Marian 15.11.2010 12:02 » Глава 33 Глава 33

Спустя неделю после Вознесения Марина снова осталась в Завидово одна, остальные вернулись в столицу: родители с младшими сестрами намеревались уехать на все лето и осень в Ольховку, а молодожены хотели присмотреть себе неплохую квартиру в Петербурге. Лиза наотрез отказалась жить в доме с родителями, настаивая на том, что она вполне уже созрела для взрослой самостоятельной жизни. Марина же подозревала, что той просто не терпится поскорее упорхнуть из-под опеки маменькиного крыла и начать наконец ту бурную светскую жизнь, о которой ее сестра всегда мечтала.

- Я прошу вас присмотреть за моей сестрой в столице, - попросила Марина своего супруга, когда они лежали в постели в последний перед отъездом вечер в спальне Анатоля. – Боюсь, как бы жизнь без материнского присмотра не вскружила бы ей голову окончательно. Не сомневаюсь, первым же делом по приезде в Петербург она помчится к модисткам заказывать новые платья, совсем не думая о том, что на ведение хозяйства тоже нужны средства и довольно немалые в наше время.
- Не стоит так беспокоиться о ней, моя дорогая, - отвечал ей Анатоль, целуя каждый пальчик ее руки. – Излишняя опека только будет раздражать ее. Позвольте ей своим умом дойти до тех простых истин, что должны быть в голове у каждой здравомыслящей женщины. Жизнь обязательно научит вашу сестру этому, вот увидите.
- Но если вы заметите, что дела совсем из рук вон плохо, вы поможете ей?
- Обещаю вам, моя дорогая, - ответил Марине супруг, и она поняла, что может успокоиться – Лиза не останется совсем одна в таком большом равнодушном городе, как столица.

Несмотря на свое вынужденное одиночество после отъезда родных, Марина вовсе не чувствовала себя покинутой в сельской тиши. Вместе с немцем-садовником чертились планы паркового комплекса, размещались на бумаге клумбы, фонтан, беседки. Приступили к постройке оранжереи, расчистили пруд и запустили в него специально привезенных зеркальных карпов – Марине Игнат сказал под большим секретом, что в детстве барин весьма был увлечен рыболовством, даже соревновались, бывало, с Федором, кто больше рыбы поймает. Марина стремилась изо всех сил к тому, чтобы о Завидово говорили с полной уверенностью, что это одно из самых лучших имений в губернии, а лучше - и в целой империи.

К Марине опять зачастила Долли с матерью. Теперь, говорили они, после того, как хозяйка Завидова уже не в тягости, можно было подумать и о балах в огромной зале усадебного дома.
- Раньше, когда Ираида Степановна, матушка Анатоля Михайловича, была еще жива, упокой Господи ее душу, в Завидово часто давали балы да музыкальные вечера, - сказала Авдотья Михайловна. – Может, вы продолжите сию превосходную традицию? Ведь в Завидово столь давно не было радушной хозяйки.
- Я обсужу этот вопрос с моим мужем, - уклончиво отвечала ей польщенная Марина. Она до сих пор, даже спустя несколько недель после их примирения с Анатолем, чувствовала свои позиции не особенно крепкими. Но мысль о собственном бале, данном здесь, в Завидово, охватила ее полностью, и теперь, как только выдавалась свободная минута, Марина планировала в записках, что могло бы быть сделано, реши они с Анатолем устроить его в усадьбе.

Но поговорить на эту тему с мужем Марина, бывало, забывала. Его визиты в Завидово были редки и непродолжительны, что огорчало его супругу, ведь совсем не так Марина представляла свой брак. Да и маленькой Леночке было непросто привыкнуть к Анатолю, что неудивительно для маленького ребенка. Она каждый раз плакала, когда он брал ее на руки в день своего приезда, пугаясь непривычного ей лица в ее маленьком мирке. Это так сильно огорчало Анатоля, на удивление Марине, что она спешила ободрить его:
- Скоро Леночка подрастет, и сможет уже наконец-то привыкнуть к вам, как к родителю. Пока же это затруднительно для нее – ваши приезды так редки и так быстротечны. Для нее слишком мало времени, чтобы привязаться к вам и начать различать ваше лицо.

Анатоль молчал, и Марина вдруг решилась продолжить в надежде на то, что возможно, сможет подтолкнуть его чаще проводить время с ними, своей семьей:
- Быть может, вы смогли бы приезжать не так редко? И оставаться подольше? Или вообще взять отпуск, ведь летом светская жизнь затихает в столице.
- А быть может, и вовсе выйти в отставку и стать местным барином? – едко проговорил Анатоль, но, видя взгляд жены, поспешил сказать. – Я никогда не выйду в отставку, пока мне позволит здоровье. Вы даже себе представить не можете, сколь высоко мое положение, и терять его я не намерен. В моем возрасте быть приближенным к царскому двору настолько, - это мечта любого офицера. Я безмерно благодарен судьбе за тот шанс, что мне выпал, и не имею ни малейшего желания потерять свой чин, постоянно отпрашиваясь в отпуска, а уж тем паче – выйти в отставку. Я полагал, что это вы прибудете ко мне в Петербург на Казанскую•, но, я смотрю, вам здешняя жизнь больше по вкусу. Всегда думал, что вы любите столичную светскую жизнь, а не уездные балы.
- А что плохого в уездных балах? В деревенской жизни? – еле сдерживая себя, спросила Марина своего мужа.
- Невыносимо скучны и нелепы, - последовал ответ.

О, как же Марина презирала этот тон столичного света! Как он ей резал слух сейчас! Она вовсе не ожидала услышать эту реплику из уст Анатоля, ей казалось, что он человек другого склада, но как выяснилось сейчас, она ошибалась.
- Да и потом, - уже совсем другим тоном, более мягче и нежнее, продолжил Анатоль. – Я бы очень желал видеть вас с дочерью при себе постоянно, ведь, поверьте, мне столь сильно не хватает вас обеих там. А это возможно только при вашем переезде в Петербург.
За эту реплику Марина была готова простить ему и его презрительный тон, и пренебрежение сельской тихой жизнью. Ведь она прекрасно понимала, насколько она была должна быть благодарна своему мужу за его любовь и заботу о ребенке, который вовсе не является его по крови. Она изо всех сил старалась стать Анатолю именно той женой, которую он хотел бы видеть рядом с собой. И если он хотел видеть рядом светскую львицу, что ж, Марина станет ею без малейших раздумий, как бы она не предпочитала тихие просторы Завидова шумному и полному блеска Петербургу.

Наступил июнь, и незаметно приблизилась та дата, которая напрочь перевернула жизнь Марины - день, когда она давала свои клятвы у алтаря Загорскому, даже не предполагая, как жестко обманется в итоге. Весь день она не находила себе покоя. Какое-то чувство странной тоски, даже сожаления о былом гнало Марину прочь из дома, и она приказала седлать себе кобылу. Уже за пределами усадьбы, пустив лошадь галопом так, что словно парус, развевались юбки на ветру, и еле поспевал следом стремянной, она гнала и гнала вперед, будто пытаясь ускакать от своих мыслей, будоражащих разум. Внезапно скорость ее скачки напомнила Марине тот день на охоте в Киреевке, когда она ударила Сергея хлыстом, а затем умчалась прочь, к тому самому оврагу.

«…Вы вымотали меня до самых кончиков моей души. Я не знаю, каким образом, но вы надежно взяли в плен мое сердце, и я не уверен, что хочу получить его назад...»
«…- Ты – моя любимая. Ты – моя любовь, моя душа, мое сердце. Ты – мой воздух, которым я дышу. В тебе – моя жизнь, и только от тебя зависит, какой она будет…»
Как можно было так говорить? Так страстно целовать? Так жестоко предать после?

Марина так резко остановила лошадь, что едва не вылетела из седла и, уткнувшись лицом в гриву, горько разрыдалась, не в силах сдерживаться, ни в малейшей степени не заботясь о том, что находится на виду у стремянного, который теперь сдерживал своего коня чуть поодаль, смущенно отводя взгляд от плачущей барыни. Сердце ее буквально разрывалось на части от обиды за свою судьбу, от осознания того, что даже спустя время она не забыла ни минуты из того, что было у нее с Загорским, несмотря на то, что постепенно его черты начали стираться из памяти. Марина не могла четко вспомнить линию его губ, но по-прежнему помнила сладость поцелуя, нежную тяжесть его руки в ласках.

- О Господи, за что мне это? – прошептала она, с трудом переводя дыхание в попытке успокоиться и прекратить свою невольную истерику. «Когда душа болеть будет, пусть барыня придет к Зорчихе», всплыли вдруг в голове Марины слова Варвары, и она поняла, что только шептунья может помочь ей. Возможно, она в силах сделать остуду? Ибо только вмешательство высших сил способно навсегда устранить эту тяготящую ее любовь к Загорскому из души Марины.

Казалось, Зорчиха знала, что графиня Воронина посетит ее скромный домик в этот день, так как ждала ту чуть ли не на пороге. Она напряженно вгляделась в лицо Марины и, заметив следы недавних слез, покачала головой. Потом отступила в сторону и пригласила Марину жестом зайти внутрь. Та последовала за шептуньей, с некоторой опаской огладывая жилище, в которое ступала, оставив стремянного с лошадьми за воротами.
В домике Зорчихи было чисто и уютно, и ни малейшего намека на то, что та занимается каким-либо бесовским делом. В красном углу тускло горела лампадка, освещая несколько икон, и, заметив их, Марина поневоле успокоилась и немного расслабилась, по знаку шептуньи присела на лавку у окна.
- Выпей это, - протянула ей вдруг Зорчиха деревянную кружку. Увидев, что Марина смотрит на нее с подозрением, усмехнулась. – Чего испугалась? Уже, почитай, с весны пьешь мои настои, а тут забоялась. Тут травы для покоя душе твоей, пей смело.

Марина приняла из рук шептуньи кружку и выпила до последней капли весь ароматный теплый настой. Затем откинулась к стенке, опершись спиной о бревна, чувствуя, как какая-то блаженная истома разливается по членам. Резко вдруг нахлынула дрема, и Марина еле сдержалась, чтобы не закрыть глаза.
- Все мучаешь себя, барыня? – резко спросила шептунья, усаживаясь за противоположный от Марины конец стола. Она разминала травы в ступке, равномерно постукивая пестиком, и этот звук убаюкивал Марину. – Все нет покоя в душе?
- Нет, - тихо ответила Марина, изо всех сил борясь со сном. Зорчиха отставила в строну ступку и, резко протянув руку, взяла ладонь графини в свою. Она закрыла глаза, и Марина невольно сделала то же самое. Перед ее мысленным взором вдруг стали мелькать сцены из прошлой жизни: институт, ее первая встреча с Загорским, первый бал, затем ее встреча на балконе с Сергеем. Потом мелькнул эпизод их невольного утреннего «рандеву», ее отъезд в Ольховку. Затем возвращение в Петербург и знакомство с Анатолем…

Когда перед глазами вдруг встал тот самый вальс, обманом полученный от нее Загорским, Марине вдруг стало так трудно дышать, схватило где-то в груди. Она снова почувствовала все те эмоции, что вызывало в ней простое касание его руки, его взгляд.
Марина поспешила открыть глаза, прерывая мысленную картинку, но руки своей не отняла.
- Зачем ты делаешь это? – с болью в голосе спросила она Зорчиху, которая теперь смотрела на нее в упор. – Зачем заставила вернуться?
- Не я это сделала, - покачала головой та. – Ты сама возвращаешь себя в прошлое, которого уже нет и более не будет.
- Сделай мне остуду, - вдруг резко сказала Марина. – Я хочу забыть его, но не могу сделать этого сама. Сил нет. Только ты можешь помочь мне в этом.
Зорчиха лишь хрипло рассмеялась в ответ.
- То, что дал Господь, не под силу мне забрать. Не могу я судьбы изменить, нет у меня такого дара, да и никто им не обладает. Если бы я могла, думаешь, смотрела бы спокойно на смерть того, кто мое сердце держал в залоге? Могу лишь помочь тебе успокоить свою страждущую душу, привнести в нее долгожданный покой. Не стоит лить сейчас слезы, их еще будет достаточно в твоей жизни.

Услышав эти слова, Марина испугалась так, что ей показалось, она лишится сейчас сознания. Неужели ей предстоит еще раз пережить потери в своей, казалось бы, устоявшейся жизни? Неужели…?
- Леночка…? – хрипло произнесла она, поднося руку к горлу. Но Зорчиха тут же покачала головой, отрицая ее преположение.
- Твоя дочь, барыня, будет жить долго на удивление окружающим. Много чего ей предстоит, но и счастья ей Господь уготовил немало.

Марина перевела дух, замедляя свое бешено колотящееся сердце, а потом вскинула голову и посмотрела шептунье прямо в глаза.
- Коли будущее видишь, открой мне его, - потребовала она у Зорчихи, но та опять покачала головой.
- К чему тебе это, барыня? Много ли тебе помогло то, что поведали тебе год назад? Нет, не помогло вовсе. Да и не могу я тебе открыть судьбу твою. К чему? Итак, твоя душа мечется, словно погорелец на пепелище. Одно скажу тебе – будет в твоей жизни любовь, будет твое сердце петь, а тело таять от ласк. Но долго еще до этого момента, ой как долго. Не страдай отныне, не ропщи на судьбу. Смиренно прими то, что Господь тебе уготовил.
- Будет ли в моей жизни потеря? Будет ли еще смерть? Боюсь я этого более всего на свете, - прошептала Марина.
- В жизни любого человека она непременно есть и будет. От этого не уйти, не скрыться, - ответила Зорчиха. – Но можешь быть покойна – лишь покой и отрада в ближайшем твоем будущем. Езжай домой со спокойной душой, расти ребенка себе на радость. Если что желаешь спросить, то говори. Но помни, что не все могу тебе сказать. Хотя я знаю, что тебя мучает лишь вопрос – любима ли ты была, - Марина при этих словах вскинула голову с явной надеждой во взоре. – Правду тебе открою, не умолчу. Тот, по ком душа твоя до сих пор страдает, закрыл свое сердце за много лет до вашей встречи. Холодна была его душа, словно мерзлое озеро. Ни сострадания, ни жалости, ничего. Только лед. Но и его настигло то, от чего он так бежал. От судьбы ведь не убежать. О тебе его мысли, о тебе… Одна ты в голове. Не солгал он тебе.

Уже провожая, Зорчиха вдруг развернула Марину к себе лицом и провела ладонями по ее лицу, легко касаясь кожи лишь кончиками пальцев, что-то шепча при этом себе под нос.
- Ты забудешь его лицо, - прошептала потом она. – Уйдет из памяти то, что так тщательно лелеешь в душе своей. Но только на время, барыня, более не могу…
- Спасибо, - повернулась к шептунье, прощаясь, Марина. Она приняла из рук стремянного повод, легко вскочила в седло. Вдруг Зорчиха метнулась к ней и схватила за лодыжку.
- Послушай то, что скажу сейчас, и запомни. Помоги барину унять свою гордыню и злобную память. Только его нрав – виновник всех его бед. Смягчи его сердце, ты сможешь, я знаю, и быть может, сможешь переменить судьбу. Хотя пожелаешь ли? Но все едино - не хочу я, чтобы сбылось, что видела. А теперь езжай, ты и так уже заставила ждать своих гостей.
С этими словами шептунья легко похлопала лошадь Марины по крупу, и та неспешным шагом, понукаемая хозяйкой двинулась прочь со двора. Гости, думала графиня над последними словами Зорчихи. Какие еще гости? Она никого не ждала, записок о визите не получала. Анатоль же только пару дней назад уехал в Петербург. Быть может, Зорчиха ошиблась в этот раз.

Но шептунья не ошиблась, Марину действительно кто-то ждал в доме. Подъезжая к дому, она заметила, что во дворе стоит чья-то коляска, чей кучер сейчас сидел на подножке и что-то рассказывал собравшимся вкруг него конюшенным. Но заметив барыню, дворовые тотчас разбежались кто куда, а кучер поднялся со своего места, комкая в руке картуз, отвешивая ей поклон. Марина даже не обратила внимания на подбежавшего мальчика, который ждал от нее поводья, такая внезапная радость охватила ее. Ведь кучер, что ей кланялся сейчас, был человеком Арсеньевых, она сразу же узнала его – именно он возил их на прогулки в Павловск прошлым летом. Это могло означать только одно…

Марина быстро спрыгнула с лошади, не дожидаясь помощи стремянного, и направилась в дом. Уже на крыльце ее встретил Игнат с докладом о прибывших.
- Приехали-с точно, как вы выехали на прогулку, - делал ей доклад дворецкий в то время, как она шла уже по передней, на ходу сдергивая перчатки. – Я взял на себя смелость проводить их сиятельства в голубую гостиную-с. Оттуда отличный вид на реку-с. Я уже распорядился по поводу закусок и прохладительных-с.
Марина рассеянно кивала головой, уже не слушая его. По всем правилам ей следовало бы уйти к себе и переменить платье, но переполнявшие ее чувства гнали ее прямо в гостиную, где она наконец-то сможет увидеть свою близкую подругу после столь долгой разлуки. Марина даже дверь распахнула сама, опередив не успевшего подойти вперед нее лакея.

Арсеньевы были там. Юленька в маленькой аккуратненькой шляпке, украшенной цветами, сидела в кресле у распахнутого окна, а ее супруг, склонившись к ее ушку, что-то говорил ей вполголоса, заставляя радостно улыбаться. Они разом обернулись к вошедшей Марине, и та замерла в момент, заметив, как мигом холодеют глаза Арсеньева, обращенные к ней, а лицо Юленьки вдруг грустнеет. Поэтому Марина погасила в себе свой бурный порыв броситься навстречу к подруге, приблизилась к ним и степенно присела в реверансе. Затем она приняла холодное прикосновение губ к своей руке от Арсеньева и неловкий, но ласковый троекратный поцелуй в щеки от подруги. Значит, он ненавидит ее теперь, а Юленька пока решила повременить с выводами и все же выслушать ее.

Марина вздернула подбородок, показывая своим видом, что ее ничуть не задело прохладное отношение к своей особе, и принялась расспрашивать их о путешествии, их возвращении и об их впечатлениях о поездке. Арсеньев предпочел молчать, отойдя от них подальше, к камину, где стал рассеянно перебирать в руках фарфоровые безделушки, стоявшие на каминной полке. Юленька же принялась за рассказ: сначала неловко и тихо, потом, уже забыв о своей обиде на подругу, все более эмоционально, буквально захлебываясь словами от восторга, словно малый ребенок.
- Извини, ma cherie, вынуждена оставить вас на время, - Марина положила ладонь на руку Жюли и с радостью ощутила ее нежное ответное пожатие. – Я только с верховой прогулки, еще даже не успела сходить к себе. Так соскучилась по тебе, спешила увидеть. Сейчас в диванной подадут чай, ах, нет, наверное, лучше в террасе. У нас такой замечательный вид на реку!

Юленька восторженно согласилась с подругой – она уже мельком видела, насколько хороша округа усадьбы, а вот Арсеньев прищурил глаза при этих словах. Его слух резануло «у нас», так легко слетевшее с губ той, что буквально год назад клялась одному его другу, а сейчас сидит хозяйкой поместья другого.
- Надолго ли к нам? – перед уходом спросила подругу Марина. – Быть может, погостите несколько дней?
- С удовольствием, дорогая, ведь нам надо столько всего обсудить, - ответила той Юленька, не успев даже рта открыть своему супругу, который не преминул выразить свое недовольство, едва Марина переступила порог.
- Остаться погостить? Ты совсем не то говорила, когда мы ехали сюда!
- Ах, милый, я даже и не предполагала, что все совсем не так, как ты доказывал все эти дни. Я не вижу довольства в ее глазах. Да, Марина выглядит очень неплохо, но в ее глазах на мгновение отразилась такая тоска, что я поняла – ей просто необходимо, чтобы я была рядом.
- Ты просто слишком великодушна. Готова простить любой обман и предательство, - возразил Жюли супруг уже мягче. - Я же не таков.
- Прежде чем судить человека, всегда надо дать ему шанс оправдаться в том, в чем ты его обвиняешь, - заметила мужу Юленька. – И потом – разве Господь не велел нам прощать?

Спустя некоторое время вернулась Марина, сменившая платье для верховой езды на более легкое с цветочным рисунком, и хозяйка с гостями прошли на террасу, где уже ждали закуски и прохладительные напитки. Юленьку восхитил вид, раскинувшийся перед их взорами, о чем она не преминула сообщить Марине.
- Понимаю тебя, - улыбнулась та. – Когда я впервые увидела это великолепие, тоже была поражена этой красотой.
- Представляю, как вы были обрадованы получить такое имение в свое полное распоряжение, - заметил прохладно Арсеньев, отпивая из бокала прохладный варенец. Марина повернула к нему голову и, глядя прямо в глаза, проговорила:
- Рада ли я была? Отнюдь. В первое время я вообще с трудом управлялась со всем этим обширным хозяйством.
- Вы знаете, что я имею в виду, - уже более резко сказал Арсеньев, ставя бокал на стол с громким стуком. Юленька взглянула на него укоризненно, но он не обратил на ее взгляд внимания. – Потеряв возможность стать княгиней, вы быстро сменили свой статус, чтобы приобрести титул графини.
- Ах, вот как! – воскликнула пораженная Марина. И тон его голоса, и слова были вне всяких приличий, что явственно судило о том, насколько он зол на нее. Она прекрасно понимала, как случившееся выглядит в глазах тех, кто был в курсе всей истории, и поспешила объясниться даже не ради него самого, а подруги, что сидела рядом. – Я вышла замуж за Анатоля Михайловича вследствие своего положения и положение своей семьи. Софья Александровна была тяжело больна, как вы знаете, а мы не имели малейших средств ни на то, чтобы жить в столице, ни на то, чтобы быть в состоянии вести судебную тяжбу. В случае, если завещание тетушки не включало бы нас, как наследников ее имущества, или было бы опротестовано, мы могли бы вконец разориться. Мне не оставалось ничего иного…
- Ах, как это благородно – положить себя на жертвенный алтарь! – буркнул Арсеньев.
- Вы ничего не понимаете! – вдруг неожиданно для себя самой вспылила Марина. – Ровным счетом ничего! Вы думаете, что я дурная особа, предавшая вашего покойного друга, а на деле все наоборот! - и она рассказала в который раз об обмане, который раскрылся спустя некоторое время после смерти Загорского, умолчав о своей тягости, толкнувшей ее на брак с Анатолем.

Арсеньев долго молчал, выслушав ее рассказ. Юленька же смотрела с участием, сжимая ладонь Марины в ободряющем пожатии.
- О, милая, я тебе так сочувствую… я даже подумать не могла, - прошептала она.
- Вот и не думай! – резко бросил ее супруг, поднимаясь и бросая салфетку на стол. – Это все наглая ложь! Глупое и нелепое оправдание!
- Вы думаете, я смогла бы придумать такое? – возмутилась Марина.
- Не знаю, - честно ответил Арсеньев. – Но зато я знаю Сержа. Пусть он был тот еще гуляка и бретер, но он никогда не поступил бы так бесчеловечно. Не смейте говорить так о нем, слышите? Я запрещаю вам это!
- Вы говорите ровным счетом, как Анатоль, - сказала Марина.- Тот тоже поначалу возмущался моим словам, но в итоге признал, что подобное могло иметь место. Спросите у него самого о том, какие причины толкнули Загорского на сей обман. Анатоль знает обо всем и знал почти с самого начала.
- Что? – Арсеньев побледнел, словно полотно, и женщины на мгновение испугались, что того может хватить удар. Затем он резко выпрямился и попросил у Марины соизволения взять лошадь из конюшни усадьбы.
- Я хочу проехаться, голова как в тумане, - сказал он, выходя с террасы, получив разрешение. – Прошу прощения, дамы.
- Пусть успокоится, - проговорила Юленька, глядя вслед удаляющемуся супругу. – Для него огромное потрясение услышать подобное. Наверное, равнозначное тому, когда он получил известие о смерти Сергея Кирилловича, - она повернулась к Марине и снова сжала ее руки. – Как ты пережила это? Я даже не представляю, что было бы со мной, случись подобное с моим мужем. А уж тем паче этот обман… Скажу тебе честно, мне верится с трудом в подобное. Быть может, есть какое-то другое объяснение?
- Какое? – с горечью спросила Марина. – Я тоже обдумывала все это сотни раз долгими ночами без сна, но так и не смогла ничего придумать. Но что толку говорить об том нынче? Прошлое не воротится.
- Ты уже забыла его? – тихо спросила Юленька и, когда Марина грустно покачала головой, поспешила переменить тему. – Я слыхала, Господь даровал вам с Анатолем Михайловичем дочь.
- Да, это правда, - кивнула, улыбаясь сквозь невольные слезы, Марина. – Наш ангелочек, Еленочка… Хочешь взглянуть?
Спросила и лишь потом спохватилась, осознав, что так до сих пор подруга и не сообщила ей, принесло ли лечение на водах свои результаты. Она вопросительно взглянула на Юленьку, не смея задать вопроса, но та покачала головой, угадывая его мысленно.
- Нет, милая, пока Господь не дает нам ребеночка, - грустно сказала та, отводя в сторону взгляд. – Я уже почти смирилась с тем, что мое чрево бесплодно, хотя это причиняет нестерпимую боль моей душе. Что думает по этому поводу мой муж, остается только гадать – он предпочитает обходить эту тему стороной последние полгода.
- Мне очень жаль, - обняла ее крепко Марина. – Никто не заслужил право стать матерью в большей мере, чем ты, моя дорогая Жюли.

Позднее, когда Юленька ходила по детской комнате, качая на руках маленькую дочь Марины, что-то тихо напевая ей, Марина в который раз подумала о том, насколько несправедлив этот мир. Такая любовь, какая была у четы Арсеньевых, заслуживала достойного продолжения, но почему-то его так и не было. Разве Юленька не достойна была стать матерью? Разве Господь не видит, как желанен этот дивный дар для нее?
- Мы должны кое к кому сходить завтра, - прошептала Марина подруге, принимая из ее рук убаюканного ребенка. Та отдала его с явным сожалением. – Я уверена, что знаю человека, который может тебе помочь.

Юленька отогнула край детского покрывальца и посмотрела на блаженно улыбающуюся во сне Еленочку. Марину же при этом вновь захлестнула волна страха, что сейчас та сейчас попристальнее вглядится в черты лица ее дочери и признает в них Загорского. Но Юленька лишь вздохнула и прошептала:
- Она немного похожа на тебя, и ни единой черты Анатоля. Так странно…
- Ее черты сменятся со временем несколько раз, так сказала Агнешка, - быстро сказала Марина, передавая дочь подошедшей помощнице няньки. – Так что еще пока рано судить, с кем она схожа лицом.

Позднее ребенка показали вернувшемуся с прогулки Арсеньеву. Этим Марина словно испытывала судьбу, ведь если близкие друзья Сергея не признают сходства с ее дочерью, то ей можно будет не волноваться по поводу других, кто увидит Еленочку.
Павел взглянул на ребенка словно мимоходом – чужие дети никогда не интересуют мужчин, а уж тем паче младенцы, только собственные в лучшем случае. Он ничего, кроме полагающихся по случаю слов, не сказал, и Марина перевела дух. Значит, уже никто не признает в ребенке Загорского. А когда девочка подрастет, и ее сходство станет более явным, все равно это будет довольно затруднительно связать ее с человеком, ушедшим от них столь давно. Время делает все дело, стирая из памяти лица.

К ужину неожиданно прибыл Анатоль, отпросившись в отпуск на несколько дней. Его появление весьма удивило Марину, ведь тот судя по всему выехал из Петербурга чуть ли не сразу, получив ее записку о приезде Арсеньевых в Завидово. Неужели он так хотел увидеться со своим другом, что оставил свою службу, когда только недавно брал трехдневный отпуск?

Друзья неловко обнялись при встрече. Их соединение так мало походило на нежность и эмоциональность встречи их жен. Каждый в душе имел на другого обиду и злость, к которым присоединялось чувство вины перед друг другом.

За ужином обсуждали путешествие Арсеньевых за границу, нравы и быт Европы. Анатоль же в свою очередь рассказывал о том, что происходит в свете Петербурга.
- Вы встречали госпожу Ливен? – переспросил он у Арсеньева в ходе неспешной беседы за столом.
- Да, в Баден-Бадене прошлым летом, - ответил ему тот, пригубливая вина. – Она затем, кажется, уехала в Париж, n'est-ce pas, ma cherie ami?
- Да, именно. Не могу понять, что ее туда влечет, - пожала Юленька плечами. – Такой грязный город!
- Может быть, ее тоска, - предположила Марина. – Потерять сразу двоих детей! C'est terrible! •
- Ее туда влечет Лондон, - сказал Анатоль. – Что весьма печально, ибо император желает, чтобы она воротилась в Петербург. Чувствую долгую переписку с графиней, потому что это желание идет вразрез с ее чувствами. Но ей придется поступиться ими, другого выхода нет.

Марина же более не особо прислушивалась в разговор. Ей были вовсе неинтересны обсуждаемые темы и персонажи, она словно отключилась от беседы и очнулась лишь тогда, когда Арсеньев вдруг заметил сегодняшнюю дату.
- Сегодня шестое, - проговорил он и вдруг поднял на нее глаза, словно укоряя за то, что она забыла об этом. Я вовсе не забыла, хотелось сказать Марине, но она промолчала, лишь глотнула очередной глоток вина. Анатоль же в догадке прищурил глаза. По его виду она поняла, что ей предстоит нынче ночью длинный разговор наедине в тиши спальни.
- Я думаю, предпочтительно умолчать о том, что вовсе не следует обсуждать, - медленно проговорил он, глядя на Арсеньева.
- Ne doute pas•, - ответил ему не менее холодным взглядом тот. В комнате явно почувствовалось, как накалилась обстановка. Анатоль резко отодвинул стул и поднялся.
- Я думаю, нам с Paul’ем лучше выпить коньяка в моем кабинете, дамы. Мы присоединимся к вам за десертом. Прошу простить нас.

Уже в кабинете он повернулся к Арсеньеву и резко, чуть ли не зло спросил:
- Зачем ты делаешь это?
- А ты? – переадресовал ему вопрос тот, опускаясь в кресло. – Я ушам своим не поверил, когда мне рассказала Марина о том, что ты полностью подтвердил, что Серж был способен на такое… такой обман. Зачем? Ты ведь прекрасно знаешь, равно как и я, что это невозможно.
- Знаю, - подтвердил Анатоль. – Знаю, но никогда не скажу ей этого.

Арсеньев вздрогнул – столько огня было в этих словах, столько запальчивости. Он в удивлении смотрел на своего собеседника, словно не узнавая его. Сейчас перед ним был вовсе не тот Анатоль, что клялся на крови всегда быть рядом с другом и никогда не предавать его.
Чужой холодный человек.
- Зачем ты так? Ведь мы когда-то были так близки друг к другу…
- Да, до тех пор, пока Серж не предал меня. Ведь Марина была моя с самого начала. Он не имел ни малейшего права так поступить со мной!
- У любви свои законы, неведомые нам, - ответил Арсеньев. – Так уж сложилось…
- Сложилось?! А я, значит, пожелай тогда любви и долголетия и уйди в сторонку? Ну уж нет! Как видишь, Бог распорядился иначе, и теперь я с ней, а не он! И я не забыл, что ты тоже был в курсе всей этой истории. Знал и ничего не сообщил мне.
- Как ты себе это представляешь? – разозлился Арсеньев. – Я меж двух огней был. И потом – если бы ты попросил меня о подобном, я бы сделал то же самое для тебя. Тут не вы выбирали с Загорским. Это был ее выбор меж вами.
- Нет, - покачал головой Анатоль, сжимая кулаки. – Она выбрала меня с самого начала и не имела права распоряжаться своим словом. Ведь оно уже не принадлежало ей. И я не уверен, что ты помог бы мне, окажись я на месте Сержа. Ты всегда был за него. Он был первый во всем у нас. Только он!

Арсеньев отшатнулся, пораженный словами Анатоля в самое сердце. О Боже, сколько в них прозвучало злости и яда! Как же все повернулось теперь. А ведь когда-то они были готовы отдать друг за друга жизнь.

Он опустил лицо в ладони, не в силах более смотреть на Анатоля. Их юношеской дружбе пришел конец, вдруг пришло болезненное осознание. Больше нет тех юношей, что проводили вместе все свободное время, что готовы были всегда подставить плечо в случае беды, делили совместно и радости, и горести. Серж был тем самым звеном, что соединяло их всех в единую цепь. Всегда основной задира и шалопай. Прав Анатоль – Серж всегда был первым в их троице, и если Арсеньев никогда не стремился на роль лидера и никогда не завидовал своему более яркому другу, то, видимо, у Анатоля было другое видение их единения.
Как мог измениться Воронин за столь недолгое время при дворе? Всего несколько лет, и тот человек, что провел рядом с ними десяток лет, словно испарился, оставив взамен этого, холодного и расчетливого.

- Я все же проведу свое расследование, как могло случиться так, что в приходской книге нет записи о венчании, - решительно сказал Арсеньев, поднимая глаза на Анатоля. – Я не верю и никогда не поверю, что Серж так жестоко и подло поступил по отношению к ней. Ведь, как бы ты не отрицал этого, он любил ее. Действительно любил. Я убежден, что они были венчаны. Иначе и быть не может.
Анатоль замер на мгновение, а потом подошел к бару и налил себе и Павлу коньяка в пузатые бокалы. Затем он вернулся к своему собеседнику и протянул ему один.
- Для чего тебе эта правда? Для того, чтобы успокоить свою совесть? В память о Серже? – отрывисто спросил он. – Что изменит это сейчас? Она моя жена. У нас растет ребенок. Серж мертв. Вот и все. Что здесь обсуждать?
- Но правда…
- Да кому она нужна эта правда? – вдруг вспылил Анатоль. – Кому?
- Не тебе, я это вижу, - спокойно сказал Арсеньев. – Ты сделал многое, чтобы опорочить Сергея, забыв, что de mortuis aut bene, aut nihil•. Я даже не знаю сейчас, следует ли мне благодарить Марину Александровну или проклинать за то, что она словно клин встала меж всеми нами, и узы, связывавшие нас столько времени, порвались так легко, словно тонкие нити. Как такое возможно, ведь были кровными побратимами?
- Не знаю, - резко ответил Анатоль. – Ты мне скажи, ведь вы первые с Сержем нарушили свои обещания.

Они помолчали некоторое время. Каждый из них думал о своем, у каждого было тяжело на душе.
- Не надо искать доказательств этого венчания, - попросил тихо Анатоль. Арсеньев покачал головой.
- Это низко и подло скрывать правду и обманывать ее, пойми же.
Анатоль ничего не ответил на эту реплику, лишь молча допил ароматную жидкость в своем бокале одним глотком и поставил его на каминную полку.
- Уже пора возвращаться к женам. Они, верно, думают, что мы уже поубивали друг друга, - постарался пошутить он, но ничего не вышло – голос дрогнул, и его реплика вышла жалкой. Потом он выправил тон голоса и уже твердо сказал. – Низко и подло обманывать друга, Paul. Так что не тебе говорить мне о морали. Я лишь хочу попросить тебя оставить сейчас все, как есть. Ради себя, ради нашей дружбы, пойди мне навстречу. Она только стала привыкать ко мне, только раскрылась. Прошу тебя, не надо знать ей ничего. Прошу тебя.

Арсеньев поднялся с кресла и теперь стоял напротив друга, глядя тому в глаза. Именно в них он прочитал ответы на все свои вопросы и ужаснулся в глубине души тому, что ему открылось.
- Ты все знаешь, - Анатоль ничем не подтвердил его утверждения, но Арсеньев продолжил. - Осторожно, ты ступаешь по тонкому льду, Анатоль. Настанет день, когда Марина Александровна узнает, что ты обманул ее, и сможет ли она простить тебе твой обман? Я ничего не скажу ей более об этом. Но не могу обещать, что если она спросит напрямую, промолчу.
- Спасибо, - Анатоль сжал его предплечье в знак благодарности. На большее он и не рассчитывал – принцип «умолчать не значит солгать» был хорошо ему знаком еще по дворцовым интригам. А уж что Марина не спросит, так это была только его забота, ее мужа.
Она не узнает. Никогда.

• имеется ввиду осенний праздник иконы Казанской Богоматери – 22 октября ст. стиля (4 ноября)
• Это ужасно! (фр.)
• Не сомневаюсь (фр.)