Любимый Бхагван! Что низводит меня в Вашем присутствии, и при одной лишь мысли о нем, на уровень истеричного, нелепого ребенка?

Что низводит меня в Вашем присутствии, и при одной лишь мысли о нем, на уровень истеричного, нелепого ребенка? Связано ли это с некоей нелепостью, присущей взаимоотношениям мастера и ученика, или же с моей собственной психической незрелостью: а может быть, и с тем, и с другим сразу?

Панкайя, человечество еще не достигло зрелости. У нас лишь лица людей, в то время как наше сознание плетется далеко позади. В обыденном мире легко носить маску, легко притворяться и лицемерить. Но когда вы приходите к мастеру... само ваше стремление прийти к нему указывает на величайшую внутреннюю потребность увидеть свое истинное лицо, познать себя.

Личина, которую вы сейчас носите, — не есть ваше истинное лицо, не есть вы.

Я говорю вам, что вы — это не вы, и вы это знаете.

Мастер — это только зеркало. Вам не удастся обмануть зеркало, ведь оно — всего лишь отражение вашей сущности. Существует древняя притча об одной очень уродливой женщине, которая ненавидела зеркала, полагая так же, как и все вы полагаете, что в уродстве ее повинно зеркало, ведь когда его не было — исчезало и уродство. Ненависть ее возросла до того, что стоило ей увидеть зеркало, как она разбивала его. Притча эта весьма наглядна. Именно так мы и поступаем в жизни тем или иным образом. Мы старательно избегаем любого отражения своей сущности, поскольку оно не льстит.

Панкайя, если в моем присутствии или даже думая обо мне, ты вдруг почувствуешь себя незрелым, как умственно отсталый ребенок, не пытайся объяснить это себе. Это правда. И правда эта касается не тебя одного: она касается всего человечества. Просто тебе повезло, что ты узнал об этом. Ты встретился с зеркалом.

И если ты разобьешь его, это тебе не поможет.

Греки отравили Сократа, однако это их не спасло — он был зеркалом. Евреи распяли Иисуса, но это им не помогло — он был зеркалом. Убийство Аль-Хиллая Мансура не улучшило положения магометан — он был зеркалом.

Напротив, в результате все они остались на запоздалом, детском уровне развития, поскольку некому было больше указать им на то, кто они есть и где находятся. Все они затерялись в толпе подобных им отсталых детей.

После I мировой войны в Германии была впервые осуществлена попытка, вычислить средний умственный возраст солдата. Тысячи солдат участвовали в опыте, подвергаясь множеству экспериментов. Результаты оказались ошеломляющими и нанесли удар по гордости всего человечества.

Оказывается, средний умственный возраст солдата — всего 14 лет.

А средний возраст тех, кто солдатами не является, ненамного превышает данный. Человеку может быть хоть 70 лет: тело его может состариться, но ум по-прежнему останется на уровне развития 14-летнего возраста. Иногда вы сами можете по себе это заметить, а в определенных ситуациях — и по другим.

Каждой женщине знакомы вспышки раздражения — их нельзя рассматривать как признак зрелости. Каждый мужчина знает, что такое закурить, когда нервничаешь. Курение, хотя ничем и не помогает, зато отвлекает ум от нервозности.

Курят только нервные люди. И вы могли заметить, что в какие-то дни вы курите больше, в какие-то — меньше. Обычно вы больше курите в дни больших волнений, мук и напряжения. Мир становится невыносим. Ваше волнение достигает такого накала, что вам необходимо переключить свой ум на что-нибудь другое, несложное, что-нибудь, в чем никто иной бы не участвовал и не усложнял бы вам жизнь.

Сигарета действует исключительно облегчающе и успокоительно, поскольку содержит то же химическое вещество, что чай и кофе, дающее на мгновение определенный успокоительный эффект. На более специфическом уровне курение дает сходство с глубоко укоренившимся воспоминанием о кормлении грудью. Грудь и молоко почти такие же теплые, как дым от вашей сигареты или сигары. Сигарета или сигара оставляют на ваших губах почти такое же ощущение, как и соски матери. И дым проникает в вас, как молоко через сосок. Вы впадаете в детство — те золотые дни, когда не существовало ни забот, ни проблем, ни волнений. Поэтому, стоит вам начать нервничать, как вы хватаетесь за сигарету.

А когда вы не нервничаете, когда вы полны блаженства и радости, вы совершенно забываете о ней.

Все курильщики — это люди отсталые в развитии. Таким образом, большинство людей в мире — отсталые. Существуют и другие замены. Вы можете и не быть курильщиком, полагая: «Я не отсталый человек, потому что я жую жвачку». А это еще хуже сигарет! Если вас устраивает такое никчемное и бессмысленное занятие, как излишнее утомление рта и зубов, значит, вы не просто отсталый человек, но к тому же и тупой.

Но, оказывается, прав был Чарльз Дарвин. Сколькими способами ни пытались ученые опровергнуть теорию эволюции, им предложенную, психологическая значимость этой теории столь велика, что даже опровержение самой теории не способно эту значимость уничтожить.

Взять, к примеру, обезьяну. Животное не способно усидеть на одной ветке, не меняя своего положения. При этом обезьяна постоянно что-нибудь жует — и так день напролет. Она жует непрерывно с момента, как проснулась, и до тех пор, пока снова не уснет. Возможно, человек все еще не освободился от этого животного наследия, хоть он и ходит на двух ногах, что не составляет такой уж большой разницы. Насколько мне известно, обезьяны не считают, что вы опередили их в развитии. Сама эта идея их весьма забавляет. Они уверены, что вы свалились с деревьев. И в этом есть резон. Вы уже не так сильны, как обезьяны: вам не под силу ни жить на деревьях, ни преодолевать расстояния в несколько миль, перепрыгивая с одного дерева на другое. Вы утратили ту красоту тела, которой наделена обезьяна. А все из-за того, что начали ходить на двух конечностях...

Обезьяны рассуждают так: «Вот бедняжки эти обезьяны, которые и на деревьях-то жить не могут! — а ведь это жизнь, полная борьбы, риска и опасностей, — мало того, что эти трусы спустились на землю и начали ходить на двух ногах, они еще придумали теорию эволюции ради оправдания собственной трусости!» Ни одна обезьяна не признает теорию эволюции.

Если мое присутствие, Панкайя, вызывает в тебе ощущение собственной детскости, незрелости твоего ума — прекрасно, что ты осознаешь это.

Как только до тебя дойдет, что твое развитие на чем-то затормозилось, что нечто блокирует твое сознание, так у тебя появится и возможность для устранения этих блоков. По существу, само осознание наличия подобных блоков устраняет их.

Существуют вещи, которые необходимо осознать. Осознание само по себе совершает трансформацию, не подразумевая действия для осуществления изменений. Обнаружив детскость своего ума, вы можете также увидеть и то, что вы им не являетесь; а иначе кто же обнаруживает детскость ума. Существует некто за пределами ума — некий наблюдатель на вершине холма. Вы лишь созерцаете собственный ум. Но вы абсолютно забыли, кто его созерцает.

Созерцайте свой ум, но не забывайте и о том, кто созерцает. Именно в нем, а не в уме, сосредоточена ваша реальность. А созерцатель — это всегда совершенно взрослое, зрелое, сосредоточенное сознание. Оно не нуждается в росте. С момента, как вы осознали, что ум — лишь инструмент в руках души, наблюдающей со стороны, ваши проблемы отпадают сами собой: теперь вы можете правильно пользоваться умом. Очнувшийся от сна господин начинает распоряжаться слугой по мере своих надобностей. Обычно господин пребывает в состоянии сна. Мы забываем о своем наблюдателе, и слуга становится господином. А слуга — это всего лишь слуга: он не слишком интеллектуален.

Напомню вам основополагающий факт: интеллектуальность присуща созерцающему сознанию, память — уму.

Память — нечто совсем иное, нежели интеллектуальность. Однако на протяжении веков че­ловечество обманывали, косвенно внушая ему, что в памяти и заключается его интеллектуальность. Ваши школы, колледжи и университеты вместо раскрытия вашей интеллектуальности занимаются раскрытием ваших способностей к запоминанию по принципу: кто больше запомнит.

Теперь нам прекрасно известна механическая природа памяти: ею может обладать и компьютер, но не интеллектом.

Причем компьютерная память может оказаться куда лучше вашей.

Недалек тот день, когда вместо ненужного многолетнего изучения истории и географии, химии и физики люди будут просто носить в карманах маленькие компьютеры. И в любой нужный момент подобный карманный компьютер сможет предоставить вам всю необходимую информацию, причем абсолютно верную.

Человеческая память не столь надежна. Ей свойственно забывать, путать, блокироваться. Иногда вы говорите: «Да, помню-помню, на кончике языка вертится...» Странно, не правда ли? Если это вертится у вас на кончике языка, отчего бы ни сказать вслух?

Но вы скажете, что это никак не приходит: «Ну вот сейчас с языка сорвется... И я ведь знаю, что я это знаю. Вот сейчас вспомню». И все же остается некий блок, совсем тонкий, возможно, всего лишь завеса, не пропускающая это воспоминание. И чем больше вы прилагаете усилий, чем сильнее напрягаетесь, тем меньше у вас шансов вспомнить. В конце концов, вы забываете об этом, переключаясь на что-то другое: заваривание чая или работу в огороде. И вдруг, поскольку вы расслабились, успев уже совсем забыть об этом, и напряжение ваше улеглось, это приходит вам на память само собой.

Находясь в напряжении, память сжимается. В расслабленном состоянии — расширяется и способна выдать гораздо больше воспоминаний. Напряженная память сужается до такой степени, что почти их не пропускает.

Однако заблуждение, связанное с приписыванием памяти свойств интеллекта, наблюдается уже на протяжении тысячелетий вплоть до настоящего времени. И, тем не менее, это лишь заблуждение.

Вы можете встретить как людей, обладающих великолепной памятью, но не блещущих интеллектом, так и лишенных развитой памяти интеллектуалов.

Говорят, Томас Альва Эдисон, — возможно, единственный человек, прославившийся, по меньшей мере, тысячей изобретений, в принципе не обладал памятью.

Как-то в годы I мировой войны он стоял в очереди за продуктовой карточкой. Такие карточки тогда появились впервые. Мало-помалу очередь его приближалась. И вот, наконец, он оказался первым. «Томас Альва Эдисон!» — выкрикнул служащий. На что тот принялся оглядываться, успев забыть собственное имя. Ведь столько лет минуло с тех пор, как отец с матерью, когда еще были живы, звали его по имени. Он давно уже стал таким знаменитым, выдающимся ученым, великим профессором, что никто уже не называл его по имени. К нему обычно обращались: «профессор». Вот он и забыл.

К счастью, один из стоявших в очереди обратил внимание на сходство с Томасом Альва Эдисоном чудака, стоявшего впереди и озиравшегося по сторонам. «Как вас зовут?» — поинтересовался он.

«О, Господи, мне надо сходить домой, и узнать у жены», — ответил тот.

«Насколько мне известно, вы Томас Альва Эдисон», — предположил собеседник Эдисона.

«Кажется, я уже слышал это имя, — согла­сился тот. — Очень может быть, что это я и есть. Если никто больше не претендует на эту карточку, то, вероятно, она моя».

И это человек интеллекта столь блистательного, каких мало.

Но, отправляясь в турне со своими лекциями, целуя жену, прежде чем сесть в машину, и помахав служанке на прощание рукой, он слышал в ответ: «Вы перепутали: это я ваша служанка, а она жена!»

На что он замечал: «Целыми днями я настолько занят своими экспериментами, что дома оказываюсь лишь ночью. Я видел собственную жену при свете так давно, что прошу меня извинить. Ну давайте же я поцелую настоящую жену, помашу служанке и, наконец, уеду. Поезд уже на платформе».

Налицо полное отсутствие памяти. Его жена имела обыкновение записывать за ним его мысли... Ведь случалось так, что на ум ему приходила мысль, но незаконченная, обрывочная. И тогда он спешил поделиться ею с кем-нибудь, пока не забыл. И просил того, кто оказывался рядом: «Прошу вас записать эту мысль и сохранить для меня. А когда она снова мне понадобится, напомните ее мне, поскольку это лишь половина мысли. Ко мне, конечно, придет и вторая половина, но я боюсь к этому моменту забыть первую».

Как-то ему предложили: «Почему бы вам ни завести записную книжку, раз у вас такие странности?»

На что ученый ответил: «В том-то и проблема, что когда-то я заводил их, но потом стал постоянно забывать, куда я их деваю. И это только создавало дополнительные трудности. А так мне гораздо удобнее. По крайней мере, ответственность за первую половину мысли лежит на ком-то другом, и он мне сам напоминает: «У меня половина вашей мысли. Если к вам в голову придет вторая, избавьте меня, пожалуйста, от этой».

В Индии, так же, как и в Аравии, Китае, Греции, Риме и вообще странах с древней культурой, язык опирается не на интеллект, а на память. Без помощи интеллекта вы можете стать выдающимся знатоком санскрита, достаточно лишь совершенства вашей памяти.

По принципу попугая... Не понимая, что он говорит, попугай может выговаривать это абсолютно правильно, да еще и с хорошим произношением. Его можно обучить чему угодно.

Так что все древние языки мира опираются на память. Как и мировая система образования. На экзаменах студенту задают вопросы не на интеллект, а на память: на то, как много он способен запомнить из материала учебников. Вы обращаетесь со своей памятью так, будто это интеллект. И в этом кроется колоссальное непонимание. Исходя лишь из собственных знаний, памяти и способности цитировать первоисточники, вы возомнили себя взрослыми, зрелыми, знающими и мудрыми.

Здесь-то и кроется, Панкайя, ощущаемая вами проблема.

Я не являюсь приверженцем памяти. И мои усилия направлены на то, чтобы спровоциро­вать в вас те движения, которые привели бы вас к вашему интеллекту.

Не важно, как много вы помните. Важен ваш опыт самопознания. А для изучения своего внутреннего мира требуется огромная сила интеллекта. Память здесь бесполезна. Конечно, если вам так хочется сделаться человеком науки, профессором, стать эдаким ученым мужем, вы можете просто забивать память первоисточниками и гордиться обширностью своих познаний. И другим тоже будет казаться, что вы человек очень сведущий. Однако в глубине вас, за вашей памятью, притаится невежество.

Но от меня вам его не скрыть. Всевозможными способами я добиваюсь того, чтобы вы оказались лицом к лицу с собственным невежеством. Поскольку чем скорее вы его обнаружите, тем скорее от него и избавитесь. А знание — это опыт столь удивительный, что в сравнении с ним все взятые напрокат знания покажутся вам чистым идиотизмом.

Я слыхал об одном японском архиепископе, пожелавшем обратить в Христианскую веру мастера Дзэн. Ничего не зная о глубинах внутреннего мира, ничего в нем не понимая, он пришел к мастеру. И был принят им с величайшей любовью и уважением.

Архиепископ раскрыл принесенную с собой Библию и принялся читать мастеру Нагорную проповедь. Желая потрясти мастера Дзэн, он сказал: «Мы последователи этого человека. А что вы думаете о нем, о его словах?»

Не успел он прочесть и нескольких предложений, как мастер прервал его. «Достаточно, — сказал он. — Вы следуете за хорошим человеком. Но и он следовал за хорошим человеком. Ни вы, ни он не знаете. Возвращайтесь домой».

Архиепископ был страшно шокирован: «Вы могли хотя бы позволить мне дочитать».

«В этом нет ничего удивительного, — ответил мастер. — Если вы знаете нечто, вы говорите это. Закройте вашу книгу: мы не верим в книги! Истина заключена в вас, а вы ищете ее в мертвых книгах. Ступайте домой, и ищите внутри себя. И если найдете, приходите. Если вы думаете, что те строки, которые вы мне повторили, от Иисуса Христа, вы ошибаетесь». Иисус Христос лишь вторил Ветхому Завету. Всю свою жизнь он пытался убедить людей, что является последним пророком еврейского народа. Он никогда не знал слова «христианин», не слыхал слова «Христос». Он был рожден евреем, прожил свою жизнь евреем и умер евреем. И все его усилия были направлены на то, чтобы убедить евреев: «Я ваш долгожданный пророк, спаситель, завещанный Моисеем.

Евреи могли бы простить его... Они неплохие люди и отнюдь не сторонники насилия.

Народ столь разумный, как евреи, не может быть привержен насилию. Именно евреям достаются 40% всех нобелевских премий, что выходит за всякие рамки пропорции: чуть ли не половина всех премий приходится на долю евреев, а другая половина - на весь остальной мир.

Столь разумные люди не стали бы распинать Иисуса, говори он что-нибудь из области собственного опыта. Но он не черпал все это из личного опыта, а лишь заимствовал, претендуя на авторство. Такой нечестности евреи простить не смогли. Будь это иначе, Иисус никому бы не мешал в такой степени. Ну был бы он эдаким досадным явлением, как, к примеру: Свидетели Иеговы или поющие «Харе Кришна», просто маленьким досадным явлением. Если такие доберутся до вас, они не станут вас слушать, а примутся учить мудрости и давать всякие советы. Вы не находите это интересным и просто уходите по другим делам, предпочитая побыть в одиночестве. Но они-то обязаны вас спасти! И не важно, хотите вы этого или нет, вы должны быть спасены. Однажды в предзакатный час сидел я на берегу Ганги в Аллахабаде, как вдруг услыхал крики, доносившиеся с реки: «Спасите! Спасите!» Я, вовсе не заинтересован в том, чтобы спасать, кого бы то ни было. Вследствие этого я огляделся по сторонам, предоставляя возможность сделать это тому, кто заинтересован. Однако никого вокруг не оказалось, и, в конце концов, прыгать пришлось все-таки мне.

Мне пришлось нелегко... Это оказался весьма тяжелый, тучный человек. Самый толстый человек, какого только можно сыскать во всем Аллахабаде и Варанаси! Брамин, индусский священник, занимающийся исключительно обжорством.

Наконец я его вытащил. И тут он напустился на меня: «Для чего вы меня спасли?»

«Ничего себе! — возмутился я. — Вы же сами просили о помощи. Вы же кричали: спасите!»

«Это я просто испугался смерти, — возразил тот. — А вообще-то я пытался покончить с собой».

«Простите, — извинился я, — мне это как-то не пришло в голову».

И с этими словами столкнул его в воду!

«Помогите!» — снова закричал он. «Ну нет, теперь дожидайтесь кого-нибудь другого. А я буду сидеть, и наблюдать за вашим самоубийством», — ответил я.

«Да что вы за человек? Я же умираю!» — кричал тот.

«Ну и умирайте, — согласился я. — Это ваше личное дело».

Но есть люди, которые просто не могут вас не спасать.

Мастер Дзэн сказал архиепископу: «Иисус вторил прежним пророкам. Вы вторите Иисусу. Повторение никому не приносит пользы. Вам необходим личный опыт — в нем одном избавление и освобождение».

Это хорошо, Панкайя, что ваш ум начинает казаться вам незрелым, подобным ребенку. Не забывайте о том, кто наблюдает за этим ребенком — вашим незрелым умом, — и пребывайте с наблюдателем. Оставьте все свои привязанности к уму, поскольку ум — лишь механизм. И тогда этот механизм будет превосходно работать. А с момента пробуждения в вас наблюдателя, впервые начнет развиваться ваш интеллект.

Работа ума связана с памятью. И по этой части он мастер. Но общество отяготило ум интеллектуальной деятельностью, которая вне его компетенции. Это лишь искалечило память, но не увеличило вашего интеллекта, сделав вашу память способной ошибаться. Помните всегда, что ваши глаза предназначены для того, чтобы смотреть. Не пытайтесь ими услышать. Для этого у вас есть уши, но не пытайтесь ими увидеть. А иначе сделаетесь ненормальным: имея абсолютно полноценные глаза и уши и пытаясь сделать с этими механизмами нечто, для чего они не предназначены. Если же вы отчетливо различаете в себе наблюдателя, ваше тело будет четко выполнять свои функции, ум — свои, а сердце — свои. При этом ни одно не будет вторгаться в сферу деятельности другого. И жизнь станет, гармонична, как созвучия оркестра.