ГЛАВА № 1

1969-81: МОИ КРОВАВЫЕ КОРНИ

Я, Массимилиано Кавалера, родился в Белу-Оризонти, что в Бразилии, 4 августа 1969 года. На самом деле моя семья жила не в Белу-Оризонти, мы жили в Сан-Паулу в 320 милях оттуда. Причина, по которой я родился в Белу в том, что так захотела моя мама. Ее семья была оттуда родом, так что она села на автобус от Сан-Паулу до Белу (а это целых восемь часов езды на автобусе!) и поехала в больницу. Ровно год и месяц спустя, 4 сентября 1970-го там же родился мой брат Иггор. Она сделала то же самое: снова прыгнула на автобус и поехала в Белу.

Белу - неплохое местечко. Это третий по величине город в Бразилии, но в нем по-прежнему жив старый дух консерватизма. Там много церквей, а люди очень верят в католичество. Местные жители воспринимают Белу как небольшой городок, хотя это большой город. Им хочется верить, что они из небольшого фермерского городка, такое у них восприятие. Он находится в долине, окруженный со всех сторон горами, и там очень красиво. Неподалеку находится очаровательное местечко под названием Ору-Прету с многочисленными мощеными улочками, холмами и множеством красивых церквей. Многие туристы туда ездят.

Мой отец, Грациано Кавалера, работал в итальянском консульстве в Сан-Паулу. Мама Вания - бывшая модель. В молодости она снималась в паре-тройке журналов. Они встретились после того, как мой отец переехал в Сан-Паулу из Италии со всей семьей – мамой, сестрой, братом и отцом.

Ваниа Кавалера: Я познакомилась с Грациано, отцом Макса, 27 ноября 1965 года в клубе в Сан-Паулу. Он работал в консульстве Италии, а я была моделью. У меня особо не было времени на отношения, потому что я много снималась в телевизионных роликах и участвовала в показах мод. После нашей встречи в клубе мы пошли на пляж, и он сыграл мне на акустической гитаре. Грациано был умным парнем с хорошим чувством юмора. Он был красив и он стал моим.

Мы выросли недалеко от центра города, на улице под названием Авенида Анжелика, то есть Улица Ангелов. Отец очень увлекался футболом: мы любили Палмейрас, они были нашей любимой командой. Ее основали итальянцы, и в 1900-х она называлась Палестра Италия, так что вскоре после переезда в Бразилию она стала нашей любимой футбольной командой благодаря связи с Италией. Отец регулярно брал нас с Иггором на стадион – каждый вечер среды, четверга и в каждую субботу или воскресенье.

Иггор фактически начал играть на ударных на стадионе с фэнами Палмейрас. Во время матча несколько барабанщиков исполняли ритмы самба, и как-то раз один из них дал ему рабочий барабан и сказал: “Эй, малыш, поиграй на этой штуке! ” Так он начал играть, и оказалось, что он очень хорош. Я просто обалдел, когда это увидел.

У нас была большая итальянская семья. Каждое воскресенье у нас был званый обед, и вся семья собиралась вместе – 20 или 30 человек за одним большим столом. Весь день был посвящен этому обеду. Это было очень громко: итальянцы иногда так себя ведут. Между кузенами вспыхивали драки. Однажды мой дядя бросил тарелку и попал в лоб одному из моих кузенов. Тот упал на пол, вырубился, кровь потекла по лицу. Пришлось накладывать швы. По всему столу была разбросана паста, вино и кровь, все сходили с ума и кричали. Таким у нас был типичный воскресный обед.

Мой дедушка был личностью. Он служил моряком в итальянском флоте, и его тело покрывали татуировки с кораблями и другие клевые штуки. Однажды он рассказал мне историю, как отправился в Китай, и хотя был женат на моей бабушке Марии, вернулся домой с другим именем, вытатуированным на руке. Дома его ждало суровое наказание. Думаю, что он напился в Китае, и ему по ошибке сделали тату с другим именем. Он обычно давал нам с Иггором стакан вина, смешанного с сахаром и водой. Нам было где-то по восемь лет, а он уже начал нас спаивать. Он был улетным челом.

Само собой, у нас было полно родственников и не из числа членов семьи. Родители отца, которые переехали в Бразилию вместе с ним, тогда еще оба были живы. У него также было две сестры и брат, который жил в Канаде и периодически нас навещал. У всех у них были дети, так что у нас было много кузенов. Одним из них был Сандро. Он был очень близок к нам с Иггором, когда мы были детьми. Мы много тусили и вместе попадали в переделки. Мы расписывали стены и занимались прочей херней.

Я был счастлив. Я был очень близок к отцу. Маму я тоже очень любил, но благодаря футболу у меня была особая связь с отцом. Кроме того он был музыкальным фриком: каждый день он приходил домой на двухчасовой перерыв с полудня до двух между часами работы в консульстве, ел ланч и слушал классическую и оперную итальянскую музыку. У него была огромная коллекция винилов – что-то около трех тысяч пластинок и очень хорошая стереосистема. Он очень любил музыку, и мы с Иггором определенно взяли это от него. Еще он играл на акустической гитаре, в основном итальянские оперные песни. Он был одержим оперой и мог слушать ее часами.

У нас был второй дом на курорте под названием Плайя-Гранде, это примерно полтора часа езды от Сан-Паулу. Сестре отца принадлежал соседний с нашим дом, и мы все ходили туда по выходным. Мне это нравилось, чувак, рядом с океаном было потрясно. Отец был большим поклонником океана, потому что в Италии вырос рядом с морем. Он любил брать нас поплескаться и поиграть в футбол на пляже. Мы с нетерпением ждали этого целую неделю, пока учились в школе.

Мы с Иггором ходили в католическую школу в Сан-Паулу, достаточно консервативное местечко, где монахини напоминали пингвинов. Мы выполняли все католические ритуалы, молились перед занятиями и всякое такое, но очень хорошо учились. Мы были хорошими учениками, мы с Иггором, по правде говоря, отличниками. Мы не пинали балду, мы усердно учились. Мне очень нравилась история, и меня всегда интересовали исторические факты. Я был не так уж хорош в математике, но неплохо с ней справлялся. Мы много играли в футбол с другими детьми по соседству. Там было небольшое поле, где можно было поиграть в мини-футбол. Наше детство прошло за этой игрой.

Иггор Кавалера: “Одна из причин, почему мы так хорошо ладили с Максом в том, что мы во многом разные. Мы дополняем друг друга. Будь мы похожи, мы бы с трудом нашли общий язык, потому что тогда бы у нас было гораздо больше стычек”.

В 1975-ом мама родила дочку. Ее назвали Карисса, и она родилась с серьезным заболеванием. Она была очень крошечная и хрупкая. Когда она родилась, ей надели респираторную маску и положили в кувез. Это было очень тяжелое время. Она умерла всего месяц спустя.

Год спустя родилась еще одна сестра, Кира. Она была здоровой и все прошло замечательно. Она родилась в Сан-Паулу - на этот раз мама не поехала в Белу-Оризонти. Думаю, она устала от всей этой рутины с поездками на автобусе, поэтому решила для себя: “Этот ребенок родится здесь”. Было клево иметь маленькую сестренку.

Вания Кавалера: “У нас были прекрасные дети. Мы были очень счастливой семьей. Масси, как мы называли Макса, был нашим маленьким принцем, Иггор - маленьким младенцем, а Кира - маленькой принцессой”.

Не считая смерти Кариссы, единственной серьезной проблемой в детстве было то, что я заболел менингитом, когда мне было восемь. Однажды у меня был очень сильный жар и галлюцинации. Это продолжалось несколько часов, пока отец не сказал: “Довольно, прямо сейчас отвезу тебя в больницу”. Он посадил меня в машину, и мы поехали в больницу, где я помню, как мне сделали в шею жизненно важный укол. Игла была размером с человеческую руку, и при ее виде я отключился.

Позже я узнал, что единственная причина, по которой я выжил, в том, что отец отвез меня в больницу. Если бы он дотянул до следующего утра, я бы умер. Я пролежал в больнице целую неделю, а когда вернулся домой, получил много подарков.

После этого какое-то время все шло хорошо. Само собой, были и неприятные случаи: однажды я ударился головой об огнетушитель в здании, где мы жили, и мне наложили 20 швов. Я был больше склонен попадать в переделки, чем Иггор, и кроме того постоянно болел. Он был очень здоровым, а я переболел всем, чем только можно: корь, грипп, менингит, швы на голове… этому не было конца и все это лишь доставляло беспокойство маме и отцу.

Мы с Иггором были разными и в другом смысле: я был более откровенным, а Иггор немного стеснительным, особенно с девушками. Я гулял и заводил разговоры с людьми, которых никогда раньше не встречал, а он никогда так не делал. Мы были как день и ночь. Полная дикость. Но мы были очень близки. Мы много тусили и много куда ходили вместе. Мы смотрели по телеку одни и те же мультики, нам нравилось японское шоу «Ультрамен» о супергерое в красной одежде. Он мог летать и делать всякую фигню. Нам это нравилось. А может, мы и не были настолько разными.

Отец зарабатывал очень хорошие деньги. Однажды ему предложили на выбор путешествовать по миру или остаться в Сан-Паулу, и он решил остаться и позаботиться о дипломатических вопросах в городе. Помню, как мы ходили на крупные обеды в консульство, они были просто потрясающими. Там были политики и другие важные люди, и нам приходилось одеваться очень изящно - в смокинги и прочее подобное дерьмо.

Вания Кавалера: “Грациано любил защищать людей. Однажды я пошла забирать его из полицейского участка, где его допрашивали из-за раненого друга. В участке было двое длинноволосых парней, которых допрашивал шеф полиции, а Грациано защищал их. Он сказал, что длина их волос никак не связана с интеллектом”.

Это была по-настоящему потрясающая жизнь. В те времена в Бразилии правила диктатура, но нас она не затрагивала, на самом деле мы никогда о ней не слышали. В 1970-х многие музыканты эмигрировали из страны из-за репрессий: правительство постоянно следило за ними, и они стали настоящими параноиками, но это правда никак не сказалось на нас. Мы были детьми и у нас была совсем новая машина, прекрасная квартира и дом на пляже, так что жизнь была идеальна.

Это было детство, о котором многие могли только мечтать. Отец никогда не дрался с мамой, ни разу. Они едва ли спорили; максимум чуть-чуть. Он не пил, и в нашей семье никто не злоупотреблял алкоголем. По сравнению с тем, что я увидел позже, когда путешествовал по миру, и по сравнению с другими у меня было совершенно другое детство.

Мама была человеком, который следил за нашей дисциплиной и за тем, чтобы мы убирали комнаты и делали домашнюю работу. Отец был во многом как третий ребенок: он был как еще один человек, с которым можно было потусить. Мне это очень нравилось. Он бывало говорил: “Айда в футбольца! ” Даже когда он на нас сердился, он никогда не мог это делать долго, потому что через минуту начинал смеяться. Он пытался отчитывать нас, если мы сделали что-то не так, но затем начинал смеяться и все заканчивалось.

Однако в нашей жизни был чужеродный элемент - религия. Оба моих родителя были католиками, а мама еще и увлекалась бразильской религией под названием кандомбле. В ней присутствуют католические святые, ее последователи верят в Иисуса и Деву Марию, но она также связана с африканскими святыми. Верующие очень духовны, они разговаривают с мертвыми.

Когда я был ребенком, мама очень увлекалась кандомбле, часто брала нас с Иггором, и говорила следовать за ней, потому что мы собирались провести парочку ритуалов. Я видел множество людей, которые становились одержимыми и говорили на разных языках. Перед нами люди входили в экстаз и говорили со своими умершими предками. Мама разговаривала со своей покойной бабушкой. Все это было по-настоящему безумным, совершенно новое измерение. По какой-то причине мне очень нравилось кандомбле, и я позволял маме руководить мной духовно, даже сегодня она по-прежнему зажигает свечи в мою защиту. Она посвятила всю свою жизнь этой религии, и я уважаю ее за это.

Кандомбле - обычное дело в Бразилии. Люди знают об этой религии, и она не предмет для шуток. Все очень серьезно, потому что когда видишь одержимых людей, каких видел я, ты понимаешь, что это происходит на самом деле и это не фейк. Принимать участие в тех сеансах – вот настоящее испытание. Можно всегда определить людей, занимающихся кандомбле по бусам, которые они носят на шее. Иногда люди, от которых ты меньше всего этого ожидаешь, увлекаются этой религией. Я всегда воспринимал ее всерьез.

Многие думают, что кандомбле это как брухерия, мексиканское колдовство, но это не так. Его используют в добрых целях - чтобы дать руководство к действию, направление в жизни и помочь решить проблемы. Вот что мне в нем нравится. благодаря этому я был близок к маме. Всякий раз, когда она нуждалась во мне во время этих духовных сеансов, я был рядом, и они продолжались всю ночь, чувак, некоторые аж до шести утра, люди играли на барабанах и пели. Многие сеансы проводились в гостиной у нас дома. Все одевались в белое и проводили у нас целую ночь, в игре на ударных, песнях и одержимости. По-моему, это было чертовски клево.

В общем, кандомбле имеет большое влияние в Бразилии. Есть даже шутка, что 90% людей – католики, а 110% - кандомбле. Некоторые занимаются им втайне: они не хотят, чтобы другие об этом знали. Другие говорят об этом открыто, как моя мама. Она всем об этом рассказывает. Однажды она принесла своего рода жертву, когда обрила голову и провела целый месяц в маленькой комнате. Я помню, как мы ходили ее навещать. Я всегда считал свою маму очень сильным и по-настоящему духовным человеком. Я не знаю других людей, кто бы пошел на это ради религии. Она очень сильна духом.

Мне с самого начала нравились сеансы кандомбле. Мне нравились музыка и пение, и мне очень нравились одержимые люди. Для меня было невероятно, что некоторые из них начинали разговаривать как младенцы или маленькие дети. Только представьте, что 50-летняя женщина начинает говорить, как трехлетнее дитя. Я обожал это. Я думал, что это офигенно, потому что это было так впечатляюще. Я всю ночь ждал в комнате просто чтобы увидеть, кто станет следующим одержимым. Было много танцев и барабанов, а затем кто-нибудь выходил из круга, становился одержимым и начинал нести безумную фигню на африканском языке. У меня была реакция типа: “Да, черт возьми”, и я полностью позволял маме привлекать меня к этому.

Я сказал ей: “Мне это нравится, это клево. Можешь брать меня на сеансы, потому что мне нравится там бывать, и если я тебе понадоблюсь для чего-то, я буду рядом. Я весь твой! ” Тем не менее, Иггору кандомбле нравилось не так сильно, как мне. Он отчасти неохотно к этому относился и даже немного шарахался от этого.

Майк Паттон: “Одна из моих любимых историй, которая постоянно приходит мне на ум, когда я думаю о Максе, связана с их религией кандомбле. Это все благодаря их маме. Я бывало спрашивал о ней парней в старые деньки и это было весело, потому что и Макс, и Иггор были в ужасе от нее. Они такие: " Мы отведем тебя на один сеанс, но смотри в оба! ” Вообще-то это была прикольная тема. Кроме них никого не было, потому что я один интересовался этим, а они и слышать об этом не хотели.

Макс и Иггор переводили мне, и по сути я прошел обряд очищения, и после него спросил Макса: “Это было так мило, как будто некий дух пытался помочь мне. В чем же проблема? ” И Макс рассказал мне, что когда был очень юн, у него была проблема с глазом, и его мама что-то сделала. Она провела какой-то ритуал, и с глазом стало лучше. С тех пор он до смерти боялся кандомбле. Я бывал у нее дома. В гостиной располагался гигантский алтарь. Он был весьма впечатляющим”.

В 1979-ом отец организовал для всех нас поездку в Европу и Америку. В Италии, после того, как мы навестили всех родственников отца и какое-то время погостили у них, он отвез меня в местечко под названием Монтанья Спакката (в переводе “расколотая гора”), которое я помню по сей день. С одной стороны горы есть выгравированный отпечаток руки. Он выглядит как пять пальцев, отпечатавшихся на камне. По легенде один парень не верил в Бога и однажды сказал: “Если Бог существует, пусть оставит мои пальцы на этом камне! ”, и его пальцы остались на камне. Вообще-то можно прислониться пальцами к углублениям в камне.

Когда мы были в римском Ватикане, произошло нечто удивительное. Отец сказал: “У меня для тебя сюрприз”, и начал говорить по-итальянски с какими-то шишками из Ватикана. Я знал, что происходит что-то значимое, потому что они были очень высокопоставленными чинами. Мы спустились под Ватикан в какие-то катакомбы, и меня там крестили. Отец устроил так, чтобы меня крестил в Ватикане официальный первосвященник. Там было примерно восемь других священников в робах. Это был довольно пугающий опыт благодаря тому месту, где я находился. Я сказал тогда: “Это просто невероятно…”

Я многого не понимал, потому что все говорили на латыни. Они полили масла мне на лоб и окунули голову в воду. Мы находились в этой катакомбе добрых четыре часа, а затем отец взглянул на меня и сказал: “Теперь ты официально крещен в Ватикане. Я хотел сделать это для тебя. Надеюсь, ты счастлив? ” И я такой: “Да! Спасибо, это поразительно”. Когда я рассказываю эту историю, многие офигевают. “Тебя крестили в Ватикане? Да ты гонишь…”

Потом мы вернулись в Америку и посетили Нью-Йорк. Вот еще одна забавная история: отец забронировал столик в лучшем итальянском ресторане города. Когда мы пришли туда, парень, который встретил нас, не знал, кем был мой отец и сказал: “Простите, но вас нет в списке”. Отец ответил: “Не может быть, я поставил бронь”, и тут появился менеджер. Он тут же офигел, что перед ним стоит мой отец. Он начал говорить на итальянском и обнимать его, а затем усадил нас в центральной части ресторана. Для меня это было чем-то вроде: “Да, чувак! Мой отец чертовски влиятелен…”

Позже подошел официант и отец спросил у него, где находится уборная. Поскольку он не говорил на английском, отец пытался спросить, где уборная на итальянском и португальском, но официант не понимал, тогда отец залез на стол, расстегнул ширинку и вытащил оттуда палец, имитируя член. Весь ресторан смотрел на это во все глаза. Я понял, что было что-то безумное в моем отце, в этом его поведении. Я тогда подумал: “Вот же безумная хрень! ”

Как-то в воскресенье, месяц спустя, мы вернулись из большого путешествия, и обедали с бабушкой и дедушкой и всей итальянской семьей, а отец арендовал для нас небольшую лодку на территории Сан-Паулу под названием Интер Лаго, то есть большая река. Мы поехали туда с одним из моих старших кузенов, и несколько раз покатались на этой лодке. Мы составили расписание, чтобы кататься по очереди, и все было отлично. А потом отец вернулся с озера, жалуясь на боль в груди. Он посмотрел на моего кузена и сказал: “Грудь убивает меня, очень сильно болит сердце ”.

Очень скоро все стало очень плохо, он сказал: “я сейчас умру”. Моему кузену было всего 17 на тот момент, но отец дал ему ключи от машины и сказал: “Ты поведешь. Отвези меня в больницу прямо сейчас – со мной что-то не так”.

Отец сел на переднем пассажирском сиденье, а я сел за ним и положил руки вокруг него, и держал его всю дорогу до больницы. К тому времени, как мы приехали в больницу, я знал, что он уже умер. Я просто почувствовал это. Когда его забирали из машины, я понимал, что вижу его в последний раз.

По крайней мере я съездил с ним в больницу. Он провел самый последний отрезок жизни со мной. Много лет спустя я узнал, что за две недели до смерти он решил переехать в Рим. Он собирался всех нас перевезти в Италию.

Мы добрались домой, и ко мне подошла тетя. Она такая: “Мне нужно тебе кое-что сказать, это будет тяжело”, и я ответил ей: “Я уже знаю, что мой отец умер”. Она спросила: “Откуда ты это узнал? ”, и я ответил, что почувствовал это, когда мы приехали в больницу. Его больше не было с нами. Она сказала: “Да, это правда. Твой отец умер”.

Вания Кавалера: “Когда отец Макса умер 22 сентября 1979 года, я услышала самые болезненные слова в своей жизни. “Мамочка, мы только хотим поговорить с ним еще разочек”.

Я находился в полном шоке. Только что жизнь изменилась на 360 градусов. Это было самое поразительное событие в моей жизни, а мне было всего десять лет. Мне пришлось пережить похороны. Я подошел поцеловать его, у него было холодное лицо. В течение долгого времени мне было тяжело находиться вокруг роз, потому что на похоронах ими была заполнена вся комната. Их аромат остался во мне навсегда. Даже сегодня меня раздражает, когда я вынужден ощущать их запах. Я не могу находиться рядом с ними, потому что это переносит меня прямиком в тот день.

Жизнь каждого из нас круто изменилась. Годом ранее мы были богаты, и отец работал в консульстве. Год спустя мы жили с мамой, и у нас не было денег. Нас спасла бабушка, которая выделила нам немного места в задней части своего дома.

Можно понять, какой культурный шок произошел от всего этого. У нас с Иггором была реакция в духе: “Какого хера происходит? Почему это должно было произойти? ” Мы не понимали, поэтому бунтовали. Полное непослушание. Мы перестали хорошо учиться в школе. Наши оценки становились все хуже, и нас исключили из двух разных школ. Мама пыталась держать нас с Иггором в узде, но мы были слишком непокорными и слишком злыми на то, что произошло. Люди просто не понимали. Они говорили: “То, что случилось, случилось. Смиритесь с этим”.

Мама говорила: “Вам нужно найти работу и помогать мне, потому что нельзя оставаться здесь задаром – бабушка хочет денег за то место, где мы живем”. Так она находила нам с Иггором работу каждый день после того, как мы возвращались из школы. На тот момент нам было всего десять и одиннадцать лет соответственно.

Иггор Кавалера: “Я стал более закрытым как человек после смерти отца для себя и других людей. До этого я был более открыт к людям и харизматичен. После его смерти я на многие годы стал стеснителен. Именно группа помогла мне вернуться к нормальной жизни”.

Первой работой, которую мы получили после школы, была шляпная фабрика деда. У него был крупный бизнес. Мне приходилось отрезать ту фигню спереди шляпы, очень твердый пластик. Мне приходилось отрезать тысячу таких хреней с помощью пары ножниц, и я ненавидел эту работу. Временами я был так зол, что хватал всю партию товара, бросал ее на крышу и говорил деду, что с меня хватит. Временами он заставлял нас работать допоздна: “Продолжай работать, парень! ”, и так до десяти вечера.

Потом мама купила лавку мороженого, и это была ужасная идея, потому что она ничего не смыслила в этом бизнесе. Нам с Иггором приходилось продавать мороженое покупателям, но так как в то время нам было на все насрать, у нас орала музыка и мы не слышали покупателей. Мы давали им мороженое, которое трогали пальцами, а люди говорили: “Ты только что трогал мое мороженое пальцами! ” А мы им в ответ: “И что из этого? ” Это продлилось месяц, а затем мама покончила с этим. Ей пришлось продать это место.

Затем мы стали работать у тети, которая владела обувной фабрикой. Нам приходилось работать с галлонами клея, и многие работники привыкли его нюхать. Они нюхали это говно и торчали часами, и мы тоже это делали, и были под невероятным кайфом. Представьте меня в 12 лет, нюхающего клей и делающего обувь, съезжая с катушек. Чувак, это был дикий кайф. С тех пор я никогда не испытывал ничего подобного. Это немного похоже на кислоту – у тебя галлюцинации, и ты слышишь голоса.

Помню в какой-то момент я так нанюхался клея, что увидел своего отца. Я увидел, как он стоит в дверях передо мной, и испугался. Он был зол на меня и очень серьезен, и я увидел в этом знак, словно он сказал мне: “Завязывай с этим дерьмом или сыграешь в ящик”.

Мы ушли с этой работы. После этого мы с Иггором несколько месяцев работали в магазине аудиозаписей, продавая альбомы, это была наша последняя работа. В каком-то смысле жизнь говорила нам: “Смирись с этим прямо сейчас”. Другого выбора не было. Мы не могли подождать какое-то время, чтобы привыкнуть. Жизнь будто говорила нам: “Смирись с этим дерьмом прямо сейчас, твою мать! Мне плевать, сколько тебе лет и готов ли ты вообще к этому. Мне насрать. У тебя нет другого выбора, тебе придется это сделать. Он мертв, его больше нет, а ты в нищете. Жизнь - говно. Добро пожаловать в мой мир”. Для нас это был словно сигнал к пробуждению.

Так или иначе, все те годы, что мы провели с ним, когда у нас были деньги, не были частью реального мира. Эта часть мира обрушилась в 1979-ом, когда реальный мир пришел и постучал в нашу дверь с вопросом: “Ну что, ты готов ко мне? ”