Мы видели

Это воспоминание самое главное в моей жизни. И не только в моей. Этот случай - удивительное стечение обстоятельств. Гадать, как же так получилось – не стоит. К чему эти вопросы? Почему со мной? Почему с нами? Я понимаю: жизнь — непрерывная череда случаев, каждый из которых уникален. И мы не способны изменить свершившиеся факты. Но после того, что я увидел, во мне появилась уверенность, что нам по силам изменить пространство. Мы можем задавать векторы случайностям, направляя их во благо. И как только мы вспомним, что мы люди, обстоятельства перестанут быть непреодолимыми. Человек сильнее обстоятельств. Человек сильнее своих ошибок.

В вагоне тесно и душно, люди едут с работы. Духота проникает под одежду и расползается по всему телу. Будто вдоль кожи елозит что-то живое и скользкое. Мерзко. Пытаюсь читать, но в двадцати сантиметрах от меня раскачивается чья-то спина. Запах пота въедается в глаза, заставляя их слезиться.

На улице еще светло, но здесь под землей это не имеет никакого значения. В метро уже ночь, люди устали и хотят спать. Для нас, едущих в этом вагоне, день кончился. Поезд движется рывками: пассажиры то заваливаются назад, то ныряют вперед. Вагоны идут медленно и как-то выстрадано. Поезд напоминает червя, который неспеша пожирает землю, чтобы ползти вперед. За стеклом темнеет стена тоннеля. Лица вокруг темны и недовольны. Мне хочется домой, хочется закрыться в комнате и никого не видеть. Я устал, я очень-очень устал. Если эта пьяная сволочь еще раз завалится на книгу, я дам ему по харе. Этот тип меня не просто бесит — я уже начал его ненавидеть. Кочнись, сука. Кочнись, ублюдок! Толкни еще разок Чехова, и я оставлю тебя ночевать в метро. Давай. Ну давай же, сделай одолжение.

Резкий всполох света озаряет мои мысли. На мгновение вагон заполнило белое марево, идущее откуда-то из глубины. Меня будто бы меня выключили. Марево неожиданно исчезло, наступила тишина. Пассажиры недоуменно оглядывались друг на друга, что-то говорили, но никто ничего не слышал и не понимал. Ясно было одно — что-то случилось. Девушка за поручнем справа от меня обхватила ладонями голову и крепко зажмурила глаза. Всех охватила паника. Стук колес стал слышаться все явственней, он превращался в равномерный шум. Мы выехали из тоннеля.

Солнечный свет ворвался в вагон, и все чувства вернулись к нам. Мы в тот же миг забыли о необъяснимом страхе. Люди в вагоне улыбались. Вы никогда не обращали внимание на то, как меняются лица людей при выезде из темного тоннеля? Даже если на них не расползается детская улыбка, то глаза все равно теплеют и начинают блестеть. Как в ожидании новогоднего чуда.

Вместе с солнечными лучами в вагон проникали струйки свежего воздуха. Мы дышали полной грудью, улыбались и чувствовали, как вагон поднимается над стальным полотном. Мы взлетали. Взлетали равномерно, неспеша. Мы пели. Под ногами пронесся наш поезд, но нас там уже не было. Мы были выше. В своем собственном вагоне. Глядели на мир с высоты птичьего полета. А мир вокруг нас преобразился: по улицам ходили счастливые люди и отдавали друг другу поклоны — знакомым и незнакомым, танцевали, уступали дорогу, говорили приятные слова. По Москве-реке плыли цветные пароходы, а сама река стала такой прозрачной, что можно было разглядеть каждый камушек на ее дне.

С этой высоты мы могли разглядеть все, что угодно. Мы видели — под моросящим дождем стоял парень с белой розой. Прямо у киоска с газетами. Откуда-то нам было известно, что он ждет уже полчаса. Парень нервно курил и время от времени поглядывал в сторону метро. Докурив одну сигарету, он достал другую и жадно затянулся. Мы видели, как на его глазах наворачивались слезы. Он несколько минут сдерживался, чтобы не расплакаться, даже обхватил ладонью нижнюю челюсть, но вот тревога и грусть на его лице сменились циничной ухмылкой. Парень небрежно швырнул цветок в лужу и быстро пошел к метро. Бабуля, стоявшая рядом со мной нахмурилась и покачала головой. Парень уже практически дошел до метро, и мы увидели, как от дороги в сторону киоска бежит девушка. Она бежала босиком, держа в руках туфли. Вода плескалась из под пяток, безжалостно попадая на шикарное вечернее платье. Девушка неслась будто одержимая, густые каштановые волосы развевались по ветру. Вот она подбежала к киоску и увидела розу, плавающую в луже. А парень уже заходил в метро. «Обернись!» - завопила бабуля. «Обернись!» - завопил я. «Обернись, дурак!!!» - прогремел весь вагон. Парень обернулся, но перед метро было так много людей, что он не смог ее разглядеть. Зато она смогла. Она даже не увидела его, но уловила обрывок его печального взгляда. Взгляда, уже лишенного последней надежды.

; Коля! - срывающимся голосом прокричала девушка и рванулась к метро.

Сквозь хаос городского шума парень как будто разобрал свое имя и знакомый голос.

; Коля! Коленька!!

Он не мог понять, откуда она кричит, а толпа напирала, увлекая его за двери подземки. Он боролся и толкал плечами, пытаясь пробиться вперед. «Коля! Коленька!!» - звучало у него в голове. Он вглядывался и не мог разобрать, где же она. Где она? А девушка вышвырнула свои туфли и локтями распихивала напирающую толпу. И вот наконец девушка с радостным воплем кинулась парнишке на шею. Она обнимала его, целовала его щеки и шею, неумолкая говорила. «О, Господи! Господи, спасибо тебе! Спасибо! Я чуть было не опоздала. Прости! Ну прости меня! Пожалуйста, не сердись. Как хорошо, что я успела! Если бы я не успела, ты бы подумал, что ты мне совсем-совсем не интересен. Но это не так. Прости! Ты самый хороший. Я чуть не сломала ноги, пока к тебе бежала.» Она плакала, но это были слезы радости и даже восторга. Она висела у него на шее и не собиралась отпускать. Он стоял ошарашенный, и смущенный, но мы поняли — они уже никогда друг друга не отпустят. Мы плакали. Бабуля хлопала в ладоши.

Наш вагон немного повернул, и мы оказались прямо над рекой. Вдоль левого берега тянулась дорога в две полосы. На одной ее стороне стояла девочка на вид лет двенадцати, на другой — мохнатый дворовый пес. Мы видели, как девочка махала псу ручками и звала на ту сторону,. У нее в руке было какое-то пироженое. Пес поначалу очень боялся перебегать и несмело ставил лапу на дорогу, тут же оттаскивая ее назад. Девочка кричала: «Шарик! Тузик! Бобик! Лапа! Иди сюда! Скорее, скорее!». Но Шариктузикбобиклапа не решался, беспокойно оглядываясь по сторонам. Девочка топнула ногой и закричала: «Скорее же, дурашка!». Наконец пес решился, он, боря свой страх, вступил на дорогу и частыми шажками побежал к девочке.

Мы видели, как девочка обрадовалась. Видели, как у нее загорелись глаза. Но еще мы видели, что кто-то очень торопится кому-то на встречу. Он вырос перед псом словно из ниоткуда. Пес застыл посреди дороги. Девочка закрыла глаза и завизжала, перекрывая бешеный визг тормозов. Через мгновение к ним должен был добавиться еще один визг — визг сбитого насмерть доверчивого животного. Но третьего визга не последовало. Девочка робко глаза: машина стояла в пятидесяти сантиметрах от дворняги. Пес вышел из оцепенения и с радостным лаем, виляя хвостом, подбежал к девочке.

«Я возьму тебя домой. Иначе так тебя скоро задавят». Она подняла его на руки. Его лохматая добрая морда лежала на ее плече и в больших глазах не было ничего кроме благодарности. Пес смотрел на водителя, а водитель — на пса. Они как бы говорили друг другу «спасибо».

Мы пролетели чуть дальше и увидели кафе, расположенное у шумного переулка. Рядом со входом стояла женщина в руках она держала табличку: «Помогите, умирает сын». В пакете у ее ног лежало около двухсот рублей, а в глазах — пустота. В глазах не было ничего. Ничего кроме скорби. Материнской скорби. Он, мой сынок, сейчас в серой больничной палате. И я, я уже который день выхожу на улицы чужого города с этой жалкой табличкой, прячась от встречи с милицией, и надеясь на чудо. Я уже давно решила — если ее сын умрет, то ей тоже не за чем будет жить. Я делаю все, что могу, все, что могу…..

Мы видели, как кто-то схватил ее за плечо. Женщина заплакала. «Что вы хотите?» - «Какая больница?» - «Щербинская городская» - «В такой дыре нельзя лечить ребенка». Незнакомец увлек ее за собой и посадил в дорогую машину. Мы знали, что они едут в больницу к ее сыну, а потом в банк. Мы знали, что она говорит правду, хотя бы потому, что незнакомец ей поверил. Он оплатил операцию. Для него это были небольшие деньги. Мы понимали, что все очень просто: один человек помог другому. Точнее, другим. Это нормально. Так и должно быть. Мы смеялись и праздновали выздоровление ребенка. Так и должно быть.

Всех нас в нашем волшебном вагоне обуяла безграничная радость. Мы были в восторге. Мы обнимались и пели. Мы видели столько разных чудес, что начинали сбиваться со счету. Мы понимали, что это нормально. Это и есть наш мир — мир, который мы обязаны строить. Так давно мы смотрим в него, но видим по настоящему только сейчас. Это фантастика! Это и есть настоящая жизнь. Что нам мешало увидеть это раньше?! Что? Почему мы не начали ее строить с самого начала? Почему не предотвращали зло? Но теперь все позади, теперь мы увидели прекрасный мир, теперь мы знаем, что нам делать. Вагон покачнулся и пошел на снижение. Мы плакали и погружались обратно в тоннель. Мы вцепились друг в друга и рыдали. Мы не хотели покидать этот мир. Не хотели покидать этот мир. Резкий всполох света.

Я задыхался, лежа на полу. Вокруг - вопли и стоны. Огонь и дым. Я ранен. Липкие от крови пальцы пытаются нащупать рану. Это ад. Вагон горит. Последнее, что я слышал — стук клавиатуры: кто-то чувствует мой голос и записывает вслед за мной. Последнее, что я видел — чернеющую карту метро, так похожую на паука.

Владимир Пейсахов