Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Мы офицеры
В притоне китайской, японской, еврейской и русской спекуляции, вгороде, где кровавый диктатор Сибири изготовлял свои деньги, где процветалидва питомника и рассадника контрреволюции -- два военных училища, -- сегоднябыло особенно весело. Сегодня колчаковцы ликовали. Сегодня состоялся выпускиз обоих военных училищ. Более полутысячи юнкеров было произведено вофицеры. Большинство произведенных были старые юнкера, сбежавшиеся кгостеприимному и хлебосольному адмиралу со всех концов России. Тут былигордые Павловы, " тонные", спесивые тверцы и елисаветградцы, " шморгонцы", владимирцы, лихие рубаки -- юнкера царской сотни -- и славные сподвижникиатамана Семенова. Были среди выпущенных и невоенные, шпаки, шляпы, полтинники, гробы, как называли их кадеты, считавшие себя военными спеленок. Шпаки были большей частью из студентов-белоподкладочников. Почтивсе они -- военные по призванию, военные со дня рождения и военные случайные-- одни открыто и смело, другие молча, в мечтах стремились к одним идеалам, верили в старых, несокрушимых китов черносотенного миросозерцания -- вправославие, самодержавие и русскую народность. Людей, настроенныхоппозиционно к существовавшему в Сибири порядку, среди юнкеров почти небыло. Надежные бойцы вливались в армию. Было чему радоватьсяконтрреволюционерам. Город ожил. Улицы, кабачки, рестораны, кафе и бульвар на берегу Ангары в этот деньпестрели группами нарядных офицеров. Синие, красные, черные, с лампасами, скантами галифе и бриджи, английские френчи, тонкие шевровые сапожки навысоких каблучках, большие белые кокарды, лихо примятые фуражки, звон шпор, бряцание оружия, золото новеньких погон. Золото, золото, блеск без конца.Шутки, смех. Медовые месяцы контрреволюции. Компания вновь произведенных расположилась в небольшом ресторане набульваре. Миниатюрные рюмочки были полны тягучего, сладкого и крепкогобенедектина. В чашках дымилось черное кофе. Настроение у всех былоприподнятое. Безусый подпоручик Петин бил себя в грудь кулаком и тонкимсрывающимся голосом кричал: -- Я офицер! Я офицер! Ха, ха, ха! Потягивая маленькими глотками кофе, пожилой студент Колпаков рассуждал: -- Да, подпоручик -- это хорошо. Две звездочки. Не капитан с гвоздем, прапорщика несчастный. Подпоручик-- настоящий офицер. Все смеялись, громко разговаривали, стараясь перебить друг друга.Каждому хотелось высказаться, поделиться чувством какой-то особеннойрадости, так знакомой людям, только что выдержавшим долгий и трудныйэкзамен. Никто не отдавал себе отчета в том, что через несколько дней илинедель все они могут очутиться на фронте, стать лицом к лицу со смертью.Фронт был далеко, о нем мало думали. Все были пьяны сознанием своейсамостоятельности и независимости. Прежде чем стать офицерами, десять месяцев провели юнкера в стенахвоенного училища. Десять месяцев пробыли они в тисках страшной, железнойдисциплины. Юнкер был тем козлом отпущения, на котором многие офицерысрывали свою злость, вознаграждали себя за все неприятности, какие имприходилось получать в солдатской среде. Солдаты держали себя довольносвободно: перед офицерами не дрожали и не тянулись так, как при старомрежиме. Офицерам хотелось видеть армию во всем блеске прежней царскойпалочной дисциплины, и что им не удавалось ввести в ротах, батальонах, тоони с особым рвением насаждали в степах военных училищ. Что невозможнотребовать с солдата, то легко взыскать с юнкера. Юнкер должен быть образцомисполнительности, аккуратности, дисциплинированности. Юнкер -- это идеальныйсолдат-автомат. Юнкер -- это будущий офицер. Придирки и капризы офицеров, " цуканье" начальства из юнкеров -- все должен был вынести на своих плечахпитомец военного училища. Десять месяцев учебы, муштры и цука. Для многих они не прошли даром, многие совершенно обезличились, стали блестящими, шлифованными, послушнымивинтиками жестокого механизма армии. Подпоручик Мотовилов хлопал по плечу Петина и смеялсяраскатисто-громко, сверкая крепкими, здоровыми, белыми зубами. -- Андрюшка, ты подумай только, мы -- офицеры. Ха, ха, ха! Мы --офицеры. Раньше были разные господа фельдфебели, полковники Ивановы, передкоторыми нужно было тянуться, а теперь -- к черту всех! Сами с усами! Петин обнял Мотовилова за талию. Нам и дня ведь не осталось Производства ожидать С высоты аэроплана На все теперь нам начихать. Оба смеялись, смеялись долго, до слез, как школьники. Вспомнили своегоротного командира, полковника Иванова, прозванного Нудой за его нудныйхарактер, за нудную, бестолковую муштровку, которой он изводил юнкеров, заего привычку всегда говорить: " Ну-да, ну-да, таким образом". -- Андрюшка, помнишь, как Нуда мою лошадь заставлял пешком ходить? Ха, ха, ха! Петин улыбнулся. -- Чего ты мелешь, Борис? Как это лошадь пешком? -- Не мелю, а факт, это было. Не помню, чего-то сделал я на маневрах.Нуда решил наказать меня. Подлетает он ко мне и орет: " Ну-да, ну-да, Мотовилов, таким образом, вы пойдете пешком". Помнишь, он спешивал юнкеров внаказание? Я говорю: " А как же, мол, лошадь, господин полковник? Кому еесдать? " А он, балда, подумал и говорит: " А-а-а, таким образом, вы пешком илошадь ваша пешком". Офицеры смеялись. Тягучими, хмельными струйками лился ликер и, смешиваясь с крепким, горячим кофе, сильно туманил головы. В ресторане сталотесно и скучно. -- Господа офицеры, предлагаю сделать перебежку в направлении на" Летучую мышь", -- поднялся Колпаков. Загремели шашки, зазвенели шпоры, зашумели отодвигаемые стулья.Мелкими, ровными шажками подбежал лакей и, почтительно вытянувшись, остановился. Петин небрежно бросил на стол несколько тысячных билетов. -- Сдачи не нужно. Возьми себе! Лакей отвесил глубокий поклон. Смеркалось уже, когда шумная компания офицеров пришла в шантан. Окназрительного зала были завешены плотными, темными шторами. Горелоэлектричество. На сцене, кривляясь, визжала шансонетка: Когда чехи Волгу брали, Вспомни, что было Комиссары удирали -- Наверно, забыла Зрители ревели, в пьяном восторге аплодировали. Толстые, короткие, волосатые пальцы, в тяжелых золотых кольцах комкали бумажки, небрежнобросали на сцену. Зал был полон. Лысые головы. Красные шеи. Шляпы с широкимиполями и яркими перьями. Фуражки с офицерскими кокардами. Золотые, серебряные погоны. Глаза слипшиеся, мутные, с жирным блеском. Обрюзгшие, слюнявые кончики губ. Спирт. Пудра. Табак. Пот. Офицеры разместились заодним из свободных столиков. Потребовали вина. К столу подошлацыганка-хористка с лукавыми глазами. -- Офицерики, молоденькие, золотенькие, угостите шоколадом. Черный кавказец Рагимов взял хористку за руки, усадил рядом с собой настул. -- Садысь, садысь, дюща мой. Канфет будэт. Ходы на мой квартыр, всебудэт. -- Нет, нет, на квартиру нельзя! Цыганка затрясла кудрями. Подошла старуха, мать хористки. -- Подпоручики, сахарные, медовые, золотые, положите рублик серебряныйна ручку, всю правду скажу, всем поворожу. Петин порылся в портмоне, отыскал серебряный полтинник, бросил егоцыганке. -- Голубчик ясный, офицерик молоденький, добренький, счастливый ты.Второй раз уж надеваешь золотые погоны. -- Верно, я старый юнкер. При Керенском носил погоны, большевики сняли, теперь опять надел. -- Второй раз одел, второй раз и снимешь! Петин побледнел. Злая усмешка мелькнула в глазах цыганки. -- То есть как сниму? -- А так и снимешь. Попадешь к красным в плен, снимешь, солдатомназовешься. Потом убежишь от них. Чего испугался? Говорю, счастливый ты. Подпоручик успокоился, дал цыганке розовую бумажку. Офицеры пили.Мотовилов глядел на хористку маслеными глазами, напевал вполголоса, покачиваясь на стуле: По обычаю петроградскому И московскому Мы не можем жить без шампанского И без табора, без цыганского. Молодая цыганка пила коньяк, громко щелкала языком, щурила глаза, закусывая лимоном. К офицерскому столу начали подсаживаться накрашенныедамы, бесцеремонно требовать фрукты, вино, конфеты. Подпоручики принималивсех. Шансонетка визжала: Костюм английский, Погон российский, Табак японский, Правитель омский. Пьяными голосами, вразброд весь зал орал: Ах, шарабан мой, Шарабан. А я мальчишка Шарлатан. Спекулянт-китаец кричал на картавом, ломаном языке: -- Это халасо! Халоса песнь! Англии крстюма, японсока лузья, насатавала. Шипка халасо! Луска капитана одна неможна большевик ломайла. Всепомогайла большевик ломайла. Недалеко от офицеров, в полутемном углу, за маленьким столиком пилиликер худой, желчный штабс-капитан из контрразведки и тучный спекулянт.Штабс-капитан был раздражен. Его сухие, тонкие губы дергались, кривились подострым носом, глаза вспыхивали нетерпеливыми огоньками. -- Да говорите же вы коротко, толком, что вы имеете мне предложить? Нетяните ради бога! Спекулянт, не торопясь, спокойно пил вино, излагал свои соображения. -- Я вам говорю, что с сахаром у нас дело не выйдет. Нет расчета.Японцы и семеновцы в этом отношении непобедимые конкуренты. Посудите сами, куда нам тут соваться, когда в каждом японском эшелоне или у любогосеменовца цена на сахар ровно в два раза ниже объявленной омскимправительством. Вы ведь отлично знаете, что они никакой монополии непризнают, торгуют, как заблагорассудится. -- Ну, что же вы предлагаете? -- Я уже говорил вам, что самое удобное это будет сахарин. Вы, капитан, на этом деле заработаете ровно миллион. Поняли? Миллион. Ха, ха, ха!.. Мясистым рот широко раскрылся, глаза потонули в жирных лучистыхскладочках кожи. Живот трепыхался, как студень. -- Ха-ха-ха! Недурно, господин капитан? Идет? А? -- Ваши условия? В чем выразится мое участие? -- О, очень немного, капитан. Капитан даст нам только маленькую бумажкуот своего авторитетного учреждения, и все. Очень немного, капитан. Табак густыми клубами вис над головами. Тапер барабанил на пианино. Взале стоял гул. Подвыпившие гости шумели. Хлопали пробки. Офицеры пилибутылку за бутылкой. Колпаков встал, поднял бокал. -- Господа, выпьем за нашу победу. Выпьем за разгром Совдепии, за товремя, когда на обломках коммунизма, на развалинах комиссародержавия мывоздвигнем царство свободы, законности и порядка. Да здравствует ВеликаяЕдиная Россия! Ура! -- Ура! -- крикнули Рагимов и Иванов и подняли свои бокалы. По лицу Мотовилова пробежала тень. -- Не люблю я, Михаил Венедиктович, ваших завиральных идей и всегоэтого либерального словоблудия. Какое там к черту царство свободы! Кричитецарство Романовых, и кончено. Вот это дело, я понимаю. -- Не будем спорить! Колпаков махнул рукой, стал пить. Рагимов шептался с Петиным, бросая надам жадные, откровенные взгляды. -- Валяй, валяй, какого черта, -- кивал головой Петин. Рагимов встал, быстро выхватил шашку, рубанул по электрическомупроводу. Свет погас. За столом поднялась возня. Дамы визжали притворноиспуганными голосами. Скатерть сползла со стола, зазвенела разбитая посуда.Буфетчик волновался за стойкой, нетерпеливо крича кому-то: -- Ах, давайте же скорее свечи! Да где у нас свечи, черт возьми? По телефону был вызван дежурный офицер из управления коменданта.Подпоручиков переписали, составили протокол. Потом у дверей встали солдаты.Начался повальный обыск, осмотр документов. Тех, у кого не оказывалосьудостоверений личности, офицер отводил в сторону и, пошептавшись, отпускал, шурша кредитками. Молодые офицеры из " Летучей мыши" выбрались утромсовершенно пьяные. Дорогой шумели, орали печени, останавливали извозчиков, стреляли в воздух. У Колпакова был недурной баритон. Мне все равно -- Коньяк или сивуха. К напиткам я уже привык давно. Мне все равно. Мальчик Петин пытался поддержать: Готов напиться и свалиться -- Мне все равно. Тонкий голосок перешел в бас и сорвался. Мне все равно -- Тесак иль сабля. Нашивки пусть другим даются, А подпоручики напьются. Колпаков, Мотовилов, Рагимов, Иванов пели, идя по середине скверноймостовой, покачиваясь и спотыкаясь в выбоинах. -- А плоховато мы все-таки, господа, обмываем погоны, -- оборвал песнюМотовилов. -- Эх, вот старший брат у меня в Павлондии(*) кончал. Вот где они ночкутак ночку устроили офицерскую. (* В Павловском военном училище в Петрограде) -- Черт возьми, а у нас ведь и ночи-то офицерской не было, -- отозвалсяПетин. -- Да, все это как-то скоропалительно случилось. Мы ждали производствачерез два месяца, а тут вдруг телеграмма -- в подпоручики, готово дело. Э, какое у нас училище: ни традиции, ни обстановки, казарма, солдафонщина. Ах, Павлондия, Павлондия! Мотовилов с завистью стал рассказывать, какие офицерские ночиустраивались в Павловском училище. -- Вы знаете, господа, это делается так. Сегодня, скажем, вечеромначальство заседает, обсуждается вопрос о производстве в офицеры такого-товыпуска юнкеров. А юнкера, завтрашние подпоручики, в эту же ночь встают и, надев полное офицерское снаряжение на нижние белье, босиком, под звукисвоего оркестра, торжественно, церемониальным маршем обходят училище, дефилируют и по коридору офицерских квартир. Училищные дамы, ничего, любилиподсматривать из-за занавесок в щели приоткрытых дверей, любовались намолодцов. Когда обойдут все училище, возвращаются в роты, тут уж начинаетсяпотеха. Младшему курсу перпендикуляры восстанавливают -- кровати на спинкисо спящими ставят. Расправляются со шпаками. Морду кому ваксой начистят, кого в желоб умывальника шарахнут и ошпарят ледяной водой, кого простопоколотят. Тут уж никто не подступайся. Стон стоит. Офицеры гуляют. А вкавалерийском, в Николаевском, так там еще интереснее. В Павлондиифельдфебеля в своих кальсонах маршируют, а там вахмистры в дамскихпанталончиках, со шпорами на босую ногу. Мимо проезжали три извозчика. Офицерам надоело идти пешком. -- Стой! -- крикнул Петин. Извозчики хлестнули лошадей, хотели ускакать, -- Пиу, пиу! -- взвизгнули два револьвера. Извозчики испуганноостановились. -- Сволочи, офицеров не хотят везти.-- Тяжело садился в пролеткуМотовилов. -- Пошел! Через все иерусалимско-жидовские улицы, на Петрушинскую гору! На улицах было уже совсем светло. У казармы N-ского сибирского полкастоял дневальный. -- Остановись! Стой! -- закричал Мотовилов. Извозчики встали. Офицервыскочил из экипажа, подбежал к солдату: -- Ты почему это, сукин сын, честь не отдаешь? А? Не видишь, мерзавец, офицеры едут! Солдат дернулся всем телом назад, стукнулся от сильного тычка в зубыголовой об стену. -- Доложи своему взводному командиру, что подпоручик Мотовилов тебе вморду дал. Понял? -- Так точно, понял! Глаза солдата горели огненной ненавистью, рука у козырька дрожала.
Данная страница нарушает авторские права?