Привет мой, еб#нутый Мир.

Дерматозойный бред

Не знаю как, но я вышел из своего собственного тела…

Просто встал, сам до конца не отдавая отчет своим действиям, а подчиняясь воли кого-то более сильного, и отделился, оставив позади себя грязную оболочку, на которой отпечатались все боли и страдания, все проказы этого сумасшедшего мира.

Тело, прислонившись к грязной, безликой стене с жалкими остатками обоев времен Союза, сидело на полу. Голова безвольно свисала. Едва заметно шевелились губы, пытаясь что-то произнести.

Что это…?

Я прислушался.

- Ох..тельный… прих-од…, - на последнем издыхании произнесло тело, проглатывая некоторые слога.

И все.…

Ни звука.…

Ни малейшего движения вокруг.…

Словно привычный для нас мир достиг некой определенной точки и не собирался двигаться дальше.… А, быть может, в этом и вовсе не было нужды? Или он сдался? Так или иначе, я оставался единственным, кто еще способен идти вперед, несмотря на пресловутые законы вселенной.

Тишина возмущенно тыкалась в уши, пытаясь заполнить собой образовавшийся звуковой вакуум. Затем в ушных туннелях поселился странный писк, словно задели слабенькую гитарную страну. Звук действовал на нервы и заставлял крепче сжимать зубы. Через несколько мгновений мой разум сам собой наводнился этим странным писком, и я больше не слышал ничего.

Разом все прекратилось и вернулось в нормальный ритм.

Сбросив с себя странное наваждение, я пригляделся, с отвращением рассматривая тело полутрупа.

На лице застала непонятная гримаса, по первому взгляду которой сразу и не скажешь хорошо человеку или плохо. Рот приоткрыт, веки с периодичностью в пару секунд едва заметно подрагивают. Кисти рук, напоминающие лапы тираннозавра, прижаты к груди. Босые, грязные ноги убраны под себя. Шприц свисает со щиколотки. Я непроизвольно скривился. Выглядит болезненно. Надо бы вытащить. Я присаживаюсь на корточки возле тела и пытаюсь взять использованный предмет в руки. Не выходит. Кисть просто проходит сквозь него. Предприняв еще пару попыток, бросил пустое занятие.

В дверь неожиданно постучали.

Я спокойно поднялся, подошел к двери, на которой висел плакат с какой-то смутно знакомой знаменитой рожей и выглянул в прихожую.

Тишина.… Только на лестничной клетке слышится какая-то непонятная возня.

Через неопределенный промежуток времени в дверь постучали еще раз и значительно требовательней. Интересно, кому это так не терпится проведать овощеподобное тело?

Не помню, что бы запирал дверь на ключ. У меня тут коммунизм, понимаете ли. Да и что брать в квартире наркомана? Я, конечно, не про себя.

Вскоре, это понял и незваный гость. Ручка едва заметно и неуверенно опустилась буквально на сантиметр, затем, видимо, человек снаружи осмелел, до конца.

Внутрь робко заглянул небритый мужчина лет тридцати, пошарил взглядом по моей уродской лачуге, которую я, кстати, всей душой ненавижу и вполголоса спросил, будто бы боясь кого-то вспугнуть:

- Марк? Ты дома?

Ответа, естественно, не последовало. Марк в своем же говне валяется на полу, очевидно, что он не может откликнуться на зов.

- Это я, Тони, - пришлый, источая запах табака, смелее открыл дверь, прислушался и вошел в квартиру. – С#ебал куда-то что ли?

Тони…

Редкостный мудак, повернутый на бумажках, которыми я обычно подтирал себе задницу, но мне он все же чем-то нравился. В отличие от меня, у него на первом месте всегда были деньги, а не кайф. Материалист в чистом виде. Он знал меру в наркоте, чем, собственно и привлекал мое внимание. Его бизнесменская жилка и умение крутиться даже в таком вонючем дерьме, в котором живем мы, достойно уважения. Правда, если дело касается хрустящих банкнот – Тони крышу сносит напрочь: кидается, лезет на рожон, залезает в самую гущу, лишь бы побольше «навариться». Но я на это закрываю глаза, так как сам причастен к бизнесу Тони, который пока что и держит мою жизнь на плаву.

Его присутствие здесь означало только одно – работу. Хоть я и не припомню, что сегодня что-то намечалось, но этот мудила взял в привычку являться без приглашения и предупреждения, как сейчас. Мне это н#хуя не нравится. Ну, ничего, сейчас он поймет, что о делах надо предупреждать заранее.

Тони прошел в комнату сквозь меня, остановился и молча уставился на тело самым вопросительным из всех виденных мною взглядов.

- Все понятно, - обреченно сказал он и задумчиво почесал затылок.

К слову сказать, он был как-то модно подстрижен. Ну, как модно. Если я говорю слово «модный» – это значит «пид#р». По-пид#рски был подстрижен, короче говоря. Затылок и виски убраны под ноль, на макушке пучок волос, зализанный какой-то липкой дрянью и собранный в хвост. Отдаленно он чем-то напоминал самурая из какой-нибудь эпохи Реставрации Мэйдзи, правда, для гордого воина с мечом он слишком жирный и смазливый. Вроде как у людей носящих такие «модные» (ну вы поняли) прически даже есть специальное погоняло. Хипстеры. Еб#ться в телевизор…

Видимо осознав, что в доме есть кто-то посторонний, или, услышав знакомый голос, тело что-то глухо мычало.

Тони присел на корточки и побил меня по щекам. Странно, что боль, словно эхом, отдалась и в мое нематериальное тело.

- Просыпаемся, блять! – прикрикнул модник.

В ответ тело сказало что-то малоосмысленное, возмущенное и отдаленно напоминающее мат.

Гость разлепил мне веки. Показались бегающие из стороны в сторону безумные глаза, с маленькими, похожими на ушко иглы, зрачками.

- Ох, еб#ть, ты да под кайфом по самые звезды. Чем же ты себя так, дружище?

Вопрос, конечно, был риторический.

Найдя на полу пакетик из-под наркотика, он его как следует, покрутил в руках, понюхал и снова бросил на пол. Ты бы его еще лизнул, эксперт ху#в.

Поняв, что толку от лежащего более нет никакого, Тони направился на кухню, открыл форточку, как же я это не люблю, достал из внутреннего кармана жирный такой джоинт, сел на табуретку и раскурил. Тяжелый запах быстро распространился по комнате. Самурай сделал смачною затяжку, откинул голову назад, секунд десять подержал дым каннабиса в легких и с шумом выдохнул.

- Заеб#ись…, - удовлетворенно прошептал Тони и шмыгнул носом.

Дальше все пошло как в быстрой перемотке.

Тони курил траву, параллельно слушал какой-то зассаный рок, пару раз с косяком подходил ко мне, пуская в лице едкий дым дерьма, затем начал шмонать хату, что-то разыскивая. Он на большой скорости и хаотично перемещался по квартире, переворачивая вещи. Он здесь, теперь там, смотрит на меня, уже на кухне. Я совершенно спокойно наблюдал за происходящим.

И вот нашел. Время снова вернулось в свой обычный темп. Поиски заняли секунд десять от силы. Но в реальности «модного» Тони, наверное, больше. В духовке газовой плиты, в целлофановом пакете лежали деньги. Нехилая такая котлета. Не помню сколько там было, в список «Форбс» мое жалкое еб#ло не попало бы, но все-таки прилично. Я туда откладывал после каждого навара с улиц. Это мои деньги. Зачем они ему?

Заслюнявив пальцы, он начал их считать. Отсчитав сколько надо, убрал в карман своих новеньких джинсов цвета «индиго», остальное вернул на место в духовку.

Еще раз проведал меня, убедился, что я ничего не видел и все так же летаю где-то под кайфом.

- Ты мне еще спасибо скажешь!

Затем, быстрым шагом направился к выходной двери. Я поспешил было за ним, возмущенный поступком этого наглого пид#ра, но понял, что не в силах сделать и шага вперед. Тони уже покинул квартиру, я слышал, как он быстро спускался по лестнице, а в это время неведомая сила неумолимо стиснула меня в своих крепких объятьях.

В глазах потемнело…

Начинался лимб…

…

Цветы…

Я всегда любил цветы.… Вы спросит какие? А разве это важно? Все. Все без исключения. Естественная красота всегда прекрасна, непорочна и… совершенна. К ней нечего добавить, из нее нечего убрать, а тот, кто все-таки решится сделать этот опрометчивый поступок, преступление – лишит совершенство своего единственного качества: совершенства. В этом и есть принцип идеала – в нем ненужно ничего выбирать. И я не осмеливаюсь ранжировать цветы…

Трава…

Люблю траву.… Нет в этом мире более упрямой вещи, чем трава. Разве что Истина, которая из-за своей бараньей сущности отказывается подстраиваться под человеческие рамки мироощущения.… Я никогда не любил упертых людей. Что может быть хуже ведомого человека, который слепо идет вслед за своими мнимыми принципами? Самое смешное, что когда он все-таки поймет, что его принципы и «идеалы» - ни черта не принципы и не идеалы, то из-за своего упрямства он будет доказывать всем, что его взгляды истинны, оказавшись в абсолютном бессилии перед попыткой признать свою ошибку. Упрямство – это заноза в заднице. Причем не только у этого человека, но и у всех, кто его окружает. Упрямство – как и любая вещь в этом мире – с ним нужно уметь обращаться. Оно как дикое животное, как страсть: не сможешь обуздать его – оно обуздает тебя.

Впрочем, отвлекся. О чем это я говорил? Ах, да…

На языке растений трава означает быть покорным и покладистым…. Да, но это не совсем так. Полей ее ядом – она вырастет снова, наступи на траву – примнется, но пройдет время – и она снова воспрянет. Как и человек воспрянет на поле битвы, пока в его сердце еще жива вера в победу. Именно вера…

Трава – это люди.… Куда дует ветер, туда и стелется трава. Но кто же такой ветер, что стелет людей? Ответ очевиден – он ведущий.

А еще человек, как и сорняк, самая живучая в мире тварь, способная приспособиться к любым условиям существования. Пока не выдернешь его с корнем.…

Вот оно, то самое упрямство.

…

Вы когда-нибудь выходили в сад после дождя? Какой там стоит душистый аромат… Цветы, напитавшись влагой, говорят со мной на языке запахов…. На языке для многих остающийся загадкой. Он будоражит сознание, как будоражит разум воздух, насыщенный озоном на вершине горы, очищая мысли и приводя в порядок чувства.… Совершенный, прекрасный язык, способный выразить то, что невозможно произнести словами. Язык мира. Я люблю свои цветы, и у меня было достаточно времени, чтобы поговорить с каждым из них. Взамен, они позволяли мне дышать собой, вдыхать чистый кислород, насыщенный радостью, переживаниями, желаниями и счастьем растущих организмов, который сливался в один сплошной информационный поток. Глотнув хоть раз такой приятный воздух, ваши легкие откажутся дышать чем-либо еще. Я был частью этой совершенной системы.… И был совершенен вместе с ней…

…

Вы – выкидыши захламленного мегаполиса и дети обоссаных подземных переходов - не поймете о чем я. Ваша стихия – это извилистый, кишечный путь метрополитена, где составы – испражнения, а вы – никчемные черви, населяющие их. Простейшие существа, живущие лишь с одной установкой в голове – найти своего хозяина. Вы не видите дальше захарканной спины того, кто стоит перед вами на эскалаторе. Изучив эти плевки – вы отмечаете про себя все его слабости, не замечая, что человек, стоящий позади так же анализирует харчки на вашей спине.

Уроборос.

Ваш запах – это смрад. Нестерпимая вонь, заставляющая мои глаза слезиться. Смрад ваших отвратительных ртов, с кривым оскалом в сотню гнилых зубов. Все вы едите в город, насквозь пропитанный мочой, кишащий отбросами и нутром всех семи смертных грехов, чтобы откусить кусок, да посочнее. Вы смакуете его, проглатываете, запиваете его своим эгоизмом для еще большего несварения, а потом, всеми силами пытаясь сдержать понос в синтепоновых штанах и рвотные позывы, с недоумением спрашиваете пустоту: почему он оставляет такое странное послевкусие? Все вы идиоты.

Ты хочешь мне возразить? Не стоит. Я мудрей, мое дерьмо старше тебя.

…

Мое тело – это грязь.… Наподобие той, что лежит возле мусорного контейнера… Жалкий, не заасфальтированный кусок бренной земли. Изо дня в день.… Из минуты в минуту люди топчут эту грязь, забирая часть этого дерьма на своей обуви, даже не подозревая, что его уже потом ничем не смоешь… Но как бы они не старались, пойдет дождь, подует ветер, припечет солнце и из этой отвратительной, мерзкой и, казалось бы, безжизненной грязи вырастут прекрасные цветы. Но людям плевать, люди снова затопчут этот клочок совершенства, вынося свою смердящую парашу из коробкообразных квартир, на стенах которой нет места даже для маленькой картины…

Грязь – это мое тело.… И из него вырастут цветы.

Но я не позволю затоптать их.

…

Не иначе, как именно по воле Небес я оказался сейчас на цветочном поле. Лимб остался позади, было бы печально застрять в нем на больше, чем положено. Хотя у меня случалось и такое. Скучная штука, скажу я вам.

Горная, белая лаванда, растущая повсюду и органично переплетающаяся с бутонами пестрой настурции, распространяла повсюду чарующий, душистый аромат весеннего настроения. Одуванчики приветствовали меня лучезарной улыбкой своих желтых лиц. Мак, сгруппированный небольшими отрядами то там, то здесь, жизнерадостно тянулся красными шапками в небо. Я поднял голову. Голубое, бездонное небо.… Как океан.… Ни облачка.… Только на севере у самого горизонта была видна едва заметная кромка приближающихся туч. Но это неважно…

Я был жалкой каплей в этом цветочном море. Оно настолько огромно, что моего взгляда не хватало, чтобы охватить его целиком. Куда бы я ни бросил свой взгляд, со всех четырех сторон поле смыкалось с небосклоном, образуя дугообразную линию горизонта. Бескрайнее поле. И повсюду цветы. И этот запах… Они рады моему присутствию. Они ждали меня…. И я рад, друзья!

Запах подхватил меня и понес куда-то вперед. Я не сопротивлялся, а, закрыв глаза и разведя руки в стороны, целиком подчинился этому гармоничному потоку.

Голоса. Их сотни тысяч в моей голове. Но они не причиняют вреда, не сводят с ума, как стенание миллионов искалеченных душ, навсегда запертых в утробе мегаполиса. Я слышу и понимаю каждого из них, а они слышат и понимают меня.

В центре поля росло большое, могучее дерево. Диаметр его ствола был в несколько обхватов. Голоса принесли меня к нему. Дерево старое. Дерево мудрое. Оно – монументальный центр вселенной. Оно знает все. Но… Что ему надо от меня?

Подул легкий порыв теплого весеннего ветра. Густые шапки крон зашумели, и этот шелестящий звук напомнил мне мелодию, написанную каким-то великим композитором. Людвиг Ван ли? Моцарт ли? Не знаю, я не силен в музыкальном искусстве, но мотив определенно знакомый. Этот звук заставлял мое тело вибрировать. Он словно потревожил струну, натянутую в самом сердце. И теперь эта тонкая стальная нить трепетно дрожит, как осиновый лист на ветру.

Плоды дерева осыпались на сочную траву. Я поднял один. Желудь. Еще совсем зеленый. Почему он упал?

Внезапно, сплошным потоком, словно кто-то одним движением лихо крутанул кран в душевой, хлынул дождь. Я аккуратно поднял голову. На безупречно голубом небе не было ни единого облачка, но тем ни менее за границами густых крон деревьев стояла сплошная стена воды. Однако спустя пару секунд дождь прекратился так же внезапно, как и начался.… Ох, я уже говорил вам про запах в саду после дождя? Что ж, не буду повторяться…

Голоса понесли меня дальше.

Впереди радуга. Тонкая, как бумажный лист, яркая, семицветная. Она была очень красива и… очень близко. Словно материальная. Я всегда думал, что радуга – это просто оптическая иллюзия, игра, обман зрения. Как же я ошибался.… Вот она, прямо передо мной. Я глажу ее рукой. Она теплая и безупречно гладкая, как хром. А вот я иду по ней, как идут по канату акробаты в цирке, но не боюсь упасть – голоса поймают меня. Радуга не сопротивляется, она покладиста, как сытый домашний зверь. Она мурлычет.

С каждым шагом поляна становилась все меньше и меньше. Мудрое дерево уже не казалось каким-то огромным, а цветы, утратив свои некогда четкие контуры, слились в одну сплошную разноцветную пеструю гамму. Красиво…

Вскоре, я достиг центра.

Сидя на ее вершине, видел все-все вокруг. Я был настолько высоко, что голубизну неба над моей головой продавливал пока еще легкий, черный космический слой. Яркие точки звезд сверкали и переливались, словно брызги морской волны при полуденном солнце. Моя душа и разум сполна упивались тихим счастьем, отгоняя подальше назойливую мысль о том, что в одночасье все это счастье может закончиться.

Колючий, северный ветер подул в лицо. Я поежился и посмотрел вперед. Громоздкие, неуклюжие серые тучи медленно, но неумолимо подбирались все ближе к моей поляне. Внутри этой исполинской массы раз за разом яростно скалились молнии. Едва слышно прогремел гром. Такой далекий, но уже ощутимый. Но и сейчас я не удостоил их должным вниманием.

Как же высоко я забрался.… Но даже это не смогло помочь мне увидеть край цветочного моря. Зато я увидел нечто другое. Небольшую лужу прямо по курсу. Она бурлила и медленно впитывалась в землю, оставляя после себя лишь удрученный кусок мертвой земли с какими-то оплавленными краями. Воняло от него жутко. Маленький, незначительный кусок обыкновенной грязи, но он совершенно не вписывался в общую картину столь эстетично совершенного места. Это злило меня…

В мгновение ока я оказался возле него. Завоняло еще сильнее. Этот кусок – брешь, портал, точка соприкосновения двух миров: обреченного… и моего.

Я, не отрываясь, смотрел на черную поверхность. Ежесекундно на ней проявлялись узорчатые следы чей-то обуви, словно невидимая толпа проходила мимо меня и целенаправленно наступала правой ногой в грязь. След за следом… След за следом… Кроссовки, туфли, ботинки. Мужские, женские.… Даже детские. Призрачные ноги появлялись из ниоткуда, сменяли друг-друга, месили эту несчастную жижу и так же без видимых причин уходили в никуда. Это гипнотизировало и почему-то угнетало…

Я начал считать: первый, второй, третий…

Внезапно на клочке бездыханной земли появился отпечаток голой стопы.… И разом все прекратилось. Толпа душ обреченного мира остались позади, завершив свой марш-бросок через мою спокойную гавань. Но… Кто этот последний?

Грязь поглотила последний след, превратив его в нечто бесформенное, а еще через какое-то время перед моим взором была просто черная субстанция.

Мне не нравится эта брешь. Мне не нужен здесь путь сообщения с внешним миром. Это уязвимое место. Ее нужно чем-то закрыть.… Иначе я не выдержу, я просто сойду с ума, изо дня в день наблюдая путешествие этого мистического пехотного манипула.

У меня был желудь. Тот самый желудь, который дало мне Дерево. На вытянутой руке я сбросил его вниз – в самый центр «трещины». Грязь, издавая какие-то малопонятные однотонные всхлипы, мгновенно поглотила его.

Желудь испокон веков считался символом Жизни… Бессмертия… Совершенства.… Полагаю, это самое «то» для этого чудного места.

Спустя всего каких-то пару секунд из-под густой жижи показался тоненький, бледно-зеленый стебель с одним, единственным листом.

Уже в который раз за все время я посмотрел на север. Хмара, еще совсем недавно пребывающая оттуда в виде грозного полчища вражеских конниц, рассосалась без единого следа на всей поверхности мирного неба над моей головой.

Я взглянул на росток.

Оставайся здесь за старшего, пока меня нет рядом.

И я ушел.… Ушел с одной радостной мыслью в голове: мой ебанутый Мир меня еще любит!

…

Я очутился в каком-то странном, смутно знакомом месте.

Чей-то дом.

Огляделся по сторонам, все было как в тумане.

Серо и влажно.

Пусто…

На стенах висели какие-то изображения. Я с любопытством подошел поближе. Да это же мои фотографии! Это я маленький на «линейке» первого сентября, перепуганный до смерти, с обреченной гримасой, ну, и с цветами в руках, конечно. А вот это я уже постарше, на новом, горном велосипеде, который мне подарили на день рождения. Какое же у меня счастливое лицо, ведь я всегда мечтал о нем.… Вот я со своей бывшей девушкой. Помню, как мы мечтали с ней пожениться, завести ребенка и жить долго и счастливо. Какие же мы были дети….

Мой взгляд скользил по фотографиям, на лице нарисовалась умиротворенная улыбка, а мозг написался приятными воспоминаниями. Но переводя взгляд с одной рамки на другую, я вдруг осекся, с лица мгновенно пропала улыбка, а чуть ниже живота поселился неприятный холодок.

Это я мамой.… Стоим в обнимку на фоне нашего родового дома, улыбаемся.… Такие счастливые.… Я молод, да и мама еще не стара. В то время казалось, что у меня все впереди. Безоблачное будущее…

На глазах почему-то навернулись слезы. Я робко протянул руку вперед, желая прикоснуться к фотографии и вернуться в прошлое, попытаться все исправить… но стены мигом пропали, все закрутилось, сменилась обстановка.

Теперь я стоял снаружи.

Внезапно сквозь меня пробежал какой-то малец в одних шортах и направился прямиком к молодой женщине, копающейся в грядке с огурцами. Метров за пять он перешел на шаг, а затем и вовсе на цыпочки, подошел вплотную к женщине и закрыл ей глаза. Та ахнула и решила подыграть сорванцу, выразив поддельное изумление: «ой, кто это?»

«Это я, мама, президент!»

Женщина с улыбкой убрала детские ручки, и все так же на присядках развернулась к мальчонке, добрыми и любящими глазами смотря на него снизу вверх, держа за руку.

«Чтобы стать президентом, Марк, надо хорошо учиться и слушать свою маму. Справишься?»

«Справлюсь!» – уверенно отчиканил малец.

«Ну, беги!»

Декорации вновь сменились. Повеяло отвратительным больничным запахом. Все наполнилось серостью и безразличными ко всему людьми в белых халатах.

Я был в коридоре. Дверь палаты, возле которой я очутился, открыта и я позволил себе заглянуть внутрь.

На больничной койке лежала женщина лет пятидесяти и, сжимая руку заботливой медсестры, хриплым голосом повторяла как заклинание одно и тоже:

- Где… мой сын?

Медсестра, видимо уже не раз дав ответ больной женщине, обреченно вздохнула.

- Ему, - она выдержала небольшую паузу, - не разрешили покинуть тюрьму, мне правда очень жаль.

- Где мой сын?! - все не унималась женщина, - прошу вас, приведите его сюда, я хочу посмотреть ему в глаза-а-а-а…

Женщина скупо заплакала.… А медсестра все повторяла и повторяла, что это не возможно.

Я хотел закричать.…

Хотел подойти и сказать: «Мама, да вот он я!» Крепко обнять и утешить.… Но сделав инстинктивный шаг вперед, лишь спугнул собой образ.

Теперь вокруг меня была только непроглядная тьма. И моя душа слилась с ней… Хотя, наверное уже давно…

Начинался лимб…