Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Поворотные точки






И Земля летит вокруг Солнца по чуть сплюснутой орбите на среднем расстоянии 149 670 000 километров, совершая полный оборот за 365 суток с небольшим. Четыре раза в течение этих 365 дней Земля достигает крайних точек. Теперь она приближается к той точке, что называется летним солнцестоянием.

И рассказ наш достиг одной из поворотных точек.

Передвижения небесных тел можно легко рассчитать и предсказать благодаря ньютоновскому закону всемирного тяготения. Рассказы же бывают куда более непредсказуемы. Силы, действующие в рассказе, далеко не всегда уравновешивают друг друга: повествование то замыкается на самом себе, то вдруг самовольно покидает заранее намеченный путь.

 

Морской радиопрогноз сообщает, что антициклон последних дней ослабляет действие и с запада приближается циклон. К вечеру ожидается южный ветер 3–6 метров в секунду, видимость хорошая или очень хорошая. К ночи восточный ветер с завихрениями, 9—12 метров в секунду, увеличится облачность. Позже возрастет вероятность проливных дождей.

— Всегда так — ко дню солнцестояния погода портится! — вздыхает Бедда Густавсон, откладывая в сторону книгу, заглавие которой гласит: «Завещание Нобеля». Рисунок на мягкой обложке представляет нашему взору блондинку в очках с розовыми линзами.

— Люблю детективы, — признается фрекен Густавсон, вытягиваясь всем своим небольшим округлым телом на шезлонге. — Говорят, что современные детективы — это «реалистичное изображение общества». Ну, это, конечно, чепуха на постном масле. Детективы — это сказки для взрослых. Писатели, несомненно, стараются сделать сюжет правдоподобным, чтобы читатели могли узнать себя. И это им, как правило, удается, если хватает мастерства. Но в глубине души все мы знаем, что происходящее в детективах имеет мало общего с реальностью…

На Бедде Густавсон широкополая соломенная шляпа, украшенная искусственным цветком, какого не найдешь ни в одной книжке по ботанике из собрания фрекен Густавсон. В вырезе белого купальника виднеется ложбинка между грудей, где кожа чуть высохшая, испещренная мелкими морщинками; светло-коричневые пигментные пятна разбросаны, словно островки на морской карте. Плечи чуть покраснели, несмотря на солнцезащитный крем.

— Так же и с Фагерё. Фагерё тоже… как бы это выразить… не взаправду. Все ведь знают, что в этой стране давно уже нет полицмейстеров. И кечи давно не ходят в этих водах. Но главное, что мы продолжаем верить в то, что и полицмейстеры, и кечи могли бы быть взаправду.

Хуторской вымпел на флагштоке хлещет из стороны в сторону, как хвост пасущейся лошади; мы слышим гул моря, мы слышим голоса птиц. И гул рефрижераторов слышится сегодня даже в Клосе, сегодня гул разносится над всем островом.

 

— Сил моих больше нет, гудит ведь денно и нощно, — сказала Советница супругу Ко-Дэ Матсону на кухне Вэстерграннаса и тут же осеклась, хотя на языке у нее явно вертелось что-то еще. Резким движением она захлопнула окно, громыхнув подпоркой.

Кухню в Вэстерграннасе отремонтировали, не жалея средств: оставили печную кладку, обнажили потолочные балки и дощатый пол. Рядом со старой чугунной печкой установили современную электроплиту со стеклокерамическим покрытием и духовкой. Раскладной стол в деревенском стиле сделан недавно, стулья и лавка куплены на аукционе — Советница их собственноручно ошкурила и отшлифовала. Дверцы холодильника, морозильной камеры и посудомоечной машины изготовлены из анизотропной стали. На стене над диваном тикают восьмиугольные часы «американской» модели, которые когда-то привез на Фагерё отец Советницы. На подоконнике цветут пеларгонии, бальзамин и фуксия. У выструганных по заказу кухонных шкафов дубовые дверцы.

Вкусно пахло утренним кофе.

Черная кошка с белой грудкой дремала на старом дровяном ларе у печки, зрачки сузились до предела, глаза цвета спелой облепихи лениво, но оттого не менее бдительно следили за Ко-Дэ Матсоном, который читал столичную газету, сидя за кухонным столом. Янне Почтальон только что принес газеты и пару писем. Ко-Дэ перевернул лист, бумага доверчиво зашуршала. Стенные часы тикали.

— Есть что новое в газете? — спросила Советница, снова присев к столу.

— Нет, все та же канитель.

Советница взяла в руки кофейник:

— Еще будешь? Осталось на глоток…

— Нет, спасибо.

Советница наклонила кофейник над своей чашкой, но вдруг остановилась; замерев, она смотрела на него, будто вдруг забыв, как наливают кофе.

— Господи Боже… сил моих больше нет… — прошептала она, сама не понимая, откуда взялся этот сдавленный шепот.

Кошка, которая принялась было вылизывать переднюю лапу розовым языком, замерла и подняла голову. Где-то в комнате прошелестела муха.

— Ты что-то сказала? — послышался из-за газеты равнодушный голос Ко-Дэ.

Первую полосу украшала большая реклама автомобиля: городской джип цвета «металлик» и надпись:

HONDA. The Power of Dreams[8].

Советница неотрывно смотрела на рекламу, читая «HONDA. The Power of Dreams» — раз, другой, третий, правая рука судорожно сжимала чашку, костяшки пальцев выпирали, изжелта-белые, бескровные.

Кошка не сводила с хозяйки облепиховожелтых глаз.

Советнице казалось, что в груди образовался плотный резиновый мячик: он раздувался, обжигал, душил ее. Она открыла рот. Она ждала собственного крика.

Ко-Дэ зашуршал газетой. Муха жужжала.

Советница не закричала. Она опустила кофейник на пробковую подставку. Заглянула в пустую чашку, подняла голову, огляделась по сторонам.

Советница встала из-за стола, не трогая чашек и блюда, не обращая внимания на крошки, усеявшие льняную скатерть в зеленую полоску. Обувшись и взяв сумочку, она вышла.

Лишь выехав на машине с парома в Эрсунде, она вспомнила, что забыла сообщить Ко-Дэ об утреннем звонке из банка с напоминанием о выплате по кредиту. Ну да ладно, подумала она и взяла курс на север.

 

— Может быть, худшее уже позади, — сказал полицмейстер Риггерт фон Хаартман. — Уже двое суток не было новых трупов, хотя морской патруль, пожарные и мы сами выезжали на поиски. Однако на праздники сохраним повышенную готовность… Последнее время… творился какой-то кошмар, черт знает что. Тела все хуже, они ведь пролежали в воде по две-три недели… Хранить их невероятно сложно.

— Могу себе представить.

— Нет, не можете, вы уж меня извините. Не думаю, что такое можно представить, не пережив. Заставляешь себя отвлечься, не думать о том, что когда-то это были люди. Просто делаешь свою работу…

— Но как вообще можно справиться с таким?

— Полиция должна осматривать тела, документировать то, что можно. Нам, конечно, предлагали помощь психолога, беседы…

Полицмейстер умолк. Он сидел в садовом кресле, положив левую ногу на правое колено, одна рука на левой лодыжке, другая на правом бедре, в ней бокал с виски.

— Но самое ужасное… — продолжил полицмейстер, говоря скорее с самим собой, чем с женщиной, сидевшей рядом. Взглянув на бокал, он снова умолк, словно перекатывая слова во рту. — На сегодняшний день в архипелаге Гуннарсхольмарна обнаружено девяносто четыре трупа, и еще около десяти найдены в других местах. Сначала, конечно, поднялся шум. Мы организовали рабочий центр в Тунхамне и потребовали прислать судмедэкспертов и криминалистов. Случалось, работали круглыми сутками… Журналисты прибывали толпами, даже из-за границы…

— Да, — отозвалась женщина. — Я пыталась взять у вас интервью в прямом радиоэфире.

— Дни шли, а мы находили все новые тела. Вдруг поступило распоряжение отправить судмедэкспертов и криминалистов по домам. Руководство ссылалось на нехватку кадров и отпускной период… Нам велели справляться собственными силами.

Полицмейстер держал бокал двумя пальцами, покачивая его, как дегустатор.

— Мы перестали вскрывать тела, — продолжил он. — Нам пришлось довольствоваться внешним осмотром и констатировать, что все они, вероятно, утонули. Областное правление прислало директиву о немедленном захоронении — копайте, сказали, братские могилы, кладите всех подряд. Журналистам стало скучно, они разъехались по домам.

— Я хотела продолжить репортажи, но шеф отказал.

— Вот видите.

— После цунами нашлись деньги отправить в Таиланд экспертов, чтобы опознать погибших и позаботиться о телах, — взволнованно произнесла женщина, — и домой их отправили за счет государства. О цунами говорили во всех новостях, очень долго… В этот раз на острова архипелага вынесло сто неопознанных тел. Казалось бы, нужно приложить все силы, чтобы выяснить, что произошло, кто они, откуда прибыли. Но никому нет дела. Средства массовой информации спустя всего неделю перестали освещать событие. Интересно, почему… какая разница между этими людьми и жертвами цунами?

Она замолчала, глядя на Риггерта фон Хаартмана.

Он отхлебнул из бокала, скривил губы.

— Вы умная журналистка, могли бы и догадаться, — тихо и с горечью произнес полицмейстер.

 

Приближаясь к старому полицмейстерскому дому, он увидел ее поджидающей его на крыльце: сцена была похожа на заключительные кадры романтической комедии. Она сидела, обхватив по-девичьи острые бледные коленки, светлые волосы коротко острижены.

Воспоминание молнией пронеслось в голове Риггерта фон Хаартмана, едва он увидел женщину на крыльце, как сердце подскочило, и он уже произнес было привычное имя; все произошло в один миг, левая нога отпустила сцепление, и машина резко остановилась.

В следующее мгновение он увидел, что это не Элисабет.

Конечно, это не Элисабет.

Женщина встала, ухватившись за перила; сумка соскользнула с плеча, она поправила ее свободной рукой. На ней была короткая юбка и застиранная джинсовая куртка, на левой лодыжке синяя татуировка — китайский иероглиф, волосы взъерошены. Наконец он узнал ее: Гита Сааринен, редактор областного радио.

Она улыбнулась ему — неуверенно, смущенно.

Если бы на фон Хаартмане в этот момент были обе униформы — внешняя и внутренняя, — все, вероятно, сложилось бы иначе. Но он был одет в тренировочный комбинезон и кроссовки с рифленой подошвой, в бороздки которой забились земля и опилки с беговой дорожки. Он вышел из машины, пришлось сделать глубокий вдох, накачать легкие до отказа, чтобы стоять прямо и твердо. Она подошла к нему, извинилась за вторжение: она здесь не как журналист, ей не нужно интервью, она хочет просто побеседовать. Гита говорила чуть торопливо, дышала тяжеловато. Она была ниже его ростом и сыпала словами, подняв лицо к собеседнику. Крупные кольца зеленых пластмассовых сережек покачивались от нервных движений.

Позже, допрашивая самого себя, Риггерт фон Хаартман поинтересовался, почему он согласился говорить с ней, почему так много рассказал о своей работе, о мертвецах — ведь он не любил журналистов. Сначала он сослался на усталость: он чертовски устал, у него не было сил прогнать ее, видит Бог. Та часть фон Хаартмана, что вела допрос, покачала головой. И тогда другая часть, к своему удивлению, признала, что говорить с ней было приятно. Допрашивающий иронически улыбнулся.

Он пригласил ее войти, и, поскольку вечер выдался теплый, они сели в кресла на задней веранде, откуда открывался вид на залив Аспшерфьерден: серое, пятнистое море напоминало гофрированный лист железа, у горизонта вырастала плотная темно-синяя тучевая завеса, похожая на горную цепь. Он спросил, не хочет ли она чего-нибудь — кофе, чаю, пива? Она достала из сумки бутылку «Джонни Уокера» и поставила на стол.

Поначалу они осторожничали, искали опору в разговоре, боясь совершить ошибку. Говорила все больше она, уже спокойнее. Она говорила о Фагерё: «Я всегда считала остров особенным местом. Здесь все иначе. Здесь другой счет времени: прошедшее остается и как бы вплетается в настоящее, постоянно напоминая о себе». Она говорила: «У меня, кстати, родня рядом, бабушка по отцу родилась в Нискансе, на Лемлуте. В детстве я всегда жила там по нескольку недель каждое лето. Это еще до того, как родители развелись и мама снова вышла замуж. Я помню, как радовалась всякий раз, приезжая сюда».

Гита умолкла. Они смотрели на грозовую гряду, растущую у горизонта. Она отхлебнула виски, прихлопнула комара, усевшегося на ногу. Шлепок ладони по коже прозвучал как-то голо, именно это слово он употребил впоследствии, во время внутреннего допроса.

— Почему вы захотели поговорить со мной? — спросил он наконец.

— Потому что… — Она прикусила нижнюю губу. — Я думаю… мне кажется… что у вас большая способность к сочувствию.

— Почему вам так показалось? — тихо спросил он.

— Даже не знаю, как объяснить… иногда мне удается будто заглянуть в человека. Это, наверное, от бабушки по матери, про нее говорили, что она немного ясновидящая. В вас много печали, это заметно… Простите. Я не хочу лезть вам в душу.

Он покачал головой:

— Но я пока не понимаю, чего вы от меня хотите.

— Может быть, вы можете мне кое-что дать.

— Что? Сведения для репортажа?

— Нет, нет, не то… Но может быть, какой-то толчок…

— Я не очень вас понимаю.

— Эти мертвые тела… Всем нам не по себе от них… Но каково это для вас — на самом деле? Что вы об этом думаете? Вот что мне интересно…

 

И он стал отвечать, поначалу неохотно; он пытался рассказать обо всем, что чувствовал и думал в течение последних недель. И это принесло облегчение: пока они говорили, что-то внутри оттаивало. Грозовая гряда у горизонта разрослась, закрыв почти полнеба. Они сидели на веранде в сгущавшейся тьме. Бутылка наполовину опустела, почти все выпила она.

— Даже если новых тел не будет, все равно остается вопрос: почему? что случилось?

— Да. И может быть, мы никогда не получим ответа.

— После дня летнего солнцестояния у меня отпуск. Хочу поехать на юг и немного в этом покопаться.

— Вы шутите?

— Нет, я серьезно.

— Но что может узнать редактор с радио в одиночку, да еще в чужой стране?

— Не знаю. Но у меня там есть кое-какие связи, журналисты, с которыми я познакомилась во время поездки по международному обмену. Начну с них. Я и язык там немного выучила. Посмотрим, что получится… все так странно — никто ничего и слышать не хочет про этих людей, которые умерли, Господи, их же больше сотни… может быть, я ничего не узнаю. Но смогу, по крайней мере, сказать, что попыталась.

Он покачал головой:

— Думаю, это бесполезно. Делались запросы через Министерство иностранных дел…

— Но я хочу, чтобы мы были на связи, пока я там. — Она не обращала внимания на его возражения. — Мне так спокойнее… когда есть с кем посоветоваться. Если вы дадите мне свой электронный адрес.

Он помолчал. В зарослях ежевики у берега свистел и пощелкивал соловей, его трели заглушали гул рефрижератора в Тунхамне.

— Я могу дать и номер мобильного, — сказал Риггерт фон Хаартман.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.