Глава восьмая.

В обеденной повисла напряженная тишина, и ни один из мужчин не мог нарушить ее. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем Итачи, прокашлявшись, хрипловато от долгого молчания начал:

- Сасори, надеюсь, ты понимаешь, что больше тебе в этом доме появляться нельзя, - утвердительно проговорил он, нарочно переходя сразу к делу, из-за которого он остался за столом, а не отправился провожать в комнату Сакуру. Он чувствовал необходимость сказать это побыстрее и, наконец сказав, испытал, как в душе нарастает что-то темное, злое, торжествующее.

Сасори ожидал чего-то подобного и собирался беспрекословно согласиться с его условиями, как вдруг неправильные слова сорвались с его языка, удивив обоих:

- Только потому, что она позволила называть себя по имени? – поинтересовался Акасуна, сверкнув глазами. – Я просто для галочки спрашиваю.

- Нет, - холодно ответил Учиха, одарив собеседника тяжелым, предупреждающим взглядом. – Она просто пыталась насолить мне, поэтому меня не очень это задевает.

Слова с трудом слетали с языка, бередя свежие, глубокие царапины, так легко и несправедливо нанесенные Сакурой. Ему было неприятно и вместе с тем как-то грустно, отчего-то его затапливало смущение. Учиха чувствовал, как тьма поглощает его, возвращая его к тем далеким годам, когда он не мог, не хотел подавлять в себе ярость и наслаждение от боли других. Итачи знал, как далеко это может зайти, но слабые попытки сопротивления собственной натуре не помогали, лишь сильнее ожесточая его кровавые фантазии по расправе со злобной дурочкой, которую он по собственной глупости притащил в дом. Но вместе с тем он даже в собственных мрачных мыслях не мог думать о ней плохо и неуважительно, не мог наградить ее такими словами, каких она, несомненно, заслуживала. Такая либеральность, однако, не распространялась на Сасори, и Учиха все сильнее ощущал желание уничтожить его прямо здесь, в своем собственном доме.

- Тогда почему?.. – Сасори осекся, перебивая самого себя. – Послушай, мне и правда она понравилась. Ничего такого, за что тебе стоило беспокоиться, просто она мне импонирует. И я хотел бы…

Акасуна умолк, с застарелым ужасом замечая холодный, жестокий взор Учихи, проникавший словно в самую сердцевину души. Как давно он не видел этот бешеный взгляд, полный темных угроз.

- Ты не понял, Сасори, - медленно сказал Итачи, и тон его отозвался неприятной дрожью в теле собеседника. – Ты больше никогда не подойдешь к Сакуре. Ослушаешься – я накажу тебя, как в старые добрые времена.

Акасуна ощутил, как холод пробирает его до костей. Он прекрасно понимал, что имеет в виду Итачи под «старыми добрыми временами».

- Я бы советовал тебе лучше следить за языком: ты уже давно не мой командир, - Сасори и сам не понимал, зачем ему так подставляться из-за жалкой малолетки, тем более девушки человека, которого он, несмотря на многолетнюю дружбу, все еще дико боялся. Но ее слова про лед, про пение снега так взволновали и тронули его, что он теперь ни за какие сокровища не захотел бы все оставить просто так. Акасуна вдруг почувствовал необходимость убедиться, что Сакура ничего из себя не представляет, а те слова, так точно совпадавшие с его мыслями, были просто совпадением.

- И все же я надеюсь, что ты услышал мое предупреждение, - холодно закончил Итачи, снимая с колен салфетку и вставая, - Пойду проведаю принцессу. Что-то ее долго нет.

Учиха вышел, и Сасори, решая, как ему поступить: уехать немедля или же предварительно попрощаться с девушкой, - лениво принялся доедать свой ужин. Акасуна думал, что парочка вернется лишь через полчаса, но, к его удивлению, спустя каких-то две минуты в коридоре послышался громкий нарастающий топот, и дверь неожиданно отворилась. На пороге показался Итачи, и Сасори невольно вздрогнул, выронив вилку, при одном взгляде на его лицо. Такого выражения неконтролируемой ярости вкупе с ошеломлением и почти детских недоумением он еще никогда не видел.

- Она сбежала, - почти вопросительно выдохнул Учиха.

***

Итачи напряженно вглядывался в чернеющий проем распахнутого окна на силуэт пальмы, без сомнений ставшей ключом к свободе Сакуры. Повернув голову вправо, он снова наткнулся взглядом на злополучные туфли, красным пятном растекшиеся по бежевому ковру. «Она поплатится за это, хорошенько поплатится» – в сотый раз повторял он про себя, скользя взглядом то по шкафу, то по окну, то снова по туфлям.

- Да… - послышался сзади голос Сасори, - а она не такая уж и дура. Сбежала в первый же день. Меня только одно интересует: как она скрылась с твоей виллы незамеченной?

Итачи обернулся. Сасори стоял и с непроницаемым лицом пристально разглядывал портрет девушки.

- Сейчас на вилле только экономка, повар и официант, - коротко бросил Учиха, подавив в себе желание закрыть чем-нибудь картину. – Остальной персонал в особняке.

- Понимаю… - протянул Акасуна, - уединение с молодой женой, все дела. Но где твоя охрана?

- Там же. Мне не нужна охрана, чтобы защитить себя и свое имущество, - ответил мужчина недовольно, - или ты забыл, кто я?

- Ну, значит, ты виноват в ее побеге, - тихо заключил Сасори, игнорируя его риторический вопрос. – Красивый портрет, кстати.

Брюнет отвернулся от надоедливого собеседника, вытащил из кармана телефон и по памяти набрал знакомый номер. Ответили незамедлительно – никто никогда не заставлял его ждать.

- Чоджи, где ты? А какого дьявола ты в Лиссабоне? Заткнись и слушай внимательно: от меня только что сбежал мой зверек. Я хочу, чтобы через час ты был здесь с двумя десятками бойцов. Меня не волнует, где ты их возьмешь. Через час, ты понял? Учти, Чоджи, я очень расстроюсь, если мою любимицу не найдут в ближайшие два дня. И за это ты мне ответишь лично. Нет, в город я запрещаю отправляться. Ты с начала за мной заедешь, я хочу принимать участие в поисках. – Итачи нажал «отбой» и снова уставился в окно, раздумывая, как ему поступить, а потом резко, зло рявкнул: - Сеньора Альвареш!

В дверях тут же показалась женщина средних лет, полноватая и необычайно спокойная, с сетью глубоких морщин, избороздивших лицо. Как это часто бывает со спокойными, старыми женщинами, прислуживающими в доме, при взгляде на эту даму думалось, что она не умеет, да и никогда не пробовала улыбаться, настолько печальными кажутся ее лицо и внушительный стан.

- Да, сеньор Учиха, - по-португальски ответила она, с опасеньем глядя на молодого господина.

- Вызовите садовника и уничтожьте эту пальму, - прошипел Итачи, все еще с омерзением взирая на ни в чем не повинное дерево, мирно шелестевшее листьями. – Выкорчуйте ее и сожгите, сейчас же! Я хочу это видеть! *

Поклонившись, женщина удалилась.

Сасори изо всех сил старался не обращать внимания на происходящие, настойчиво рассматривая портрет и стараясь найти в Сакуре все новые и новые изъяны. Он и сам не знал, зачем делает это, но не мог остановиться.

- Акасуна, поезжай со своими ребятами, - вдруг сказал Итачи. – Возможно, она обратилась в полицию. Нужно перехватить ее, пока ее не депортировали сначала в Лиссабон, а оттуда в Лондон.

- Ты думаешь, она направилась в участок? - машинально осведомился Сасори, слегка скосив взгляд на собеседника. Ему претило связываться с полицией, но сама мысль найти Сакуру раньше Итачи странно волновала его.

- Я почти уверен, - нетерпеливо объяснял Учиха, все больше раздражаясь. – Ей больше некуда пойти. При себе у нее ни гроша.

- Если так велика вероятность, что Сакура там, - Акасуна впервые произнес имя девушки вслух, и от этого стало как-то не по себе, - то почему сам не поедешь за ней?

- Может быть, я хочу оттянуть момент нашей встречи, ты не думал? – полушутливо осведомился Учиха, крепко сжимая в руке телефон. Он чувствовал необходимость позвонить куда-то, но не понимал, что скажет. Ему хотелось одного: найти ее, пока в нем осталась хоть капля самообладания, пока он еще может надеяться сохранить ей жизнь.

- Почему? – усмехнулся Акасуна. – Я думал, у вас любовь.

- Не в этом дело, - серьезно ответил Итачи, и на лице его вдруг проступила смертельная усталость. Ярость, жажда вернулись, оглушив его. – Снова все то же. Я хочу причинить ей как можно больше боли, столько, чтобы она забыла про пробег. Понимаешь, Сасори? Оно возвращается.

Итачи закрыл глаза. На переносице тут же проступила тревожная морщинка, а ладонь потянулась ко лбу, мерно потерла его. Мужчина глубоко вздохнул. Сасори тоже замолчал и снова взглянул на портрет. «Я не знаю, что в тебе такого, Сакура Харуно, но даже мне не понравился твой побег, хотя признаю, я стал больше уважать тебя за это, - подумал он, скользя взглядом по плавным линиям ее лица. – Я приложу все усилия, чтобы найти тебя, и пойму наконец-то, чем ты берешь. И тогда я забуду встречу с тобой, как страшный, нелогичный сон».

- Я поехал, - вслух бросил он, поворачиваясь к двери. – Потрясу местных полицейских.

***

Сакура беспомощно осматривалась, пока молодая незнакомка волокла ее по переулку. Харуно пыталась помогать ее, отчаянно передвигая онемевшие ноги, но сил ее лишь едва хватало даже на то, чтобы оставаться в сознании и сдерживать подступавшие рвотные спазмы. «Чертов Учиха, - думала она, чтобы сохранять ясность мысли, - из-за него пришлось есть во время ужина. Если бы не наелась, сейчас не выворачивало бы. С другой стороны, он легко мог заподозрить неладное, если бы я вообще не прикоснулась к блюду». Незнакомка выбивалась из сил, таща на себе чужое, довольно внушительное для ее веса тело, поэтому шла медленно. Когда они обогнули двухэтажное здание из светлого кирпича, небо совсем стемнело и на нем загорелись хрупкие звездочки-веснушки, смешные и нежные, очаровательно блестевшие на серьезном лице теплой весенней ночи. Сакура улыбнулась, отвлекаясь. Из объятий собственных фантазий ее вырвал резкий скрежет ключа в замочной скважине. Неожиданно открылась дверь, увлекая путников в непроглядную, страшную тьму. Харуно испугалась на мгновение, отчаянно соображая, где она и что с ней будет, пока комнату не залил мягкий свет слабенькой лампочки на потолке. Оглядевшись, девушка поняла, что это за место: подсобка того самого зданьица, мимо которого ее волокли.

- Ну вот. Мы здесь наконец-то**, - вдруг сказала незнакомка, разрывая тишину своим мощным португальским акцентом. Резкое «р» в ее речи заставило Сакуру невольно вздрогнуть и поморщиться: девушка не терпела испанского говора из-за этого ужасающего дрожащего «р»***.

- Помоги мне. Я боюсь. Мне нужна помощь. Меня хотят поймать, - Сакура говорила короткими, отрывистыми фразами, как можно отчетливее, чтобы собеседница все поняла.

- Что случилось? – недоуменно спросила португальская девчушка и, увидев загнанный, отчаянный взгляд Харуно, поспешила добавить: - Я довольно сносно говорю и понимаю, не бойся.

Маленькая португалка опустила девушку на пол, помогая опереться о стену. Сакура вдруг почувствовала, как ее затрясло от холода, как мороз пополз по рукам, забираясь под куртку, коснулся шеи и объял ее, накрывая с головой. Незнакомка обеспокоенно коснулась лица Харуно и невольно отдернула руку: кожа пылала неестественным, нездоровым огнем.

- Кажется, ты заболела, - сказала она.

- Просто долго бежала, - ответила, стуча зубами, Сакура и, вдруг ощутив, как выворачивается ее желудок, отрывисто прокричала: - Ведро!

Девушка, не растерявшись, быстро подала ей какую-то емкость. Харуно бесконечно и сильно рвало. Никогда ей еще не было так плохо: казалось, весь организм взбунтовался против резких нагрузок и теперь изо всех сил старался избавиться от напряжения. Мышцы Сакуры онемели, и она почти не чувствовала их, отлично, однако, зная, что будет потом, когда ее тело отойдет от шока: мышцы будут болеть так, что она не сможет двигаться.

Незнакомка тем временем устроила какое-то подобие кроватки в самом чистом углу помещения, соорудив ее из большого мата, двух-трех лоскутков порванной материи и пледа. Португалка помогла Харуно встать и, доведя до постельки, уложила, заботясь о ее комфорте, словно добрая старая няня.

- Я принесу тебе чай, - сказала она, и, отворив какую-то захламленную, словно потайную дверцу, исчезла из виду.

Сакура сильнее зарылась в одеяла, пытаясь остановить дрожь. Подсобка, должно быть, отапливалась: теплый воздух хорошо согревал. Глаза сами собой закрывались, сон обещал покой…

- Твой чай****, - Харуно снова невольно вздрогнула от неожиданности и этого «р», словно режущего ей мозг.

- Спасибо, - Сакура приподнялась на локтях и взяла в ладошки горячую кружку, спросив: - А как тебя зовут?

- Никки Костара, - ответила девчушка, сверкнув живыми глазенками. – А тебя?

- Харуно Сакура. Я англичанка. Послушай… а где мы?

- Мы в подсобке кафе, где я работаю, - с готовностью отозвалась Никки, усаживаясь на мат. – Ты не бойся, здесь никто не бывает, так что можешь прятаться тут, сколько угодно. Вообще-то, это папино кафе, но всем управляет моя мачеха. Поэтому я тут… ну, как это сказать… все делаю, всю тяжелую, грязную работу.

Сеньорита Костара, должно быть, была их тех милых, несправедливо обделенных судьбой людей, которые, несмотря на трудности-невзгоды, всегда смотрят на жизнь с оптимизмом. Так решила для себя Сакура и против воли почувствовала к ней жалость.

- Не вешай нос, маленькая Золушка, все еще образуется, - так ответила ей Харуно. Ей почему-то казалось сейчас, что она лет на десять старше собеседницы, а значит, вполне может сказать что-то подобное.

Никки вопросительно склонила голову набок:

- А у тебя что?

- У меня?.. Да вот, ушла от одного плохого человека.

- И он тебе преследует? – допытывалась та.

Сакура удивленно взглянула на Никки, но быстро вспомнила, что сама сказала ей об этом пару минут назад.

- Ну я не уверена точно. Может – да, а может – нет, - теперь вся эта мнимая погоня вдруг показалась девушке игрой собственного воображения. Действительно, с чего это Итачи гнаться за ней?

- Что теперь делать собираешься? – спустя мгновение, снова спросила Никки.

- Пойду в полицию, - пожав плечами, ответила Харуно.

- Я бы не советовала. Отлежись здесь дня три-четыре, а потом выдвигайся в Лиссабон. Тут всего-то минут двадцать на машине. Я дам тебе денег на такси, а там ты уже обратишься в посольство. Думаю, тебе должны помочь, - рассудительно сказала синьора Костара, улыбаясь как-то совсем по-взрослому.

- Спасибо, ты права. Кстати, твой английский действительно очень неплох, только нужно будет избавиться от акцента, - желая похвалить, заметила Сакура.

- Какой еще акцент? – недоуменно спросила Никки, хмуря красивые бровки.

Сакура ничего не ответила и, продолжая широко улыбаться, принялась за чай.

***

- Как это «сегодня мы не можем начать поиски»? – холодно осведомился Учиха, яростно взирая на прибывшего Чоджи.

- Сэр, ищеек привезут только утром, а без них идти куда-то, искать в такой тьме бессмысленно, - изрек толстяк, изо всех сил стараясь выглядеть не очень испуганным.

Этот злобный взгляд опытного убийцы заставлял его колени отчаянно дрожать, подгибаться. Чоджи, за свою жизнь видевший и испытавший многое, сейчас до смерти испугался, потому что очень хорошо понимал, кто стоит перед ним. Итачи когда-то был наемником, очень хорошим наемником государственного уровня. Но таких людей как раз и отличает спокойный, уравновешенный взгляд. К концу карьеры такие люди, если они хотя бы на одну четверть вменяемые, устают от убийств и кровопролития, ненавидят войну и как можно реже выходят из себя. Итачи же был не таким. Чоджи видел в нем то, что Учиха так старательно подавлял: жажду крови. Итачи был сумасшедшим. Умным, осторожным, сдержанным, достаточно волевым, но все-таки сумасшедшим. С подобной жаждой насилия рождаются, ее проносят через жизнь, с ней же и умирают.

- Послушай, Чоджи, ты, кажется, не понял: я хочу ее назад, - упрямо повторил брюнет, надвигаясь на начальника охраны. – Сейчас же тащи свою задницу в…

- Сеньор Учиха, - позвал кто-то из-за спины.

- Что?! – рявкнул он, оборачиваясь.

Перед ним стояла сеньора Альвареш, со свойственным ей одной умиротворением глядя на хозяина:

- Приехал садовник. Прикажете валить пальму?

- Нет, я хочу на это посмотреть. Пусть разводят костер, - бросил он и вновь взглянул на Чоджи: - Если завтра до заката Сакура не окажется на вилле, тебя уберут. Ты же не думал, что сможешь уйти просто так, верно, Чоджи?

- Не думал, - тихо отозвался тот. Он никогда особенно не боялся смерти, но все же испытал то колющее чувство опасности, нависшей над ним, которое иных повергает в ужас.

- Прекрасно, - обронил Итачи и направился в сад.

Пока дерево горело, Учиха наблюдал за этим с позабытым удовольствием. Он не убивал давно, со смерти брата. Никому не причинял вреда все эти долгие годы. А теперь это чувство жестокости вновь всколыхнулось в нем, взволновало его горячую кровь, требуя чего-то страшного, болезненного, разрушающего. В Итачи словно проснулся зверь и потребовал еды – свежего мяса.

Искры пламени отражались в его глазах, и казалось, будто в душе его танцует давно погасший огонь, рассвирепевший и куда более сильный, чем прежде.

«Понадобилось же тебе сбегать, - думал Итачи, отчего-то взволнованный, - именно сейчас, когда мне особенно был нужен покой. Маленькая, глупенькая принцесса, разве я не говорил, что слишком долго ждал тебя? А ты взяла и убежала в первый же день. Что ж, теперь я достаточно зол, чтобы как следует наказать тебя».

Черные мысли вертелись в его голове, сплетаясь в новые и новые ужасающие идеи мести. И одна из них так понравилась ему, что он всерьез решил воплотить ее в жизнь: он хотел заклеймить Сакуру, поставить на ней вечное тавро своего владения. Итачи пока не знал как, но ему нужно было сделать нечто такое, что заставило бы его кошечку остаться рядом с ним навсегда. Что-то по-настоящему действенное, по-настоящему жестокое…

- Сеньор Учиха, приехал сеньор Акасуна, - тихо доложил Чоджи, останавливаясь за его спиной.

Итачи оглянулся, и бедный толстяк вздрогнул, увидев его лицо, на котором плясали отблески пламени:

- Сколько раз я говорил тебе не подкрадываться ко мне? – рыкнул он, обжигая взглядом.

- Простите, сэр, я…

- Простить? – вкрадчиво прошипел Итачи, подходя к начальнику своей охраны. – Я же сказал тебе, «сэр» я в Англии, а здесь… кто?

Чоджи понимал, что Учиха сейчас пытается цепляться к мелочам, выплескивая свой гнев на тех, кто стоял ближе всего. Однако понимание этого, не мешало ему бояться.

- Так как? – настойчиво спрашивал Итачи.

- Сеньор…

- Умничка, - ласково похвалил он, и вдруг резкая, острая боль пронзила бок Чоджи. Мужчина сдавленно застонал: удар пришелся точно по печени, - так какого черта ты не можешь этого запомнить?

Учиха схватил его на короткие волосы и поднял его лицо.

- Не зли меня больше, солнышко, - обронил он напоследок и направился в дом.

***

- Ну что? – без прелюдий спросил Итачи, находя Сасори в обеденной, где тот задумчиво цедил виски из винного фужера.

- Да ничего. Я объехал все близлежащие полицейские участки – она там не появлялась. В дальние не поехал, она туда все равно не доберется до закрытия. А дежурный какой-нибудь ее слушать не станет. Она же только по-английски говорит?

- Да.

- Ну вот. Ты же знаешь: особенно помощи не дождаться иностранцам.

- Значит, она где-то в городе, - заключил Учиха и вдруг почувствовал леденящий страх за Сакуру. Она была одна, в городе, который безопасным назвать сложно. Во всяком случае, так теперь казалось Итачи.

В действительности, город был довольно спокойным, разве что случались редкие инциденты с перебравшими отдыхающими. Да и Итачи никогда особенно не задумывался, что в нем может таиться какая-либо опасность. Однако оттого ли, что мужчина никогда не испытывал такой привязанности до этого, оттого ли, что Сакура ушла от него без вещей, без денег, Итачи воображал себе все более и более страшные картины. От собственных видений становилось плохо.

- И это все, что ты сделал? – холодно спросил он Сасори.

- А что ты мне еще предлагаешь сделать? Колесить по ночному городу вместе с тобой? – уточнил мужчина, скрещивая руки на груди. – Если так, то я пас.

Итачи скрежетнул зубами и с бешеной ненавистью взглянул на друга:

- Слушай сюда, я не желаю больше видеть тебя в этом доме, пока я не верну Сакуру. Ты понял? Выметайся, и чтобы я тебя не видел.

- Я-то уйду, - спокойно отозвался Сасори. – Но как ты можешь гарантировать, что я когда-нибудь вернусь? Как можешь знать, что я захочу прийти сюда снова тогда, когда твоя любимая Сакура вернется?

- Уходи, Акасуна. Пока тебя отсюда вперед ногами не вынесли.

Мужчина вздохнул, поставил бокал на стол и направился к выходу.

- У тебя не так много друзей, чтобы ими разбрасываться, - сказал он напоследок, положив руку на плечо Учихе, но тот лишь пренебрежительно скинул ее. В данный момент его волновала только Сакура и никто больше. Только она была важна ему настолько, что одна лишь мысль о расставании приводила его в ярость и одновременно повергала в отчаянье. Теперь он просто обязан был ее вернуть и заставить пожалеть о своем поступке, очень сильно пожалеть. Итачи пока не знал как, но был уверен: Сакура никогда еще в жизни так не кричала, как будет во время его наказания.

_________________

*Не хочу задеть ничью чувства по поводу срубленного дерева. Автор просит прощения у всех, кого как-либо оскорбила-возмутила эта сцена.

**There you are. We are finally here. - перевод на английский прилагается, чтобы читатели не впали в ступор, в упор не видя никаких «р» в том предложении.

***Португальский «р» - вибрант, весьма похожий на твердый русский звук «р». В английском же языке «р» не дрожит, он не такой ощутимый. Тем более по правилам английской фонетики, «р» в той фразе вообще не должно произноситься, оно лишь отражено на письме в связи с традиционной орфографией английского языка, но не читается в этой фразе.

****Your tea.