О гангстерских деньгах

Я не знаю, что с ними делать. Отослать назад — значит навлечь неприятности на Мота, а я не хочу его расстраивать, хоть он до сих пор очень внимательно ко мне присматривается. Но и принять их, по-моему, неправильно. Скорее всего я отдам их в какой-нибудь благотворительный фонд.

Ну что ж, думается, я уже достаточно наболтала. Спасибо, что так терпеливо ко мне относишься. Теперь твоя очередь. Ты НИЧЕГО не рассказала мне о том, как жила в последнее время. Что случилось с Питером? Встречаешься ли ты с тем парнем с работы по имени Энди Паркс?

Тебе надо поскорее навестить родной дом. Знаю, знаю, теперь твой дом в Бостоне, но ты же меня понимаешь: я соскучилась по тебе, а в данный момент у меня нет денег, чтобы все бросить и прилететь к тебе.

А может, мы употребим эти 10 000 долларов на путешествия друг к другу?

Люблю тебя.

Лили

На город спустился ранний вечер, и Хэнк любовался закатом, сидя в одном из пластмассовых кресел перед трейлером Мота. Из стереомагнитофона Мота доносилась мелодия тридцатых годов в исполнении Лестера Янга с квинтетом, в котором Каунт Бейси исполнял партию фортепьяно, а Карл Смит играл на трубе. На земле перед магнитофоном стоял термос с чаем, а в руках Хэнк держал полупустую кружку. Вокруг кресла разлеглись собаки, Босефуса среди них не было.

С того места, где сидел Хэнк, солнца уже видно не было, но небо над пустыми кварталами Катакомб все еще окрашивали нежно-розовые лучи. Где-то там, среди пустынных улиц и безлюдных зданий, бегал Бо.

Хэнку очень нравилась эта запись. Уверенный ритм уроженцев Канзаса подчеркивался отчетливым стаккато саксофона Янга. Между трубой и фортепьяно воцарилось полное взаимопонимание. Не успели музыканты закончить произведение Гершвина, как во двор, поднимая пыль, въехал автомобиль Мота. Собаки вскочили со своих мест, но не залаяли. Как и Хэнк, они узнали машину по звуку мотора. Мот присоединился к Хэнку, и собаки сгрудились вокруг его кресла. Хэнк дотянулся до магнитофона и выключил звук.

Мот улыбнулся:

— А я-то надеялся, что ты включишь мою любимую музыку.

— Ты думаешь, что я на это способен?

— Надежда никогда не умирает в человеческом сердце, — заметил Мот.

Хэнк удивленно поднял брови.

— Это из произведения Александра Попа, — пояснил Мот. — Ты бы тоже это знал, если бы уделял больше времени тюремной библиотеке.

— Ты же меня знаешь. Я всегда был слишком занят подготовкой великого побега.

Мот рассмеялся, достал сигарету и закурил.

— Видел твоего пса, когда ехал сюда, — сказал он. — Ты что, забыл покормить его сегодня утром?

— Это не мой пес.

— Как хочешь. Он выглядел очень голодным.

— Босефус всегда выглядит голодным.

Мот выпустил струю голубовато-серого дыма. Небо над Катакомбами начало терять цвет, и тени стали заметно длиннее.

— Босефус, — повторил Мот. — Раньше я считал, что ты назовешь его в честь одного из твоих любимых трубачей, а не в честь литературного героя.

— Я не давал ему имени.

— Да, ты мне это уже говорил.

Лили указала Хэнку на странный факт, хотя и без ее подсказки он сам сделал такой же вывод: никто ничего не помнил о вороновом племени. Она приводила в пример Рори. Но и среди знакомых Хэнка никто, включая Мота, не сохранил никаких воспоминаний. В их памяти остались только истории Джека. Кэти и Керри не исчезали с автомобильной свалки. Они просто на некоторое время отправились путешествовать. У Хэнка не было никакого пулевого ранения, исцеленного чудесным образом. А шрам остался от старой раны, полученной еще до того, как Мот познакомился с ним в тюрьме. Джек не был волшебником, и уж конечно он не умер. Он просто отправился странствовать, как делал это время от времени, и когда-нибудь обязательно вернется. Кукушки представлялись членами хорошо организованной банды из Нового Орлеана. Опасные ребята, спору нет, но ничего сверхъестественного.

Хэнк устал спорить по этому поводу с Парис и остальными и старался не касаться зыбкой темы в разговорах с Мотом. Это было бесполезно.

— А где ребята? — спросил Мот.

— Лили осталась дома, отвечает на письма, и это все, что мне известно. Когда я пришел, здесь никого не было.

— Мне кажется, Бенни взялся за ум.

Хэнк кивнул:

— Давно пора. И сколько он держится? Пару месяцев?

— Два с половиной.

Мот сделал последнюю затяжку и растоптал окурок. Его взгляд не отрывался от старого школьного автобуса Джека, постепенно таявшего в надвигающихся сумерках.

— Я скучаю по Джеку, — сказал он. — По нему и его историям. Без них зима покажется слишком долгой.

Хэнк вздохнул и припомнил самый последний взгляд Джека, тот, что они с Лили увидели в хрустальном сосуде, когда он стал целым в их руках. Вспомнил объяснения Кэти. Как и Лили, он время от времени повторял про себя некоторые вещи, чтобы удержать их в памяти и не забыть, как забыли о них остальные. Жаль только, что эти воспоминания заставляли его вновь и вновь думать о том, что Джек никогда не вернется.

— Да, — произнес он вслух. — Я тоже соскучился по нему. Но Кэти знает множество его историй, и она скоро будет здесь.

— Это будет совсем не то.

— Но и не хуже. Просто по-другому.

Мот кивнул:

— Надеюсь. — Слабая улыбка тронула его губы. — Я даже скучаю по его воронам, хотя думаю, собаки по ним не тоскуют.

— Наверно, не тоскуют.

Мот принес себе пива, снова уселся в кресло, закурил следующую сигарету.

— Я подумываю переехать в нормальную квартиру, — сказал Хэнк.

— Давно пора.

— Что бы это значило?

Мот неопределенно пожал плечами:

— Я всегда считал, что ты в состоянии взять от жизни больше. А наличие места, которое ты мог бы назвать своим домом, — хороший шаг в этом направлении.

— Ты никогда не говорил мне об этом раньше.

— Не хотел, чтобы ты неправильно меня понял. Так ты собираешься устроиться вместе с Лили?

— Об этом пока еще немного рановато думать. Мы живем одним днем, но пока все получается неплохо.

— Не упускай ее, — посоветовал Мот. — В нашей жизни не так много радости, а если уж нашел что-то хорошее, надо за это держаться.

— Я знаю, — сказал Хэнк.

Мот затянулся.

— Я не слишком приветливо встретил Лили в самом начале, но, кажется, только так я и встречаю каждого незнакомого человека. Это старая, плохая привычка, впрочем, вряд ли мне удастся от нее избавиться. Не могу доверять людям, как это делаешь ты. В каждом незнакомце я в первую очередь вижу причину грядущих неприятностей. А ты — возможного друга.

Хэнк не был в этом так же уверен, но, в общем, он всегда старался найти в людях что-то хорошее. Увидеть в них свет Благодати.

— Не слишком напрягайся, — сказал он Моту. — Ты вырос не в тех условиях, которые предполагают веру в людей.

— А ты?

Хэнк пожал плечами.

— Но я понял, что ты имел в виду, — продолжал Мот. — Трудно сохранить доверие к людям, если все окружающие, включая родителей, приложили массу усилий, чтобы разрушить веру в людей. Осталась только вера в Бога. И способность к выживанию.

— Ты сделал все, что мог, чтобы выжить.

— Чем старше я становлюсь, тем чаще сомневаюсь, достаточно ли мне этого. Разница между жизнью и выживанием очень велика. А еще я спрашиваю себя: стены, которые мы возводим, удерживают от вмешательства посторонних или просто запирают нас внутри? И что мы теряем, скрываясь за этими стенами?

— На эти вопросы только ты сам сможешь найти ответы, — сказал Хэнк. — Как и любой другой человек.

Мот кивнул:

— А как ты думаешь, малыш?

Хэнк на минуту задумался.

— Мне кажется, все зависит от того, что ждет нас в конце, — сказал он. — Я бы не хотел жить в таком мире, где никто ни о ком не заботится. То есть не о своих близких, а о каждом, кто нуждается в помощи. Я не могу никого переубедить или заставить поступать по-моему, но я могу сам делать то, что считаю нужным.

Мот бросил окурок на землю и придавил носком башмака, а потом вгляделся в темноту наступившей ночи.

— Ты считаешь, что этого достаточно? — спросил он немного погодя.

Хэнк пожал плечами:

— Наверняка недостаточно. Я понимаю, что впереди меня ждет немало гадостей. Я знаю людей, которые готовы обобрать меня до нитки и оставить умирать в темном закоулке. Но я не хочу стать такими, как они.

— Это наводит на мысли о той работе, которую нам приходится делать, — заметил Мот. — Кое-кто из ребят Эдди готов на все…

Хэнк кивнул:

— Может, настало время подумать о смене карьеры.

Мот вытряхнул очередную сигарету из пачки, прикурил, задумчиво затянулся.

— Наверно, ты прав, — сказал он.

16 октября, суббота

— Ты опять пошевелился, — воскликнула Керри.

Ей удалось уговорить Рори позировать для портрета, но ему пришлось нелегко. Они устроились в квартире Керри, он сидел на кухонном стуле у окна, и яркий солнечный свет резко обозначил тени на его лице. Керри воспользовалась вторым стулом, пристроила планшет для рисования на коленях и взяла в руки угольный карандаш.

— Извини, — сказал Рори. — Это оказалось труднее, чем я думал.

— Не зря же профессиональным моделям платят немалые деньги.

— Каюсь, никогда об этом не задумывался.

— Хочешь сделать перерыв? — спросила она.

Рори мотнул головой и виновато посмотрел на Керри:

— Ну вот! Опять все испортил.

— Ладно, подними немного голову… теперь поверни вправо. Нет, вправо от тебя, а не от меня. Вот так. Отлично.

Керри огорчало, что Рори, как правило, был слишком разочарован результатами ее трудов, впрочем, они и в самом деле были ужасными. Но она много практиковалась, и Рори помогал ей, выступая в роли модели. К своему немалому удивлению, с самого начала занятий в университете Батлера Керри обнаружила, что реалистические картины и портреты совершенно вышли из моды. Профессорам теперь было гораздо интереснее побудить студентов к «самовыражению», что выливалось в беспорядочное забрасывание холстов краской или любыми другими подручными материалами, а позже — в бесконечные толкования так называемой картины, чтобы создать видимость, будто автор нарисовал ее с одному ему понятной целью.

Но Керри хотелось всего лишь научиться правильно рисовать. Изобразить на бумаге то, что она видела перед собой. Она считала, что успеет выразить себя после того, как получит достаточно знаний. Она, как только у нее появится такая возможность, собиралась поступить еще и на курсы в ньюфордской Школе Искусств, чтобы дополнить знания об истории живописи, которая была основным предметом ее занятий в университете. Лекции по истории увлекли ее, но этого было недостаточно. Керри хотелось получить еще и практические навыки. Вот тогда Кэти и посоветовала сестре привлечь в качестве натурщика кого-то из знакомых.

— Кого же я могу попросить? — спросила Керри.

— Ну, для начала хотя бы Рори. Может, это отвлечет его от мыслей об Энни.

Легче сказать, чем сделать. Из всего пережитого за последние недели Рори запомнил только разговор с Энни, в котором она спросила его о причине равнодушного к себе отношения. Рори не помнил, как Керри рассказывала о своем пребывании в психиатрической клинике, как поведала о своей сестре-невидимке. Рори считал, что Керри недавно узнала о существовании сестры-близнеца, якобы удочеренной другой семьей. Его невозмутимость в этом вопросе поражала Керри. Но разговора с Энни он не забыл и решил, что должен как можно быстрее перевести их отношения из области платонических в более тесную связь. На что Энни мгновенно отреагировала: она отправилась в путешествие.

— Я понимаю, что ты думаешь, — говорила Энни Керри накануне своего отъезда. — Ты считаешь, что я повторяю ошибку Джека: бегу, вместо того чтобы остаться, но лучше пусть Рори немного помучается сейчас, чем потом будет страдать всю жизнь.

— Но зачем же было заводить этот разговор? — спросила Керри.

— Сама не знаю. Я считала, что мир катится в пропасть. А может, начинается новая жизнь, совсем другая. Рори всегда мне нравился. И свет Благодати меня немного ослепил. Я думала, он наконец сумеет научиться видеть немного дальше собственного носа, но Рори не изменился. Он на это не способен. А я устала снова и снова менять облик у него на глазах и преодолевать его неверие и растерянность. Это быстро надоедает.

Керри не могла не согласиться, она очень хорошо понимала Энни. Как бы она ни старалась навести Рори на разговор о недавних странных событиях, она всякий раз натыкалась на ту же непробиваемую стену. А ведь Керри не имела возможности представить ему видимые доказательства, как это делала Энни или девчонки-вороны. Она пыталась провести его по «кратчайшим путям» и потаенным местечкам в складках физической материи мира, показанным ей Кэти, но это только сбивало Рори с толку и приводило в замешательство. В конце концов Керри была вынуждена отказаться от своих попыток.

Но Рори ей нравился, так что она смирилась с его слабостями, точно так же как была вынуждена довольствоваться его дружбой. Керри изо всех сил старалась подбодрить его в тяжелые минуты, когда он переживал неудачу в отношениях с Энни, хотя это давалось ей нелегко. Керри было приятно считать его своим другом, но она продолжала надеяться на большее. Новые знакомства в университете лишь убедили ее в том, что она любит только Рори.

— Кажется, у меня уже затекла шея, — сказал Рори некоторое время спустя.

— Хорошо, — ответила Керри. — Я сегодня неплохо поработала.

Она развернула планшет, чтобы Рори смог увидеть ее произведение.

— Знаю, знаю, — заговорила она, не дожидаясь, пока Рори подберет вежливые слова, чтобы оценить ее труд. — Это ужасно. Но в этом и состоит моя цель.

— Рисовать ужасные картины?

Керри не удержалась от смеха:

— Нет, в том, чтобы продолжать практику, пока они не перестанут быть такими ужасными.

— Тебе надо обратиться к тетушкам и перенять их приемы.

Керри уже провела с ними некоторое время, но их опыт ей не пригодился. Хотя это было удивительно даже для самой Керри, ведь их акварели очень напоминали работы ее матери. До того как Керри начала рисовать, она считала, что будет подражать Нетти, но пейзажи, натюрморты и иллюстрирование справочников по растениям ее ничуть не привлекали. Страстью Керри стали портреты людей.

— Я бы так и сделала, — сказала она, — но их работы не в моем стиле. — Она отложила планшет и потянулась. — В данный момент у меня вообще нет своего стиля. Но я не жалуюсь. Мне нравится сам процесс. Хочешь выпить чаю?

— Конечно.

Рори прошел за Керри на кухню, присел на край разделочного столика и наблюдал, как она кипятит воду, достает чашки, раскладывает пакетики с чаем.

— Знаешь, ты очень изменилась, — сказал он.

Керри вопросительно подняла бровь.

— Я хотел сказать, ты изменилась к лучшему. Пару месяцев назад, когда ты только приехала, ты была такой застенчивой.

— Ой, пожалуйста, не напоминай мне об этом. До сих пор не могу забыть, как была потрясена, узнав, что в квартире нет мебели.

— Но теперь ты более уверена в себе, — с улыбкой заметил Рори. — Я же говорил, тебе просто нужно было немного времени, чтобы освоиться. При первой встрече с большим городом любой человек может растеряться.

— Я знаю, — сказала Керри.

Ее перерождение началось совсем недавно, в то утро, когда Мэйда научила ее заглядывать в себя и раздувать огонек Благодати, который горит в душе каждого человека. Но она не стала об этом говорить — Рори все равно бы ничего не понял.

— Мне очень помогли вы с Энни, — сказала она. — Без вас я бы совсем пропала.

Не успело имя Энни сорваться с ее губ, как Керри пожалела об этом. Но на этот раз Рори быстро справился с невеселыми воспоминаниями. Он только грустно кивнул. Может быть, для них с Керри еще не все потеряно? Она не собиралась торопить события.

— В доме сейчас слишком тихо, правда? — только и сказал Рори.

Керри кивнула. Энни отправилась в путешествие. Хлоя и Люций на неопределенное время решили поселиться в Европе. Во всем доме остались только она и Рори. И конечно, девчонки-вороны, которые появлялись и исчезали, когда им вздумается, хотя Керри и вела безуспешное сражение за свое право на уединение. Она старалась приучить их хотя бы стучать в дверь, прежде чем распахивать ее настежь.

Словно в ответ на ее мысли в дверь кто-то постучал, и на пороге возникли девчонки-вороны. Обе широко улыбались и держали в руках перед собой матерчатые сумки.

— Кошелек или жизнь! — крикнули они хором.

Керри улыбнулась:

— Вы немного поспешили, вам так не кажется?

Хэллоуин будет только на следующей неделе.

— Мы тренируемся, — объяснила Зия.

— Я вижу. А где же ваши костюмы?

— Они на нас, глупышка, — рассмеялась Мэйда. — Мы изображаем девчонок-ворон.

— Но вы и есть девчонки-вороны.

Зия толкнула Мэйду локтем:

— Видишь? Я говорила, что надо придумать что-то получше.

Мэйда проигнорировала упрек.

— А кем ты думаешь нарядиться? — спросила она у Керри.

— Мне кажется, я уже вышла из этого возраста.

Зия энергично тряхнула головой:

— А вот и нет. Мы спрашивали Маргарет, и она сказала, что никто не будет интересоваться нашим возрастом, если в Хэллоуин мы постучим в чью-нибудь дверь.

— Не могу поверить, что мы не знали об этом раньше, — сказала Мэйда. — Кто бы мог подумать, что можно надеть костюмы, постучать в любую дверь и тебе за это дадут что-нибудь сладкое!

— Но только в одну ночь, — предостерегла ее Керри. — Не раньше четверга.

— Неужели нам нельзя потренироваться? — огорчилась Зия.

— Ну вы можете примерять ваши костюмы.

Девчонки-вороны явно были разочарованы.

— И это значит, что нам ничего не достанется? — наконец спросила Мэйда.

— Ну что вы, — рассмеялась Керри. — Входите, и мы посмотрим, что у нас найдется.

— А, сестры-сорванцы, — приветствовал их Рори, когда девчонки-вороны появились на кухне в сопровождении Керри.

— Мы не сестры, — поправила его Мэйда.

— Это Керри и Кэти сестры. А мы просто подруги, — подтвердила Зия.

— Ну конечно, — согласился Рори и подмигнул Керри.

Керри лишь в очередной раз убедилась, что Рори не способен очнуться и увидеть мир таким, какой он есть, а не таким, как он его себе представляет.

В холодильнике для девчонок-ворон нашлась только плитка шоколада с орехами. Керри разломила ее на две равные части и протянула подружкам, но они не стали брать подарки, а только быстро подняли свои матерчатые сумки. Керри усмехнулась и бросила половинки шоколадки в подставленные мешки.

— А можно мы еще раз посмотрим татуировку? — спросила Зия.

— Да, пожалуйста, — присоединилась Мэйда. — Ты видишь, как мы очень-очень стараемся быть вежливыми? — добавила она.

— Ваши успехи очень впечатляют, — кивнула Керри.

— Какую татуировку? — спросил Рори.

Это была идея Кэти. Керри оставалась безучастной наблюдательницей до тех пор, пока они не пришли в салон, где Парис, подруга Хэнка, показала рисунок, сделанный по указаниям Кэти: мордочка лисы и позади нее черное перо. Керри мгновенно влюбилась в рисунок, и в тот же день татуировка была выполнена.

Керри подняла рукав футболки, чтобы показать наколку на плече, и девчонки-вороны подошли поближе. По какой-то непонятной причине они готовы были рассматривать ее снова и снова.

— Я сделаю себе тысячу таких рисунков, — заявила Зия. — И все разные.

— А я сделаю две тысячи, — сказала Мэйда.

— У тебя не хватит для них места, — покачала головой Зия.

— Нет, хватит. Они будут совсем маленькими. Такими маленькими, что потребуется телескоп, чтобы рассмотреть их как следует.

— Ты хотела сказать перископ.

Рори больше не слышал болтовню девчонок-ворон. Как только он взглянул на рисунок, на его лице застыло странное выражение.

— Что это означает? — спросил он.

— В некотором роде это символы моих родителей.

Его взгляд переместился на лицо Керри.

— Ты хочешь сказать, что ворона и лисица были их тотемами?

— Галка, — поправила его Керри.

— Что?

— Это перо галки, а не вороны.

— Я попрошу нарисовать вороньи перья, — вставила Зия. — Сотню перьев, и все будут красоваться у меня на спине.

— А у меня — на заднице, — сказала Мэйда.

Обе девчонки захихикали, но их по-прежнему никто не слышал.

— Как интересно, — сказал Рори. — Не знаю, почему я об этом вдруг вспомнил, но однажды ночью мне приснился странный сон — вскоре после того, как ты переехала в этот дом. Ты спала на заднем сиденье брошенной машины, а рядом расположились лисица и большая черная птица, как будто они наблюдали за тобой или от чего-то охраняли. — Он снова посмотрел на татуировку. — Когда я проснулся, я стал делать наброски, в которых соединялась мордочка лисы и птица. Интересно, куда я их подевал?

— Мне бы хотелось на них взглянуть.

Рори озадаченно кивнул:

— Я даже помню, что рассказывал об этом сне Хлое, что само по себе странно, поскольку до этого все наши разговоры не выходили за рамки содержания дома. Она зашла ко мне в поисках старой жестяной банки, которую по ошибке выбросила. Там еще были эти странные черные камешки. — Рори поднял голову. — Я должен их тебе показать…

Голос Рори прервался.

— А ты… больше ничего не помнишь? — спросила Керри.

— О чем?

— Ну о всяких странностях. О воронах, о сойках…

На мгновение в его глазах мелькнула тень. Воспоминания. Может, чей-то образ. Затем Рори заморгал и улыбнулся.

— А что я должен о них помнить? — спросил он.

Керри опустила рукав футболки, и татуировка скрылась.

— Ничего, — сказала она, пожимая плечами.

Вечером пришла Кэти и застала сестру сидящей на диване у окна, за которым с любимого вяза девчонок-ворон облетали последние листья. Керри приветственно помахала ей рукой, и Кэти, пройдя через гостиную, забралась на диван с ногами, повернулась к Керри и посмотрела ей в глаза:

— Я сегодня видела Рэя, — сказала она.

— Не знала, что он снова появился в городе.

— Он только что прибыл. Хочет, чтобы мы сходили с ним куда-нибудь поужинать завтра вечером.

— От этого никому не будет хуже, — пожала плечами Керри.

Ей, безусловно, хотелось бы получше знать своего дедушку. Рэй очень старался, чтобы они стали членами одной семьи, но каждый раз, когда они встречались за ужином или на прогулке, он выглядел чрезвычайно смущенным. Керри казалось, что он побаивается их с Кэти. Но сестра утверждала, что Рэй испытывает чувство вины за то, что оставил без помощи их бабушку и Нетти.

— Но он очень старается загладить свою вину, — всегда добавляла Кэти. — Надо предоставить ему такую возможность.

Керри не возражала и соглашалась на каждую встречу, хотя и сама чувствовала себя при этом несколько неловко.

— Посмотри-ка, что дал мне Рори, — сказала она, протягивая Кэти керамический кувшинчик с черными камешками, подаренный соседом.

Кэти взяла кувшин и поднесла его поближе, чтобы рассмотреть камни. Потом вытащила один гладкий голыш и покатала его на ладони.

— Мне кажется, это камни из Далекого Прошлого, — сказала она. — Как в историях Джека.

— Как ты думаешь, для чего они? — спросила Керри.

— Ну, — протянула Кэти, — наверно, здесь подойдет объяснение воронова племени для всего таинственного и загадочного.

— Они ни для чего, — произнесла Керри, неоднократно слышавшая эти слова за последний месяц. — Они просто есть.

— Ты делаешь успехи.

— У меня хороший учитель.

— И у меня тоже, — сказала Кэти, потом пошевелила пальцами ног. — Знаешь, что мне нравится?

Керри улыбнулась и стала массировать ноги сестры.

— Почему люди не хотят верить? — спросила она.

— Верить во что?

— В магию. В вороново племя. В Благодать и все прочее.

Кэти пожала плечами:

— Может, по той же причине, по которой они не хотят поверить в любовь. Она пугает их. Или они боятся, что их за это поднимут на смех. А откуда такой вопрос?

— Я думала о Рори и Энни. Он не верит в магию, а она не верит в любовь. Это так грустно.

— Тебе просто надо сказать, что ты его любишь, и тогда он позабудет об Энни. Они ведь никогда не были близки.

— Я говорю совсем не об этом.

— Знаю, — сказала Кэти. — Но тебе стоит поразмыслить над моим советом.

— Я хочу, чтобы он сначала разобрался в своих чувствах к Энни.

Керри прекратила массаж. Сестры снова посмотрели друг другу в глаза.

— Мои разговоры заставили тебя вспомнить о наших родителях, — сказала Керри немного погодя. — Как могла наша мама не верить в волшебство? Неужели она считала, что эти люди, бродившие по лесу, живут в домах где-то поблизости?

— А как Джек мог не поверить в любовь? — в свою очередь спросила Кэти.

— Неужели и с нами случится то же самое? — вздохнула Керри.

— Только если мы сами это допустим, — сказала Кэти.

Она замолчала, и Керри, взглянув на сестру, заметила слезы в ее глазах. Она спустила ноги на пол, пододвинулась вплотную к Кэти и обвила ее руками.

— Я так сильно скучаю по нему, — дрожащим голосом произнесла Кэти.

Керри не надо было спрашивать, о ком она говорит.

Кэти хотя бы узнала отца настолько, что могла скучать по нему. Керри была лишена и этого.

Но она промолчала. От этих слов Кэти стало бы еще тяжелее. Керри взяла руку сестры и приложила ее к подвеске в виде вороны, а потом обняла Кэти еще крепче, давая возможность выплакаться.

Керри успокаивала мысль, что рядом есть сестра, с которой ей предстоит знакомиться заново. И это еще не слишком поздно.

Горы Вайоминга

Коди разложил небольшой костер в пустынном уединении горного плато, возвышавшегося над лесистыми склонами. Выше него было только небо. Стояла тихая ночь, и приближающиеся шаги он услышал издалека. Понюхав воздух, Коди убедился, что путник намеренно не скрывает своего приближения, ибо эта персона, если бы хотела, могла идти так же тихо, как идет сама ночь. Коди поднял голову, но ничего не сказал, когда в круге света появилась Маргарет. Она немного помедлила, потом опустилась на землю по другую сторону от костра.

— Как живешь, Коди? — спросила она.

Он пожал плечами:

— Ты забралась довольно далеко от дома, дорогая. Проделала трудный путь, чтобы посмеяться над моей очередной неудачей?

Она покачала головой:

— Когда же ты поймешь, что никому до тебя нет дела? Если тебе в глаз попала соринка, то вытаскивать ее тебе придется самому.

— Ты так считаешь?

— Я думаю, это само собой разумеется.

— Но ты забыла об одном, — сказал Коди. — Ты забыла о тех, кто пострадал.

Маргарет ничего не ответила.

— Например, эта малышка, внучка Рэя, — продолжил он. — И о чем только я думал?

— А о чем ты думал? — спросила Маргарет.

— Будь я проклят, если знаю. — Он окинул взглядом дальние хребты, потом снова вернулся к лицу Маргарет. — Нет, я знаю, о чем я думал. Я считал, что если верну катящийся в пропасть мир к его первому дню, то неважно, что маленькая девочка со слабой примесью нашей крови отдаст за это свою жизнь. Я убедил себя, что ничем не жертвую. В конце концов, она вообще не должна была появиться на свет, — по крайней мере, в том случае, если бы все случилось, как я предполагал.

— Это трудно понять.

Коди медленно кивнул:

— Не могу утверждать, что осознание того, что я использую эту девчушку, изменило мои намерения. Ничего не произошло, пока я не понял, что замышляла Доминика. Она не собиралась возвращать мир к его первому дню, она жаждала крови воронова племени, и когда до меня это дошло, я не смог продолжать. Между нами случались разногласия, но даже такой старый пес, как я, понимает, что мир не может существовать без перворожденных.

Несколько минут прошли в молчании. Маргарет и Коди смотрели друг на друга сквозь тонкие струйки дыма, поднимавшиеся над костром. Прислушивались к треску сгорающего дерева.

— Ворон говорит, что тебя не в чем винить, — нарушила тишину Маргарет. — Он говорит, что ты всего лишь слишком чувствителен к тому, что движет миром.

— И что же это такое, дорогая?

Маргарет пожала плечами:

— Я думаю, это духи. Кем бы они ни были, Ворон говорит, что они всегда вьются вокруг нас. И у них есть свои проекты. Как правило, они нас не трогают, но иногда начинают строить планы, которых нам не дано понять.

— Да уж, я точно мало что понимаю.

Коди достал серебряную фляжку из внутреннего кармана и предложил Маргарет.

— С удовольствием, — согласилась она.

Он плеснул немного виски в жестяную кружку и протянул ей, а сам глотнул из горлышка.

— Ты слышал, что случилось с Джеком? — спросила она, отхлебнув виски.

Коди кивнул.

— Слухи быстро разносятся по миру. — Он вздохнул. — Каждый раз, как только горшок попадает мне в руки, я потом сожалею о содеянном, но на этот раз мне горше всего.

— Мне говорили, что он ушел по своей воле.

— Дорогая, ему не пришлось бы этого делать, если бы не я. Я начинаю скучать по нему.

— Мы все по нему скучаем.

— Его дочка рассказывала, что Джек в Зачарованных Землях наконец встретился с Нетти. Как ты думаешь, это правда?

Маргарет пожала плечами.

— А я не могу вспомнить Зачарованные Земли.

— Никто не может, — сказала она. — Даже Ворон.

— Трудно представить себе, что это какое-то определенное место.

Маргарет снова отхлебнула виски.

— А что ты думаешь по этому поводу, дорогая? — спросил Коди. — Может, мы все там оказываемся, когда приходит смерть?

Маргарет посмотрела на звездную россыпь над своей головой:

— Мне бы хотелось, чтобы так было.

— Да. Мне тоже.

Коди завинтил колпачок на фляжке и убрал ее обратно в карман.

— А теперь, дорогая, — сказал он, — я хочу поблагодарить тебя за приятный разговор. Но мне кажется, тебя ждут в других местах, другие люди.

Маргарет поставила кружку на землю рядом с костром.

— Ты так ничего и не понял, Коди? — спросила она. — Почему ты хочешь, чтобы люди думали о тебе хуже, чем ты есть?

— А чего ты от меня ожидала?

— Да ничего. Я думала, что мы могли бы немного попутешествовать вместе и лучше узнать друг друга. Попытаться оставить дурные мысли в прошлом, где им и место, и обрести новые чувства.

Коди задумчиво склонил голову набок:

— Тебя послал Ворон, чтобы ты не спускала с меня глаз?

Маргарет долго смотрела на него, затем поднялась.

— Я вижу, что зря трачу время, — произнесла она.

С этими словами Маргарет пошла прочь от костра. Коди мгновенно вскочил на ноги. Прежде чем он успел схватить ее за руку, Маргарет уже вышла из освещенного круга. Она стряхнула его руку со своей, но осталась стоять. К своему изумлению, Коди заметил искреннюю печаль в глазах женщины.

— Все, что ты говорила, правда? — спросил он. — Ты в самом деле просто по-дружески подошла, чтобы узнать, как я живу?

— Но ведь это не имеет для тебя никакого значения, не так ли?

Коди окинул ее долгим испытующим взглядом:

— Еще как имеет. Просто не так уж много людей в этом мире относятся ко мне по-дружески.

Маргарет не шелохнулась.

— Хочу тебе сказать, дорогая, что я буду весьма польщен, если ты посидишь со мной у костра и составишь компанию в пути. Я с удовольствием разделю с тобой одиночество. Черт побери, кто знает? Может быть, птица и койот смогут стать друзьями?

— К этому никогда не было никаких существенных препятствий.

Коди пожал плечами:

— Я попрошу тебя только об одном. Если я снова начну вспоминать горшок Ворона, стукни меня хорошенько по затылку и выбей из головы дурацкие мысли.

Маргарет ответила ему улыбкой.

— Не стоит беспокоиться о волшебном горшке, — сказала она. — Так получилось, что больше им никто не сможет воспользоваться. Теперь это предмет поклонения.

— Так, значит, эта часть истории тоже правдива?

Маргарет качнула головой, словно говоря: «Разве ты еще не понял?»

— Ворон осознал наконец, что волшебный горшок появился некогда с единственной целью — удержать Благодать в нашем мире, — сказала она. — И может, сейчас ее свет уже не так ярок, как когда-то, может, мир стал намного темнее, чем в первый день, и с каждым днем становится все темнее, но ее свет все еще горит. В тебе. Во мне. Везде, куда ни посмотри, надо только быть внимательным. Так что у нас два пути. Мы можем уступить победу темноте или прославлять Благодать и поддерживать ее свет, чтобы он разгорался ярче и ярче.

Неожиданно в глубине темного одиночества своей души Коди заметил золотисто-янтарный отблеск. Возможно, это луч надежды. Возможно, странная мысль о том, что одиночество не является больше его единственным уделом. А возможно, это огонек Благодати, который надо раздуть в большое пламя.

— Ты так считаешь? — спросил он.

Маргарет легонько толкнула его в плечо.

— Да, я так считаю. Что ты выбираешь, Коди?

Он отступил назад и улыбнулся, как улыбаются только койоты.

— Сейчас мне больше всего хочется танцевать, дорогая.

— Танцевать.

Он протянул к ней руки.

— Как ты говорила. Будем прославлять Благодать.

Несколько томительных секунд она смотрела в его лицо и покачивала головой, а потом позволила увлечь себя к костру.

Угли костра Коди давно уже превратились в пепел, а они все танцевали и танцевали.