Глава 23. Марине никогда не забыть тот июль

Марине никогда не забыть тот июль. Именно этот месяц так перевернул всю ее дальнейшую жизнь. Иногда, оглядываясь назад, она понимала, что это само провидение так сложило судьбы всех персонажей, окружающих ее, так скрутило их в один клубок, что по-иному и быть не могло. Все сбылось так, как предрекала старая цыганка в имении Арсеньевых, словно кто-то свыше уже предначертал линию жизни каждого.

На торжестве по случаю дня рождения Александры Федоровны Марина повторно предстала пред императорской четой, но уже в качестве нареченной графа Воронина. Ей уже было не избежать этого звания в свете – их оглашение на вечере у Львовых было словно снежный ком, неся вслед за собой многие события, остановить которые или придержать ход которых девушка уже не могла. Ей стало казаться, что скоро этот ком поглотит ее с головой, и нет от этого никакого спасения.

- Les Marieiages se font dans les cieux•, - произнес тогда император, смутив и Марину, и Анатоля. – А уж браки по любви тем более. Скажу вам en grand secret•, милая барышня, граф без ума от вас, поверьте мне, я вижу почти каждый Божий день, как он витает в облаках, - стоявшая рядом с ним супруга легонько толкнула его в бок.
- Nicolas, вы смущаете молодых, - мягко проговорила она и обратилась к Анатолю и его невесте. – Поздравляю вас. Уверена, что вы найдете в друг друге свое счастье.
- Как нашли свое мы с Аликс, - добавил император, поднося руку императрицы к губам. Потом он перевел взгляд на своего адъютанта. – Когда же вы намерены венчаться? Настаиваю на скором венчании, ибо хочу вернуть обратно своего прежнего Воронина с небес. По крайней мере, на службе.
Окружающие их гости рассмеялись шутке императора. Марина же лишь вежливо улыбнулась – ей показалась эта шутка оскорбительной для ее жениха, посему неприятной ей самой, что слегка удивило ее.

- Вы так говорите, государь, - постаралась сгладить углы Александра Федоровна, будто заметив возникшую напряженность в ней. – Словно брак возвращает человека с небес влюбленности на грешную землю. Негоже такие шутки шутить при обсуждении предстоящего венчания – вы можете спугнуть молодых, и они переменят свое решение.
Ее слова вызвали очередную волну негромкого вежливого смеха и улыбок среди окружающих их. Император же поспешил возразить в ответ в их шутливом обмене репликами:
- Разумеется, я не это имел в виду. Но иногда, ах, иногда так бывает. Мне ли, получающему просьбы о разводе, не знать этого? Но будет об этом! Так, когда же венчание, граф? Мы бы хотели, чтобы оно состоялось в церкви Аничкова дворца, если у вас нет возражений по этому поводу, - Анатоль и Марина тут же склонились перед царской четой: он – в поклоне, она – в низком реверансе. Это было большая честь для них, ведь Аничков – любимейший дворец императора, и лишь избранные удостаивались такого положения.
- Кроме того, насколько мне известно, у вас, граф, нет пока никого на примете, кто мог бы стать вашим посаженным отцом. Я буду счастлив разделить с вами радость этого наиважнейшего дня в вашей жизни в этом качестве, - продолжил государь, и молодые снова склонились перед ним.
- Благодарю вас, Ваше Величество, за оказанную мне и моей нареченной честь. Мы будем только рады, - ответил Анатоль. – Что касается даты венчания, то мы планировали назначить его до Филиппова дня.

Филиппов день! Марина почувствовала, как у нее задрожали ноги и онемели пальцы на руках, а скулы свело от напряжения держать при всем этом счастливую улыбку на лице. О Боже, Боже, Боже! Как все запуталось! Венчание в Аничковом, а государь – посаженный отец Анатоля. Как скажите на милость им выпутаться теперь с Сергеем из всего этого?
- Будь я на вашем месте, граф, и имей такую очаровательную невесту, я бы тоже торопился под венец, - улыбнулся император, и все рассмеялись, а императрица шутливо стукнула супруга сложенным веером по локтю.
Лишь Марина стояла ни жива, ни мертва. Она улыбалась окружающим ее людям, кивала им, обменивалась репликами, а ее мозг в это время напряженно работал, обдумывая, как ей следует вести себя далее. И роскошный бал после торжественного обеда, и даже великолепный фейерверк, устроенный в честь дня рождения императрицы тем же вечером не смогли отвлечь ее от ее тяжелых дум.

После торжества по случаю помолвки Марина наотрез отказалась выезжать куда-либо, ссылаясь на мигрень и страшную духоту. Даже в день собственных имен она не изменила своему настроению и отказалась устраивать прием, даже небольшой для самых близких знакомых, несмотря на все уговоры матери.
Позднее Марина стала объяснять свое нежелание выходить в свет дождями, что непрерывно проливались на Петербург во второй половине июля. Уже всем ее близким было очевидно, что она ищет предлоги, чтобы избежать общения с кем-либо. Анна Степановна как могла объясняла это странное поведение дочери волнением и нервозностью перед предстоящей свадьбой, подготовка к которой шла полным ходом. Не каждой же приходится идти под венец в церкви Аничкова дворца да еще с императором в качестве посаженного отца жениха!

- Это большая честь для нашей семьи, - убеждала она Воронина, приезжавшего с визитами раз в два дня. – Естественно, Марина переживает по этому поводу, как и любая другая девушка переживала бы на ее месте.
- Скажите, Анна Степановна, а что там с письмами князя? – вдруг в один прекрасный день спросил Воронин свою будущую тещу. – Он все еще пишет к ней?
- С начала июля ни одного письма, Анатоль Михайлович, - ответила застигнутая врасплох Анна Степановна. Она не успела ничего придумать путного за эти мгновения и решила открыть правду - с того дня, как женщина перехватила письмо от князя, переписка то ли прекратилась, то ли стала вестись в обход Бориски. Хотя письма для Арсеньевой ему передавались еженедельно.

Воронин кивнул собственным мыслям и задал очередной каверзный вопрос:
- А не думаете ли вы, что сии странности в поведении вашей дочери могут быть связаны именно с этим обстоятельством?
Pré cisé ment! • Иногда по ночам Анна Степановна слышала, как Марина плачет в своей комнате, и это разрывало ей душу. Она корила Загорского за то, что разбил сердце ее дочери, ибо догадывалась, что что-то произошло, но что именно понять так и не могла. Скорее всего, он уже наигрался в любовь и оставил Марину в покое. Вопрос был только в том, насколько серьезно их увлечение, и женщина установила пристальное наблюдение за бельем девушки. Слава Богу, ее опасения вскоре были развеяны, и Анна Степановна с легкой душой приступила к приготовлениям к предстоящим торжествам. Поплачет и перестанет, решила она. Не ей первой на этой земле разбили сердце.
- C'est une absurdité! • Разумеется, нет, - чуть нервно рассмеялась Анна Степановна. К ее явному сожалению, убедить Воронина в ложности его предположения она так и не смогла.

В отличие от Анны Степановны, не обеспокоенной состоянием Марины, Агнешка все с возрастающим беспокойством наблюдала за своей девочкой. Ей совсем не нравилось отсутствие аппетита той, ее вялость и сонливость, перепады настроения. Конечно, были крови в начале месяца, но все же… Она слыхала, что так иногда бывает – вроде и крови есть, да в тягости жинка.
Или вдруг от этой хандры какая болезнь нападет на ее девоньку? Агнешка помнила, как тяжко дались Марине те несколько лет в Ольховке, что она провела в попытках забыть Загорского. Теперь же будет еще горше – ведь посетивший рай, никогда не забудет его плодов, и тяжелее будет вычеркнуть из памяти их вкус и сладость.
- Прости грехи моей девочки, Господи, - ежедневно молилась она перед образами. – Помоги ей пережить те трудности, что посылаешь ей в испытание. Матка Боска, верни здоровье моей девочке, телесное и духовное. Помоги ей, помоги ей…

Агнешка каждое утро ходила сама к почтарю (Анна Степановна была права в своих подозрениях), но заветного конверта так и не было. Старая женщина не понимала, как и Марина, что произошло с князем. Ужели он обманул ее касаточку? Ужели оставил? Но нет – Агнешка вспоминала ту странную бабочку, залетевшую к ним в комнату, и неистово молилась с того дня перед образами, прося Господа защитить супруга и защитника ее девоньки, втайне от Марины. Она слыхала, что там, в том далеком краю идет война, и кто знает, как может обернуться эта поездка. Ведь пуля или сабля не разбирает, кто перед ними – благородный человек или простой солдат, и жизнь отнимает одинаково.

Марина же за прошедшее время со дня их расставания с Загорским устала лгать и притворяться донельзя. Ей, презирающей ложь и обман, было тяжело как никогда ранее. Она же была просто в панике от того, что все идет далеко не так легко, как расписывал ей Загорский. Девушка стала очень раздражительной и нервной, то и дело срывалась на крик и слезы, за что сама себя потом корила. И самое ужасное во всей этой ситуации было то, что она чувствовала себя совсем одинокой.
Одна и беззащитна перед всеми теми, которым лгала в глаза, мило улыбаясь.

Бедная девушка писала к Загорскому письмо за письмом. Умоляла, просила, уговаривала объявить об их браке и забрать ее к себе. Куда угодно – в имение, на Кавказ. Ей уже было все едино. К середине июля, не получив более почти за месяц ни одного письма от князя, Марина совсем пала духом. Вскоре ее письма из умоляющих превратились в угрожающие.
«… Я не понимаю, что происходит. Я не понимаю твоего молчания. Где ты и что с тобой? Разве не обещал ты писать мне еженедельно, чтобы я получала твои письма как можно чаще? Разве не говорил ты, что это будет служить лишним доказательством того, что ты не забыл про меня?»
«…. Филиппов день. Эта дата висит, словно Дамоклов, меч над моей головой. Ты обещал, что к Покрову мы разрешим нашу situation, но я не вижу ни единого подтверждения твоим словам. Если ничего не изменится к назначенной тобой дате, я самолично открою тайну и своей семье, и старому князю. Клянусь тебе, я пойду на этот шаг, ибо у меня нет иного пути».

Совесть девушки отягощало к тому же поведение ее жениха. Воронин ездил к ней исправно, привозил подарки, присылал цветы и конфеты, словом, вел себя, как влюбленный мужчина. Что, кстати, Марина легко читала по его глазам: они смотрели на нее с таким слепым обожанием, когда он предполагал, что этот взгляд незамечен окружающими, что ей становилось прямо-таки дурно от переживаний.
Анатоль имел полное право на то, чтобы быть любимым, и не его вина была в том, что она не могла дать ему этой любви. Каждый раз, когда Марина отстранялась от него, стремясь избежать объятия или поцелуя, она видела боль в глазах Анатоля, которая отзывалась в ее сердце резким уколом.

Этот водевиль необходимо было прекратить, решила Марина для себя. Более так продолжаться не может. Ждать письма от Загорского не стоит – почта всегда работала из рук вон плохо. Да и потом решать тут должна для себя она, а не он.

В тот день прямо после полудня в дом на Морскую приехала m-lle Monique, одна из самых популярных мастериц столицы. Запись к ней на пошив гардероба велась чуть ли не за три месяца да и стоил он отнюдь недешево, зато ее наряды смотрелись на хозяйке лучше остальных, подчеркивая то, что необходимо было подчеркнуть, и скрывая то, что необходимо было скрыть. Граф пожелал, чтобы гардеробом его будущей супруги (а уж тем паче венчальным платьем) занималась только она, и вот m-lle Monique, переложив текущие заказы на своих модисток, приехала, чтобы обсудить фасоны и цвета. Кроме этого, она привезла с собой целый ворох лоскутов, чтобы продемонстрировать, какие ткани будут использованы при пошиве, а сопровождающая ее кузина (тоже модистка ее салона) занесла в диванную, где принимали знаменитую мастерицу, два чехла. В них лежала основная работа m-lle Monique, доверить которую она не могла никому.

В одном из чехлов было венчальное платье. Даже сейчас, без лишних украшений и кружев, оно выглядело очень красивым и элегантным. А уж когда Марину, стоявшую на скамеечке, облачили в него девушки, помогавшие при примерке (m-lle Monique лишь отдавала приказы, стоя в отдалении, да поправляла ткань при необходимости), то сестры и мать, находившиеся в комнате дружно выдохнули от восторга, а Агнешка, стоявшая скромно у дверей, прослезилась от умиления. Даже Марина, увидев собственное отражение в зеркале, была помимо воли вынуждена признать, что платье – это настоящий шедевр портняжьего искусства.
- Моя кровь! – затем гордо улыбнулась Анна Степановна, промокая платком глаза. – В меня пошла красой, не иначе.

- O-la-la, le sein de m-lle a lé gè rement augmenté •, - нахмурилась m-lle Monique, делающая наметки рисунка на корсаже, чтобы в дальнейшем расшить его жемчугом, и для наглядности продемонстрировала свое замечание, показав его жестами. Агнешка, завидев эту пантомиму, вдруг побледнела и метнула взгляд на Анну Степановну, но та целиком была сосредоточена на обсуждении платья с модисткой. Марина не обратила на странное поведение няни внимания – в тот момент ей помогали снять венчальный наряд и облачиться в другой, принесенный в тот же день.

- M-lle a de la chance avec mari, - щебетала меж тем непрерывно m-lle Monique. – Il est non seulement noble, il est bien coté de souverain, mais trè s riche. Hier j'ai reç u un rouleau de blondes•. Rouleau, figurez-vous! Personne dans la capitale n'ont pas eu et n'aurait pas tant de blondes en robe de marié e, seul m-lle. Dans la capitale? Dans empire! •
Марину тем временем облачили в другое платье, атласное, тягуче-черного цвета с черничным отливом при движении юбок. Она расправила складки на юбках («O-la-la, avec pré caution, m-lle, tres capricieux tissue! •»), повернулась к зеркалу и, увидев собственное отражение в зеркале, остолбенела. На ней было красиво скроенное и превосходно сидевшее на ней траурное платье.

«….Черное облако смерти витает над тобой. Но не твоя это смерть, не тебя Господь забрать хочет...» - вдруг вспыли в голове слова предсказания старой цыганки.
Марина вдруг побледнела и рухнула со скамейки, как подкошенная, под крики всех присутствующих в комнате. Благо, что дворня успела подхватить и уберечь от неминуемого падения на пол.

- Ну что ты, дурочка, распереживалась? – тараторила после над ней, лежащей на софе, маменька, пока под нос ей совали нюхательные соли. – Неужто, не знаешь, что траур готовят вместе с венчальным нарядом? Так ни одна невеста в обморок не грохалась на примерке. До чего ж ты впечатлительная-то! Все книги твои!
Примерку пришлось прервать и перенести на следующий день. Марину же Анна Степановна отправила в спальню отдохнуть и набраться сил. Агнеша была только рада, что вся эта суматоха улеглась, и ее девонька может спокойно полежать в тишине комнаты, вдали от матери, непрерывно судачащей о предстоящей свадьбе, да суматошных сестер.
- Скажи-ка, касатка моя, как твое здоровьичко? – подоткнув одеяло, спросила она у Марины. – Можа, беспокоиць чего? Голова, часом, кругом не идзець? Дурнота не мучаець?
- Ах, Гнеша, оставь! – отмахнулась от нее Марина. – А то сама не знаешь? Просто коршуном за мной следишь, продыху не даешь. Уйди, одна хочу побыть.
Агнешка поджала губы, но ничего не сказала в ответ. Только вышла из комнаты, предварительно опустив плотные шторы.

Марина лежала в полусумраке спальни и напряженно размышляла. Траурное платье заставило ее вспомнить все те предсказания, что ей были даны в последнее время. Сначала цыганка на вечере в Киреевке, затем гадание по книге. Что за смерть суждено ей встретить на своей доле? Чья она? Неужели их обман приведет к такому трагичному исходу?
Марина вспомнила, как ей рассказывали историю, где девушка бежала с любимым из-под венца, но была поймана родней и женихом. Ее нареченный был вынужден вызвать ее любимого на дуэль, чтобы кровью смыть позор, нанесенный ему и семье невесты. Или это был брат этой девушки, что послал вызов?

«…опасайся белого человека, когда снег будет падать в мае. Прости ему его поступки, прими его слова. Он будет искренен. Есть два пути в твоей жизни. Выберешь прощение – жизнь сохранишь. Выберешь гнев – погибнешь…». Что имела в виду цыганка? Первое еще куда ни шло: белый человек – это человек с белокурыми волосами. Но снег в мае…?

Марина села рывком в кровати. Боже мой! Белокурый человек! Уж не Загорский ли это, часом? Нет, упаси Господь, от такого исхода! Обман обманом, а вот такого конца их запутанной истории она вовсе не хотела.
Марина поднялась с постели и позвонила.
- Одеваться буду, - коротко она бросила прибежавшей девке. – Да еще Бориса позови, письмо отнести надо.

Тем же вечером она ждала к себе с визитом Воронина, записку которому так спешно отправила с лакеем. Будь что будет, решила она, но правда должна открыться ему не в качестве моего жениха. Ей думалось, что это может смягчить удар, что он получит при известии о ее тайном венчании с Загорским, а значит, его ярость и гнев не приведут к тем последствиям, что пророчила Анатолю цыганка.

Марина ходила по гостиной кругами (дверь – софа – камин – софа – дверь), дожидаясь назначенного часа для визита. Ей было страшно, как никогда до этого. Как найти слова, чтобы убедить его, что их помолвка не должна быть? Просто не должна…
Отворилась дверь, напугав ее до полусмерти. Вошедший лакей сообщил о приходе ее жениха. Марина приказала провести его сюда, в гостиную, и судорожно стиснула руки, стараясь унять собственное сердце, бешено стучащее в груди.

Анатоль вошел и сразу же нашел ее взглядом в комнате. Он всегда так делал. Даже если комната была полна людей, он сразу же находил глазами ее взгляд, а уж потом приступал к многочисленым приветствиям.
Вот и сейчас его глаза наполнились тем самым теплом и нежностью, при виде которых у Марины всегда перехватывало дыхание и хотелось плакать горючими слезами.

- Марина Александровна, - он быстро подошел к ней и порывисто прижал ее руку к губам, отпуская затем ее кисть с явным сожалением. – Я слышал, вы были нынче утром нездоровы. Как ваше самочувствие сейчас?
- Благодарю вас, Анатоль Михайлович, я вполне здорова, - Марина присела на софу и знаком показала мужчине на место напротив себя. – Не желаете ли чаю?
- С превеликим удовольствием, - ответил ей Анатоль. Марина кивнула лакею, и тот вышел, оставив дверь гостиной открытой. По всем правилам им недолжно было оставаться наедине за закрытыми дверями, но как еще при этом сообщить Воронину то, что она намеревалась сказать, Марина даже представить не могла. Поэтому она предпочла пока молчать. Молчал и граф, не отрывая своего взгляда от нее.

Подали чай, что заставило Марину немного расслабиться, занявшись обслуживанием своего гостя. Она наливала ему чай («Черный крепкий с капелькой молока и немного сахара, да-да, я помню ваши вкусы!»), щебетала меж тем о толках в свете да о предстоящей премьере в домашнем театре Барятинских, куда они были приглашены завтра вечером. Воронин же молчал и только с какой-то странной улыбкой на губах наблюдал за ней. Потом он оставил в сторону чашку и проговорил:
- Марина Александровна, что вы хотели мне сказать?
Марина ошеломленно замолчала от подобной прямоты, а потом тихо пролепетала:
- Почему вы решили, что я хочу поговорить с вами?
- Ну, во-первых, вы прислали мне записку, что хотите видеть меня нынче. Ранее за вами не водилось столь ярого желания увидеть меня, значит, вы что-то хотите обсудить со мной. Во-вторых, вы ведете себя довольно странно, несхоже с вашим обычным поведением, следовательно, вы очень волнуетесь, и разговор для вас этот не из легких, - он помолчал, давая ей время собраться с мыслями, а затем произнес. – Говорите, Марина Александровна. Нет такой темы, в которой вы не могли бы не найти моего понимания. Даже неприятной мне. Что у вас стряслось такого страшного?

Марина резко встала и отошла к окну. То, что Анатоль разгадал ее намерения да так быстро, напугало ее. Видя ее напряжение, Воронин сменил свой тон с серьезного на шутливый в мгновение ока.
- Сегодня была m-lle Monique у вас с примерками. Это как-то связано с ней? С вашими заказами? Если превысили отведенный кредит, то я готов, как будущий примерный супруг, повысить его.

Марина помолчала минуту, затем глубоко вздохнула и быстро проговорила:
- Анатоль Михайлович, я сожалею, очень сожалею, но я вынуждена признать, что наша помолвка с вами была ошибкой. Мы совсем разные натуры, разный склад ума, и я не уверена, что это поспособствует нашему совместному счастью. Поверьте, вы достойны другой супруги, той, которой я никогда не смогу стать для вас. Я понимаю, что подготовка к торжеству идет уже полным ходом, и заверяю вас, что наша семья возместит…
- Какие, к черту, возмещения? О чем вы толкуете? – ледяной тон Воронина заставил Марину замереть в испуге. Он совершенно не изменился в лице, ни одна черта не дрогнула. Но его тон…
- Я прошу вас расторгнуть…, - начала было говорить девушка, стараясь утихомирить собственные эмоции.
- Я не страдаю потерей слуха, - оборвал он ее и медленно поставил пару•, которую до этого держал в руках, на сервировочный столик. – Ваши родители осведомлены об этом решении? – и когда Марина покачала головой, он продолжил: - Понятно. В таком случае могу я узнать причину подобного решения?
- Я не считаю себя достойной составить ваше счастье. Поверьте, это действительно так. Вы удивительный человек. Где-то на земле есть та, другая, что сделает вас более счастливым, чем я.

Марина замолчала, не зная, что еще сказать ему, какие доводы привести. В этом случае любые доводы и слова будут выглядеть нелепо и наивно.
- Нет, - покачал головой Воронин. – Это все не то, n'est-ce pas? Причина совершенно в другом. Давайте уж лучше начистоту. Я знаю, что Сергей Кириллович писал к вам (не смотрите на меня глазами испуганной лани, все тайное становится явным рано или поздно), догадываюсь, что вы отвечали ему. Но с недавних пор, полагаю, ваша тайная переписка прекратилась, и отнюдь не по вашей вине. Я также имею предположения, по какой причине, - он вдруг прервался, коротко вздохнул, а потом, вдруг переменив выражение лица (оно стало таким жестким, что Марина почувствовала себя неуютно даже в отдалении от него), продолжил. – Вы напоминаете мне мотылька, летящего на свечу. Его отгоняют от огня, зная, что он погубит это хрупкое создание, но мотылек всенепременно продолжает стремиться к этому обжигающему пламени. Так и вы стремитесь обжечь свои хрупкие крылья об этот огонь. А ведь вы обожжетесь, Марина Александровна, обожжетесь, ведь страсть, она словно огонь от кресала – вспыхивает моментом, но так же быстро и гаснет после этой мимолетной вспышки.
- Какое вы имеет право так говорить со мной? – вдруг разозлилась Марина. Злость всегда была первой в ее самозащите, даже во вред самой себе. Она из всех сил стиснула спинку стула, у которого стояла, прикрываясь им, как щитом, от пугающего ее Воронина. Таким жестким, таким язвительным она не видела его еще ранее ни разу.
- Вы дали мне эти права сами, Марина Александровна, - резко ответил ей Воронин. – В день, когда дали мне ваше слово.
- Прекрасно! В таком случае я забираю его назад!

После ее выкрика Анатоль вдруг поднялся в одном быстром и резком движении, и Марина отшатнулась, подумав, что он сейчас метнется к ней и… Но он лишь громко проговорил, глядя ей прямо в глаза:
- Ради кого?! Ради мужчины, вскружившего вам голову, пока он был в столице, пишущего вам нежные письма, и в то же время стрелявшегося на Кавказе из-за другой?!
Марина шатнулась – услышанное поразило ее. Она тотчас поняла, о ком говорит Воронин, и осознание смысла сказанного обожгло ее, словно огнем.
- Это не может быть правдой! – упрямо сказала она. – Я не верю вам.
- Об этом знает весь Петербург уже пару недель. Говорят, его застали чуть ли не в ее постели, потому и пришлось любой ценой защищать честь графини, но я не верю в эти бредни. Серж никогда не позволит поставить себя в подобное неловкое положение, - также тихо ответил ей Анатоль с явным состраданием к ее боли в глазах. – Я, как мог, ограждал вас от этих слухов до сей поры. Но теперь понимаю, надо было рассказать вам ранее. Теперь вы понимаете, ради кого вы ломаете свою жизнь.

Марина отвернулась от него к окну, чтобы скрыть слезы, что маленькими ручейками побежали по ее щекам. Ей было так больно, что каждый вздох давался ей с трудом.

«…князь – большой ходок. Пусть это не так бьет по семейному бюджету, но это во сто крат хуже – это разобьет твое сердце рано или поздно. Он желает тебя (да, именно так!), но не остынет ли он, получив желаемое? Не оставит ли он твою постель ради другой?...»

Эти слова маменьки все крутились и крутились в ее голове, всякий раз отдаваясь тупой болью в висках. Тем не менее, она нашла в себе силы ответить Воронину:
- Не судите да не судимы будете.
Он промолчал на ее реплику, видимо, не найдя слов для достойного ответа. Затем медленно проговорил:
- Вижу, яд глубоко пустил свои корни. Но, поверьте мне, я приложу все усилия, чтобы исцелить вас от этого недуга.

Марина так резко повернулась к Воронину, что локоны больно ударили по ее щекам.
- Я уже сказала вам, что не стану вашей супругой!
- А я ответил вам, что не принимаю вашего отказа! – также зло ответил Анатоль, стиснув кулаки. Он прошел к выходу и у самой двери обернулся к ней. – Вы моя невеста, и отныне я намерен требовать от вас достойного поведения. С этой поры все ваши отговорки по поводу нездоровья не будут приняты. Мы начнем выходить в свет, как и подобает обрученной паре. Довольно я потакал вашим капризам. Завтра же мы едем к Барятинским, и далее принимаем приглашения.
- Нет! Вы не сможете меня заставить! – прошипела Марина. Ее голова ходила кругом. Она почти не соображала от злости и дикой сердечной боли, что ей следует говорить и как поступать.
- А вы попробуйте! – бросил он ей в ответ. – Мне доставит истинное удовольствие прийти сюда и вытащить вас из постели. Вы пойдете на вечер даже в исподнем, коли хотите скандала, мне уже все едино. Мне этот скандал будет только на руку! Позвольте откланяться! – он склонил голову в прощальном поклоне, щелкнул каблуками и вышел вон из гостиной.

На Марину вдруг навалилась такая слабость, что она медленно опустилась на пол, прямо там, в гостиной. Она обхватила себя за плечи руками и принялась раскачиваться из стороны в строну.
Где-то рядом прошелестели юбки. Рядом с Мариной на пол настолько быстро, насколько позволяли той больные колени, опустилась Агнешка. Она знала о намерениях своей девоньки расторгнуть помолвку и караулила под дверью – кто знает, как поведет себя рассерженный мужчина, даже если он из благородных. Агнешка слышала каждое слово из их разговора и теперь поняла, что Марина еще больше увязла в той трясине, куда сама же ступила несколько недель назад.

Няня обхватила лицо девушки ладонями и повернула к себе.
- Что с тобой, сердэнько мое? Он сделал тебе больно, окаянный?
- Ох, Гнеша, как худо мне, - прошептала Марина одними губами. – Худо мне. Я словно муха в паутине – сколько ни кручусь, чтобы вырваться, только еще больше запутываюсь.
Нянечка прижала к себе девушку и принялась легонько раскачиваться, как раньше, когда ее Мариша была совсем маленькой девочкой. Как же ей хотелось, чтобы все страдания и муки, что сейчас переживала Марина, ушли безвозвратно!
- Подождем воротанья твоего соколика, - прошептала она Марине, целуя ее в макушку. – Должен же ен воротиться оттудова! Вот тогда и будем думу думать. А сейчас утри слезоньки свои – знать, доля так легла у каждого, и не зменить ее таперича, не зменить. Табе жа надо быть поласкавее с женихом своим. Не серчай его более, не серчай.

Марина решила последовать совету своей нянечки. Тем более, что неожиданная для нее вспышка ярости Воронина, всегда вежливого и хладнокровного, напугала ее. Кто знает, каков на самом деле его нрав? Ведь, как подозревала Марина, его нынешнее поведение – результат многолетней службы при дворе. Что будет, если выпустить всех демонов, загнанных в рамки на долгое время условностями и требованиями?
Потому она на следующий же вечер уже была готова к выходу в свет вместе со своей матерью и женихом. Кроме того, Марина обожала оперу (она приобщилась к ней в свой прошлый визит в Петербург) и слышала, что в домашнем театре Барятинских есть настоящие таланты оперного ремесла. Поговаривали даже, что их пытался перекупить господин Гедеонов, вершитель судеб в театральном Петербурге, но княгиня отказалась продавать их.

В тот вечер давали «Орфея». Потом, спустя некоторое время, Марина поймет, что сама судьба подавала ей знак о том, что ей суждено пережить в недалеком будущем.
Перед тем, как занять свое место в партере перед сценой, Марина огляделась и наткнулась взглядом на старого князя Загорского. Он сидел слева от нее, в хозяйской ложе, вместе с четой Барятинских и их дочерью. Марина встретилась с ним глазами и тотчас присела в реверансе. Мать за ее спиной последовала ее примеру, а Воронин, обернувшись к князю, склонил голову. Князь же оглядел их маленькую компанию ледяным взглядом и лишь спустя несколько мгновений соизволил кивнуть, после чего резко отвернул от них голову.
- Ce qu'il est malappris! •- прошипела зло за ее спиной Анна Степановна так, чтобы не услышал ее Воронин. – Подумать только!
Марина же никак не отреагировала на холодность старого князя. Она была благодарна ему и за этот кивок, хотя и подозревала, что они удостоились его, исключительно благодаря его теплому, почти родственному отношению к Воронину.

Марина поняла теперь, как тяжело будет им с Сергеем убедить его простить и принять их тайное венчание. Судя по всему, он не особо приветствует ее и ее семью, и как изменить его отношение к ним, она не могла придумать. Да, Марина вполне могла понять его неприязнь к полякам, но в чем виновата она, выросшая в Петербурге, воспитанная, как любая другая русская девушка – в православной вере и любви к империи и своему государю? Она ничем не отличалась от других, только фамилией.

Грянула музыка, поднялся занавес, и Марина постаралась забыть о своих невзгодах и заботах хотя бы в театре и получить удовольствие от удивительного мира оперы. Она погрузилась в него целиком, почти полностью растворившись в нем, и потому не сразу поняла, что уже в середине второго акта в зале творится нечто странное – люди вокруг начали перешептываться и один за другим устремлять взгляд в хозяйскую ложу. Спустя несколько мгновений и Марина, отвлеченная от оперы глухим шепотом соседа сзади, оглянулась, заметила происходящее в зале и, движимая любопытством, посмотрела в ложу. Там бледному, как смерть, старому князю, видимо, стало дурно – он откинулся назад, положив голову на спинку кресла, верх его фрака был расстегнут, а стоявший рядом лакей подавал ему бокал с водой. Князя Барятинского в ложе не было, княгиня же, такая же белая, как и князь Загорский, суетливо обмахивалась веером. Было видно, что мысленно она находится не в зале. Княжна же плакала, приложив к губам кружевной платок.

- Кажется, князю стало плохо с сердцем, - предположил Воронин, проследив взгляд Марины. – Я оставлю вас на минуту, узнаю, не нужна ли моя помощь.
- Да, конечно, - проговорила Марина уже удаляющемуся Воронину. Она наблюдала, как он прошел перед сценой к хозяйской ложе, а заметив его, княгиня Барятинская, словно очнувшись от своей странной задумчивости, вдруг поднялась и сделала знак актерам и оркестру прекратить оперу. Тут, словно по команде, многие повскакивали со своих мест, весь зал дружно заговорил, обмениваясь догадками о причине происходящего. Князю плохо с сердцем? Он получил весть об очередной выходке своего наследника? Что на этот раз выкинул этот polisson?

Тем временем Воронин дошел до ложи. Марина довольно неплохо видела его со своего места, несмотря на движения в зале. Княгиня перегнулась через перила и что-то сказала ему, активно жестикулируя ладонями. Даже с расстояния, разделявшего Марину и Воронина, она увидела, как он вздрогнул, повернулся сначала к старому князю, а затем обернулся назад, к ней. Князь Загорский, заметив направление его взгляда, тоже взглянул на девушку. В глазах обоих Марина без труда прочитала боль и такую горесть, что у нее перехватило дыхание. Какое горе могло объединить этих двух людей, столь разных по возрасту и нраву?

Нет, покачала головой девушка, отрицая мысль, что тотчас, почти мгновенно возникла в ее голове. Нет, этого не может быть. Она отвернулась от ложи, прервав столь мучительный для нее зрительный контакт. Этого не может быть!

- Опера не будет продолжена, - объявил им вернувшийся тем временем Воронин. – Случилось большое несчастье, - он замялся, так как Марина так и не повернула к нему головы, по-прежнему глядя на сцену, которую постепенно покидали растерянные актеры. Анна Степановна же слушала его внимательно – она моментально поняла, что весть касается Сергея Загорского. - Три недели назад на аул, где проходил службу Сергей Кириллович Загорский, было совершено нападение. Князь… князь был убит.
Анна Степановна вскрикнула и схватила Марину за руку, но та даже не шелохнулась, не повернула головы, словом, осталась полностью безучастна к речам Анатоля. Воронин, обескураженный ее поведением, наклонился к ней поближе:
- Нам ни к чему оставаться здесь более. Едемте домой, я провожу вас.
Марина подала ему руку и поднялась.
- Partirez! • - проговорила она едва слышно.

Их маленькая компания издали попрощалась с четой Барятинских, которая сразу же после Воронина была атакована любопытствующими, и покинула их дом, как сделал это незаметно для окружающих чуть ранее старый князь Загорский.
В карете стояла тишина. Воронин пытался сдержать свои эмоции, рвущие на части его душу после этих страшных слов, произнесенных княгиней Барятинской, и в то же время был весьма обеспокоен состоянием Марины, равно как и Анна Степановна, державшая ее за руку. Девушка и вправду вела себя довольно странно, учитывая ту весть, что настигла ее недавно – она смотрела в окно на проплывавшие мимо дома, разглядывала проходивших пешеходов.

- Как вы, Марина Александровна? – спросил тихо Анатоль. Ему до боли хотелось прижать ее себе, зарыться лицом в ее волосы, выплакать свою боль у нее на плече. Но он потерял друга, она же потеряла любимого… Что сейчас там творится, в ее душе?
- Trè s bien, merci•, - ответила Марина, переводя на него на мгновение взгляд. Затем снова уставилась в окно. Воронин же вздрогнул – такая пустота и странная безмятежность были в ее глазах, что ему стало страшно.

Страшно стало и Анне Степановне, хотя она сидела рядом с дочерью и не могла видеть выражение ее глаз. Зато она уже знала – резкий переход на французский язык да эта отрешенность от мира были вовсе не к добру. Она видела разные реакции на горе, но с подобной сталкивалась впервые. Уж часом не тронулась ли Марина разумом от потери? Поэтому наспех попрощавшись с Анатолем (Марина сделала же это со всеми формальностями, что все более пугало ее мать), Анна Степановна, подобрав юбки, быстро направилась вслед за Мариной, которая медленно шла в свою спальню по коридору.
- Дитя мое, - остановила она дочь. – Милая моя…
Она крепко обняла Марину, но та быстро отстранилась от нее.
- Pardonnez-moi, mere, je suis fatigué •, - с этими словами Марина присела в реверансе перед матерью. Та не стала задерживать ее.
- Ступай, дитя мое, отдохни, - а потом окликнула ее у самой двери спальни. – Ты поплачь, милая. Поплачь. Легче станет.
Анна Степановна наблюдала, как дочь заходит в спальню и прикрывает за собой дверь, заглушая мягкий и неспешный говор Агнешки. Потом направилась к себе. Какое-то дурное чувство не оставляло ее. Ей казалось, что она должна была что-то сделать, но не смогла.

Как же так произошло, думала Анна Степановна, пока ее горничная расстегивала крючки платья. Как это могло случиться? Ей стало жаль Загорского – такого молодого и красивого, жаль Марину, жаль… что уж греха таить, жаль еще и себя, ведь совсем непонятно, как теперь дело обернется. Как Марина переживет потерю человека, которого так безрассудно любила? Вдруг в монастырь уйдет? Анна Степановна нахмурилась. Уж на это ее дочь вполне была способна, в этом она не имела никаких сомнений.
А что, если она умом повредилась? Анна Степановна ахнула от ужаса. Она видела блаженных возле церквей, и иногда они пугали ее своими выкриками да жестами. А вдруг и вправду Марина разума лишилась? Сидела ведь такая безмятежная по дороге домой, словно и не весть о гибели любимого получила, а со свидания с ним ехала…

Анна Степановна вдруг выпрямилась, напугав своим резким движением горничную, приступившую к расшнуровке корсета.
- Оставь да подай мне капот, - приказала женщина. На душе у нее стало так тревожно после всех этих мыслей, что она ощутила необъяснимое желание увидеть старшую дочь и поговорить с ней. А если необходимо будет, привести ту в чувство любой ценой. Все, что угодно, кроме выражения этой безучастности на ее лице!

Она уже вдевала руки в рукава капота, когда в тишине дома вдруг раздался непонятный шум, а затем дикий нечеловеческий вопль. Столько боли и горя было в нем, что Анна Степановна сначала замерла от ужаса, а потом понеслась прочь из спальни, на ходу натягивая на себя капот. Она узнала голос кричавшей, ноги сами несли ее к комнате той, у которой уже начинали толпиться домашние и слуги. Анна Степановна растолкала их и вбежала в спальню через распахнутую настежь дверь, замерев на пороге от увиденной картины.

Прямо в центре комнаты на ковре лежала Марина, словно сломанная кукла. Ее волосы растрепались, юбки разметались вокруг и задрались, обнажая стройные лодыжки. Ее глаза были закрыты, лицо белое, как снег. Она была в глубоком обмороке. Рядом с ней сидела Агнешка, прижимая к груди голову девушки. Она раскачивалась взад-вперед, гладя ее по волосам, и плакала, тихо скуля, как собака. От этого плача у Анны Степановны кровь застыла в жилах.
В углу у комода стояла бледная перепуганная горничная. На полу у ее ног лежали осколки фарфорового кувшина для умывания. Она подняла голову и, встретившись взглядом с Анной Степановной, быстро запричитала:
- Я не виновата, барыня! Кувшин из рук выскользнул и разбился! А барышня как возьми, как закричи! А потом – хлоп на пол! Я не виновата! Не виновата!

Ее сбивчивая речь словно привела Анну Степановну в чувство. Она кивнула ей на дверь, мол, пошла вон отсюда. Затем быстро подошла к лежащей на полу дочери и опустилась на колени рядом с ней.
- Быстро несите соли! Пошлите за доктором! Да ступайте же прочь! Не видели, что ли обморока ни разу?! – обратилась она к слугам, толпящимся в дверях. И уже к мужу, переминающемуся на пороге с ноги на ногу. – Уведите детей, Александр Васильевич. Негоже им тут быть.
- Дай мне, - Анна Степановна протянула руки к дочери, но к ее удивлению Агнешка лишь взглянула на нее через голову Марины и даже не пошевелилась. Анна Степановна удивленно и зло уставилась на нее в упор. Старая, видимо, тоже рассудком тронулась – не отдать в руки матери ее собственное дитя? Но сейчас было не время и место для споров, поэтому женщина поменяла тон своего голоса на более мягкий, решив все разбирательства отложить до поры. – Дай мне ее. Пожалуйста.

Нянечка медленно передала в руки матери Марину, как можно более бережно устроив ее голову на сгибе локтя женщины, словно девушка была из хрусталя, что мог разбиться при любом неосторожном движении. Анна Степановна взглянула в безжизненное лицо дочери, лишенное малейших красок. Женщина нежно отвела ладонью прядь волос с лица с дочери и покрепче прижала ее к себе. За что ей такие муки, Господи? Слушала бы мать, сейчас все было бы иначе.
- Доля, видать, такая у ней, барыня, - тихо сказала сидевшая рядом Агнешка, и Анна Степановна смутилась, осознав, что произнесла последние слова вслух. Она отвернулась и обратилась к Парамону, стоявшему у порога в ожидании ее приказов и пожеланий:
- Позови лакеев, барышню перенести в постель надо. Что там доктор?
- Послали-с, барыня. Скоро будут.

Анна Степановна вновь перевела взгляд на лицо дочери. Его неестественная бледность пугала ее до дрожи в коленях. Марина вдруг показалось ей мертвой, лишь мерно вздымающаяся грудь при слабом, еле уловимом дыхании доказывало ей, что это отнюдь не так.
- Абы горячки не было, - проговорила Агнешка. – Дзитятко мое, такое перажыць!
- Типун тебе на язык! – разозлилась Анна Степановна. – Накличешь еще, старая!

Марину аккуратно перенесли в постель и сняли платье, нижние юбки и корсет, оставив лишь в сорочке. Принесенные нюхательные соли из обморока ее не вернули, лишь веки слегка потрепетали, но так и не поднялись. Это еще больше усилило страх Анны Степановны за жизнь дочери. Она впервые сталкивалась с таким глубоким обмороком и понимала, что это не к добру. И зачем только возник в их жизни князь Загорский? Зачем Господь свел этих двоих вместе?

Опасения женщины о здоровье дочери вскоре подтвердились. Осмотревший девушку доктор сообщил домашним, собравшимся в диванной и ожидающей его вердикта, что, судя по всему, у той началась нервная горячка.
- Жар довольно силен, - отрывисто говорил доктор, протирая платком очки. – Я останусь на ночь рядом с больной. Мне нужен человек в помощь. Приготовьте также простыни да холодную воду. И молитесь. Молитесь, ибо все сейчас в руках Господа.

• Браки совершаются на небесах (фр.)
• под большим секретом (фр.)
• Вот именно! (фр.)
• Это абсурд! (фр.)
• О-ля-ля, мадемуазель немного поправилась в груди (фр.)
• имеются в виду блонды – очень дорогое кружево тонкой работы. Использовалось в основном на подвенечном наряде.
• Мадемуазель очень повезло с мужем. Не только знатен и на хорошем счету у государя, но и очень богат. Вчера мне доставили целый рулон блондов. Целый рулон, подумайте только! Ни у кого в столице еще в венчальном наряде не было и не будет столько блондов, только у m-lle. Да что там в столице? Во всей империи!
• аккуратно, m-lle, очень капризный материал! (фр).
• ранее так назывались парные чашка и блюдце в сервизе.
• Как он груб! (фр.)
• Поедемте! (фр.)
• Хорошо, благодарю вас (фр.)
• Простите, матушка, я устала (фр.)

Marian 12.10.2010 22: 23» Глава 24
Итак, глава, которая опять перевернет все с ног на голову...