На аллее кладбища в Дрей, неподалеку от Амьена. Воскресенье, вторая половина дня.

Они медленно бредут в тяжелом послеобеденном воскресном мареве

Бернадетта. Мне бы закурить

Аннетта. У меня нет сигарет

Бернадетта. Пойду попрошу у кого-нибудь

Аннетта. Не станешь же ты продираться сквозь кладбищенский туман, чтобы стрельнуть сигарету у пожилого господина в трауре, который (коленопреклоненный) украшает цветами могилу своей супруги воскресным днем в Дрей (ты просто не можешь так поступить)

Аннетта. Даи здесь взять не у кого (одна недвижимость кругом)

Бернадетта. Подумать только – двадцать пять лет – пронеслись, как комета среди звезд и в подзвездном мире (быстро они здесь всего понастроили)

Аннетта. Но ни церквушки, ни холма, ни дороги, ничего (уходим отсюда)

Бернадетта. Ты и в автобусе это говорила (мне нужна сигарета)

Аннетта. Ничего я не говорила (вот уже двадцать пять лет – заметь, двадцать пять, как я ничего не говорю)

Бернадетта. Я хочу курить (пусть так, но я хочу курить)

Аннетта. Этого не следует делать

Бернадетта. Я – уже не я (желание курить неотвратимо толкает меня в сторону коленопреклоненных мужчин в трауре), да ладно тебе, не будем преувеличивать, я же сигарету у него попрошу – не адрес

Аннетта. Она исчезает в тумане, быстро идет, маленькими шажками маленькой дамочки, почти припрыгивая, приближается к старому коленопреклоненному господину, который высаживает цветы на могиле супруги в послеобеденный час, в воскресенье, на кладбище в Дрёй, неподалеку от Амьена, она говорит с ним, он встает, он говорит с ней, теперь оба говорят друг с другом – она усаживается на соседнюю могилу, он опускается на колени и сажает цветочки на могиле своей супруги в воскресном тумане, и кусок белого полотна тумана, прошитый солнечным лучом, как будто приподнимается – всегда у нее хватало смелости, всегда хватало умения – у меня же – никогда (а она могла), а мне бы так хотелось уметь (решиться) перейти, например, улицу с высоко поднятой головой, в узком платье, с незнакомым мужчиной – и если проскользнет между мною и моей жизнью хоть какая-то тень сожаления – это (возможно) сожаление об этом

Бернадетта. У него нет сигарет

Аннетта. Ты, как всегда, смела и решительна со всеми

Бернадетта. Мне нужна сигарета

Аннетта. А я никогда и ни с кем

Бернадетта. Жена его (покинула этот мир однажды зимней ночью, угорев от засорившегося камина) обращена в дым и пепел – кремирована – теперь понятно, что с тех пор с сигаретами покончено

Аннетта. Когда тебе надо, ты всегда спрашиваешь – огня, дорогу, мужчину (идешь, спрашиваешь, добиваешься или не добиваешься и возвращаешься)

Бернадетта. Ты мне уже говорила (до сих пор содрагаюсь)

Аннетта. Чего бы мне хотелось, так это один раз (или два раза) пройтись по тротуару с высоко поднятой головой, в узком платье и без трусов, как шлюха (быть шлюхой – моя мечта)

Бернадетта. Ты никогда не спрашиваешь (не решаешься), ты просто берешь – без всякого спросу, располагаешься поблизости и пользуешься (а то, что ты мне сказала, засело занозой у меня в голове)

Аннетта. Двадцать пять лет назад папа оказался в полном одиночестве (ты ведь согласна), оказался один – хоспис с его запахами и бесконечные бумаги, и хождения туда-сюда, и цены за все за это, и терпение, и ожидание новостей, и переписка, и нотариус, и всё, что связано с похоронами – церемония, кортеж, погребение – и снова бесконечные бумаги, и завещание, и всё такое – надо было кому-то всем этим заниматься (ты ведь согласна) – и все на мою голову – двадцать пять лет тому назад все свалилось на мою голову, на мою и ни на чью другую (другого никого и не было, нет никого другого и не будет никого другого) всё на меня и еще это дьявольски запутанное дельце, в котором я в результате потерпела полное фиаско и осталась ни с чем (теперь-то все нормально)

Бернадетта. Ты ни о чем не спрашиваешь (и никогда не спрашивала), ты захватываешь, берешь в кольцо, толкаешься, оцениваешь, рассчитываешь, вычисляешь, сначала подходишь поближе, потом нападаешь, набрасываешься, овладеваешь добычей и пожираешь ее самолично, – ты ее выбрала, сохранила для себя одной, двадцать пять лет тому назад (с папой) ты захватила его, ограбив нас, присвоила себе, сделала своей собственностью и теперь пожираешь свою добычу, как паучиха

Аннетта. Как ты можешь, как ты можешь (мерзавка)

Бернадетта. Вампирша

Аннетта. Шлюха

Бернадетта. Людоедка

Аннетта. Я падаю

Бернадетта. Прямо кино какое-то

Аннетта. Обе вы мерзавки, ты и она – сейчас она, конечно, может всех перехитрить и оказаться здесь в железной коробке вместе со своими бряками, однако не слишком-то она брякала, когда надо было все организовать с больницей, с нотариусом, с ритуальными услугами, пока ты царила в лавке в окружении своей свиты (и как я тебе в этом способствовала, собирая их для тебя в ожерелье – всех этих торговцев, оптовиков и целую ассоциацию представителей малого бизнеса в квартале)

Бернадетта. Я задыхаюсь

Аннетта. Притворяешься

Бернадетта. Нечем дышать

Аннетта. Ну и подыхай

Бернадетта. Никогда не спрашивала – ни про лавку, ни про мужчин, просто брала – и папа так же

Аннетта. Нет, папа не так же

Бернадетта. Дай мне сигарету (ты вообще-то соображаешь, что говоришь)

Аннетта. Я вполне могла стать потаскухой – я ведь была гораздо красивее тебя

Бернадетта. Ты вполне могла бы стать женщиной

Аннетта. Пожирательницей мужчин

Бернадетта. И папочки

Аннетта. Падальщицей

Бернадетта. Доходягой