнального дела в США на стыке двух веков. «Прогрессивное десятилетие»

На стыке XIX-XX веков и в канун Первой мировой войны Соединенные Штаты Америки переживали бурный промышленный рост. По объему выпускаемой промышленной и сельскохозяйственной продукции США обогнали все остальные страны. Это быстрое развитие сопровождалось усилением концентрации промышленности и централизации банковского капитала, что неизбежно вело к усилению внешнеполитической и экономической экспансии, стремлению к переделу уже поделенного «старыми хищниками» мира. Именно президент Теодор Рузвельт стал воплощением устремлений американского империализма. Антиимпериалистические по своему характеру издания к моменту прихода к власти Т. Рузвельта уже угасали; это вызывало радость у монополистического капитала и определенную опаску среди представителей демократически настроенной общественности.

«Прогрессивное десятилетие», по сути дела, длившееся до начала Первой мировой войны, началось на рубеже веков. Душой его являлось движение социального протеста, направленное против стяжательства и коррупции в Америке. Оно сочетало в себе социальную критику с требованием реформ.

На рубеже XIX и XX веков именно информацию стали считать движителем прогресса. Активность средств массовой информации в «прогрессивное десятилетие» помогала бороться с коррупцией в политической и экономической сферах. Но не только коррупция привлекала внимание журналистов. Им искренне хотелось искоренить из жизни все существовавшие тогда негативные явления. Это стремление, заложенное более ста лет назад, и сегодня движет светлыми помыслами лучших представителей журналистской профессии.

«Прогрессивисты» имели много общего с «популистами». Как те, так и другие стремились сделать жизнь современников лучше и чище. Их объединяло и то, что они были рассержены диктатом железных дорог и шокированы несправедливым распределением богатства. Но были и существенные различия.

Так, популисты джефферсоновской традиции стремились ослабить экономические центры для того, чтобы дать свободу предпринимательству. Во главу угла популисты ставили интересы отдельного человека, его нужды и устремления. В частности, они активно выступали против всемогущества монополистических объединений. Прогрессивисты же воспринимали монополии как данность и стремились улучшить жизнь не индивидуума, а общества в целом. Они считали, что сильная и цивилизованная центральная власть в состоянии сделать всех жителей страны богатыми и счастливыми. Вот почему среди прогрессивистов было немало людей с социалистическими и коммунистическими убеждениями. Если популисты звали назад, к свободам сельскохозяйственного лично-семейного производства и мелкого бизнеса, то Прогрессивисты, принимая урбанизацию и крупный бизнес как неизбежность, устремлялись вперед, рассматривая наличие рабочего класса как немаловажный и существенный фактор развития. Если популисты – представители «среднего» класса, мелкой буржуазии, то прогрессивисты – представители интеллектуальной элиты общества: журналисты, писатели, духовенство, экономисты, поэты, историки...

Первое поколение американцев после Гражданской войны стремилось засвидетельствовать триумф промышленности как всего лишь аванс в дальнейшем производстве материальных ценностей. Но уже следующее поколение считало, что несправедливость в распределении богатств является тормозом в развитии общества, что совершенствование системы экономических и политических отношений может повысить благосостояние многих, а не отдельных людей.

Кроме того, прогрессивисты помещали человеческие ценности выше материальных, их меньше интересовала риторика, чем конкретные факты. Было уже недостаточно заявить о своих благих намерениях. Нужно было быть конкретным в ответах на такие вопросы, как и откуда взялись деньги на выборы, сколько стоит строительство здания муниципалитета и сколько присвоили политические боссы, сколько стоит строительство дорог и т.п.

Прогрессивизм как течение просто не мог обойтись без гласности и обеспечивающих эту гласность журналистов.

В публикациях прогрессивистов первостепенную роль стали играть факты, поскольку «поддерживать общие места реформ» было уже бессмысленно. Нужно было знать конкретно: что люди делают и как это скажется в дальнейшем на жизни общества. Новые научные открытия повлияли на развитие культуры; философский прагматизм активно воздействовал на повседневную жизнь американцев; метод эмпиризма в точных и технических науках позволял экспериментаторам добиваться серьезных результатов и в некоторых случаях коренным образом изменял даже быт людей.

Все это несколько объясняет и быстрый рост числа журналов: журналы могли шире описать событие или явление, дать им фон, разъяснить направления использования результатов, прокомментировать цепь экспериментов и описать конечный результат.

В соревновании газет и журналов в этот период наметилась интересная тенденция: газеты все больше и больше хотели походить на журналы. Ходило изречение: «журнал – это газета, нашедшая хорошую форму».

Главой и основным органом американского «прогрессивизма» считают еженедельник «Сатердей ивнинг пост» («Субботняя вечерняя почта»). «Все наблюдатели американской жизни первой половины XX века вообще сходятся в том, что " Сатердей ивнинг пост" является выдающимся журналом среднего класса Америки... В продолжение всех " прогрессивных" лет читатели " Пост" черпали свои сведения о современных им событиях из этого журнала в большей мере, чем читатели любого другого журнала.

Историки повсеместно начинают рассмотрение своих проблем американского " прогрессивизма" с " Сатердей ивнинг пост"»1.

Важнейшим и особенным в этом журнале в рассматриваемый период были статьи о жизни американского среднего класса и его проблемах. В условиях наступившей эпохи империализма и неотделимой от него монополизации, как отмечает Т. Грин, журнал «стремился сохранить бизнес среднего класса, гибель которого пророчил Маркс, предсказывавший крайнюю классовую поляризацию общества, и вместе со " средним классом" выбрал Иисуса, а не Маркса, отвергая любую форму социализма»2.

Историю «прогрессивного» десятилетия американской журналистики нередко определяют также как историю «макрекерства» («разгребательства грязи»). Считают, что сам этот термин впервые употребил в своей речи 14 апреля 1906 года. Теодор Рузвельт, хотя еще раньше, а именно 10 февраля того же года, это слово появилось в заголовке журнала «Колльерс»3.