Marian 25.01.2011 16:07 » Глава 51 Глава 51

Воронины покинули Петербург почти сразу же, как Марина восстановила силы для путешествия. Сначала они навестили Арсеньевых в их имении, куда те удалились после празднеств у Юсуповых. Юленька была уже на пятом месяце беременности, и они не выезжали, посвятив все свое свободное время хозяйственным хлопотам, своему сыну да отдыху в эту прекрасную летнюю пору.

- Ты просто цветешь, моя милая, - от чистого сердца сказала Марина подруге, обнимая при встрече. – Твое положение красит тебя.
- А ты выглядишь точно смерть, - так же честно ответила Жюли, пристально вглядываясь в нее. – Что с тобой? Ты нездорова?
- Моя болезнь называется тягость.
- Тягость не болезнь, - возразила ей Юленька. Марина посмотрела на другой конец стола, где ее супруг что-то обсуждал, смеясь, с Арсеньевым и ответила:
- Да, ты права. Она не болезнь, она наказание, - и заметив, что огорчила подругу, поспешила добавить. – Это только мое наказание, милая, только мое. Прости, что расстроила тебя, не имела подобного желания.

Марина перевела взгляд на ясное небо и вдруг поднялась.
- Прокатиться хочу. Не распорядитесь ли, Павел Григорьевич?
Тот ничего не ответил, только перевел взгляд на Анатоля, словно только его слово было способно повлиять на решение выезжать ли Марине или нет. Это вдруг разозлило ее (у нее вообще в последнее время благодушие могло резко смениться острой злостью и наоборот; Агнешка говорила, что причина столь переменчивого настроя – ее тягость), и она снова повторила свою просьбу, сделав вид, что не заметила этого вопрошающего взгляда.

- Разумно ли сие, мой ангел? – медленно спросил Анатоль у жены, которая сейчас стояла, вздернув высоко подбородок. – В твоем-то положении?
- Я ездила верхом, когда носила Леночку, - пожала плечами Марина.
- Это другое, - возразил ей Анатоль, и Марина тут же прищурила глаза. Сообразив, что сейчас сказал совсем не то, что имел в виду (вернее, иметь-то имел: тогда же ему не было дела до ребенка, что рос в ее чреве, потому он и не запрещал ей никаких безумств), он поспешил открыть рот для того, чтобы исправить положение, но не успел.
- А в чем разница, мой любезный супруг? – почти прошипела Марина. – В чем разница?

Давай же, казалось, говорили ее глаза, признайся. Признайся, что есть разница между двумя этими беременностями. Ведь ранее она носила чужого ему ребенка, теперь же в ее чреве рос его наследник. Дай ей причину, чтобы разругаться с тобой, ибо только это в данный момент ей хотелось сильнее всего – выпустить пар.
- Я не делаю разницы между детьми, дорогая, а также между тягостями, - сдался Анатоль. – Ежели так горишь желанием выехать, езжай. Неволить тебя не стану.
- Я распоряжусь, - поднялся Арсеньев. – Поеду с вами, Марина Александровна, надо размяться. Анатоль?
- Je dis passe•, - ответил тот. Он не проводил их даже взглядом, когда Марина и Арсеньев удалялись с террасы, словно отгородился от всего в этот момент. Жюли стало жаль его сейчас. Он совсем не заслужил подобного отношения со стороны Марины, и она была так зла на нее.

- Все образуется, - тихо проговорила Юленька, сама себе дивясь, с чего это вдруг она решилась на подобные откровенности. – Это все от положения. Сама это пережила недавно.
- Нет, Юлия Алексеевна, это не от того, - покачал головой Анатоль. Он сложил пальцы в замок перед собой, упершись локтями в подлокотники кресла, в котором сидел. – К сожалению, наш брак уже давно стал похож на поле боя, и ран, что мы нанесли друг другу, не счесть. А сколько их еще будет впереди… Нет-нет, не уходите, прошу вас, - проговорил он, заметив, что смущенная его словами, Арсеньева встает из-за стола. – Прошу вас, мне так нужно выговориться хотя бы кому-нибудь, иначе я сойду с ума. Я глубоко несчастен и в тоже время безумно, до одури счастлив. Вы спросите, как сие представить возможным? А вот возможно-таки. Я счастлив, что она рядом, что я каждую ночь держу в своих объятиях, что она носит мое дитя. И в то же время я испытываю горечь, ибо знаю, что ее душа и ее сердце не принадлежат мне, что она еще долго будет жить своим прошлым, которого ей никогда уже не вернуть. Иногда я задаю себе вопрос, разумно ли я поступил, удержав ее подле себя? Но тут же забываю о своих сомнениях, потому что мне не жить без нее. Я безмерно страдаю, когда провожу длительное время розно. Сам себе удивляюсь, но я даже решился выйти в отставку! Вот получу звание полковника и непременно оставлю службу. Уеду в Завидово, как она хочет, оставлю свет. Брошу все ради нее.
- Вы так ее любите? – прошептала потрясенная Жюли. Анатоль грустно улыбнулся ей.
- Я люблю ее безмерно, но все же не достаточно для того, чтобы дать ей то, что желала столь сильно. А уж теперь и вовсе говорить об том не стоит. Как вы думаете, Юлия Алексеевна, откроется ли когда-нибудь ее сердце для меня? Право, иногда мне кажется, что я никогда этого не добьюсь. Прав был этот французский герцог - plus on aime une maî tresse, et plus on est prè s de la haï r•. Иногда я чуть ли не ненавижу ее за то, что она никогда не ответит на мои чувства, за то, что питает склонность к нему. Ненавижу всей своей душой! – он вдруг устало провел по лицу ладонями, а потом повернулся к Юленьке, которой в этот миг стало жутко от его слов, от его тяжелой исповеди. - Сколько может жить любовь, не питаясь взглядами и прикосновениями? Я искренне надеюсь, что недолго, ибо l'espé rance, toute trompeuse qu'elle est, sert au moins à nous mener à la fin de la vie par un chemin agré able•. Когда-нибудь она поймет, что гоняться за призраками прошлого – бессмысленно, а я буду рядом в этот момент. И все свершится, все обязательно свершится.

Марина же в этот момент даже не думала ни о своем супруге, ни о той участи, что отныне ей предрешена. Она скакала быстрым галопом, чувствуя, как ветер бьет в лицо и треплет ее локоны. Ее голова была совершенно пуста – ни малейшей мысли, только ощущение восторга от скачки.

Она оглянулась назад, на Арсеньева и вдруг пришпорила коня, затерялась от него в небольшом пролеске, куда свернула с основной дороги. Она слышала, как он выкрикивает ее имя, но даже не обернулась. Марине очень хотелось побыть одной, наедине с природой, с этим безмерным небом над головой, которое, впрочем, медленно сейчас затягивалось сейчас темными тучами. Налетел очередной порыв ветра, и Марина осознала, что погода поменялась. Надвигалась гроза, надо было поворачивать коня обратно в конюшни Киреевки, но Марина лишь стегнула его и направила дальше, на луг, что виднелся вдали. Через некоторое время она пересекла его галопом и осадила коня только у оврага, памятного ей по тем событиям, что иногда бередили ее сердце.

Она словно наяву увидела двух всадников, перескочивших этот глубокий овраг один за другим. Сначала яростно спорящих друг с другом, а после соединившихся в неистовом поцелуе.
«… - Я люблю вас, Сергей Кириллович. Но у меня, как и у вас, есть долг, и я никогда не смогу пойти наперекор ему….», долетело до нее из того, далекого момента. Да уж поистине пророческие слова произнесла она тогда, усмехнулась Марина. Долг и честь – вот узы, что связывают человека поболее чувств сердечных.

Марине на ум вдруг пришло то пепелище, что осталось от флигеля в имении Арсеньевых. Она неожиданно обнаружила его нынче утром, поддавшись порыву взглянуть на то место, где, как когда-то ей казалось, лежит начало ее счастливой жизни вдвоем с любимым человеком. Теперь же вместо аккуратного и небольшого домика перед Мариной была пустота, лишь черная от гари земля напоминала о том, что здесь когда-то было.
- Что тут произошло? Ведь когда я приезжала сюда в последний раз, еще до Пасхи, дом стоял, – спросила Марина Жюли и та, отводя глаза в сторону, коротко ответила, что в апреле был пожар, и флигель сгорел. Недавно пожарище разобрали, чтобы поставить тут другой, каменный.

Вот так и ее душа, вдруг подумалось Марине. Сплошное пожарище. Так яростно и красиво пылало, но прогорело полностью, оставив после лишь золу да гарь.

Она вдруг повернула коня прочь от оврага, после развернулась и разогнала хорошенько его в галоп. Она ни о чем не думала в этот момент, кроме этого прыжка через пропасть, желая, чтобы конь не достиг того края этой глубокой бездны и рухнул бы вниз, увлекая за собой свою наездницу в ту черноту, где не будет более боли.

Внезапно рядом с Мариной возник всадник, который легко поравнялся с ее конем и перехватил поводья из ее рук, как бы она не сопротивлялась. После сильная мужская рука остановила коней, всадник повернулся к Марине, схватил ее обеими руками за плечи.
- Вы сошли с ума! – встряхнул ее Арсеньев. – Я знал, что вы безрассудны, но не до такой же степени! Чего вы хотели? Убиться? – воскликнул он, вдруг прочитав ответ в ее глазах. – Порывы вашей души, мадам, когда-нибудь приведут вас совсем не к добру, но когда вы осознаете это, будет слишком поздно.

Над их головами вдруг прогрохотали первые раскаты грома. Вокруг стемнело в мгновение ока, словно ночь спустилась на землю. Ветер яростно трепал их волосы и одежду.
- Зачем вы остановили меня? Вы ведь никогда не питали ко мне ни малейшей симпатии. К чему все это? – простонала Марина. - Почему вы не отпустили меня?
- Потому что это слабость, а слабостям не должно поддаваться, - отрезал Арсеньев. – Вы подумали о Жюли, о вашем супруге, о Серже, в конце концов? Вы думаете, ему станет легче от того, что вы разобьетесь здесь? Никакие сердечные муки от разлуки не сравнятся с болью от смерти любимого человека. Уж вы-то должны это понять, пережив это однажды. Неужели вы хотите, чтобы он страдал так же, как и вы когда-то? Неужели вы хотите, чтобы он пережил еще одну потерю близкого ему человека? Оставьте даже мысли об этом грехе, слышите!

На землю стали капать первые крупные капли дождя, но Арсеньев по-прежнему не отпускал ее плеч, вынуждая ее дать ему обещание. Внезапно он притянул ее к себе так близко к своему лицу, что Марина вдруг испугалась, что тот хочет ее поцеловать. Она настолько была ошарашена этой мыслью, что даже сначала не поняла, что Павел делает. А тот тем временем понюхал воздух у ее губ, а потом взглянул ей в глаза, на ее расширенные зрачки.
- Вы принимали нынче лауданум? – и не получив ответа, он опять встряхнул ее. – Настойку. Вы принимали ее? Сколько капель? О Господи, Марина Александровна! Это же опий!

Она вдруг разрыдалась, и он прижал ее к себе, стараясь успокоить. Тем временем, хлынул ливень, моментально намочивший их до нитки. Мелькнула молния, и кони под ними заволновались, Арсеньев еле удержал одной рукой их поводья.
- Нам надо возвращаться, Марина Александровна, - он отстранил ее от себя и заглянул ей в лицо. Холодные капли дождя отрезвили ее от воздействия настойки, по крайней мере, она не выглядела сейчас такой взбудораженной, как была несколько мгновений назад. Марина сейчас напомнила ему загнанного зверька – мокрая, с широко распахнутыми испуганными глазами. – Все образуется, вот увидите, образуется. Я никому не открою о том, что тут могло произойти. Молчите и вы. Ни к чему знать об том кому-либо. А сейчас… едемте к дому.
Арсеньев перенес ее на своего коня, усадил перед собой и тронул того по направлению усадьбе, привязав поводья другого коня к луке седла, еле справляясь с ними всякий раз, когда грохотал гром или сверкала молния.

Их уже разыскивали дворовые, которые встретили их, едва они приблизились к парку. Арсеньев взял из рук одного из них макинтош и завернул в него Марину, но из рук ту не выпустил, довез до самого крыльца усадебного дома, где и передал Анатолю. Бледный и взъерошенный, тот сразу же унес свою жену в отведенные им покои, а Арсеньев поспешил к Жюли, что ожидала его в гостиной и тут же бросилась ему на шею.
- Que s'est-il passé? • Мы так переживали! Я еле удержала Анатоля Михайловича ехать искать вас в ненастье.
Павел успокоил жену, заверив, что с ним все в порядке, а после сказал ей:
- Ma cherie, сделай для меня одну вещь, - и после того, как та кивнула, продолжил. – Ты тот час пойдешь к Марине Александровне и всеми правдами и неправдами заберешь у нее лауданум. Нет, послушай меня! Ты должна забрать его. И еще – поговори с ее нянькой (это ведь нянька ее?), чтобы та зорко следила за своей барыней. Слаба она нынче здоровьем, понимаешь? Глаз да глаз за ней нужен. Я вот ее в глубоком обмороке нашел на поле. Насилу отыскал, - Павел ненавидел лгать кому-либо, но сейчас открыть чужую слабость он не имел права даже жене. – Сделаешь это для меня? Хорошая моя!
Он крепко обнял супругу и прижал к себе, а в голове его тем временем пронеслась лишь одна мысль: «Нет мук более горестных, чем мы сами создаем себе, Господи!».

Арсеньев остался верен своему слову. Никто так и не узнал о том, что могло произойти тогда у оврага. Марина, спустившись вниз к завтраку, подтвердила его версию об обмороке. Она же и отдала капли Жюли на глазах у ее супруга, чтобы более меж ними не было никаких неясностей. Эта тайна так и осталась скрытой от всех, за что Марина была безмерно благодарна Арсеньеву. Ей хотелось забыть, как страшный сон то, что она могла натворить, и более никогда не возвращаться даже в мыслях к тому моменту.

В Завидово она словно воспрянула духом. Здесь был ее дом, ее очаг, и хотя эта земля не принадлежала ей по праву рождения, она давала Марине силы, чтобы забыть о своих невзгодах и бедах. А они не заставили себя ждать: не успели Воронины приехать, как спустя несколько дней получили письмо от Лизы, сестры Марины. Она писала, что ее сын тяжело заболел, и доктора не надеются на его выздоровление. «Антон сгорает от страшного жара, и ничто не способно ему помочь», - писала Лиза.

Несмотря на уговоры супруга, что ей необходимо поберечься о себе и отдохнуть, Марина поехала в Петербург, а оттуда в Царское Село, где супруги Дегарнэ снимали дачу. Она не успела застать своего маленького племянника живым – тот не пережил круп и тихо отошел в ночь перед ее приездом. Лиза отказалась выходить из своей комнаты, запершись там от всех, и как не уговаривала ее Марина выйти, так и не отперла дверь, хотя подносы с едой забирала регулярно и однажды послала записку своей модистке напомнить о платье на гвардейский бал, что должен будет состояться через пару недель.
Сам Дегарнэ был на маневрах, что проводились в преддверии торжеств по случаю великой годовщины, а родители Марины были далеко, у себя в Ольховке, потому весь груз тягот погребения лег на ее плечи. Она распоряжалась по поводу места на кладбище и церкви, где должны были отпеть мальчика, а также следила за приготовлениями к обеду, что должен был быть дан по традиции после погребения.

В церковь Лиза отказалась идти наотрез, ссылаясь на то, что желает запомнить сына живыми здоровым, а не хладным телом, посему на отпевании в церкви были только домашние слуги Дегарнэ, нянечка усопшего, что рыдала во весь голос, не скрывая слез, и Марина. Именно там, у этого маленького гробика, когда она в последний раз прикоснулась губами к холодному лбу мальчика, к ней пришло осознание, насколько невинны дети в этой злой и жестокой борьбе взрослых меж собой. Осознание, что дитя, которое она носит и которого так не желает, не виновато совсем в том, что его отец не любим его матерью. Тысячи людей живут в нелюбви, взять хотя бы Марининых родителей, но это не помешало родиться и вырасти их детям.

Она неожиданно почувствовала приступ вины перед этим еще нерожденным человечком. Потому прямо тут в церкви поклялась, что сделает все, чтобы ее дети были счастливы и любимы ею, несмотря на различия в их отцовстве, что никогда она не позволит себе обвинить своего ребенка в том, что ее судьба сложилась так, а не иначе.
Это понимание вдруг примирило Марину со своим положением. Она вернулась в Завидово такая спокойная и умиротворенная, что Анатоль еще долго размышлял о том, что произошло с ней за то время, что она провела в Петербурге (сам же он наотрез отказался ехать к Дегарнэ даже по такому грустному событию), с трудом подавляя в себе приступы ревности. Хотя все же признавал, что они абсолютно беспочвенны – он доподлинно знал, что Сергей находится в Загорском, куда отбыл вместе с дедом и приглашенными ими гостями после торжеств по случаю венчания великой княжны.

День проходил за днем довольно неспешно для Анатоля, привыкшего к быстрому темпу жизни в столице, но вскоре и он ощутил всю прелесть деревенской жизни. Каждое утро он выезжал осмотреть колосящиеся поля и луга, на которых уже полным ходом шла жатва, а после возвращался аккурат к завтраку, когда за столом собиралась его семья – Воронины решили в деревне пренебречь правилами и усаживали маленькую Леночку за стол с собой. Супругам нравилось наблюдать, как пытается подражать родителям в их умении управляться со столовыми приборами.

После они расходились каждый по своим делам, либо ехали на небольшой pique-nique к речке, где Анатоль с удовольствием играл с Леночкой в горелки или в лапту, подключая к игре и крестьянских детишек, что неизменно следовали за барской коляской, ожидая, что им перепадет что-то вкусное из корзинки для pique-nique. Марина же в это время читала, либо занималась рукоделием, сидя в плетеном кресле в тени деревьев.
Затем неизменно наступал час дневного сна в усадьбе, когда и Леночка, и сами супруги ложились отдыхать. Жизнь в усадьбе на эти часы замирала, словно вся дворня погружалась в спячку в это послеполуденное время. Не лаяли собаки, во дворе не было ни единой души. Даже кузня замирала в эти минуты.

После полуденного сна Анатоль снова выезжал. Часто он брал с собой Леночку, сажая ту перед собой в седло, и увозил ее на речку, где они плавали вдвоем. Вернее, плавал Анатоль, а девочка только плескалась на мелководье. Скоро их тайные вылазки были раскрыты, и Марина долго была недовольна ими, упирая на то, что довольно опасно оставлять ребенка одного, когда сам ныряешь на глубине. Анатоль признал ее правоту, и впредь они выезжали вместе – он верхом, а Марина в коляске. Она всегда оставалась на берегу в то время, как Анатоль с дочерью резвились в воде.

Но их жизнь все же была далека от идиллической. Изредка, но случались меж супругами ссоры, и тогда чуть ли не искры летели во все стороны. Бились вазы, брошенные рукой Анатоля в порывах необузданной ярости, раздавались его крики и ругательства. В основном, они возникали из-за нежелания Марины возвращаться в столицу осенью. Она хотела доносить ребенка в тиши и покое деревни, но это шло вразрез с планами Анатоля.
- Ты обещала мне, дорогая, что выведешь в свет Катиш нынче! – кричал он. – Я не позволю тебе помешать дебюту моей сестры!
- Каким образом я помешаю, позволь спросить? Моя maman будет в Петербурге этой осенью, выводит в свет Софи. Так почему бы ей не стать патронессой и для Катиш?
- Потому, что я желаю, чтобы моя жена патронировала мою сестру и точка! – гремел в ответ Анатоль. – И потом – в столице лучшие медики. Вспомни о своем предыдущем разрешении!

Он никак не мог забыть, как тяжело ей далась Леночка, как он чуть не потерял свою жену в родах. Иногда он думал об этом, лежа рядом с ней бессонными душными ночами, и признавался себе, что если роды предстоят такие же трудные, то ему было бы легче, если бы этот ребенок умер еще до того, как попросится на свет. Для него не существовало иного выбора между супругой и еще не рожденным ребенком, чем пренебречь наследником, но оставить в живых жену.

Супруги ссорились и по поводу дел имения. Марине, привыкшей принимать хозяйственные решения самостоятельно в последнее время, было тяжело передать бразды правления своему супругу, столь внезапно заинтересовавшемуся делами. В один из вечеров скрытое меж ними напряжение по этому поводу прорвалось прямо на глазах у Василия Терентьевича, управляющего их имениями. Он остался в тот день на ужин, и обсуждение посевных на следующий год продолжилось и за столом.

- Надо бы дать подышать полям у реки, что на южной границе Завидово. Да и в Большом Спасе надо освободить на пару лет поле близ Ярово, деревеньки – вещал управляющий, а Анатоль только кивал рассеянно в ответ. После мужчины завели разговор о намерении государя ввести в посевные культуры заграничный картофель, и Марина заинтересовалась этой темой. Она читала доклад, что приносил Анатоль в начале года, и у нее сложилось определенное мнение по этому решению императора.
- Я думаю, это неплохая мысль, - призналась она. – Если этот картофель и вполовину так урожаен, как ему пророчат, быть может, рискнуть его посеять на нескольких десятинах. А то в прошлом году пшеница уродилась плохо. Пришлось весной раздать несколько мер из амбара Завидова.
- Вы раздавали пшеницу из хозяйского амбара, мадам? – переспросил Анатоль.
- А вы предпочли бы, чтобы крестьяне голодали, ваше сиятельство? – в тон ему ответила Марина. – Я же говорю, пшеница уродилась плохо, и мы были вынуждены пойти на эти меры.
- А почему я впервые слышу об этом?
- Потому как я не сочла необходимым ставить вас в известность о такой малости, - краснея, ответила Марина. Ей было неудобно сейчас держать ответ перед супругом прямо на глазах у управляющего, чья алеющая лысина выдавала и его смущение этой ситуацией. – Разве это стоило вашего внимания? Так что вы думаете насчет картофеля?
- Я думаю, - медленно чеканя слова, произнес Анатоль. – Что вы взяли на себя слишком много, мадам. Я – хозяин здесь, и я сам решу, нужно ли нам высаживать непонятную заграничную культуру или нет!

От подобной отповеди на глазах посторонних у Марины затряслись руки. Она тихо извинилась и вышла из-за стола, но Анатоль не дал ей уйти к себе, догнав прямо перед дверьми в ее половину. Он больно обхватил ее запястье и развернул к себе.
- В каком свете вы выставляете меня, мадам, перед моим управляющим? – прошипел он ей в лицо.
- Лучше подумайте, в каком свете перед ним вы выставляете себя! – отрезала Марина, вырывая свою руку из его пальцев. – Отпустите меня, я устала нынче, и хочу лечь спать пораньше. Одна, ваше сиятельство! А вы можете возвращаться к гостю. И еще лучше – подумайте на досуге, сколько времени может пройти прежде, чем мы получим ваш ответ по самому обыденному вопросу дел имения. О Боже, вы на одно мое бальное платье тратите больше, чем стоила вся эта пшеница!
Анатоль отпустил ее, признавая ее правоту, но сделанного уже было не вернуть. Марина ушла к себе в дурном настроении, а ему оставалось только винить себя в этом. Когда же он сумеет побороть свою неуемную вспыльчивость, что то и дело нарушает покой их семьи?

Он зарекся показывать свой нрав, но тут же на следующее утро изменил своему решению, когда Марина давала ему за завтраком односложные ответы на его вопросы, как ни силился он завязать разговор. Судя по всему, она все еще дулась на него, и это разозлило Анатоля. Да, он виноват перед ней, но сколько можно припоминать ему промахи? Разве он не повинился перед ней? Третьего дня минул Илья-пророк, и Анатолю скоро возвращаться в Петербург, а она так затягивает их ссору…

Анатоль, желая досадить супруге, приказал принести себе утреннюю почту, которую и принялся просматривать прямо за столом, зная, как ненавидит Марина, когда за трапезой занимаются иными делами. Он заметил, что она нахмурилась, но ни слова не сказала ему, ни единого замечания, хотя ее глаза так и метали молнии, и улыбнулся, разворачивая письмо. Когда он прочитал первую половину письма, присланного ему из имения Загорских, то улыбнулся еще шире, а потом вдруг перевел взгляд на жену, которая в этот момент намазывала маслом булку для дочери и что-то говорила той вполголоса, улыбаясь.

Как ей сказать? Прямо и откровенно? Или зайти издалека? А может, просто передать ей письмо Сержа? Анатоль снова взглянул на жену и увидел, что она в упор смотрит на письмо в его руке. Без сомнения, она узнала почерк, оттого и побледнела, с неудовольствием отметил про себя Анатоль.
- Вести из Загорского? – проговорила она, и он кивнул, поймав себя на мысли, что не желает сейчас произносить то, чего он так долго ждал все эти месяцы. Ведь это причинит ей боль, он знал это наверняка. Но разве у него был иной выбор? Он хотел начать издалека, рассказать про то, что Серж решил открыть конный завод у себя в имении и прочих новостях, не таких острых, как та, что была в первых строках письма, но почему-то вдруг холодно и отрывисто произнес:
- Князь Загорский пишет о своей помолвке с девицей, что гостила нынче у них в имении, - он сделал вид, что ему нужно глянуть имя невесты в письме, хотя он знал его наизусть. Но разве мог он признаться даже сам себе, что ему больно видеть сейчас выражение глаз Марины? – Девица Варвара Васильевна Соловьева, дальняя родственница Голицыных. Венчаться думают на Красную горку.

Анатоль отложил письмо, словно оно жгло ему руки, и, не поднимая глаз на жену, схватился за газету, что доставили из уезда вместе с почтой. Он слышал, как что-то лепетала по-французски Леночка, как звякнула пара, после отодвинулись стулья, и маленькие ножки пробежали мимо него, потом вернулись. Он нагнулся от газеты к девочке, и та поцеловала его в щеку, а потом выбежала из столовой, направляясь в парк в сопровождении бонны и Параскевы, своей новой молоденькой нянечки.

Анатоль перевел взгляд на Марину, что сидела сейчас с неестественно прямой спиной и то складывала, то раскладывала задумчиво салфетку одной рукой, устремив свой взор в какую-то точку на противоположной стене столовой. В самом ее лице, в ее плотно сжатых губах, в этих пустых глазах - смотрящих, но не видящих, читалась такая горесть, что Анатоля взяла бешеная злость. Он встал с грохотом со стула, заставив этим жену взглянуть на себя, и бросил газету на стол.
- Ты хоть бы притворилась, что тебе все равно! – зло крикнул он ей и вышел вон. Его переполняла злоба и ревность, что требовали выхода, и он, чтобы и далее не наговорить лишнего супруге, приказал подать ему ружье и ушел в парк стрелять по старым тарелкам, что подкидывал вверх лакей.

Фюить – полетела в высоту тарелка, и Анатоль с большим наслаждением нажал на курок, посылая пулю, что разобьет ее на сотни маленьких кусочков. Вместе с этими кусочками из него словно уходила его злоба на Марину. Чего еще он ожидал от нее, когда прошло так мало времени? Менее полугода прошло, как Загорский вернулся с того света, а любила она с самого отрочества… разве можно все забыть вот так, по щелчку?

Анатоль в очередной раз взял из рук лакея заряженное им ружье, и вдруг его взгляд разглядел сквозь стволы лип невысокую фигурку в светлом легком платье, что целенаправленно шла прямо к пруду. О Боже, неужто она решила свести счеты с жизнью из-за полученного поутру известия?
Анатоль тут же бросил ружье наземь и бросился к пруду, перепугав своим неожиданным броском окружавших его лакеев. Он чуть ли не в десяток шагов преодолел расстояние, что разделяло его и жену, схватил ее за руки, останавливая ее у самого пруда. Она была явно перепугана его неожиданным появлением. Ее глаза сейчас были словно блюдца, что он стрелял сейчас, и если бы не тот страх, что он испытывал в душе, он верно рассмеялся бы ее виду.

- Зачем? – прохрипел Анатоль, со страху лишившись голоса. Марина поморщилась – так сильно он сжимал ей запястья, а после удивленно ответила:
- Хотелось быстрее достать. Леночка просила.
Анатоль взглянул за спину жены и только сейчас заметил Леночку с битой в руке, что испуганно смотрела на него, бонну и Агнешку рядом с девочкой.
- У нее мячик утонул, - пояснила Марина. – Я хотела достать.

Анатоль вдруг ощутил такое огромное облегчение при ее словах, что ему захотелось смеяться. Она не хотела утопиться! А просто достать мячик! От иронии ситуации он расхохотался во весь голос и прижал Марину к себе, целуя ее в обе щеки. Потом он отстранился и спросил:
- А почему мои девочки не кликнули лакеев?
- Потому что это мы можем сделать сами, - ответила Марина недовольно. Анатоль покачал головой.
- Разве так можно? А на что вам прекрасный рыцарь, что всегда придет на помощь и спасет своих дам из беды? – он отодвинул Марину подальше от воды, и сам ступил в воду. – Где он упал?

Анатоль стал шарить руками по дну, стараясь нащупать круглый тяжелый мячик, но ему никак это не удавалось. Он то и дело натыкался на водоросли или палки, что валялись на дне, злясь на дворовых, что плохо почистили пруд. Наконец он нащупал мячик и рванул руку вверх, зажав его пальцами.
- Merde! • – вырвалось у него при этом так громко, что долетело до ушей дочери, стоявшей неподалеку, которая с явным удовольствием повторила услышанное слово. Марина укоризненно воскликнула:
- Анатоль, mon Dieu, что за слова?!
- Я чуть не оторвал себе палец, а тебя интересует только мой vocabulaire•! – отрезал Анатоль и бросил свой трофей, выловленный из пруда, дочери. Та тут же убежала сопровождаемая своей маленькой свитой, а Марина шагнула к мужу.
- Дай взглянуть, что там, - потребовала она. Он оглядел свою руку и пострадавший палец с небольшой ссадиной.
- Все равно merde, что бы ты ни говорила. Я потерял кольцо, - Анатоль показал ей безымянный палец правой руки. – Зацепился за какую-то палку, когда вытаскивал мячик, оно и слетело. Diable! •

Ни он, ни она не хотели думать о том, что означает эта потеря по народным приметам, старательно обходя эту тему при дальнейших разговорах. Тут же кликнули дворовых, что полезли в воду шарить по дну и искать потерянное барином кольцо. Но, несмотря на все усилия, потеря так и не отыскалась, как усердно не старались слуги. «Словно в воду кануло», - говорили они, не улавливая иронии.
- Как это? Куда ему деться оттуда? Ищите усерднее! – злился Анатоль, и только когда совсем стемнело, разрешил остановить поиски пропажи.

Но кольцо не отыскалось и спустя несколько дней усердных поисков, когда Анатолю пришло время возвращаться на службу. Он пришел перед отъездом к этому проклятому пруду, чтобы взглянуть в мутную воду, будто смог бы тогда разглядеть свое обручальное кольцо на дне. Он стоял у самой воды и напряженно вглядывался в пруд. На ум пришло воспоминание, как его свеча погасла во время их венчания с Мариной несколько лет назад, и внезапно на него повеяло холодом в это жаркое августовское утро.

Прощаясь с супругой на крыльце усадебного дома, Анатоль вдруг прижал ее к себе, крепко обнял, пряча лицо в ее волосах. Они долго обсуждали предстоящие торжества в Москве, и было решено, что в виду Марининого нездоровья (ее по-прежнему одолевали дурнота, головокружения и слабость) она на этих празднествах присутствовать не будет. Но она все же обещала мужу приехать в столицу, чтобы вывести юную сестру Анатоля в свет.
- Я прошу тебя, найди кольцо, - просил Анатоль, сжимая ее в своих объятиях. – Осушите пруд, сделайте что угодно, но найдите его.
- Хорошо, - кивнула Марина. – Когда ты планируешь приехать за мной сюда?
- Думаю, не раньше Михайлова дня. Сама понимаешь, празднества скорее всего растянутся. Я заберу Катиш из пансиона и привезу сюда. А потом мы все вместе поедем в Петербург, - он немного помолчал, а потом проговорил. – Быть может, стоит взять Катиш на московские празднества?
- А кто будет ее patronner•? – встревожилась Марина. – Не думаю, что это хорошая идея. Мы ведь не знаем, готова ли она.
- Не спорь со мной, - отрезал Анатоль и отстранился от нее. – Я думаю, ее достаточно подготовили в пансионе. А патронессой сможет выступить княгиня Юсупова. Я попрошу ее. Все решено, Катиш будет моей спутницей на время этих празднеств. Ну, до свидания, моя родная, - Анатоль поцеловал сначала одну ее ладонь, затем вторую, после прижал обе к сердцу. – Храни себя и Леночку в здравии.

Марина кивнула в ответ, занятая своими мыслями. Ей весьма не по нраву пришлось решение Анатоля вывезти Катиш на московские балы, почему-то стало не по себе, как только Анатоль заявил об том.

Они тогда еще не знали, насколько поворотным в судьбе семьи Ворониных окажется это принятое наспех, плохо обдуманное решение.

• Я пас (фр.)
• чем сильнее мы любим женщину, тем больше склонны ее ненавидеть (фр.) Франсуа Ла Рошфуко.
• как ни обманчива надежда, все же до конца наших дней она ведет нас легкой стезей (фр.)
• Что стряслось?
• Дерьмо! (фр.)
• запас слов, лексикон (фр.)
• Черт возьми! (фр.)
• патронировать, покровительствовать (фр.)

Marian 31.01.2011 01: 34» Глава 52
Доредактировала главу и выкладываю в очередной раз продолжение. Надеюсь, не разочаруетесь...))))

Глава 52

После отъезда Анатоля Марина на следующий же день собралась к Зорчихе. Ее настойчиво гнали в небольшой домик на краю села страхи перед грядущим ей разрешением, а также желание заглянуть в будущее ее и ее близких. Она не смела посетить местную шептунью, пока ее супруг был в имении, потому и собралась к ней после того, тот уехал.

Марина застала ту во дворе дома, где шептунья перевязывала небольшие снопы трав, что-то тихо приговаривая, и уносила их в сени для дальнейшей сушки. Зорчиха только взглянула на барыню исподлобья, но занятия своего не прервала, показывая всем своим видом, что занята очень важным делом и не может прервать его даже ради барыни. Лишь головой мотнула в сторону скамьи у стены дома, где Марина и расположилась, чтобы дождаться, когда та закончит свое занятие.

- Не могла прерваться, барыня, - проговорила Зорчиха, когда унесла последний снопик и повесила его в сенях. – Ты уж прости мне, но дело это серьезное. В дом пойдем али тут поговорим?
Когда Марина мотнула головой, что хочет остаться здесь, в лучах ласкового августовского солнышка, Зорчиха сходила в дом, откуда вернулась с кружкой какого-то отвара, что протянула Марине.
- Пей, и про слабость ныне забудешь, - он проследила, как та допила до дна предложенное питье, пахнущее травами и медом, а потом присела рядом с ней на скамью, взяв в руки небольшую миску с прозрачной водой. – Хорошо, что дождалась, когда уедет барин. Не стоит будить в нем зверя, которого он не может укротить в своей душе. Ведаю, зачем пришла. Судьбу свою хочешь знать. Про дитя свое хочешь спросить, про здравие свое.

Зорчиха взяла руку Марины в свою и принялась задумчиво гладить ее ладонь, словно стирая что-то с нее. Потом она произнесла:
- Плохо носишь, барыня. Слабость, дурнота, головокружения одолели тебя. Смотри, какая худая стала. Все соки из тебя дитя высасывает. Трав я тебе дам, будешь снова мои настои пить. Здравие и выправится, да и тягость полегче будет.
- Что с разрешением будет моим? – спросила Марина. – Страшусь я его, как вспомню те муки, что пережила. Муж хочет в Петербурге зиму провести, там и ребенок на свет появится. А мне неспокойно, Зорчиха, ведь только ты тогда спасла меня и дочь мою, ведь доктора отказались.
- Дохтура! – фыркнула Зорчиха. – Много они знают! Вот капли тебе велели пить, да только растревожили душу твою они, чуть к греху не привели.
- Ты и это видишь? – смутилась Марина и хотела выдернуть из руки Зорчихи свою ладонь, но та не дала ей сделать это. Шептунья опустила ее в миску с водой, и Марина еле сдержала вскрик, настолько обжигающе ледяной та была. Затем Зорчиха выпустила руку барыни и стала что-то шептать над миской, а после напряженно смотрела в нее.

- Мужского пола дитя носишь в себе, барыня, - глухо сказала она. А потом вдруг резко ударила по воде, словно разбивая картину, что открылась ей. Марина тут же встревожилась.
- Что? Что ты видела? – спросила она шептунью и, когда та ничего не ответила, только головой покачала, схватила ее за руку. – Не молчи же, я знать должна!
- Зачем тебе знать? Колесо судьбы уже крутится, и тебе его не остановить. Радуйся тому, что имеешь, и не желай слишком многого. Ведь для того, чтобы что-то дать, Господь должен и забрать.
- О чем ты? – холодея, воскликнула Марина. – Что станется?
- Ну, что ты заволновалась? Напугала я тебя? Прости, - Зорчиха погладила ее успокаивающе по плечам. – Не надо бояться. У тебя все будет хорошо, ты мне веришь? Ты будешь очень-очень счастлива. А теперь забудь обо всем и домой езжай. Дурная я, что тебе наговорила лишнего.

С тяжелым сердцем уезжала Марина от шептуньи, сама не рада она уже была, что поехала к ней о судьбе своей узнать. Что ждет ее впереди? Зорчиха вела себя так странно… Неужто сбудутся предсказания старой цыганки? Потеря кольца обручального ее супругом словно Дамоклов меч висела над ней, постоянно напоминая о том, о чем Марина предпочла бы забыть.

Да еще ее сам черт дернул спросить уже в воротах о том, о чем болело ее сердце уже несколько дней. Она повернулась к Зорчихе, наблюдающей ее уход, и тихо спросила ее:
- Сбудется ли то, о чем думаю? Что сердце мое тревожит?
- Сбудется, барыня, - так же тихо ответила та. – Видела и кольца, и алтарь. Так суждено, милая. Уж не обессудь.

И зачем она только спрашивала об том? Марина смотрела на проплывающие по бокам коляски деревья, но не видела их, так задумалась о своем. К чему ей знать это? Чтобы надежду убить, что по-прежнему живет в ней, что он останется верен только ей? Но разве не она сама отпустила его, разве не сама велела жить далее, будто и не было никогда в их жизни тех нескольких дней. Разумом Марина понимала, что этой свадьбе, что так тревожит ее, суждено состояться, но ее глупое сердце упорно не желало признавать этот факт.
Она посмотрела на ясное небо, на облака, проплывающие в этой удивительной лазури. Я хочу, чтобы ты думал обо мне, милый! Хочу, чтобы не забывал. Это так эгоистично с моей стороны, но мне, чтобы жить далее розно с тобой, нужно знать, что ты помнишь…

А Сергей действительно помнил и думал о ней, несмотря на то, что сам себе пообещал выкинуть из головы мысли о былом. Но как можно заставить свой разум, который неподвластен абсолютно человеку? Он хотел не вспоминать, но то и дело какие-то мелкие, ничего не значащие для других детали заставляли его память вернуть его в прошлое.

Цветущие кусты чубушника в саду, женский звонкий смех на прогулке, звуки ноктюрнов Шопена, доносящиеся из музыкального салона, некоторые слова. Даже однажды тихий женский шепот «Сергей Кириллович…» Совсем иной голос, но его сердце каждый раз вздрагивало, ему казалось, что это она где-то тут, подле него, невидимая взгляду. Сколько ночей Сергей провел без сна, у распахнутого окна, вдыхая легкие ароматы лета и слушая деревенскую тишину, одному Богу известно!

Загорский злился на себя за подобную меланхолию, его настроение скакало каждый день из крайности в крайность: утром он мог быть весел и остроумен, а вечером уже саркастичен и холоден. Иногда он даже жалел, что пошел на поводу у деда и пригласил погостить в имение всех этих людей, что сейчас наполняли усадебный дом и парк, не давая ему ни на минуту побыть одному, за исключением разве что ночью. Особенно он недоумевал, зачем он позвал Соловьевых. Бельские были всегда дружны с его семьей, и потому ничего удивительного, что и нынче они гостили в Загорском вместе со своей дочерью. А вот Соловьевы…

Тихая скромная Варенька Соловьева. Она так отличалась от остальных девиц. Всегда где-то в отдалении от основных шалостей и игр молодежи, поодаль от их шумных забав. Она любила сидеть где-нибудь в уголке и наблюдать за ними, скромно отводя глаза в сторону, когда Загорский обращал к ней свой взгляд. Она так мило краснела, когда он заговаривал с ней иногда. Всегда слушала и редко говорила. Истинное благочестие и невинность. Такой контраст она являла собой по отношению к другим девушкам, что гостили этим летом в Загорском, особенно с озорной и смешливой Мари Бельской. Даже внешностью Варвара Васильевна не выделялась среди остальных, он бы никогда не обратил бы на нее внимание в бальной зале, не позови его к себе княгиня Голицына тогда, на балу в Дворянском собрании.

Сергей сам не знал почему, но Варенька чем-то притягивала его взгляд. Быть может, его влекли к ней именно ее скромность и непосредственность, быть может, эта тихая девочка сможет принести покой его настрадавшейся за последние годы душе, сможет залечить эти кровоточащие раны в сердце.

А однажды он и вовсе заметил в ее глазах призыв. Тот самый призыв, что молодой князь Загорский заметил когда-то в серо-зеленых глазах барышни Ольховской. Он увидел его и был поражен глубиной чувств Вареньки, этой тихой девочки, к своей персоне.
В тот день Загорскому было особенно тоскливо и муторно. Его раздражал чужой смех, чужое веселье, эти игры в горелки, что затеяла Мари Бельская. Он извинился и удалился в конюшни, где приказал оседлать себе Быстрого, чтобы унестись на нем прочь от усадьбы в поля, где уже ровными рядками стояли стога скошенного накануне сена. Там он и провел весь день, валяясь в сене, в одной рубашке, подставив лицо горячим лучам июльского солнышка. Он лежал и думал о том, что он должен наконец решиться и начать другую жизнь, столь отличную от той, что он себе представлял. Должен-то должен, но Боже мой, как этого не хотелось…

А потом небо вдруг затянуло тучами, поднялся сильный ветер. Быстрый заволновался, предчувствуя приближение стихии. Пришло время прервать свою прогулку и возвращаться в усадьбу. Загорский не стал надевать фрак, просто закинул его за луку седла перед собой и погнал Быстрого к дому. Какое-то неясное чувство неотвратимости чего-то тяготило душу Сергея. Словно что-то должно было случиться, но что именно он понять не мог. А быть может, это просто гроза, что сейчас посылала молнии и проливалась на землю стеной дождя, возбудила в нем это неясное чувство тревоги.

Она ждала его в темной гостиной, где сидела одна и без свечей. Метнулась ему наперерез из дверей из сумрака дома, когда он проходил в свою половину.
- О слава Пресвятой Богородице, я так боялась за вас! Так молилась! – прошептали ее белые от волнения губы. – Такое ненастье послал нынче Господь на землю, а вы где-то там…
Тут Варенька заметила, как мокрая рубаха обтягивает его широкие плечи и мощную грудь, смущенно отвела в сторону глаза. Вдруг прижала ладони к лицу, стремясь скрыть от него тот стыд, что охватил ее от собственного поступка. Повинуясь какому-то странному порыву, Сергей подошел к ней и отнял ее руки от лица, а потом коснулся губами ее ладони. Ее стыдливость, ее рдеющие щеки и кончики ушей (право, он впервые видел подобное!) слегка позабавили и тронули его.

- Варвара Васильевна, будьте моей женой, - вдруг произнес он в тишине дома, что сейчас установилась меж громовыми раскатами. Она подняла на него свои карие очи, так похожие на глаза лани, что он видел давеча на охоте. В них плескалось такое безмерное счастье, что он невольно устыдился того, что не испытывает в этот момент ничего, кроме небольшой толики сожаления, что эти глаза не того цвета, что он желал бы видеть перед собой. Варенька же кивнула ему в знак согласия и быстро убежала прочь, в комнаты, вырвав свои ладони из его рук.

Тем же вечером Сергей попросил руки Вареньки у madam Соловьевой, что не смогла скрыть своей радости при этом событии. Затем было объявлено остальным гостям, что вызвало недоуменные шепотки. Все прочили ему Мари Бельскую в супруги, она более соответствовала статусу его суженной и по внешним данным, и по положению в обществе. Кто такая эта mademoiselle Соловьева? Разве она пара князю Загорскому? Конечно, это не mé salliance, но все же…

Новость, что преподнес внук, не вызвала особого энтузиазма и Матвея Сергеевича. После, когда они остались наедине в кабинете, он не преминул высказать свое мнение по этому поводу:
- Что это за новости ты преподносишь, Сергей? Я даже не предполагал, что назовешь своей нареченной Варвару Васильевну. Княжна Бельская, вот кого я пророчил тебе в супруги, признаюсь честно. Она более подходит к тебе по нраву, нежели Варвара Васильевна. Эта же чересчур тиха, словно мышка. Нет в ней того огня, что нужен твоей натуре, чтобы удержаться в узах семейного благополучия.
- Благодарю вас покорно, grand-pè re, - ответил ему Сергей, раскуривая сигару. – Огня мне в свое время хватило, до сих пор ожоги не сойдут.

Матвей Сергеевич прищурил глаза и в упор посмотрел на внука. А потом дотронулся до его ноги концом трости, чтобы тот взглянул ему в глаза, и сказал:
- Я думал, ты увезешь ее. Даже несмотря на ее отказ. Я бы так и сделал.
- Я и предполагал, что сделаю это. Был такой порыв, грешен. Но она убежала от меня прежде, разгадав мой нрав. Может, она и права, преступив через страсти, оставшись верна долгу и чести.
- Так-то оно так, - согласился его дед. – Но можно было попытаться догнать ее! Я так надеялся, что вы все-таки будете вместе: ты, она и дочь. Но чего уж тут переливать из пустого в порожнее…

Сергей же удивился тону голоса деда, когда тот произнес предпоследнюю фразу, но быстро выкинул эту странность из головы.
Вспомнилась она ему лишь через несколько дней в Петербурге, куда Сергей поехал заказать кольцо для своей невесты – фамильное обручальное кольцо Загорских оказалось той мало, как она ни старалась надеть его на палец. Было решено, что сделают новое кольцо, еще краше, чем это старинное. Расширять же его опасались – такая работа была проделана, когда мать Сергея выходила замуж за его отца, и мастер ювелирных дел выразил опасение, что подобное проделать уже нельзя, есть риск и вовсе сломать кольцо.
К стыду своему, но Загорский никогда и никому не признается, что даже был рад этому обстоятельству – он не желал видеть это кольцо на чьей-либо руке, кроме той, на которой когда-то представлял его. Только одной женщине он хотел надеть это кольцо на палец, и этой женщиной Варвара Васильевна не была.

Кроме посещения ювелирной мастерской, у Сергея был запланирован визит к поверенному их семьи, чтобы поставить подпись на некоторых бумагах, а также попросить того найти в уезде, где располагалось Загорское, хорошего подрядчика для поставки в имение камня для строительства конюшен завода.
- Будьте любезны, ваше сиятельство, передайте его сиятельству Матвею Сергеевичу вот эту копию завещания, как он просил меня в давешнем письме, - попросил Сергея поверенный, когда тот уже собирался уходить.
- Да-да, его сиятельство говорил мне, что снова менял завещание. Это копия нового, со всеми поправками? – тот без всякого интереса взял в руки пакет. – Ежели не такая большая тайна, кого из наших дальних родственников его сиятельство называл в предыдущем завещании своим восприемником? Кому бы досталось наследие Загорских, не вернись я с Кавказского края? Кто должен клясть мое чудесное избавление от пленения? Могу я взглянуть на прежнее завещание или вы уже успели его уничтожить?
- О, это против правил, ваше сиятельство, прошу простить меня, но я вынужден вам отказать, - сначала отказал поверенный, но после, видя насмешливый взгляд Сергея, все же достал бумаги. – Удивительное дело, скажу я вам, но почти все недвижимое и движимое имущество, а также фамильные драгоценности передавались вовсе не родственнику. Я сам был весьма удивлен этим обстоятельством.
- Не родственник? – переспросил заинтригованный Сергей. Грешным делом, в его голове мелькнула мысль, что может, у деда есть кто-то… кто-то particuliè re•. А быть может, даже у деда есть и дети на стороне…? Но тогда должно быть и разрешение государя на передачу прав на Загорское, что передавалось только наследникам по крови. Он быстро просмотрел поданные ему бумаги и похолодел, увидев имя восприемника Матвея Сергеевича.

- Что с вами? – встревожился тут же поверенный, видя его реакцию на прежнее, уже утратившее силу завещание. – Вам дурно, ваше сиятельство? Прикажете подать чего?
Сергей покачал головой, бросил тому бумаги через стол и, наспех попрощавшись, вышел вон. Он знал, где найдет ее нынче, когда весь Петербург двинулся следом императорской семьей и их свитой в Москву на празднества. Дед, отправившийся на торжества, написал к нему, что графиня Воронина не сопровождает супруга в этой поездке.

Он скакал, как безумный, в Завидово, криками разгоняя попадавшихся на дороге путников, искусно объезжая экипажи. Ярость, слепящая ярость гнала его вперед, а мысли бились в голове, наталкиваясь одна на другую. Но спустившиеся на землю сумерки заставили Сергея прервать свой путь и остановиться на ночь за несколько десятков верст от конечной точки своего путешествия. Да и Быстрый притомился от такой бешеной скачки и весь дрожал от усталости. Сергей почти всю ночь провел в трактире, где заказал себе ужин и штоф водки. Было неспокойно – кто-то ругался по поводу карточной игры, пьяные ямщики пели то заунывные, то звонкие веселые песни, но Загорский даже не слышал того, что происходит вокруг него. Он сразу же выложил на стол пистолет, показывая всем своим видом, что его лучше не отвлекать от его ужина и размышлений, и за всю ночь к его столу подошел лишь хозяин трактира, аккуратно, бочком, осведомиться, не угодно ли его милости еще чего-нибудь.

Разве такое возможно, думал Загорский, проглатывая водку чарку за чаркой. Разве возможно, чтобы это свершилось? Сергей силился вспомнить, что вообще ему известно, но, в конце концов, не стал мучить себя – он не знал ровным счетом ничего, что могло бы ему помочь увидеть все в ясном свете. Он знал только одно – если его подозрения, пышным цветом расцветшие в его душе, едва он увидел бумаги, подтвердятся, то он даже не знает, что сделает с ней.
Лживая тварь! Он сжал кулак с такой силой, что ногти впились в ладонь. Все, все они лживые притворщики! Она и его дед, как искусно они сплели свою паутину лжи, каким дураком его выставили! Это страшно и больно, когда тебя предают, но когда тебя предают твои близкие, любимые тобой люди – страшнее и больнее вдвойне…

Под утро, поняв, что засыпает прямо за столом, Загорский заплатил за отдельную комнату и, поднявшись туда, снял только фрак и сапоги, упал на постель и тут же уснул. Пробудился он только, когда солнышко ласково коснулось его лица, едва пробившись сквозь грязное оконное стекло. Сергей с чертыханием вскочил и быстро оделся. Брегет показал ему, что уже скоро минет полдень, и Загорский сжал хлыст в ладони. Проклятый трактирщик! Он же просил разбудить его, через час после рассвета!

Марину в Завидово он не застал. Его прямо в дверях подъезда встретил дворецкий и сообщил, что ее сиятельство уехала на утреннюю службу, а после посетит богадельню, что недавно построили по ее желанию в имении. Ваше сиятельство желает подождать?
Да, он желал подождать, ответил ему Загорский, и Игнат тотчас провел его вглубь дома, в прохладу комнат, остановившись в голубой гостиной.

- Не желает ли ваше сиятельство прохладительного? – осведомился Игнат, когда Загорский расположился в кресле, раскинувшись в нем будто он был у себя дома. Да не только поведение князя насторожило дворецкого - с взлохмаченными от длительной скачки волосами, покрасневшими белками глаз и нечищеными сапогами, он выглядел довольно странно на взгляд Игната. От раздумий его отвлек ответ князя, что он бы с удовольствием перекусил бы с дороги, так как с самого утра у него во рту не было ни крошки.
- Что это? – Загорский вдруг показал хлыстом на сверток на резной подставке для картин. – Новое приобретение Анатоля Михайловича?
Игнат перевел взгляд на картину, что доставили нынче утром из Петербурга из мастерской господина Соколова•, и честно поведал гостю, что это портрет ее сиятельства графини Ворониной с дочерью. Графиня сама еще не видела его, так как тот был доставлен после ее отъезда в церковь. Игнат сначала с недоумением, а после с ужасом наблюдал, как князь поднимается со своего места, подходит к завернутому полотну и начинает рвать упаковочную бумагу, открывая взгляду портрет.

- Что вы делаете, ваше сиятельство? – вскричал Игнат. Он бросился было к Загорскому, чтобы остановить его, но остановился на месте, когда тот вдруг замахнулся на него хлыстом. Тогда он тут же развернулся и бросился к звонку, дергая и дергая за шнурок, кляня лакеев, что не слышали звонка. После он вспомнил, что почти все люди, даже комнатные слуги, были заняты на осушении паркового водоема, и бросился вон из комнаты, чтобы найти хоть кого-нибудь себе в подмогу и остановить этот вандализм, который, по его мнению, всенепременно сейчас свершится в гостиной – такое лицо было у князя Загорского!

Сергей тем временем освободил полотно от бумаги, что скрывало его от взгляда, и замер на месте. Портретист ни капли не умалил красоты Марины. Она сидела вполоборота к зрителю в легком белоснежном платье в лазуревым поясом и высоким кружевным воротом. Ее волосы были подняты вверх и заколоты в несколько буклей, которые были украшены маленькими цветами чубушника, открывая глазу линию ее длинной шеи. Ее изумрудного оттенка глаза словно таили в себе некую тайну, что забавляла обладательницу этих дивных очей, ведь ее губы, казалось, сейчас раздвинутся в легкую улыбку.

Сергей протянул руку и коснулся Марининого лица на потрете, затем провел по линии ее плеча, по руке, что тянулась вниз и сжимала в ладони маленькую ладошку. Он перевел взгляд на девочку, что была изображена подле матери, и ощутил, как вдруг сердце остановилось в его груди, пропустив пару тактов. Светлые, почти льняные локоны обрамляли маленькое круглое личико и пухленькие щечки, широко распахнутые серые глаза удивленно смотрели на зрителя, словно тот только что прервал уединение дочери и матери.

Копия, правда, с небольшими различиями, той юной прелестницы, что сидела у ног матери, подле маленького брата, на портрете, который висел в галерее имения Загорских. Его сестры Элен.

Загорский отшатнулся от полотна и прижал руку к сердцу, которое в этот момент так судорожно сжалось, что ему стало не хватать воздуха. Спустя мгновение его слух снова начал разбирать звуки дома, что ранее не проникали в его сознание, пока он осматривал портрет. Он вдруг выпрямился и, распахнув двери гостиной, направился вглубь усадебного дома. Странно, но по пути Сергей никого из комнатных слуг не встретил и без труда достиг той комнаты, куда его словно вела какая-то невидимая рука, а вернее, его слух.

Через распахнутые двери одного из покоев он услышал тихий напев, который выводил тонкий детский голосок:

Alouette, gentille alouette,
Alouette, je te plumeri.

Тут же ошибку в песенке поправил женский голос, с типичным французским прононсом:
- Je te plumerai, ma petite comtesse, - и детский голосок послушно пропел уже правильный вариант:

Alouette, gentille alouette,
Alouette, je te plumerai.

Сергей, переводя вдруг сбившееся дыхание, заглянул в комнату и увидел сидящую на ковре девочку, склонившуюся к фарфоровой кукле, с которой она сейчас пыталась снять платье, и это пока ей не удавалось. Недалеко от нее у окна сидела молодая женщина («Бонна», определил Сергей) и читала книгу на французском языке. Она тотчас заметила Сергея и вскочила со своего места, размахивая руками и тараторя от волнения:
- Qui ê tes-vous? Qu'est-ce que faites vous ici? Où est domestique? – она попыталась остановить Сергея, но тот легко обошел ее и присел на корточки перед девочкой, что наблюдала за ними сейчас без всякого страха, с любопытством. Тогда бонна метнулась к дверям и закричала во весь голос. - Ohé! Ohé là -bas! Viens ici! Ici! • – Потом она сообразила, что ее могут не понять, и принялась кричать уже на ломанном русском, не отрывая тем не менее взгляда от странного визитера. – Сьюда! Сьюда!

Сергей же не обращал внимание на вопли бонны. Он смотрел, не отрывая взгляда от дочери, что сейчас вдруг протянула ему маленькую ладошку:
- Helen Voronina, enchanté de faire votre… votre…, - девочка смущенно замолчала, видимо, не в состоянии выговорить столь длинное французское слово, и Сергей помог ей:
- …сonnaissance•.
Леночка кивнула, улыбаясь ему, а он коснулся губами ладошки этой маленькой барышни, с трудом отпустив ее после из своих рук. Она заинтригованно смотрела на Сергея, не отводя своего пристального взгляда от его лица.
- Я играю, - сказала она по-русски и показала ему куклу, а потом поморщилась, когда бонна взяла чересчур высокую ноту в своем призыве к слугам. – Кричит?
- Он просто испугалась меня, - пояснил Сергей. – А ты не боишься меня?
- Non, - качнула головой Леночка, и ее кудряшки так и подпрыгнули при этом движении. Сергей еле сдержал себя, чтобы не провести по ним ладонью, ощутить их мягкость. – Я ничего не боюсь. А скоро у меня будет пони. Это cheval petite•.
- Это хорошо, - согласился с ней Сергей. Она вдруг перестала улыбаться, глядя на него, стала встревожено смотреть в его глаза, сморщив смешно лобик.
- Ты плачешь? У тебя что-то болит?
- У меня болит сердце, - честно ответил ей Сергей, и она нахмурилась еще больше.
- Я не хочу, чтобы кто-то болел. Но maman болеет, - она так смешно вздохнула, изображая, как она огорчена этим обстоятельством, что Сергей не мог сдержать улыбку. На его плечо вдруг легла легкая морщинистая рука, и мягкий голос произнес:
- Вам трэба уходзиць з гэтай паловы дома. Хутка тут будуць лакеи. Хадзем, ваша яснавяльможнасць, хадзем со мной, - и после, уже к бонне. - Ды змоўкни ты, абвяшчэння! Уходзиць ен! •
Сергей в последний раз заглянул дочери, не сдержался и все же провел ладонью по ее кудряшкам, мягким и таким приятным на ощупь.
- Au revoir, ma bonne! • – тихо прошептал он, но Леночка его услышала и кивнула ему, снова протягивая руку для прощального поцелуя:
- Au revoir, monsieur!

Всего несколько минут, но эти мгновения перевернули его жизнь. Сергей молча шел за Агнешкой, обратно в гостиную. Она что-то говорила ему, ни на минуту не умолкая, но он понимал ее через слово, ведь с волнения та совсем забыла русскую речь. Но имя Марины он без особого труда разобрал в этом потоке слов и тут же остановился.
- Я не хочу видеть ее. Не сейчас, - он потер веки, а потом устремил взгляд на Агнешку, настолько тяжелый и холодный, что та поежилась. – Где я могу найти бумагу и чернила? Записку оставлю.

Агнешка распахнула одну из дверей и провела его в кабинет. Судя по тому, что в кресле лежала небрежно брошенная шаль, а также по искусно расписанному фарфоровому письменному прибору на бюро, Сергей определил, что находится в половине Марины. Из полуоткрытых боковых дверей до него донесся слабый сладкий аромат духов, и он пошел на этот запах, словно завороженный им, взял со спинки стула тонкую сорочку, погладил пальцем легкую ткань. Он закрыл глаза, даже сильно зажмурил их, а по щекам его заходили желваки, и Агнешка, стоявшая в дверях, поспешила сказать:
- Не трымай на яе зла, барин. Не трымай! •

Сергей тут же очнулся от своих мыслей, услышав ее голос. Бросил сорочку на стул и вернулся обратно в кабинет, к бюро, где было схватился за бумагу и перо, но, заметив книгу, лежащую подле письменного прибора, потянул ее к себе. Он нашел необходимую страницу и быстрыми резкими движениями подчеркнул несколько строк, макнув перо в чернила. Затем оставил все на столе и вышел вон.
Агнешка бросилась было за ним, но ее возраст не позволял ей уже передвигаться также быстро, и она отстала. А когда до нее из распахнутых окон донесся звук лошадиных копыт по камню подъездной аллеи, поняла, что торопиться уже некуда.

Весь дом прямо бурлил в ожидании возвращения графини, которой тут же послали сообщение о странном визите князя. Бонна, уверенная, что маленькую графиню пытались похитить, не отпускала руки девочки ни на минуту, чем вызвала у той злость и довела до слез. Агнешка с Параскевой на пару налетели на ту, пытаясь отобрать у нее дитя, но та не отдавала, заслонив девочку собой. Игнат громко призывал к порядку спорщиц, грозя, что всенепременно отправит всех на конюшни, и в первую очередь лакеев, что все же должны были быть поближе к дому. А вдруг, грабители бы приехали, вопил он, вызывая смех в задних рядах отчитываемой дворни, собравшейся в передней, что распаляло его еще больше.

Всю эту кутерьму и застала Марина, вернувшись в усадьбу. Ее нервы и без того были напряжены этим нежданным, столь волнующим ее визитом. Ее бедное сердце вдруг украдкой шепнуло, вдруг он приехал за ней. Даже сюда, в Завидово. Но разум жестоко обрывал: «Чушь! Подобного не может быть!»
Она быстро заставила дворню умолкнуть почтительно и разойтись по своим делам, коих в это время года было немало. К тому же в вычерпываемом водоеме совсем немного оставалось воды до дна, а значит, и до долгожданной находки, и она сразу же напомнила собравшимся, что день нынче короток, не начало лета все же. Затем она прошла в сопровождении Игната в голубую гостиную, где ее ждал собственный портрет.

- Князь видел? – замирая сердцем, спросила Марина у Игната, но тот не успел ничего сказать, так как в гостиную постучались няньки и бонна с ребенком. Марина обняла подбежавшую к ней дочь, крепко прижала к себе.
- C'est inadmissible, madam. Domestique doit toujours ê tre dans la maison, - кипятилась бонна. – Cet homme peut nous tuer! •
- Paix, mademoiselle Le Bonn! Vous etes vivant et en bonne santé que je vois. Votre cris faites peur à enfant•, - одернула ее Марина.
- Он был тут. И видел Ленусю, - проговорила Агнешка, и Марина подала остальным знак удалиться. После того, как они остались одни, она склонилась к дочери и спросила ее:
- Моя дорогая, ты видела этого мужчину? Он приходил к тебе?
- Он напугал mademoiselle, - кивнула девочка. – Пошто она перепугалась, monsieur же хороший. Он плакал. У monsieur сердце болит.

Марина отшатнулась, услышав эти откровения дочери, встревожено взглянула на Агнешку:
- Где он? Он уехал? Что он сказал? Он зол на меня? Оставил записку?
- Ничего не сказал, моя милая. Вот только…, - и няня протянула ей книгу, раскрытую на той самой странице, что искал Сергей. Это были сочинения Байрона, стих «Прости». И несколько строк, выборочно подчеркнутых сильной мужской рукой, ударили Марину в самое сердце.

…Пусть свет улыбкой одобряет
Теперь удар жестокий твой:
Тебя хвалой он обижает,
Чужою купленной бедой.
Пускай я, очернен виною,
Себя дал право обвинять,
Но для чего ж убит рукою,
Меня привыкшей обнимать?...

…И в час, как нашу дочь ласкаешь,
Любуясь лепетом речей,
Как об отце ей намекаешь?
Ее отец в разлуке с ней…

…Прости ж, прости! Тебя лишенный,
Всего, в чем думал счастье зреть,
Истлевший сердцем, сокрушенный,
Могу ль я больше умереть? •

• особенная женщина, любовница (фр.)
• Пётр Фёдорович Соколов (1791, Москва — 3 (15) августа 1848) — русский живописец-акварелист. Был весьма популярным среди светской публики портретистом.
• Кто вы? Что вы здесь делаете? Где прислуга? Эй! Эй, кто-нибудь! Идите сюда! Сюда! (фр.)
• Элен Воронина, весьма польщена с вами …. познакомиться (фр.)
• маленькая лошадь (фр.)
• Вам нужно уходить с этой половины дома. Скоро здесь будут лакеи. Пойдемте, ваше сиятельство, пойдемте со мной. Да замолчи ты, оглашенная! Уходит он! (бел.)
• До свидания, моя милая (фр.)
• Не держи на нее зла, барин. Не держи! (бел.)
• Нельзя же так, мадам! Слуги всегда должны быть в доме. Этот человек мог убить нас! (фр.)
• Успокойтесь, м-ль Ле Бонн! Вы же живы и здоровы, как я погляжу. Своими криками вы только перепугали ребенка (фр.)
• Байрон «Прости»