О рождении и развитии — врастание в новый мир

Л а с л о: В начале этого века Герберт Уэллс сказал, что облик будущего определится исходом гонки между ростом просвещения и надвигающейся катастрофой. Нечто похожее мы видим и сегодня в гонке между рос­том нового сознания и грозящим нам катаклизмом. Та­кая ситуация значительным образом сказывается на просвещении. Как можно приспособить воспитание де­тей от самого рождения к миру, в котором мы живем? Как заставить истеблишмент системы просвещения осознать, что мы практически подошли к критической точке, к порогу в нашей коллективной эволюции, и что у нас есть потенциальные способности влиять на ход этой революции или по крайней мере на ее общее на­правление? В большей части мира истеблишмент систе-мы образования отличается невероятным консерватиз­мом и инерцией.

Г р о ф: В сфере воспитания детей и просвещения можно сделать очень много всего, помимо внедрения технологий трансформации и усилий по изменению па­радигм. Проводимые в последние десятилетия исследо­вания сознания показали, что наши паттерны мышления, эмоциональной жизни и поведения программируются нашей собственной ранней историей — причем не толь­ко младенчеством и детством, что хорошо известно из фрейдистского психоанализа, но и обстоятельствами нашего биологического рождения и даже пренатальной стадией. Улучшение физической и эмоциональной ги­гиены периода.беременности и изменение постнаталь-ных практик могло бы оказать далеко идущее влияние на человечество.

Есть убедительные основания для того, чтобы пола­гать, что обстоятельства рождения играют важную роль в становлении будущих наклонностей к насилию или саморазрушению, либо, напротив, к проявлению заботы и здоровым межличностным взаимоотношениям.

Французский акушер Мишель Одэн отстаивает в своей книге точку зрения, согласно которой этот перина­тальный импринтинг способен ориентировать нашу эмо­циональную жизнь в направлении любви или ненависти. Одэн иллюстрирует состоятельность такого предполо­жения с помощью истории развития нашего биологиче­ского вида.

Процесс рождения имеет два разных аспекта, свя­занных с конкретными гормонами, и оба очень важны для выживания. Стрессовые переживания матери во время родов управляются главным образом адренали-

новой системой. Механизмы адреналина и норадрена-лина сыграли важную роль и в эволюции всего нашего вида, будучи медиаторами агрессивных и защитных инстинктов роженицы в те времена, когда роды прохо­дили в естественной среде. Благодаря им женщина сразу после родов могла быстро перейти к борьбе или к бегству, если этого требовала ситуация, например, на­падение хищника. Однако необходимость в этом механизме отпала с тех пор, как созданы безопасные усло­вия для родов. На сегодняшний день это эволюционный анахронизм.

Второй связанной с рождением задачей, равным об­разом важной с эволюционной точки зрения, является формирование связи между матерью и новорожденным. В этом процессе участвуют гормон окситоцин, ответст­венный за материнское поведение у животных и людей, и эндорфины, культивирующие привязанность и эмо­циональную зависимость. Сходное воздействие оказыва­ет гормон пролактин, играющий вспомогательную роль при кормлении грудью. Суматошная, шумная и хаотич­ная обстановка, царящая во многих больницах, вызыва­ет ассоциации с опасностью, смертью, угрозой выжива­нию, порождая тревожность и без всякой необходимо­сти запуская механизмы адреналиновой системы. По­добно ситуации в джунглях в доисторические времена, это провоцирует агрессивность, впечатывая в сознание картину потенциально опасного мира, и негативно влия­ет на процесс формирования связей между матерью и младенцем.

С другой стороны, тихая, безопасная и огражденная от вмешательств обстановка во время родов порождает атмосферу безопасности, способствующей формирова­нию паттернов заботы и доверия. Она закладывает пред-посылки для заботливого поведения, проявлений любви, сотрудничества и синергии. Радикальное улучшение об­стоятельств, при которых проходят роды, способно ока­зать чрезвычайно важное позитивное воздействие на эмоциональное и физическое благополучие человеческо­го вида в целом и смягчить патологические формы пове­дения, угрожающие в наши дни уничтожить саму основу жизни на планете. Было бы весьма уместно начать имен­но с этих изменений.

Р а с с е л: Стэн, ранее вы говорили о том, на­сколько важны влияния, оказываемые на нас в раннем детстве. Это еще одна сфера, в которой можно было бы инициировать глубокие изменения в человечестве. Тот факт, что раннее детство оказывает сильнейшее воздей­ствие на становление личности, известен уже столетие; он лежит в основе многих видов психотерапии. Мы можем не только помогать людям справляться с воз­действием детских переживаний на их жизнь и освобо­ждаться от некоторых нежелательных влияний этого рода, но и во многом изменить воспитание детей, с тем чтобы они становились психологически здоровыми взрослыми.

Так же как и идея родов в естественной обстановке, изменение подхода к воспитанию уже имеет своих сто­ронников. Некоторые мои друзья в конце шестидесятых и начале семидесятых применяли свои изменившиеся взгляды на этот вопрос к воспитанию собственных де­тей. В частности, они не наказывали их, когда те со­вершали ошибки, но старались помочь им достичь по­нимания; обеспечивали им возможность большей эмо­циональной близости; общались с ними как с юными людьми, а не как с безмозглыми младенцами. Сегодня

их дети стали уравновешенными и здоровыми в умст­венном отношении взрослыми людьми. У них есть соб­ственные семьи, и они обращаются со своими детьми в том же духе и даже еще лучше, поскольку в целом у них гораздо больше понимания важности этих вопро­сов, чем у их родителей. Могу сказать, что речь идет о самых замечательных, светлых, добрых, заботливых и осознающих молодых людях, которых я когда-либо встречал.

Это пример того, как начинает разрываться пороч­ный круг. Дети, вырастающие в несостоятельной семье, усваивают несостоятельную модель поведения и легко становятся несостоятельными родителями. Если учить людей воспитывать своих детей с большей заботой, этот круг можно разорвать, тем самым оказав на общество серьезное и долгосрочное воздействие. Порой мне ка­жется, что это, возможно, самое важное, что мы можем сделать для общества.

Г р о ф: Но образование является лишь частью проблемы. Недостаточно лишь знать, что надо сделать. Требуется нечто гораздо большее — суметь это сделать. А это предполагает подлинную эмоциональную транс­формацию родителей.

Л а с л о: Этот порочный круг особенно сильно ска­зывается в формальном школьном обучении. Преподава­тели учат детей тому, чему учили их самих, когда они были учениками, и что вызывает у них ощущение ком­форта. Истеблишмент системы просвещения очень труд­но довести до восприятия новых знаний. Этим должны были бы заниматься сами первопроходцы этих знаний, но они очень редко оказываются в положении, в котороммогли бы стать влиятельными педагогами. Как правило, те, у кого возникают новаторские идеи, не слишком хо­рошо справляются с разъяснением и передачей этих идей. Очень важно, чтобы система просвещения стала намного более гибкой, чем сейчас, намного более откры­той к усвоению новых и состоятельных идей, от кого бы они ни исходили.

Г р о ф: Это верно, наши институты просвещения ориентированы неправильным образом и обучают уста­ревшему мировоззрению, что поддерживает и усугубляет царящую в мире ситуацию. Вот вам пример: в том, как преподают историю, учеников никак не учат ценить ду­ховные, надличностные ценности. В качестве важных фигур им преподносят Чингисхана, Наполеона, Гитлера и Сталина. На школьных уроках истории нечасто услы­шишь о Будде. Огромный акцент делается на конфликте, борьбе и конкуренции, на том, кто выигрывает и кто проигрывает. Причем в целом больше всего совершенно необоснованного внимания получают негативные персо­нажи.

Р а с с е л: Да, очень многое из того, что мы здесь обсудили, не было бы с воодушевлением принято в сис­теме просвещения, где принято смотреть на мистические переживания как на нечто совершенно оторванное от этого мира. Призыв к передаче школьникам знаний об измененных состояниях сознания, скорее всего, наткнул­ся бы на стену враждебности.

Г р о ф: При попытке обучать трансперсональным, подлинно духовным знаниям вы бы натолкнулись на сопротивление со стороны не только материалисти-

чески настроенных ученых, но и организованных ре­лигий.

Л а с л о: И тем не менее, сам факт, что мы можем провести подобную дискуссию, а затем и опубликовать ее, указывает на существование интереса к этим темам. Не исключено, что лет пять-десять тому назад у нас не было бы даже такой возможности.

Г р о ф: Я настроен оптимистично — по крайней мере, сдержанно оптимистично — особенно учитывая то, что какие-то мощные, хоть и не очевидные, факторы, возможно, действуют где-то за кулисами.

Л а с л о: О, в меня это вселяет по-настоящему большую надежду. Если такие факторы действительно есть, они будут проявляться все больше и больше!

Однако в настоящий момент меня заботит более непосредственный и срочный вопрос: как нам добрать­ся не только до системы просвещения, но и до всей об­щественной информационной структуры, особенно до печатных и электронных средств массовой информа­ции? В наши дни СМИ жаждут в первую очередь сенса­ционных сообщений, поскольку их особенно легко про­дать широкой публике. “Настоящими” новостями для них являются те, в которых содержится агрессия или ка­таклизм, или те, что проистекают из высказываний и по­ступков небольшого числа общественных фигур. Что же касается процессов, лежащих в основе мира и опреде­ляющих его форму, то они просто не достигают общест­венного сознания, поскольку деятели средств информа­ции не считают, что они достойны быть освещенными в новостях.Разумеется, если сосредоточить свое внимание на положительных сторонах ситуации, можно указать на тот факт, что уже несколько лет существуют телевизи­онные программы и новостные сообщения, касающиеся проблем окружающей среды и ресурсов, демографии, развития и т.д. Подлинный рост осознанности, несо­мненно, имеет место, но темпы его слишком низки для того, чтобы привести к существенным и эффективным переменам.

Г р о ф: В нашей культуре СМИ обладают колос­сальной силой в распространении информации и фор­мировании общественного мнения. Я чувствую, что в этом отношении мы приближаемся к критическому по­воротному пункту. Еще в недавнем прошлом они реши­тельно и единодушно дискредитировали и высмеивали все, что касалось “новой эры”, понимая под этим прак­тически любой вызов привычному для истеблишмента способу мышления и поведения — от предложенной Дэвидом Бомом голографической модели вселенной до марафонов нудистов, созерцания кристаллов и исследо­вания магической силы пирамид. В последнее время ситуация стала значительным образом меняться. Все чаще в списке бестселлеров появляются книги на транс­персональные темы, быстро растет количество кассо­вых фильмов с трансперсональной направленностью. Издатели начинают осознавать, что людей очень вол­нуют эти вопросы, и поэтому на них можно делать деньги. Работников медиа изумляют растущие рейтин­ги таких трансперсонально-ориентированных программ, как диалоги Билла Мойера с Джозефом Кэмпбеллом. Рейтинги говорят на языке, который понятен деятелям средств информации и на который они охотно откли-

каются. А когда они начинают осознавать, что те или иные темы действительно живо интересуют многих лю­дей, в обществе начинают происходить очень быстрые перемены.

Л а с л о: Но как можно запустить быстрое и свое­временное разворачивание этого процесса?

Г р о ф: Огромные изменения уже произошли. К примеру, озабоченность проблемами окружающей среды и интерес к натуральным продуктам питания, которые еще совсем недавно воспринимались как сме­хотворные причуды хиппи, сейчас практически вошли в состав идеологии мейнстрима. И это произошло не от­того, что кто-то взял и составил блестящую стратегию оказания воздействия на общественное мнение и в от­ношении средств информации. К этому привели изме­нения, происходившие посредством самых различных механизмов в десятках, сотнях и тысячах людей, таких, как вы и я. Каждый из нас по отдельности — лишь пес­чинка в пустыне, но вместе мы оказываем существен­ное влияние.

Р а с с е л: Многие тысячи людей делают то, что, по их ощущению, является правильным. И правильных дей­ствий тоже много разных. Вот вы, Стэн, выполняете свою работу и чувствуете, что для вас правильно ею за­ниматься и стараться осуществлять ее наилучшим обра­зом. Это же верно и в вашем случае, Эрвин, как и в моем собственном. Все мы вносим свой вклад по мере своих сил, и нас поддерживают сотни и тысячи других людей, также вносящих свой вклад, делающих то, что каждый из них считает для себя правильным.Критически важно понять, как каждый из нас мог бы выполнять то, чем он занимается, с большей эффектив­ностью, большим воздействием на других. Чем эффек­тивнее я справляюсь со своей собственной работой, тем больше она ускоряет изменения, происходящие в других людях. И чем эффективнее другие делают свою работу, тем в большей степени она влияет на меня.

Для меня, как писателя, одна из самых больших ра­достей — слышать от людей, что нечто, написанное в моих книгах, произвело на них глубокое воздействие, что это было для них чем-то вроде частички мозаики, попавшей на свое место. Я уверен, что вы, Стэн, чувст­вуете то же самое, получая обратную связь от людей, прошедших ваши дыхательные семинары. Мы все соби­раем по кусочку мозаику, которая позволит нам сделать свою жизнь более осмысленной, счастливой и здоровой, наполнить ее большей взаимной заботой. Ценно каждое, даже самое крошечное, звено мозаики. Порой именно оно может внезапно объединить все остальные ее части, приведя к прорыву или духовному пробуждению.

Если бы мы полагали, что наша задача — менять других, это означало бы, что мы упускаем главное. Мы считали бы себя какими-то особенными, имеющими пра­во командовать и контролировать ситуацию. Все мы — части одного и того же рисунка. Каждый из нас должен задать себе главный вопрос: как я могу привести свою собственную жизнь в большее соответствие с этим ри­сунком? Что я должен сделать, чтобы моя крошечная, стотысячная доля была способна хоть в какой-то мере ускорить этот позитивный сдвиг?

Л а с л о: Фактически, Пит, вы утверждаете, что ес­ли каждый из нас будет наилучшим образом справляться

со своей частицей целого, то в результате мы получим мощный и действенный процесс.

Г р о ф: Я согласен с этим, но хотел бы добавить, что наблюдать ситуацию со стороны, полагаясь исклю­чительно на внешнее воздействие, недостаточно. К это­му необходимо подключить и внутреннюю работу. К.Г. Юнг, и не он один, подчеркивал необходимость до­полнять любую нашу внешнюю деятельность системати­ческим самоисследованием и зондированием бессозна­тельной области своей психики. Он говорил о потребно­сти подсоединиться к более высокому аспекту себя, сво­ей самости, подключаясь к мудрости коллективного бес­сознательного и доступным нам духовным ресурсам. Получаемые нами в этом процессе глубокая информация и энергия помогают выработать правильные жизненные стратегии в мире.

Л а с л о; Как было сказано здесь вчера, то, что мы совершаем “внутри”, воздействует на “внешнее”. Одна­ко, как мы уже отмечали, если бы люди больше ценили взаимосвязь между внутренним и внешним, они бы про­являли больше ответственности во внутренней работе, тем самым увеличивая свои шансы на успех в деятельно­сти внешней.

Р а с с е л: Я, как и вы оба, Эрвин и Стэн, верю, что бывают чудеса. Но мы не можем заставить их случаться, мы можем лишь учиться позволять им происходить. Судя по всему, это можно делать, развивая правильное внут­реннее умонастроение, правильное состояние сознания.

Ранее мы говорили о синхронистичности, и я вы­сказал предположение о высокой степени соотнесенно-сти между внутренним состоянием и синхронистич-ными проявлениями во внешнем мире. Я не могу по своей воле вызывать синхронизмы — они по самой своей природе случайны и находятся за пределами моего контроля и влияния. Но я могу ввести себя в та­кое состояние сознания, которое позволяет им происхо­дить.

Может быть, это верно и на коллективном уровне. Чем выше наш общий уровень сознания, тем больше возможность различных неожиданных чудес. Мы можем не иметь ни малейшего представления о том, какими именно они будут и когда именно произойдут, но, забо­тясь о своем внутреннем благополучии, мы сможем уве­личивать шансы на их проявление.

Л а с л о: Ваши слова напомнили мне связанное с музыкой переживание, которое бывало у меня в мои юные годы. Когда вы исполняете музыкальное произ­ведение — необязательно на публику, можно делать это и для самого себя, — если все идет правильно, то про­изведение разворачивается так, как оно должно разво­рачиваться, а не так, как вы этого сознательно хотите. Музыка спонтанно выстраивается в некий паттерн, и вам трудно избавиться от ощущения, что вы являетесь частью ее движения, что вы подключены к ней. Это изумительное чувство. Его невозможно вызывать по желанию, но можно делать что-то для того, чтобы под­готовиться к нему. Потому что, если вы не подготовле­ны, этого не произойдет. Но когда это происходит, вам надо “оставаться в потоке силы”. Возможно, такая сила действительно существует и мы должны учиться дви­гаться вместе с ее течением. Можно ли научить людей этому?

Р а с с е л: Думаю, да. Я знаю из собственного опы­та, что именно мешает мне быть в ладу с силой, как бы мы ее ни называли. Это мое собственное сопротивление, моя зажатость, проистекающая из моих страхов. Страх бывает полезен, когда что-то угрожает биологическому благополучию, но в современном западном мире мы из­бавились от большей части физических опасностей. На нас нечасто нападают дикие животные; нам редко при­ходится убегать, спасая свою жизнь. В большинстве слу­чаев переживаемые нами страхи являются психологиче­скими, причины которых — наша обусловленность своими концепциями и следы переживаний наших ран­них лет. Мы боимся того, что другие могут подумать о нас, мы боимся лишиться ощущения безопасности, утра­тить контроль и т.д. Эти и им подобные страхи и меша­ют нам жить полной жизнью, быть в потоке. Глубоко внутри себя мы все время находимся начеку, на случай, что наше чувство психологического благополучия ока­жется под угрозой.

Нечто чрезвычайно важное, что мы можем сделать ради себя, это обнаружить эти страхи, увидеть их таки­ми, какие они есть, и научиться жить без них. Я знаю из опыта, что чем отчетливее я вижу беспочвенность своих страхов, отсутствие у них реальной субстанции, тем ре­же они вмешиваются в мои взаимоотношения с внешним миром, мое общение с людьми, мое реагирование на их поступки. Чем больше я способен отпустить страх, тем полнее я могу жить, пребывая “в потоке”.

Г р о ф: Самым значительным препятствием этому виду открытости является история травматических пе­реживаний, ведущих к формированию эмоциональных и физических блоков, к возникновению отделяющего насот остального мира панциря, о котором говорил Райх. Есть способы растворять этот панцирь, освобождаясь от травматических отпечатков в своем сознании и стано­вясь более открытым по отношению к другим людям, природе и космосу.

Л а с л о: Становятся ли люди, прошедшие через надличностные переживания, лучше в качестве членов сообщества?

Г р о ф: Не обязательно после одной сессии пере­живаний, хотя иногда случается и такое. Мне доводи­лось видеть, как жизнь человека полностью менялась после одного-едннственного мощного психоделического или холотропного переживания. Но это, разумеется, нельзя считать правилом. Вероятность позитивной трансформации значительно возрастает, когда индивид занят последовательным и систематическим личным по­иском.

Л а с л о: Не хотите ли вы сказать, что людям необ­ходимы целые серии надличностных переживаний, кото­рые длятся неделями, месяцами или даже годами?

Г р о ф: Именно так. Я сам открыл существование трансперсональной сферы, благодаря своей клинической работе. И я неоднократно видел, что люди приступают к этому процессу как к терапии после того, как пережили ситуацию, связанную с эмоциональным и психосомати­ческим дискомфортом, но в результате последовательно­сти сессий неожиданно открывают нуминозные измере­ния собственной психики. После этого их главной забо­той в процессе становится уже философский и духовный

поиск смысла, а не просто терапия. Зачастую поиск при­водил их к полной переориентации отношения к себе, другим, природе и к жизни в целом.