Нежные осколки

Какие нежные осколки –

твои глаза...

Видно, душа упала с полки

и разлетелась в голоса.

Всё ожило в тебе, заговорило:

то шепчет вечер, то ночь кричит.

Паденье из тебя молитву сотворило,

в которой музыка звучит.

Но, даже если б я хотела...

И, даже если б я могла...

Я не смогла вернуть бы тела

того разбитого «стекла».

Всё, что можно сказать в этой жизни – сказано.

Всеми и обо всём.

Всё, что могли развязать – развязано.

Всё, что узлом завязано – донесём.

Всё, от чего умирают и то, чем живут:

все боли, болячки, болезни

жуют нас – не пережуют –

танцуем всё то же, поём те же песни.

Не переделать нас. Не переткать.

Не слепить нашу глину в другую чашу.

Той же слезою будем стекать.

В том же храме оставим свечку нашу.

ПОБЕГ

Бежать...

Из северного ветра, из Шопена, из Москвы.

Бежать...

Запомнив и забыв. Свободу дав покою.

Бежать из солнца, из сирени тьмы

и рядом с серебром на дно упасть последнею строкою.

Бежать из полуобещаний, полуобморока, полутени-полусвета.

Из полусна бежать. Из полулета.

Из бреда... Из оазиса, пустыни.

Бежать из слов, из тишины. Из вседозволенности, из гордыни.

Разбиться по дороге.

Заново себя скроя, изгнать из всех «заутрень» и «обедень».

Оставить в теле эхо соловья,

да летней суки лая ледень.

****

Кому-то – розовый венок.

Кому-то – лавровый.

Кому-то – шапка за порог.

Кому-то – бант муаровый.

Кому-то – свет под абажуром.

Кому-то – тьма средь бела дня.

Кому-то – мёд тужур-бонжура.

Кому-то – серо-будничная тля.

А когда-то – окно высоко высокое.

Надувало в него снег к подоконнику.

Пьяное время плыло в глазах с поволокою.

Плакало сердце, как живой по покойнику.

А когда-то – за стенкой брань коммунальная.

В кастрюльке пепел сожжённых писем.

Не мечта, а мечтёнка в душе банальная.

Череда летящих во сне нескончаемых лет и зим.

Я хочу жить Солнцем.

Лагуной дышать, пить лунный нектар.

Я хочу жить Солнцем.

На ветру звенеть колокольцем,

подымать себя над водою клубами,

как подымает озеро над собою закатный пожар.

Я – свидетель вашей нежности.

Наблюдаю ревниво, как вы пьёте друг друга.

Ваши тёплые реки сливаются в вечности,

за пределами Северного Полярного круга.

Мне всё равно, чьи на тебе снега.

Я могу своим вторжением

нарушить твои нерушимые планы.

Могу внезапно стать поражением,

сорвать в твоих поездах все стопкраны.

Мне всё равно, чьи на тебе снега.

Я люблю тебя в твоём «сугробе».

Меня манит твоя, подо льдом, река,

как манит свет нерождённого в материнской утробе.

Мне всё равно, чьи на тебе снега.

Они сойдут, стоит ко мне подойти ближе.

Заиндевелые твои берега

моё дыхание жаром оближет.

Мы отдаём себя любимым.

Их демонам и их богам.

Их воинам непобедимым

бросаем жизнь свою к ногам.

Мы отдаём себя любимым.

Их поражению, их торжеству.

Как вера в храме отдаётся

глухонемому божеству.

Что бы мы не делали –

мы ждём, мы ждём, мы ждём.

Мы ждём любого зонтика,

когда мы мокнем под дождём.

Ждём у окна и у двери,

у памятников, у витрин,

на солнцепёке – метели,

в Новый год – мандарин.

Ждём звонка, пинка, подвоха.

Ждём, когда нам хорошо,

ждём, когда нам плохо.

Мы ждём начала, ждём конца,

развода ждём и ждём венца.

Ждём к ужину цыплёнка,

а к завтраку яйца.

Ждём трамваев, пароходов,

самолётов, поездов,

Дон Жуанов, Дон Кихотов,

благородых, подлецов.

Ваше сердце кем-то съедено.

Для меня ничего не осталось.

Значит, зря я ночами бредила,

от желанья к желанью металась.

Значит, страх на любовь меняя,

раздувала угли зазря.

Беспощадность волны извиняя,

продолжала бросать якоря.

Значит, осень лимонно-жёлтая

откупилась случайной потерей...

Ваше сердце живое, но мёртвое

не воскреснет в моей метели.

ВЕСНА

Зелень выедает глаз.

Тепло в открытом небе нежность носит.

Рыбак, пристроив тощий зад, у мутной речки рыбы просит.

На люстре солнечной горят ожогами лучи-подвески.

Росою многоточечной окроплены природы фрески.

У птиц одна обязанность – полёт.

С ума сошли слова, желанья, чувства.

Святого поцелуя ищет рот, а тело жаждет пошлого безумства.

Бесстыдница, распутница, блудница,

как сука течная, пометила все облака.

И каплет с них не то слюна, не то водица,

не то надой парного молока.

Укрыться некуда.

Открытое пространство заполнили невинность и порок.

Едино изнывают и дворянство, и крестьянство,

исправно отрабатывая долгожданный свой «оброк».

Прохладных простыней отрада

над всем, что бодрствует и спит.

Вокруг всех душ незримая ограда

Весны..., которая любовь хранит.