Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Збигнев Ненацки. Раз в год в Скиролавках. Том 1
Стр 1 из 5Следующая ⇒
--------------------------------------------------------------- Перевод с польского Тамара Мачеяк. Источник: журнал " Пульс" 1991-1992 гг. OCR и редактирование: Анжела Беглик (beglik@nlr.ru)--------------------------------------------------------------- Збигнев Ненацки Комментарий переводчика " Я писал свой роман во время военного положения в Польше, когда люди устали от политики, а на магазинных полках был только уксус" З. Ненацки Ни имя - Збигнев Ненацки, ни название книги, о которой идет речь, -" Раз в год в Скиролавках", сейчас ровным счетом ничего вам не говорят. Но яуверена, что самое большее через год и писатель, и его роман станут у настак же знамениты, как и в Польше. Когда эта книга вышла там в свет, читателирезко поделились на два лагеря: одни сказали, что это порнография, другиечто это высоко моральное произведение, а эротика... что ж, эротика это оченьважная часть жизни взрослого человека. Интересно, что на стороне последних оказался костел, который в Польшеиграет не последнюю роль в том числе и в формировании общественного мнения.Было признано, что книга показывает омерзительность греха, но люди, упав, поднимаются и приходят к милости веры. Кардинал Глемп, глава польскойкатолической церкви, сказал в свое время примерно следующее: " Нет другойкниги, в которой был бы так хорошо показан ксендз. Но поскольку авторкоммунист, мы не будем ни пропагандировать ее, ни критиковать". А вот как отнеслась к роману простая крестьянка из деревни, гдепостоянно живет писатель, старушка, вообще не читающая книг. Прочитав первыйтом, она воскликнула: " Это свинство! Скорее давайте мне второй том! " Мне подарили эту книгу пять лет тому назад, и, прочитав, я сталапонемногу переводить ее ради удовольствия и для друзей. А о том, чтобы ееопубликовать, конечно, не могло быть и речи. Но, как выяснилось, никакойтруд даром не пропадает. Наша редколлегия решила печатать перевод первый томв нынешнем, а второй в будущем году. Автор дал на это согласие, польскиеколлеги спасибо им договорились о встрече. И вот мы едем к Ненацкому вдеревню Ежвалд, на Мазуры, за триста пятьдесят километров от Варшавы. Домписателя на берегу озера, во дворе красная " тойота". Вот и он сам выходит накрыльцо, ведет в рабочий кабинет. Все страшно знакомо по " Скиролавкам" отвида из окна до ковра из овечьих шкурок на полу. Все столы, стулья, подоконник завалены только что присланными авторскими экземплярами книг отдетских, приключенческих, до " Соблазнителя". Толстый том " Скиролавок" шестое, последнее издание. На русском языке книжка какой-то бандитскойфирмы, которая без спросу выпустила его повесть. На стене пистолет, напороге, улыбаясь и повизгивая, не смея войти, переминаются с ноги на ногудва огромных дога. Да, когда небедный человек живет в такой глуши, все этоне вредно... Проговорили мы часов пять, дотемна. Сильно сокращенная запись этойбеседы перед вами. Свои вопросы я повыбрасывала, чтобы не мешали, оставиланеобходимый минимум. Тамара МАЧЕЯК, переводчик книги. Интервью с автором З.Н.: Как родилась книга? Недалеко от моего дома ночью убили девочку.Приехала милиция. Установили, что убийство совершено на сексуальной почве.Стали опрашивать всех жителей деревни, пришли и ко мне. Полковник говорит: - Того, кто ворует кур, надо искать в курятнике. А того, кто убивает насексуальной почве, надо искать, изучая интимную жизнь людей. Но мы не всостоянии этого сделать, потому что люди чаще всего обманывают. Девушки, например, говорят, что у них вообще еще никого не было, поэтому о том, ктокаков, они понятия не имеют. Вот если бы можно было приоткрыть крыши домов ипосмотреть, кто как живет... Милиция уехала, а я понял, что, как писатель, я могу приподнять этикрыши. В своем воображении я могу создать такую деревню, такую ситуацию и, вконце концов, найти убийцу. И именно этой цели служит в книге эротика. Это -не для развлечения, не для украшения и не для того, чтобы меня больше читали- я и так популярен, и не для денег - у меня их много. Эротика это элементследствия, ее нельзя из книги выбросить. Одна старая пани, цензор изиздательства в Ольштыне, хотела снять хотя бы одно слово и не смогла, потомучто каждое из них ключ к разгадке: кто убийца? Мы изучаем сексуальную жизньлюдей и смотрим: а этот мог или нет? А тот? Сам я был разочарован реакцией на книгу. Я считал, что основные спорыбудут вокруг проблемы закона и справедливости. Закон освобождаетпреступника, потому что ему не могут ничего вменить, а село требует, чтобысправедливость восторжествовала. Есть собственное представление осправедливости и у преступника. Все это ушло от внимания читателей икритики. Зато всех зацепила эротика, особенно не очень культурных людей. Я вырос в медицинской семье. Дед, отец, братья, теперь сын и невесткавсе врачи. Я разделяю их убеждение, что человек не социальное, абиологически-социальное существо. Когда-то отец спросил меня, чем я занят. Яответил: - Читаю " Анну Каренину". - О, это очень умная книга. И что ты из нее понял? - Я понял, что женщина оказалась в трагической ситуации и покончилажизнь самоубийством. - Ну, значит, ты будешь плохим писателем. - Почему? - Потому, что ты не знаешь механизма человеческого тела. А отец очень хорошо знал литературу, он был старым гуманистом. - Збышек, ты не заметил, что на сороковой странице упоминается о том, что у Анны болит голова и она принимает опиум. Значит, в нашем представленииона наркоманка. Она оказалась на вокзале, капелек опиума у нее при себе небыло. У нее психический кризис, депрессия. Ха-ха, Збышек, если бы всеженщины, которых бросали любовники и у которых отнимали детей, кончали ссобой, немного бы осталось женщин. Не будь дураком, прочитай книжку еще раз! Толстой великий писатель, он все описал точно. Я рос в доме, где мое писательство было предметом насмешек. Современныеписатели вызывали сочувствие, потому что они не знали медицины. Книгастарого автора другое дело. Например, Шекспир. У него Юлий Цезарь говоритАнтонию: " Окружай себя людьми толстыми, лысыми, которые хорошо спят ночью".За триста лет до Кречмера Шекспир знал, что от типологии человека, от егоанатомического строения зависят характер и поведение. Это знают врачи. Первая моя повесть, за которую отец меня высмеял, называлась" Загадочная девушка". Там герой знакомится с девушкой, они гуляют, целуются.И вдруг, когда он опаздывает на свидание в кафе на три минуты, онаустраивает ему скандал и прогоняет навсегда. Но через три дня, при встрече, снова радуется, зовет к себе как нив чем не бывало. Я прочитал эту повестьза столом, отцу и братьям. Отец засмеялся и говорит: " Не получится из тебяписателя, иди на медицинский. Что это за загадочная девушка? У нее былимесячные! Женщина перед этим ведет себя иначе. Накануне она былараздраженной, устроила в кафе скандал, а потом у нее все прошло, и онапочувствовала облегчение". Т. М.: Наверное, поэтому женщинам лучше не быть начальниками... З.Н.: А можно и быть. Моя жена директор кинофабрики в Лодзи, и оназнает особенности своей физиологии, понимает: сегодня я должна бытьприветливее со своей секретаршей, а декоратора, вызвав, не сразу обругать, апостараться быть мягкой. А простая женщина говорит: " Пан писатель, я сегодняпошла в магазин и со всеми там поругалась". Она не понимает, что с нейпроисходит. Мы не можем расстаться с определенными взглядами, постоянно повторяем, что позиция человека определяется его принадлежностью к классу. Но моя семьяучила меня, что иначе реагирует на одно и то же, например, директор, укоторого язва двенадцатиперстной кишки, иначе здоровый и крепкий, иначечеловек низкого роста, иначе высокий. Соцреалисты убеждены, что главное это воспитание. Но ведь есть игенетика, поведение человека обусловлено и ею. Знаю пример: в семье, гдемать и трое дочерей - курвы, а отец - вор, рождается четвертая девочка, которая питает отвращение к распущенности. Как говорил мой отец, воспитаниеэто двадцать процентов. Когда близорукий надевает очки, он не перестает бытьблизоруким. Очки позволяют читать, писать, водить машину. Воспитание этоочки. А главное это как гены в тебе уложились. Так считают сын и невестка, они сейчас работают в Швеции, стали крупными специалистами, и когдаприезжают сюда, рассказывают о новейших достижениях науки. И вот, выросший в такой семье, я, уже популярный молодежный писатель, решил взбунтоваться. Я был уже богат, мне было на все наплевать, и я решилрассчитаться со всей литературой, со всеми героями книг. Я сталпереписываться с виднейшими психиатрами Польши - отец к тому времени ужеумер. Я задавал психиатрам вопрос: что было бы, если бы, например, к ним вклинику поступил Дон Кихот? Человек, который хочет освободить мир от колдунаМерлина, воюет с ветряными мельницами? А его история болезни это четыретома, книга Сервантеса. Психиатры забавлялись, как дети. Мне ответили, чтоДон Кихот болен психоманиакальным психозом. У него слабое либидо, Дульцинеякажется ему прекраснейшей женщиной на свете. У него приступы депрессии, смена фаз депрессии и жажды деятельности. Он часто болеет, видит миражи. Ипотом почему он Рыцарь Печального Образа? Езжайте в клинику в Гданьск, тамвы увидите у больных с таким диагнозом характерную " складку печали" возлерта. Психиатры начали спорить между собой, какой же болезнью страдали героиДостоевского, Толстого с точки зрения современной медицины, на основаниитого, что о них написано. И так появилась моя первая смелая книга" Соблазнитель", пролог к " Скиролавкам". Там есть доктор Йорг, и у него вклинике лежат герои знаменитых книг. У Раскольникова, по мнению врачей, было помрачение рассудка. Онрассказывает о своих галлюцинациях сумеречных состояниях. Это явлениебольшая редкость в психиатрии. Может быть, вам это скучно, но этот человекпоступал во время помрачения рассудка вопреки своей натуре. Бессознательно.Это подтверждает наука о клетках мозга. Раскольников не был преступником. Онпошел убить старуху, но обратите внимание - в момент убийства он уже потерялпредставление о действительности, не знал, что делает. После долго спал -все совпадает. Он человек честный. Убив старуху и одолжив для этого топор удворника, он собирается после убийства отнести ему топор. Почему старые писатели писали о людях, психически больных? Потому, чтоони казались более интересными. Хотя граница, которая отделяет нормальногоот ненормального, очень условна. Великие писатели всегда выходятпобедителями из психоанализа, потому что они пишут правду о живых людях. Амолодые терпят неудачи, потому что они не берут героев из жизни, авыдумывают их. Эти герои симулянты. Великий же писатель всегда точен. Вот, например, " Страдания молодого Вертера". Медицина не знает ничего такого, каксамоубийство на почве несчастной любви. Вот книга " Клиническая психиатрия" крупнейшего польского психиатра Тадеуша Гликевича. И поищите, что он пишетоб " амор инфеликс" - о несчастной любви. Меня интересует только наука. Изэтой книги я узнал, что не существует самоубийства на почве несчастнойлюбви. Это происходит только на фоне психического заболевания. Оноразвивается, и достаточным бывает любой предлог, в том числе и безответнаялюбовь. Т. М.: А как с несовершеннолетними? Они еще молоды... З.Н.: У них целый букет болезней. Чаще всего они проходят без следа, даже шизофрения. Девочка может покончить с собой и из-за двойки. А если выпроследите жизнь этой девочки, то вы заметите: было не все в порядке. Идетхромой и вдруг спотыкается о камень. Что, камень виноват? Нет, хромота. Увас психиатрия развита слабо. В Польше очень хорошо. И наши психиатрыговорят, что если инстинкт смерти у человека сильнее, чем инстинкт жизни, ищи здесь психическое заболевание. Вообще я хочу показать вам, как я работаю. Например, у меня спрашивают: откуда я так хорошо знаю женщин? Ну сколько у человека может быть в жизниженщин? Шесть, семь? А может и две тысячи, как у Сименона. У меня тоже. Носкольких можно знать на самом деле? Не каждая захочет говорить о том, чтоона пережила. А я современный писатель, я знаю, что на свете есть научныетруды. Вот, например, книга Леппорта " Сексуальная жизнь женщины", нанемецком языке. Три тысячи женщин, от 14 до 74 лет, рассказывают о своейинтимной жизни. И здесь я ищу персонажи моих книг. Собственный опыт мне ненужен, я ему не верю. Я встречал девушек, которые не говорили мне правды. Аздесь собраны анонимные анкеты. Мне нужна наука, чтобы писать правдивыекниги. Хотя правды хотят не все читатели. Т. М.: А вы представляете себе своих читателей? Что это за люди? Самыеразные. От самых юных, которым предназначены мои приключенческие книжки, довзрослых. Я получаю много писем. Вот, например, очень характерное: " Я всегдазапоем читала ваши книги, вы самый любимый писатель моей юности. Я, надеюсь, еще не стара мне 27 лет, я студентка мединститута. Пора бы представитьсяменя зовут Магда Маркович, я как раз купила двенадцатую серию " Приключенийпана Самоходика". Давно хотела вас поблагодарить за этот цикл, много летназад, когда впервые познакомилась с паном Томашем и его приключениями.Книги такие интересные, что я читала их ночами, при свете фонаря пододеялом. Я простой человек и не могу точно определить, почему я такпривязалась к этим книгам. Это мое бегство от проблем. В этом году я попалав больницу и пробыла там так долго, что это могло опротиветь. Именно тогда явернулась к приключениям пана Томаша. Мы с мужем прочитали много ваших книг, в том числе и для взрослых, которые совсем иные, к сожалению правдивые". Что вы скажете об этой пани? Она не хочет " Соблазнителя", она не хочет" Скиролавок", потому что они, к сожалению, правдивые. Она хочет бегства отправды. Ведь пан Томаш Самоходик всегда джентльмен, он всегда мил, всегдавежлив. Он не знает, что такое секс. А правда жестока. Вот вопрос: для когописать книги для тех, кто хочет правды, или для тех, кто хочет сказок? Еслимы сейчас все хотим свалить на дедушку Маркса, то хотя бы одно можем за нимпризнать: он сказал, что правда - вещь субъективная. Каждый по-разномусмотрит на одно и то же. Читатель знает, что все эти приключения выдумка, ноон хочет сказок, просит тринадцатый выпуск " Пана Самоходика". А я больше нехочу, я взбунтовался и хочу писать правду. Т. М.: И " Самоходика" больше не будет? Нет, тринадцатого тома " Самоходика" не будет. И я найду читателей, которые хотят правды. " Скиролавки" - это книга для достаточно глубокогочитателя. Другой мало что в ней увидит - детектив, эротику. Но простоэротика сейчас не расходится. Порнографические книги и журналы лежат вкиосках, и никто их не берет. А " Скиролавки" расходятся. Вышло уже шестоеиздание. А значит, есть читатели, которым нужна правда. Теперь я буду писатькниги для них. Впрочем, литературу для взрослых я отделяю от литературы для детей. Вдетской должно быть много приключений, совершенно другой язык, там нет меставульгарности. Психиатры сказали мне, чем, к сожалению, обусловлен успехприключенческих книг. Они говорят, что девочки и мальчики особенно девочки иприключения, и вообще сильные драматические ситуации переживают сексуально, это род их первого сексуального оргазма. Вот почему книги, прочитанные вдетстве, так запоминаются. Это вульгарно, да и если бы вы были педагогом, выбы сейчас забросали меня камнями мол, я тот человек, который сексуальностимулирует девочек своими якобы невинными приключениями пана Самоходика. Новедь точно так же воспринимаются и книги Майн Рида, Дюма. Психиатры давноэто заметили и считают: это очень хорошо. Пусть девочка переживает своипервые сексуальные ощущения таким образом, а не ищет приключений в реальнойжизни. Т. М.: Но " Скиролавки" - хоть и книга для взрослых, но тоже полусказка.Клобук существо мифическое, по-моему, он что-то вроде символа постепенноисчезающей народной культуры. Умрет Макухова - и все забудут о том, что былна Мазурах такой миф... З.Н.: Да, исчезающая культура... В " Скиролавках" есть еще один слой. Наэтих землях родились многие великие немецкие писатели. Как-то мы встретилисьв Берлине с Зигфридом Ленцем, и он меня спросил: что делается на Мазурах? Ясказал: " Отвечу тебе книгой". В " Скиролавках" есть намеки на книги Ленца идругих немецких писателей. Например, когда я описываю, как учитель ГерманКовалик надрывается, катя домой татарский камень, это намек на роман" Краеведческий музей" Ленца. Там тоже есть персонаж, по имени Рогаля, который все время катает этот татарский камень. " Скиролавки" я написал еще идля того, чтобы ответить Ленцу: вот что происходит на Мазурах. Тут всеразлетелось, никакой народной культуры не осталось. Т. М.: Значит, вы эти мифы знаете не от местных жителей? З.Н.: Нет, вот книга - " Обычаи, обряды и поверья мазур и вармяр".Откройте сто пятую страницу - там вы найдете все про Клобука. Т. М.: А почему вы поселились в такой глуши? З.Н.: Хоть я по рождению коренной житель Лодзи, город я не люблю.Потом, это было политическое бегство. Моя жена еврейка, она, кстати, ребенком была вывезена в Советский Союз во время войны. За два года передотставкой Гомулки было выступление против его власти. Это приписали проискамсионизма, и начались гонения на евреев. Я не мог выступить ни за, ни противи принял решение уехать. Т. М.: И с тех пор не занимаетесь политикой? З.Н.: Нет. У меня есть друзья и в " Солидарности", и среди коммунистов.В моих книгах тоже нет политики. Я сам был членом ПОРП, но это долгаяистория. Я учился во ВГИКе, в Москве, в 1950-1951 годах. До сих пор помню: наЗацепе, 43, я жил в комнате 04. Каждую субботу тогда наше посольствоустраивало " охоту на ведьм". Вызывали по очереди студентов-поляков испрашивали: нет ли у тебя сомнений? Предполагалось, что поляк, привыкший кдругой культуре, должен пережить шок в Советском Союзе. Пусть признается вэтом, коллектив ему поможет. (Но чаще таких отправляли в Польшу.) А еслискрывает - значит, он неискренен. А у меня никаких сомнений не было. Я был коммунистом, понималпослевоенные трудности вашего народа, видел вещи трагические. И везде у менябыли друзья. Но одна курва, ныне ведущая оппозиционерка, когда ее спросили, знает ли она таких, кто сомневается, сказала: " Ненацки, когда был со мной вМузее западноевропейского искусства, сказал, что понимает картину Пикассо".Я действительно говорил ей, что разложение мира на элементы в картинахПикассо напоминает мне расколотую вдребезги действительность. И вот меня всубботу вызвали в посольство. Я не пошел раз, сославшись на болезнь, два...Ту пани уже выслали в Польшу. И я подумал: не буду врать, не буду никогооговаривать. Пошел в НКВД и попросил визу в Польшу. Сказал, что у менятуберкулез. На удивление легко мне визу дали. И после этого руководствоВГИКа обратилось в ЦК партии: почему лучших студентов-поляков отсылают, недав доучиться? И тогда волна исповедей была приостановлена. В Польше в товремя должна была выйти моя первая книга " Мальчишки". Издание былозадержано. Меня вызвали Тадеуш Конвицки, Казимеж Брандыс и говорят: " Тебевыпало великое счастье учиться в СССР, а ты его не оценил. Никогда тебяпубликовать не будем". А они были в руководстве писательской организации, тогда сталинисты, а ныне оппозиционеры. Теперь я в растерянности; те, ктомне не давал тогда печататься, сейчас в оппозиции? А я коммунист. Как этооценить? Когда они вышли из партии, я из ненависти к ним вступил: еслипартия очистилась от таких, я могу в нее вступить. У меня в Москве куча друзей, я приезжаю к вам, я говорю по-русски. Вразгар " Солидарности" я написал статью, в которой хорошо отозвался о русскихписателях, о России и сказал, что русские никогда не сделали для меня ничегоплохого, делали поляки, которые хотели выглядеть большими сталинистами, чемсами сталинисты. Я был в Калининграде, был на Дальнем Востоке. И какие быглупости у нас ни писали, это не изменит моего отношения к России. Я никогдане давал себя втянуть ни в какую антисоветскую или антирусскую кампанию. Насъезде в Монголии я встречался с Проскуриным, он мне рассказывал ополитической борьбе в писательской организации. Меня это не касается. Можноненавидеть НКВД за расстрел в Катыни, можно ненавидеть КГБ. Но народ... Мояжена спаслась в России среди русских. Она питалась кукурузой и сахарнойсвеклой. И выжила. В Польше бы ей это скорее всего не удалось... Раз год в Скиролавках Том 1 Клобук проснулся. Он вяло вылез из гнезда, где еще спала кабаниха ипочти взрослые поросята, чавкающие сквозь сон своими теплыми косматымирыльцами. Он отряхнул с крыльев иней, переступил с лапы на лапу и, слегканагнув голову, вытаращил свои выпуклые глаза, чтобы, как каждый день, высматривать струйки дыма из трубы дома на полуострове. В это время ГертрудаМакух разжигала у доктора кухонную печь, а направляясь к нему на полуостров, оставляла на заборе кусочек хлеба. Но сейчас, в декабре, возле забора ужеждали прожорливые сойки, и Клобук знал, что хлеба он не получит. Надо будетидти с поросятами аж на пашню, где охотники разбросали полугнилые и мерзлыекартофелины. Впрочем, дыма видно не было, как и трубы, и дома, и даже озера, которое узким языком отделяло полуостров от ольшаных болот. Над топями виселтуман, хотя день обещал быть морозным; туман превращался в белые иголки ипонемногу осыпал взъерошенную щетину кабанов, стволы вывороченных ольшин, засохшие болотные травы и поломанные палки тростников. В туманном воздухецарила тишина, будто лес отдыхал после ночной завирухи; озеро замерзлобесшумно, так же, как беззвучно с каждым годом все глубже погружалась вболото башня большого танка, и уже только кончик его орудия торчал из травыв том месте, где дикая свинья с поросятами устроила себе логово. Беззвучно вгрязь и ил превращались кости солдат, кожаные заплечные мешки, жестяныеманерки и гильзы от стреляных патронов. Никто этого не видел, потому чтотолько Клобук и кабаны не боялись ходить на это болото над озером. Каждыйгод лесничий Турлей грозился, что зимой вырубит ольшины на болотах, но ещене было такого года, чтобы туман даже в большой мороз не лизал влажнымязыком кабаньих шкур и не сыпал на них белую пыль инея. Не получит этим утром Клобук своего куска хлеба, не поспеет на птичьихлапах к забору, прежде чем высмотрят Макухову сойки, застывшие на ветвяхстарой яблони в саду доктора. Впрочем, ему не хотелось так далеко идти, перебираться через вывороченные стволы и поскальзываться на замерзших лужах.Он ощущал усталость, как будто побывал в чьих-то мучительных снах. Еще разон захлопал крыльями, сбрасывая с перьев остатки белой пыли, и сновазабрался в логово, между теплыми телами поросят, отвернув клюв от ихдыхания, пропитанного запахом грязи и прелой листвы. Так кончилась ночь с еетаинственной сменой картин и событий, боли и наслаждения, рождения и смерти, страха и надежды, которые стекались в великом потоке человеческих снов.Где-то за лесом понемногу вставало солнце, и, охваченная предчувствиемнаступающего дня, черная корова Юстыны заглянула в кормушку, мягкиминоздрями дохнула в пустоту, а потом страдальчески замычала, наполняя страхоммолодую женщину, которая спала за тонкой кирпичной стеной. Корова больше ужене мычала, но Юстына все прислушивалась, потому что для нее это был зловещийголос очередного дня, очередной ночи, и снова дня, и снова ночи, когдасмерть увеличивает свои шаги. Этой ночью Юстына шла обнаженной в хлев, чтобы подоить свою чернуюкорову. На балке под потолком сидел коричневый петух с коралловым гребешком.Он упал на нее и с огромной силой повалил на еще теплый навоз. Как в гнезде, он уселся между ее раздвинутыми бедрами, и его маленький, похожий нанаперсток отросток набух от крови, как мужской член, и вошел в нее. Онапочувствовала наслаждение и не хотела защищаться. Петух обнял ее бедрапушистыми крыльями, любовно положил на грудь маленькую головку с острымклювом и коралловым гребешком, который Юстына начала ласкать кончикамипальцев, чувствуя, как все сильнейшее наслаждение пронизывает ее тело. Побыстрым и напористым движениям в себе она догадывалась, что скоропочувствует нежный удар белой жидкости, которая наполнит ее и оплодотворит.У нее перехватило дыхание, ее облил пот, она слышала бульканье в птичьемгорле, будто бы петух хотел через мгновение разразиться громким пением. Итогда в хлев вбежал Дымитр с вилами в руке, ударил петуха на ее лоне, пробилего тремя острыми зубьями, теплая кровь потекла на раздвинутые бедра Юстыны." Дымитр! " - крикнула она. Но муж спал здесь же, возле нее, под клетчатойпериной, и тихо похрапывал. Всегда он похрапывал, когда на ночь напивалсяводки. " Дымитр", - сказала она тише, потому что не хотела, чтобы мужпроснулся. Память о том, что было минуту назад, снова разбудила в нейжелание. Левой рукой она коснулась лба, правую сунула под перину. Она лежалас задранной рубашкой, бедра ее были мокрые и липкие, а когда кончикамипальцев она тронула там, где мучило ее полное боли желание, ей показалось, что она снова прикасается к коралловому гребешку. За стеной замычала корова, и Юстына осознала, что приближается рассвет, а потом наступит день, а последня ночь, и снова рассвет. Подумала, что сейчас она должна встать и пойти вхлев подоить корову. Ей было интересно, ночует ли на балке под потолкомбольшой коричневый петух. Кончиками пальцев она любовно гладила коралловыйгребень, наслаждение в ней нарастало. Снова у нее перехватило дыхание, что-то содрогнулось внутри несколько раз, будто огромный змей свернулся вней и распрямился. Дважды пробежала по ее телу нервная дрожь, может, онадаже дернулась на кровати, но тут же замерла, и только дышала все медленнееи спокойнее, не чувствуя уже боли желания. Но осталось впечатление пустоты, потому что в ее лоне не хватало белой жидкости. Была она, как дупло, вкоторое Дымитр ночь за ночью лил семя, и до сих пор там ничего незавязалось. Этот большой петух хотел наполнить ее своим семенем, толькокороткого мгновения не хватило. Дымитр убил его вилами, хотя, если бы онпришел чуть позже, она уже была бы сыта и полна. Дымитр храпел, как всегда, когда вечером напьется водки, он даже не знал, что убил прекрасного петуха скоралловым гребешком. А старая Макухова, которая служила у доктора, говорилаей вчера: " Если увидишь, Юстына, под кустом мокрую курицу или петуха, товозьми его домой и устрой ему место в бочке с пером. На завтрак приноси емуяичницу, и он будет тебе служить, потому что это Клобук". За стеной сновазаревела черная корова, Юстына высунула босые ноги из-под перины и, прикоснувшись к грязным доскам пола, задрожала от холода. Рубахой онавытерла бедра, сунула ноги в валенки и пошла к печке, чтобы разжечь огонь. О разных знаках на небе и на земле, которые предвещали то, что должно было случиться Январь в Скиролавках - один из холоднейших месяцев в году. Средняятемпература колеблется около минус 3, 5 градуса по Цельсию, сумма осадковсоставляет около 40 миллиметров, а влажность воздуха 85 процентов. Этоточная информация, потому что возле школы в Скиролавках находится заограждением из сетки маленькая метеостанция - три белые будки на высокихножках, - а учительницы обязаны точно и ежедневно проверять данные. ВСкиролавках бывает значительно холоднее, чем в столице (2, 9 градуса поЦельсию), что указывает на то, что они лежат на севере страны, но не оченьдалеко. В январе в Скиролавках солнце всходит около 7.40 утра и заходит около15.30 вечера. День продолжается неполных 8 часов, а значит, он более долгий, чем в декабре, благодаря чему, как утверждает священник Мизерера из Трумеек, дьявол уже не имеет такого легкого доступа к человеку. В январе Ян КрыстьянНеглович, врач, о котором писатель Любиньски говорит, что он - " доктор всехнаук лекарских", потому что такой титул вроде бы носили когда-то лекари вэтих краях, советует своим приятелям, чтобы для улучшения самочувствия оничитали Аристотеля " О возникновении животных" и пили отвар из цветков липымелколистной - в соответствии с рецептом: ложечка цветов на две третистакана горячей воды; принимать два и даже три раза в день по полстакана как" стомахикум" и " спазмолитикум", а также перед сном как " диафоретикум".Доктор сам, однако, не пьет отвара из цветов мелколистной липы, зато все вселе знают, что в январе он просит свою домохозяйку, чтобы к обеду онаподавала ему компот из слив: " С той сливы, Гертруда, которая растет в левомуглу возле забора". Что же касается друзей доктора, то комендант отделениямилиции в Трумейках, старший сержант Корейво также не любит отвара измелколистной липы, а чтением его остается еженедельник " На службе народа"; писатель же Любиньски не читает ничего, кроме " Семантических писем" ГоттлобаФреге, а липовый чай вызывает у него отвращение, и, может, поэтому он незасыпает без таблетки реланиума. Художник Порваш пренебрегает всеми советамидоктора и в месяцы, когда бывает в Скиролавках, а не в Париже и не вЛондоне, вообще ничего не читает, а пьет чистую водку и рисует тростники надозером. Что касается священника Мизереры из прихода Трумейки, то, крометребника, его любимым чтением остается сочинение св. Августина " Противязыческих книг XII", наивкуснейшим же напитком - чай со спиртом. Скиролавки, используя стародавнее определение, имеют аж 34 дыма, асчитая выселки и одиноко разбросанные усадьбы, такие, как Ликсайны, Байткиили лесничество Блесы, насчитывают 45 дымов и 229 душ, заблудших, впрочем, и дающих, как утверждает священник Мизерера, легкий доступ дьяволуи его приспешникам, потому что многие живут неправедно и в безверье. Ещехуже недоверков те, которые ревизуют Священное Писание, или те, кого можноподозревать в Языческой практике, которой способствует таинственный сумрактянущихся вокруг лесов, печаль озер, меланхолия трясин. В Скиролавках есть такие, кто живет здесь от деда-прадеда, как, например, старый Шульц и Крыщак, Пасемки, Вонтрух, Миллерова, Малявка, Веберили Макух, а также такие, кто прибыл сюда сразу после войны, - Негловичи, Кондек, Галембка, Слодовик, Порова. Еще другие, такие, как Севрук, приехалив Скиролавки пятнадцать или чуть больше лет тому назад. Писатель Любиньски, лесничий Турлей и художник Порваш живут в Скиролавках значительно меньше. Некоторые люди - простые, едва умеют читать и писать, другие имеют заплечами титулы и факультеты, знания кипят у них в головах, как суп вкастрюле. А все-таки связывает этих таких разных людей какая-то таинственнаяобщность. С бегом времени как бы одурманило и заморочило их всех дыханиезатуманенных лугов и трясин, закралась в их сердца печаль озер, а мыслипронизал сумрак дремучих лесов, рождая в них нелюбопытство к остальному мируи к тем, которые живут в огромных городах, с квартирами, как гробики.Утвердилось в них и ничем не обусловленное и ничем не подкрепленноеубеждение, что только то можно считать важным и полным значения, чтоделается у них, в Скиролавках, Байтках и Ликсайнах, что рождается и умираетна их полях, называемых по-стародавнему " лавками". Вокруг, впрочем, многодеревенек с похоже звучащими названиями - Скитлавок, Гутлавок, Пилавок, Неглавок, Ронтлавок, Юблавок, Белолавок. Не имеет это, впрочем, никакогозначения для жителей Скиролавок, хоть им не чуждо чувство истории. Но, какутверждает старый Отто Шульц, " берегитесь, потому что время коротко". А так как время коротко, торопись, человек, и сохрани душу свою.Очертания этого света минут, будь поэтому пилигримом на этом свете. У Отто Шульца - седая борода, которая ниспадает ему на грудь, как удругих белая салфетка, когда они садятся обедать. У доктора Негловича чутьседые виски. Поэтому старый Шульц смело стучится в двери доктора, чтобынакануне Нового года спросить: - А почему это время такое короткое, Янек? Потому что за ним стоитвечность, о которой нам немногое известно. Вечность - это не толькоприближение бесконечности времени, потому что время и вечность отличаютсядруг от друга. Время бывает отдано семени, а вечность приносит плоды и жатвубез конца. И по той причине, что время коротко, я прихожу к тебе снапоминанием, как к Лоту: " Поспешай", " Спасай душу свою". Доктор Неглович завязывал галстук перед зеркалом в своем салоне, гдестояла черная гданьская резная мебель, которую расставил тут еще его отец, хорунжий Станислав Неглович, а была она когда-то собственностью князяРойсса. В большом зеркале отражался свет хрустальной люстры, а такжефрагмент черного буфета и белая грудь рубашки доктора. Зеленоватая печь накрасиво выгнутых кафельных ножках рассеивала приятное тепло, котороеказалось каким-то чудесным явлением и позволяло забыть о пятнадцатиградусномморозе на скованном льдом озере за окном. Коричневый гладкий галстук позволил завязать себя большим узлом. Какострая стрела, он рассекал белизну сорочки от шеи вниз. Доктор судовлетворением посмотрел в зеркало, потом повернулся к Шульцу, наклонилголову и смиренно сказал: - Хлеб наш насущный дай нам днесь. - Аминь, - ответил Шульц. И тогда доктор - как каждый год - вынул из буфета хрустальный графинчикс вишневкой и два высоких бокала на тонких ножках и разлил понемногукровавого напитка. - Хороший это будет год, Янек, - сказал Шульц, осторожно беря в черные, загрубевшие от работы руки тоненький стебелек бокала. Улыбка доктора былаполна печали: - Не для всех, наверное, не для всех... В кабинете доктора, в папке, лежали желтые карточки из больницы, вкоторой почти месяц пробыл старый Шульц. Его болезнь носила латинскоеназвание, но лучше будет сказать, что стрелой смерти уже пометил его тот, кто не знает снисхождения. - Так, Янек, не для меня, - кивал головой старый. - Но с тобой будетпо-другому. Доктор вздохнул. - " И смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло". - Пусть так будет, - сказал Шульц. А потом добавил после короткого молчания: - Женщина носит девять месяцев, и это хорошо. Кобыла носит триста сорокдней, и это хорошо. Корова носит двести восемьдесят дней, и в этом великийпорядок. Отто Шульц прожил восемьдесят лет и должен умереть, потому чтотаков порядок вещей. - Аминь, - подтвердил доктор. Шульц выпил красный напиток из хрупкого бокала, доктор сделал то жесамое. А потом они обнялись как отец с сыном. Шульц ушел в мрак новогоднейночи, а доктор еще минуту смотрел на мокрые следы тающего снега, которыеостались возле высокого резного стула, где он когда-то сиживал мальчишкой. До Нового года оставалось несколько часов. До которого-то там года отсотворения мира по Кальвину, от разрушения Иерусалима, от РождестваХристова, от введения юлианского календаря, от введения григорианскогокалендаря, от введения календаря исправленного, от введения прививок оспы, от распространения паровых машин, от введения электрическо-магнетическоготелеграфа. До которого-то там года от прекращения вихрей огромной бури, которая прокатилась над миром, и как во многих других местах и странах, таки в этой маленькой деревушке поломала ветви деревьев, разорила птичьигнезда, а людей, как листья, разбросала широко, на погибель или только наизгнание, на унижение или забвение. Был это и сорок пятый год от рожденияЯна Крыстьяна Негловича, доктора всех наук лекарских. Как обычно, много разных знаков на небе и на земле предвещало, чтоновый год будет богат всякими событиями. Прежде всего, незадолго доРождества родила ребенка женского пола в Трумейках молодая ветеринарша, Брыгида, девушка хорошенькая на удивление, с задом, как у кобылы-двухлетки.Почти до дня родов никто не догадывался о ее состоянии, потому что онаносила широкую желтую болоньевую курточку, что естественно в осенние холода, а живот, несмотря на беременность, у нее был небольшой. Людям былолюбопытно, кто добрался до зада Брыгиды, потому что это должен был бытьмужчина большой отваги. Брыгида была красивой, с ласковыми глазами телки, ногадкую для женщины имела она профессию: проявляла особую умелость, маленькими и нежными ручками освобождая от яиц бычков и молодых жеребцов, атакже баранов. Говорили, что ее подружка по институту, такая же хорошенькаядевушка, когда ее изнасиловали трое мужчин, коварно заманила их к себедомой, усыпила специальным вином, а потом лишила ядер, как разбрыкавшихсябычков. Поэтому, несмотря на красоту Брыгиды и ее приветливый взгляд, избегали ее молодые мужчины, и даже удивительно было, что нашелся кто-тонастолько отважный, чтобы сделать ей младенца. Девушка с ребенком - это вещь в тех краях обычная. Но Брыгида никому несказала, от кого у нее ребенок, и в гминном управлении дочку велела записатьна свою фамилию. Тайны своей она не выдала даже доктору Негловичу, котороговызвала в Трумейки акушерка. Потому что роды обещали быть трудными. Бабам, которые лежали вместе с ней в палате, объявила: " Если уж вам так интересно, от кого ребенок, то скажу вам, что это случилось от здешнего воздуха". Былэто, по мнению людей, нахальный ответ. Потому что нет ничего прекрасней, чемкартина, которая разыгрывается после девичьих родов, когда девушка сребенком на руках вылавливает из толпы какого-нибудь бедолагу, таскает егопо судам, а он выкручивается, врет, на других пальцем указывает ирассказывает разные забавные подробности о девушке. Разве не так было с дочкой вдовы Яницковой, хромой Марыной? Двадцатилетней девушкой она родила дитя мужского пола в мае прошлого года, апотом на автобусной остановке прихватила молодого Антека Пасемко, которыйуже полгода работал на Побережье шофером и приезжал домой только навоскресенья и на праздники. Ему-то на остановке она громко прокричала, чторебенка родила от него и пусть он или женится на ней, или платит на сынка.Парень защищался, как умел, рассказывал, что не только он девять месяцевназад пошел в койку с хромой Марыной, что их тогда было несколько, потомучто она лежала пьяная, как свинья. Молодой Галембка ей засадил, старший сынШульца, средний из ребят плотника Севрука, почему же именно его, АнтекаПасемко, подозревают в отцовстве, если и от семени тех остальных ребенок могбыть зачат? Подробно, ко всеобщей радости, рассказывал Антек Пасемко, какхромая Марына сама в отсутствие матери на кровати разлеглась, как потомногами радостно дрыгала, когда ее по очереди покрывали - он, Антек, в самомконце, потому что был пьянее всех, поэтому заснул на Марыне, и так его вдоваЯницкова в постели с Марыной застала. Те удрали, а он остался, и по этойпричине теперь его Марына подозревает, хотя он даже не помнит, наполнил лион ее своим семенем. Только что спал с Марыной, ничего больше. И, сказав этолюдям, Антек Пасемко удрал на Побережье и три или четыре месяца невозвращался в деревню, чему никто не удивлялся, потому что все знали, что онбоится гнева своей матери. Строгая женщина была Зофья Пасемкова, жена рыбакаГустава, мать троих сыновей и дочери. Всем в деревне было известно, что имужа, и сыновей она за что попало била конским кнутом, а дочку свою, едва ейисполнилось шестнадцать лет, замуж в десятую деревню выдала и видеть ее нехотела, так ее ненавидела. Потому и удрал Антек Пасемко, средний ее сын, наПобережье, что боялся материнского кнута за то, что сделал Марыне. Хотя ужев августе или в сентябре Антек начал хромой Марыне присылать деньги наребенка, раз пятьсот злотых, другой - тысячу, чем дал доказательство, чторебенка признает, а то, что о Марыне рассказывал, только частично былоправдой. Но, что самое удивительное, строгая Зофья Пасемкова, встретивосенью хромую Марыну с коляской, задержалась с ней, но не для того, чтобывсяко обозвать, а только вежливо спросила, можно ли заглянуть в коляску и навнука посмотреть, что было видимым признаком: строгость у нее не слишкомвелика. Или же это невинное дитя разбудило в ней человеческие чувства.Немного позже Антек Пасемко вернулся в родной дом и, как братья, время отвремени подрабатывал в лесу или в хозяйстве родителям помогал, а также нарыбалку с отцом выходил. Хотя и вырастила Пасемкова троих здоровенных инеглупых сыновей, ни один из них, несмотря на несколько попыток устроитьсяна работу на какой-нибудь шахте, на заводе или на стройке, нигде необосновался, семьи не создал и со временем возвращался к матери и к еекнуту. Так же поздней осенью поступил и Антек. С тех пор Пасемкова хромойМарыне пятьсот злотых на ребенка давала. Антек с Марыной не виделся, обходилее дом, и на сынка даже смотреть не хотел. А когда матери близко не было, любил сидеть с другими перед магазином на лавочке и пить пиво. Тут он тожерассказывал, что на Марыне никогда не женится, потому что она хромая, чтобыло, впрочем, правдой. Потому что одно дело - ребенка сделать, а совсемдругое - жениться; парню был только двадцать один год, и жизнь перед нимоткрывалась кто знает как прекрасно. Чего, однако, в свое время люди о хромой Марыне наслушались, тогонаслушались. И неприятно им теперь было, что ничего подобного о прекраснойБрыгиде они не узнают. Плохо говорили о Брыгиде, фыркали на нее, говорили, что она аморально себя вела и что священник Мизерера не должен такое дитякрестить. Когда это услышал священник, в воскресенье он взошел на амвон итакими словами на людей кричал: " По Старому Завету важна только мать, потомучто в отце и так никогда нет полной уверенности. Говорю вам, что меньшийгрех родить, чем выскабливать. Ребенок пани Брыгиды мной окрещен и получилимя Беата, пусть ее Бог благословит. А вы подумайте о своих грехах! " Комендант отделения милиции, старший сержант Корейво, тоже уклонился отвыяснения правды, хоть, по мнению людей, милиция должна знать обо всем. Ондаже невежливо выразился, чтобы ему не дурили задницу, потому что егоабсолютно не касается, кто отец ребенка пани Брыгиды. " Никакого следствия небудет, и сличения папиллярных линий - тоже", - говорил он. На это ему старыйКрыщак припомнил, что во времена, когда в Трумейках был князь Ройсс, а вотделении командовал вахмистр жандармерии Шнабель, то о таких делах людямбыло известно. " Может ли женщина зачать от здешнего воздуха? " - смеялись громко передмагазином в Скиролавках. " Конечно, - ответил доктор Неглович, который какраз подъехал на своем " газике" к магазину, чтобы купить колбасы для собачек.- Вопреки общепринятому мнению, для зачатия ребенка наличие мужчины неявляется наиважнейшим условием. Иногда намного большую роль играютобстоятельства, такие, как злоупотребление алкоголем, временные перебои сэлектричеством или испорченный телевизор. Медицине известны разные случаи.Если у кого-то испортится телевизор и он пойдет смотреть фильм к соседу, неисключено, что через девять месяцев у одного или у другого родится ребенок.Свежий воздух тоже может иметь значение для дела. Об этом свидетельствуетогромное количество женщин, которые беременеют на отдыхе в санаториях, вотпуске в горах или на море". " Женщина знает, от кого у нее ребенок", -упирался старый Крыщак. " Это правда, - согласился доктор Неглович. -Женщина, как правило, знает, от кого у нее ребенок, но не всегда". Так никто и не узнал, от кого прекрасная Брыгида родила ребенка, и всердца людей вкрался непокой, что подобные вещи могут повторяться все чаще.Делом мужским было веками причинять женщинам разные неприятности, а деломженским - добиваться справедливости. Что будет с мужским родом, если женщиныначнут пренебрегать даже установлением отцовства? Аж страх охватывал примысли, что может наступить такое время, когда баба придет к мужику иподставит ему зад, а потом оближется, как после хорошей еды, и пойдет прочь, не взглянув на того, кто ей вкусный обед помог сварить. Печальным и пустымстанет мир без бабьих жалоб, мольб и плачей. Углубился тот непокой, когда на третий день после Рождества завмагСмугонева выбросила из дома мужа, с которым прожила пятнадцать лет, потомучто - как она говорила - пил, а своего дела с ней не делал. И выгнала еготак, попросту, как будто какого-то нищего. Тряпки его в кучу собрала и надорогу в снег бросила. " Иди, - сказала, - к своей матери". Мужик разревелся, тряпки собрал и пошел. А все же у них было двое детей, которые, когда отецуходил, плакали. Но Смугонева еще мужику палкой грозила, когда оноглядывался на родной дом, это видели многие, потому что дом Смугоней стоялнапротив магазина, только на другой стороне дороги. Наутро она в магазинебабам заявила, что подаст на развод и что у нее есть отложенные для этойцели деньги. И еще той самой ночью она легла в постель с двумя мужиками, которыеприехали к ней на такси откуда-то со стороны Барт. Утром она открыла магазинс некоторым опозданием, а морда у нее была красная от мужской щетины, которой ее ночью терли, как рисовой щеткой. Не пускалась она ни в какиеобъяснения, только в полдень шепнула вдове Яницковой: " Плохо мне было - так, как раньше было, а так, как вчера - это хорошо было"... В природе тоже происходили вещи удивительные. Еще за день до Рождествабыло совсем тепло, только в Рождество пришел мороз жуткий, и в течениеодного дня толстым слоем льда сковал все озеро. В ночь под Рождестворазбушевалась снежная метель, и снег шел все праздники. На шоссе вырослиогромные сугробы, в которых увяз междугородный автобус, автомобильначальника гминного управления в Трумейках и " фиат" с двумя офицерамиуголовного розыска, которых все мучило дело об убитой летом тринадцатилетнейХанечке. Но хорошо, когда в сугробах застревает машина начальника гмины. Тутже появились большие снежные плуги, прокопались через сугробы, и после этогоможно было с удобствами ездить по дороге из Скиролавок до Трумеек, что вдругие зимы было редкостью. С той снежной метели в воздухе царило спокойствие, ночами на небе быливидны звезды, а в полях и на покрытом снегом озере тишина и мороз звенели вушах, наполняя человеческие души радостью. В пышном снегу зайцы, кабаны, лоси и серны пооставляли четкие и глубокие следы; охотники и браконьерыочищали свое оружие от масла. На горке возле школы с утра до вечерапокрикивали дети, катающиеся на санках, громко скрипели ворота колодцев ирукоятки насосов, весело лаяли дворовые собаки. Писатель Любиньски смел снегс террасы над гаражом и в солнечные часы выставлял лежак, на которомотдыхал, завернутый в тулуп и два одеяла, а вечерами работал над повестью опрекрасной Луизе, которая была сельской учительницей, а полюбила простогомужчину. В спокойном воздухе из труб до самого неба тянулся седой, серый иличерный дым в зависимости от того, топил кто-то дровами буковыми илисосновыми. И только над острой крышей художника Порваша ни малейший дымок некурился, стекла разрисовал мороз, а в огороженном сеткой дворе только котпротоптал узкую, как нитка, стежку. Впрочем, кот был не Порваша, а приходилловить мышей по-соседски, от Галембков. Потому что Порваш, о чем былоизвестно всей деревне, пребывал в Париже, куда в начале декабря повез своичетыре картины, чтобы там их продать по приличной цене с помощью покровителяпо фамилии барон Юзеф Абендтойер. Этого барона никто в Скиролавках не виделв глаза, но все хорошо знали по рассказам художника Порваша. Юзеф Абендтойербыл на одну четверть евреем, на одну четверть поляком, на одну четвертьармянином и на одну четверть немцем. Картины Порваша - преимущественноосенние тростники над озером - нравились парижанам, поэтому каждый раз, возвращаясь из-за границы, Порваш имел на что жить, по крайней мере, полгода. В Польше его картины никто покупать не хотел, и, как узнал писательЛюбиньски, ни в столице, ни в других городах никто о творчестве Порвашавообще не слышал. Но писателя Любиньского это не удивляло, потому что о егописательстве тоже с давних пор никто не вспоминал в столице, а все-такиЛюбиньски был, несмотря на это, писателем, и к тому же - как утверждалНеглович - вполне хорошим. О художнике Порваше в селе сложилось особое мнение, потому что он непользовался легкими случаями и не перебегал никому дорогу, а привозил себекаждый раз новую девушку, которую, однако, задерживал не дольше чем на месяцили полтора. Девушки были разного возраста и разной красоты; к сожалению, попричине неряшливого образа жизни художника и отсутствия заботы о еде, онивскоре чувствовали ухудшение здоровья и уезжали с плачем, распространяясь отом, что " он не хотел давать на жизнь" и они должны покидать Скиролавки, потому что " исчерпали свои сбережения". И вот за день до Нового года вдруг появился в деревне художник БогумилПорваш. По дороге к своему дому он остановил свой старый автомобиль типа" ранчровер" перед магазином, где, как обычно в полдень, сидели на лавкенесколько жителей деревни. Был четырехградусный мороз, а они пили холодноепиво. Те самые, впрочем, что всегда, а значит, старый Крыщак, молодой ХенекГалембка, которого два раза принимали на работу в лесу и два раза оттудавыгоняли, пока он не пришел к выводу, что может остаться на содержании жены, ее коровы, свинок, кур, уток и гусей. Сиживали на лавке плотник Севрук, Антек Пасемко, а также Франек Шульц, старший сын Отто Шульца, достойногоуважения старца. Но Отто Шульц все не передавал сыну хозяйства, и тот нервался к работе на отцовском поле. Несмотря на то, что ему уже было почтитридцать два года, он еще не женился и назло отцу подрабатывал себе на пиво, время от времени нанимаясь в рыболовецкую бригаду. Подъехал художник к магазину в Скиролавках, вышел из машины, как ни вчем не бывало сказал всем " день добрый", вошел в магазин и купил две пачкидешевых сигарет. На переднем сиденье сидела новая девушка художника. Затосзади, на крытом кожей диванчике, лежала черепица. Одна обыкновеннаяглиняная черепица. Хорошо обожженная, притягивающая глаз яркой окраской. Художник сел в машину и отъехал, распугивая воробьев, которые рылись врыжих кучках конского навоза, разбросанного на снегу перед магазином. Итогда отозвался старый Крыщак: - Зачем художнику черепица, если у него дом покрыт шифером? И тотчас Хенек Галембка сбегал в магазин за четырьмя бутылками пива, аостальные молчали, чтобы не выставить себя на посмешище поспешным инеобдуманным ответом. Пили пиво, курили сигареты. Кто-то вставал с лавки и уходил, другойприходил и садился. И так - до шестнадцати, когда завмаг закрыла решетку надверях и потопала к дому. И тогда снова старый Крыщак сказал: - Князь Ройсс, помню, привез из Парижа плетеное кресло. И попугая. Всеспрашивали - зачем ему плетеное кресло и попугай? А он сидел в кресле и чайпил. А попугай болтал. Два слова знал: " раус" и " штилле". В сумерках они разошлись, а потом о черепице говорили во многих домах.При свете лампочек, при включенных телевизорах. Во Франкфурте-на-Майне убитначальник полиции, телевизионный диктор подчеркнул " р" в слове " анархисты", Крыщак головой кивнул, мол, понимает, о чем речь, потому что князь Ройсстоже когда-то ругал при нем анархистов. Но своим невесткам Крыщак сказал: - Не поверите мне. Художник черепицу вез. Из хорошо обожженной глины.На заднем сиденье лежала. Одинешенька. Одна из невесток аж за сердце схватилась: - Боже милостивый, черепицу, говорите, отец, привез? Одну? - Одинешеньку... В приемном покое доктора Негловича запахло духами. Прибежала женаписателя, пани Басенька. Два крестьянина ждали перед дверьми кабинета, нопани Басенька ворвалась к доктору, как только из кабинета вышла какая-тобаба из Белых Грязей. - Вы слышали, доктор, что художник вернулся из Парижа? Сегодня вполдень... Вроде бы привез новую девку и одну черепицу. Она расстегнула белую дубленку, натянула зеленый свитерок на больших, торчащих вперед грудях. Соски выделялись, как две пуговки, потому что онаникогда не носила бюстгальтера. Она думала, что, может быть, доктор, какобычно, ухватится за одну из пуговок и покрутит ее своими нежными пальцами.Очень она это любила. Но доктор отвернулся к окну и задумался. - Одну черепицу привез. На заднем сиденье, - повторила пани Басенька, потому что была уверена, что именно об этом думает доктор Неглович. - Да, да, да... - пробормотал доктор таким тоном, что пани Басенька ажпокраснела. Потому что, непонятно почему, ей вспомнилось то, что некоторые женщиныв деревне говорили о докторе - мол, он сначала женщину унизит, прежде чем нанее лечь. Но в чем заключалось это унижение, никто точно не знал. Вспомнилапани Басенька и совет, который дал ей доктор, чтобы она готовила мужу отвармелколистной липы, но не ее же была вина в том, что писатель не любилотвара. Она поднялась со стула. - Пойду уж. Не буду вам мешать, - вздохнула она, снова обдергиваясвитерок. Доктор тоже встал. Сделал два шага к пани Басеньке, левой рукой минуткуласкал ее груди. - Не беспокойтесь, пани Басенька, - сказал он. - Дело с черепицей мыскоро выясним. Медицина знает разные случаи... Она выбежала из кабинета раскрасневшаяся, удивительно разогретаяизнутри. Перед домом снова расстегнула дубленку, так ей сделалось жарко, хоть на улице был мороз. " Чудный мужчина этот доктор", - думала она, поспешая по снежной колее. Писатель Непомуцен Мария Любиньски четвертый раз выстукивал на машинкефразу для первой главы своей повести. Фраза эта все время казалась емушершавой, нескладной, запутанной, как груда хвороста, брошенная в лесу.Пожалуй, лучше всего звучал первый вариант: " Он стоял возле Луизы, чувствуяна щеках теплое, почти летнее дуновение от воды. Несмотря на то, что уженаступила осень, день исключительно ясный и безветренный". Может быть, недоставало слова " был", чтобы фраза стала законченной" день былисключительно ясный и безветренный". Он написал слово " был", потом еговычеркнул, потому что оно производило впечатление чего-то лишнего, потомснова дописал это " был", добавил " безоблачный", пока не почувствовал, чтоего охватывает отвращение к собственной работе. Тогда-то в его рабочийкабинет с двумя выходящими на залив окнами, сквозь которые каждую ночь былвиден на другом берегу свет в доме доктора, вошла жена писателя. Из-подрасстегнутого кожушка виднелись ее высокие груди, лицо ее былораскрасневшимся от мороза, глаза блестели. Посмотрев на нее, писатель спечалью подумал, что женат третий раз и снова, как и прежде, взял в женыобыкновенную потаскушку. - Выглядишь так, будто вернулась от доктора, - заметил он язвительно. - Ну да, - рассмеялась она, садясь бочком на лавку, покрытую шкуройвепря. - Не хотела мешать тебе работать, а должна была поделиться скем-нибудь новостью о приезде художника. Представь себе, мой дорогой, онприехал с новой девкой. Никогда не угадаешь, что он вез на заднем сиденье.Черепицу! Обыкновенную черепицу. Они долго молчали. Она присматривалась к нему с нахальной - по егомнению - улыбкой, и он отвернулся к окну. Подумал, что, конечно, он мог быразвестись и жениться в четвертый раз, нужно ведь переделывать исовершенствовать свою жизнь, как фразу в книжке. Но была ли гарантия, что онснова не наткнется на такую же. - И что сказал доктор? - бросил он в сторону окна, будто вызов в адресогонька на другой стороне залива. - Спросил, пьешь ли отвар из липы мелколистной... - Ненавижу отвар из липы. - Он отвернулся от окна и посмотрел ей вглаза. - Однако ты могла бы пригласить доктора на ужин. Дело об этойчерепице требует обсуждения. Художник привез черепицу? Не тащил же он ее ажиз Парижа? - Думаю, что девка тоже здешняя, - подтвердила она с каким-то глубокимудовлетворением. В одиннадцать они уже лежали на большой деревянной кровати в спальне, где было очень тепло, потому что осенью печник из Трумеек переложил имкафельную печь. Маленького ведерка угля хватало, чтобы целые сутки печьсильно грела. У пани Басеньки была привычка спать голой, в одних плавках, которые муж должен был с нее стягивать, когда хотел иметь с нейудовольствие. Ей нравилось в таких ситуациях, если мужчина что-то с нееснимал или даже сдирал. Больше всего, однако, она любила, когда муж ласкалее в темноте или брал потихоньку, как бы украдкой. К сожалению, с раннейосени до самой весны он очень долго разогревался в постели, несмотря натеплую печь и толстую перину. Чаще всего засыпал, так и не отважась налюбовную забаву. Итак, они лежали оба навзничь, он - натянутый, как струна, потому что ждал, пока кровь прильет ему к ногам и разогреет их хоть немного, а она правой ладонью гладила его сначала по твердому гладкому животу, потомприподняла свою левую грудь и взяла пальцами торчащий сосок. Она знала, чтомуж не спит, и спросила: - Правда, ты не знаешь, каким образом доктор унижает женщину, преждечем в нее войти? - Не знаю. Говорил тебе много раз, что не знаю, - ответил Любиньски. -В деревне об этом разное болтают, но ничего конкретного узнать невозможно. Еще долго они лежали так рядом, а потом она тихо вздохнула, потому чточувствовала, что и в эту ночь обойдется без любви. О том, что мужчина и женщина должны жить не рядом, а вместе, а также о мечтах, которые навевает лес На штабной карте коменданта отделения милиции в Трумейках Скиролавкивыглядят как большой серп, своим острием охватывающий голубой заливогромного озера Бауды. Рукоять серпа велика, ее образует асфальтовое шоссе, ведущее в Трумейки. По обе стороны шоссе находятся усадьбы богатейшиххозяев, крытые черепицей дома из красного кирпича, сараи и хлевы. Все домастоят лицом к дороге, при них маленькие садики, чаще всего огороженныесеткой, покрашенной в разные цвета. На задах усадеб тянутся пашни и луга, открытые в сторону Трумеек, а на горизонте замкнутые черной стеной лесов. В месте, где рукоять серпа смыкается с острием, - уже залив. Шоссездесь сворачивает вправо и вдоль высокого откоса обегает озеро полукругом, дальше идет прямо, в глубь дремучих лесов, до самого городка Барты. А острыйконец серпа заходит на короткий полуостров, врезающийся в озеро и отделяющийзалив от безграничия вод Бауды. Весь этот полуостров вместе с садом.огородом, домом, хозяйственными постройками, а также небольшой пристанью -собственность доктора Яна Крыстьяна Негловича. Центр деревни помещается на стыке залива и шоссе, у основания серпа, азначит - почти напротив полуострова, отделенного от этого места километровойполосой воды. Здесь находятся автобусная остановка, школа, пожарная каланча, продуктовый магазин, почта, клуб молодого крестьянина, библиотечный пункт, атакже кладбище. Возле живет плотник Севрук, стоят два сарая, принадлежащиерыболовецкой бригаде, и кузница. От сараев дорога поворачивает вправо иполукругом обегает залив. Здесь дома и усадьбы заселены лесными работникамии размещаются только по одну сторону дороги, ближе к озеру. Построены они изкрасного кирпича и развернуты лицом к шоссе. Сзади находятся хозяйственныепостройки, которые загораживают вид на озеро. Хотя не везде. ПисательЛюбиньски, когда в свое время купил дом у одного лесоруба, велел сломатьсарай, вырубить кусты над заливом и открыл себе вид на озеро. У торца онвыкопал подземный гараж и построил над ним террасу, откуда, расположившисьна лежаке, он видит бесконечность вод и дом доктора на полуострове. Немногодальше, на месте усадьбы, сожженной во время войны, несколько лет тому назадпостроили домик, крытый шифером. Там поселился художник Богумил Порваш. Изего мастерской тоже открывается вид на бесконечность вод и на прибрежныйтростник, который стал темой его творчества. В лесу прячутся красные постройки лесничества Блесы, где семь лет живетинженер Турлей с женой и сыном. В лесничестве Блесы - десять комнат иогромный салоне камином. Именно здесь уже семь лет, то есть с тех пор, каклесничество принял инженер Турлей, тридцати одного года, проходят новогодниевечеринки, в которых принимают участие доктор Неглович, художник Порваш иписатель Любиньски. Жена лесничего, магистр Халина Турлей, занимаетдолжность заведующей трехклассной школой в Скиролавках, представляющей собойфилиал школы-восьмилетки в Трумейках. Пани Халине подчиняется только однаучительница, панна Луиза, шестидесяти лет, стало быть - без пяти минутпенсионерка. Это старая дева со странностями, которая редко выходит из дому, зато внимательно наблюдает за жизнью деревни из окна своего жилища на второмэтаже школы. Новогодние вечеринки у пани Халинки устраиваются в складчину, потомучто ни лесничий, ни учительница не зарабатывают много. По мнению жителейСкиролавок, самые богатые люди в деревне - доктор Неглович и старый ОттоШульц, и только во втором десятке зажиточных людей - писатель Любиньски илесничий Турлей с его женой Халинкой. Последний из последних - это художникПорваш. Поэтому он вносит наименьший вклад в новогодние вечеринки влесничестве Блесы, хотя он, а не доктор и не писатель каждый год бывает вПариже. Но много ли хорошего можно ожидать от человека, который из Парижапривозит девушку и одну единственную черепицу? Как каждый год, так и нынче одновременно с двенадцатым ударом часов наэкране телевизора на заснеженное подворье перед своим домом вышел инженерТурлей, писатель Любиньски и художник Порваш, а также доктор Неглович.Огромный, полный елей, отяжелевших от снега, лес начал отвечать эхомвыстрелов. Пять раз выстрелил лесничий Турлей из своего русского ружья" Волга", восемь раз дал огня художник Порваш из стандартного бельгийскогобюкс-флинта " браунинга" из города Хершталь; шесть раз блеснула огнеманглийская двустволка писателя Любиньского, сделанная прославленной фирмой" Уэбли-Скотт", с красивыми арабесковыми инкрустациями на стенке затвора; трираза прогремела двустволка доктора Негловича, предмет зависти многихокрестных охотников, потому что это была модель " кастор" - итальянская, скурками и боковым замком " холланд", инкрустированным серебром, с ореховымприкладом. Отзвук выстрелов услышали возле пожарной части, где на свежемвоздухе охлаждали разогретые водкой головы жители Скиролавок: ежегодно впомещении пожарной части проходило новогоднее гулянье. Те, кто слышал эховыстрелов., знали, что действительно начался Новый год. Никого не удивляло ине возмущало, что в деревне два новогодних гулянья. В одном, местеразвлекаются люди образованные, в другом - простые, потому что, как говорилплотник Севрук, когда у него не подходила выемка к выступу в балке, " вседолжно быть на своем месте". Новый год делил людей в Скиролавках, но каждыйдень и каждая ночь стирали разницу. Потому что, как часто повторял сшутливой серьезностью доктор Неглович, " у всех женщин все то же самое, развечто некоторые лучше вымыты". Доктор имел право так говорить, потому что ужечетырнадцать лет был вдовцом, а, как мужчина в расцвете сил, должен - был пообщему мнению - время от времени получить облегчение для здоровья инастроения. И потом, кто-кто, а доктор Неглович насмотрелся в жизни этихженских разностей, и если утверждал, что у всех все то же самое, то была вэтом большая сила правды. Разве существовала во всей трумейской гмине хотьодна женщина или даже девушка, которая не продефилировала бы перед докторомбез трусов? Доктор Неглович хвалил то, что увидел у них между ног, или, бывало, ругал, чаще, однако, ругал, чем хвалил. Было даже, что, осмотревжену лесника Видлонга, он вышел в приемную в амбулатории и крикнул женщинам, которые ждали в очереди: " Видлонговой сорок пять лет, четверых детей родила, и ни единой царапинки. Не то что вы, свинтухи". Чаще, однако, как говорят, доктор ругал и лекарства выписывал, хоть и знал, что все равно принимать ихне будут и его врачебный труд пропадет. Раздевались у него женщины старые имолодые. Одни стыдливо, другие смело, особенно те, которые рады были своимтелом соблазнить одинокого врача. Доктор не был юнцом, но ведь в Скиролавахговорят, что с возрастом у мужчины корень твердеет, как у сосны в лесу. Двечерты ценили в Скиролавках у мужчины: крепкую к водке голову и хорошийзвонок между ногами. Чем чаще звонил, тем лучше. Порядочная женщина недолжна открывать дверь, когда звонит чужой мужчина, но делом мужским былозвонить - а ну какая-нибудь откроет дверку? " Бог сотворил мужчину и женщинуне для того, чтобы они жили рядом, а чтобы жили вместе", - всегда повторялсвященник Мизерера при венчании. А во время пасхальных проповедей онпризывал с позолоченного амвона: " А не стыдитесь, мужчины, звонить каждуюночь своим женщинам. Потому как если вы не будете звонить, то им дьяволзазвонит! " Так, совсем обычно, и начался Новый год эхом выстрелов из лесничестваБлесы. Испуганные серны и олени, которые по первому снегу начинали подходитьк усадьбам, убегали как сумасшедшие в глубь леса, стряхивая снег с низконависших ветвей. На далеких полянах, на Свиной лужайке, возле Белого Мужикаи около дерева, называвшегося " дубом доктора", раздавалось потомпронзительное блеяние козлов. А дремучий лес отвечал эхом, которое возвращалось до самых построеклесничества Блесы, до большого дома из красного кирпича, до высокого крыльцаи широкого подворья, где, зарывшись в снег по самые оси, стоял пахнущиймаслом старый " газик" доктора. Лесничество Блесы было построено восемьдесят лет назад. Старые людиговорили, что первый здешний лесничий, некто Швайкерт, был застреленсобственной женой в одной из верхних комнат за то, что, как утверждали одни, изменял ей с девчатами из Скиролавок. Другие, в свою очередь, говорили, чтопопросту у нее никогда не было сухих дров на растопку. Но факт: с тех порплохо жили между собой супружеские пары в Блесах, что подтверждали людскаяпамять и свидетельства очевидцев. От лесничего Пентека сбежала жена, хорошенькая блондинка, потому что никогда - несмотря на то, что вокруг былдремучий лес, - он не заботился о дровах для обогрева и для ку
Данная страница нарушает авторские права?