Я – мастер Осман

У меня было три дня на изучение рисунков, которые доставят люди Главного охранника, собрав их по домам художников. Вы помните, какое отвращение я испытал, впервые увидев рисунки из книги Эниште-эфенди, которые принес Кара, чтобы оправдать себя. Справедливости ради надо сказать, что в каждом рисунке было что-то такое, что, несмотря на отвращение, приковывало взгляд. Если бы это было просто плохое искусство, оно не вызывало бы никаких чувств. Я с интересом стал снова рассматривать рисунки, выполненные ночами по заказу покойного сумасброда.

Красный цвет одного рисунка, в разных углах которого я обнаружил следы пера каждого из художников, испугал меня. Чья-то рука, я не разобрал чья, непонятно зачем окрасила все в странный красный цвет, и весь мир на рисунке целиком погрузился в красное. Я показывал Кара, кто на этом рисунке нарисовал чинару (Лейлек), кто – корабли и дома (Зейтин), а кто – воздушных змеев и цветы (Келебек).

– Вы – великий мастер, – сказал Кара, – вы столько лет руководите мастерской и знаете способности, характер и особенности пера и кисти каждого художника. Но как вы можете узнать и с уверенностью сказать, кто что нарисовал, когда Эниште заставил художников рисовать в новой, неизвестной манере?

– В далекие времена, – решил я ответить историей на его вопрос, – в крепости, возвышающейся над Исфаханом, ^[59] одиноко жил падишах, любящий книгу и миниатюру. Это был сильный, умный, но безжалостный падишах. Он любил только книги, сделанные по его заказу, и свою дочь. Из-за этой его привязанности враги даже распускали слухи, будто он влюблен в собственное дитя. Падишах был настолько ревнив, что мог объявить войну соседнему шаху только за то, что тот прислал сватов. Разумеется, он не видел подходящего мужа для своей дочери и прятал ее за сорока замками – в Исфахане существовало поверье, что, если посторонний мужчина увидит красавицу, красота ее увянет.

Однажды по заказу падишаха была переписана легенда о Хосрове и Ширин, она была иллюстрирована в манере гератских мастеров и доставлена падишаху, по Исфахану пошел слух, что изображенная на одном из рисунков бледная красавица-дочь ревнивого падишаха! Впрочем, падишах и сам заметил это. Говорят, не дочь падишаха, запертая на сорок замков, а ее красота, не выдержав тоски, выскользнула из своих покоев и, отражаясь в зеркалах, Проникла через дверную щель и предстала перед глазами одного из художников, как свет, как еле различимый туман. Молодой мастер не удержался и нарисовал дочь падишаха в уголке миниатюры, в которой был запечатлен момент, когда Ширин во время прогулки увидела изображение Хосрова и влюбилась в юношу.

– Мастер, это просто случайность, – воскликнул Кара. – Все мы очень любим тот эпизод легенды.

– Я тебе рассказываю о реальном событии, – возразил я. – Ведь наш художник изобразил дочь падишаха не как Ширин, а как одну из недиме, ^[60] которые развлекали Ширин, играли на уде, ^[61] накрывали для нее стол. Красота Ширин померкла рядом с невиданной красотой недиме; гармония была нарушена. Увидев на рисунке дочь, падишах решил найти талантливого художника, изобразившего ее. Но хитрый художник, боясь гнева падишаха, нарисовал его дочь в виде недиме не в своей, а совсем в другой манере, чтобы нельзя было определить автора. Ту сцену рисовали несколько талантливых художников.

– И как же падишах определил, кто нарисовал его дочь?

– По ушам. Разглядывая уши.

– Чьи уши? Дочери или недиме на рисунке?

– Падишах взял книги и стал рассматривать рисунки, сделанные его художниками, обращая особое внимание на то, как нарисованы уши. Он давно знал, что уши каждый из них рисовал по-своему. И не важно, изображали они лицо падишаха, ребенка, воина, Пророка или даже шайтана, – уши каждый рисовал по-своему.

– Почему?

– Рисуя лица, художник все внимание уделяет тому, чтобы они не были похожи на лица реальных людей – он изображает красоту в соответствии с принятыми нормами. А когда дело доходит до ушей, он не думает, не сосредоточивается, и поэтому рука его движется свободно, машинально.

– Но разве большие мастера не рисуют по памяти, не глядя на реальных лошадей, деревья, людей? – спросил Кара.

– Это так, – ответил я, – на протяжении жизни они видели столько лошадей и их изображений, что совсем не трудно нарисовать образ лошади, сложившийся в голове. Перо мастера-художника, рисующего лошадь десятки тысяч раз на протяжении жизни, приобретает такой навык, что с легкостью наносит на бумагу изображение лошади, близкое к той, как ее задумал Аллах. Лошадь, которую рисуют по памяти и быстро, является воплощением таланта, показателем труда и знания и очень близка к лошади Аллаха. Но уши рука рисует автоматически, и тут непременно проявляется особенность художника, она у каждого своя. То есть нечто вроде подписи.

Раздался шум, произошло какое-то движение. Это люди Главного охранника принесли рисунки из домов художников.

– Вообще-то уши – это выдающаяся особенность человека, – сказал я, стремясь вызвать улыбку Кара. – У всех они разные, и в то же время это всегда – уродство.

– Что же случилось с художником, которого определили по ушам?

– Он женился на дочери падишаха. – Я не сказал, что он был ослеплен, чтобы не пугать Кара еще больше. – С тех пор ханы, шахи, падишахи, имеющие мастерские, при необходимости используют этот «метод недиме», о котором художники не знают. Суть метода состоит в изучении деталей, которым не придают значения, рисуют их быстро и часто повторяют. Это могут быть уши, руки, трава, листья, грива или ноги лошадей, даже ногти. Главное, чтобы художник не знал, что какая-то его особенность стала как бы его подписью.

Мы положили рядом рисунки для двух книг, разных по теме и выполненных в разных манерах: тайную книгу покойного Эниште и «Сур-наме», показывающую обряд обрезания Наследника, которая делалась под моим руководством, и стали внимательно изучать места, на которые я направлял лупу.

По прихоти покойного Эниште ни один рисунок не был выполнен одним художником, над большинством рисунков работали все трое мастеров. Это говорило о том, что рисунки часто кочевали из дома в дом. Рассматривая работы, я увидел след еще чьей-то руки; он был тороплив, и я злился, видя, каким бесталанным был подлый убийца, но Кара признал в осторожных мазках руку Эниште, и мы не пошли по ложному следу. Несчастный Зариф-эфенди раскрашивал рисунки для книги Эниште так же, как и для нашей «Сур-наме». Я точно убедился, что, кроме Зарифа, с Эниште работали три самых блистательных художника из нашей мастерской, и это были дети, которых я вырастил, три моих любимых и талантливых ученика: Зейтин, Келебек, Лейлек.