Тридцать три. Я просыпаюсь в цветах. Вазы тюльпанов, гвоздики, как на свадьбе; на тумбочке возле кровати пенится гипсофила.

Я просыпаюсь в цветах. Вазы тюльпанов, гвоздики, как на свадьбе; на тумбочке возле кровати пенится гипсофила.

Я просыпаюсь и вижу папу, которые по-прежнему держит меня за руку.

Все предметы в комнате удивительны- кувшин, вон тот стул. Небо за окном ярко-голубое.

-Тебе не мучает жажда? –спрашивает папа. –Хочешь пить?

Я хочу мангового сока. И побольше. Он подсовывает подушку мне под голову и держит стакан, пока я пью. Не отрываясь, смотрит мне в глаза. Я глотаю сок. Папа дает мне перевести дух и снова наклоняет стакан. Когда я напиваюсь, вытирает мне рот салфеткой.

-Как с ребенком, -замечаю я.

Папа молча кивает. На его глазах проступают слезы.

Я засыпаю. И снова просыпаюсь. На этот раз мне хочется есть.

-Дашь мне мороженого?

Папа с улыбкой откладывает книгу:

-Сейчас.

Вскоре он возвращается с клубничным мороженым. Он оборачивает палочку салфеткой, чтобы не капало, и я сама держу его и ем. Объедение. Я поправляюсь на глазах. Не думала, что мое тело на это способно. Мне ясно, что с клубничным эскимо в руке я не умру.

-Пожалуй, я могу съесть еще одно.

Папа заявляет, что если я хочу, то могу съесть хоть полсотни. Вероятно, он забыл, что мне нельзя сахар и молочные продукты.

-У меня для тебя сюрприз. –Папа роется в кармане пиджака и выуживает оттуда магнит на холодильник. Сердечко, крашеной в красный цвет и кое-как покрытое лаком. –Его сделал Кэл. Он передает тебе привет.

-А мама?

-Заглядывала пару раз. Но ты была очень слаба, и посетителей почти не пускали.

-Значит, Адам не приходил?

-Еще нет.

Я дочиста вылизываю палочку мороженого. Дерево царапает язык..

-Принести еще? –спрашивает папа.

-Нет. А теперь иди.

Папа приходит в замешательство:

-Куда?

-Я хочу, чтобы ты встретил Кэла из школы, отвел его в парк и поиграл с ним в футбол. Купил ему чипсов. Потом вернешься и расскажешь, как вы погуляли.

Папа смущенно смеется:

-Я вижу, ты проснулась не в духе!

-Позвони Адаму. Пусть придет днем.

-Какие еще пожелания?

-Передай маме, я хочу, чтобы она сделала мне подарок- купила дорогой сок, кучу журналов и косметики. Если ей на меня наплевать, то пусть хоть накупит мне всего.

Папа бодро берет листок бумаги и записывает название тонального крема и губной помады, которые я попросила. Он спрашивает, не хочу ли я чего-нибудь еще, и я заказываю булочки с черникой, шоколадное молоко и шесть шоколадных яиц. В конце концов, Пасха не за горами.

Папа трижды целует меня в лоб и обещает скоро вернуться.

Когда он уходит, на подоконник садится птичка. Она ничем не примечательна –не гриф, не феникс, а самый обычный скворец. Заходит медсестра, поправляет простыни, наливает воду в кувшин. Я показываю ей птичку и в шутку говорю, что это дозорный смерти. Она цыкает на меня и советует не искушать судьбу.

Но птица настораживается и смотрит прямо на меня.

-Еще не пора, -говорю я ей.

Приходит доктор.

-Что ж, -начинает он, -в конце концов мы подобрали правильный антибиотик.

-В итоге, а не в конце.

-Жаркие выдались деньки.

-Неужели?

-Я имею в виду, для вас. Такая сильная инфекция, как правило, вызывает бред.

Пока врач выслушивает мне стетоскопом, я читаю на значке его имя. Доктор Джеймс Уилсон. Он примерно одних лет с моим отцом. Брюнет; волосы на макушке редеют. Худее папы. Выглядит устало. Врач осматривает мои руки, ноги и спину –нет ли подкожного кровотечения? Потом садится на стул у кровати и делает пометки в истории болезни.

Доктора ожидают от пациентов вежливости и благодарности. Это упрощает им работу. Но сегодня у меня нет желания соблюдать приличия.

-Сколько мне осталось?

Доктор удивленно поднимает глаза.

-Давайте дождемся вашего отца и тогда все обсудим.

-Зачем?

-Чтобы мы вместе решили, как вас дальше лечить.

-Но болею я, а не папа.

Врач убирает ручку в карман. На его лице выступают желваки.

-Тесса, я не собираюсь обсуждать с вами возможные сроки. Это не имеет смысла.

-Для меня имеет.

Не то чтобы я настолько расхрабрилась. Это не новогодние зароки. Просто у меня под мышкой катетер, и я потеряла несколько дней жизни на больничной койке. И мне совершенно очевидно, что важно, а что нет.

-Через два месяца моя лучшая подруга родит- мне нужно знать, доживу ли я.

Доктор скрещивает ноги и тут же выпрямляет. Мне его немного жаль. Не каждый день врачам приходится иметь дело со смертью.

-Было бы неверно вас обнадеживать. Но расстраиваться раньше времени тоже не стоит.

-Пусть так. Все равно вы знаете больше, чем я. Ну пожалуйста, Джеймс.

Медсестрам запрещено называть врачей по имени, и в обычной ситуации я бы тоже на это не осмелилась. Но что-то изменилось. Умирать-то мне. И я имею право знать когда.

-Если вы ошибетесь, я не стану предъявлять вам претензий.

Доктор мрачно усмехается:

-Хотя нам удалось победить инфекцию и вам явно стало лучше, анализ крови не дал полной картины, так что пришлось еще кое-что обследовать. Когда вернется ваш отец, мы вместе обсудим результаты.

-Вы нашли что-то в периферической крови?

-Тесса, мы с вами не очень хорошо друг друга знаем. Не лучше ли дождаться вашего отца?

-Нет. Скажите мне.

Он глубоко вздыхает, как будто ему не верится, что он готов сдаться.

-Да, у вас поражена периферическая нервная система. Мне очень жаль.

Вот и все. Рак изрешетил меня своими пулями, прикончил иммунную систему, и теперь врачи бессильны. Каждую неделю у меня брали кровь на анализ-проверяли, нет ли поражения нервов. И наконец нашли.

Я всегда думала, что, когда мне скажут наверняка, у меня перехватит дыхание, как от удара в живот. Что боль будет тупой. Но я ошибалась. Боль острая. Сердце колотится, перегоняя адреналин. Я держу себя в руках.

-Папа знает?

Доктор кивает:

-Мы собирались вместе вам об этом сказать.

-И какой у меня выбор?

-Тесса, у вас поражена иммунная система. Выбор невелик. Если хотите, может продолжать переливания крови, но едва ли этого хватит надолго. Если сразу после трансфузии у вас начнется анемия, нам придутся прекратить процедуры.

-И что тогда?

-Тогда мы постараемся сделать все возможное, чтобы вы чувствовали себя хорошо, и оставим вас в покое.

-А нельзя каждый день переливать кровь?

-Нет.

-Значит, я не протяну и двух месяцев?

Доктор Уилсон смотрит мне в глаза:

-В лучшем случае.

Я знаю, что похожа на груду костей, обтянутых липкой пленкой. Я вижу по глазам Адама, что он потрясен.

-Ты меня помнишь не такой, да?

Он наклоняется и целует меня в щеку:

-Ты красавица.

Но мне кажется, что именно этого он всегда боялся: делать вид, что я ему нравлюсь, когда я подурнею окончательно и расклеюсь.

Он принес мне тюльпаны из своего сада. Я засовываю их в кувшин с водой. Адам просматривает открытки с пожеланиями выздоровления. Мы болтаем о всяких пустяках- о том, как принялись растения, которые они с мамой купили в садоводческом центре, о том, что его мама теперь проводит больше временя на свежем воздухе и наслаждается весенними деньками. Адам бросает взгляд в окно и что-то шутит о тои, какой чудный вид открывается из окна на стоянку машин.

-Адам, я не хочу, чтобы ты себе врал.

Он хмурится, будто не понимает, о чем речь.

-Не надо делать вид, что я тебе нравлюсь. Мне такая анестезия не нужна.

-Что ты хочешь этим сказать?

-Я не хочу, чтобы ты притворялся.

-Я не притворяюсь.

-Я тебя не виню. Ты же знал, что я так расклеюсь. А дальше будет только хуже.

Адам на мгновение задумывается, потом сбрасывает кроссовки.

-Что ты делаешь?

-То, чего мне по-настоящему хочется.

Он откидывает одеяло и ложится рядом со мной. Обнимает меня, прижимает к себе.

-Я люблю тебя, -сердито шепчет он мне в шею. –У меня разрывается сердце, но я все равно тебя люблю. И не смей возражать мне, что это неправда. Никогда так не говори!

Я кладу ладонь на его щеку, и он прижимается к моей руке. Мне приходит в голову, что Адам одинок.

-Прости, я была неправа!

-Еще бы!

Он не смотрит на меня, и похоже, едва сдерживает слезы.

Адам проводит со мной целый день. Мы смотрим MTV, потом он читает оставленную папой газету, а я дремлю. Мне снится Адам, несмотря на то что он здесь, рядом со мной. Мы бредем куда-то по снегу, но почему-то нам жарко и мы в купальниках. Мы идем глухими тропами, мимо заснеженных деревьев, по извилистой дороге, у которой нет конца.

Проснувшись, я понимаю, что проголодалась, и отправляю Адама еще за одним клубничным мороженым. Едва он уходит, как я начинаю по нему скучать. Кажется, будто больница опустела. Как такое может быть? Я сцепляю пальцы под одеялом и не расплетаю, пока Адам не ложится рядом.

Он разворачивает эскимо и протягивает мне. Я кладу мороженое на тумбочку:

-Потрогай меня.

Адам смущается:

-Мороженое растает.

-Ну пожалуйста.

-Я лежу рядом. Я прикасаюсь к тебе.

Я кладу его руку к себе на грудь:

-Вот так.

-Тесс, не надо, я могу сделать тебе больно.

-Нет.

-А если войдет медсестра?

-Мы запустим в нее судном.

Адам нежно сжимает через пижаму мою грудь.

-Вот так?

Он касается меня бережно, словно я драгоценность, словно он очарован мной, восхищен моим телом- даже сейчас, когда оно слабеет. Его кожа соприкасается с моей, и мы оба вздрагиваем.

-Я хочу заняться любовью.

Он замирает:

-Когда?

-Когда вернусь домой. Еще хоть один раз перед смертью.

Его взгляд меня пугает. Я еще никогда не видела у Адама такого выражения лица. В нем столько искренности и мудрости, будто он видел то, чего и представить нельзя.

-Обещаю.