Полёт в Никогда

(об альбоме «Алхимия» группы «Мельница»)

Ни для кого не секрет, что группа «Мельница» — явление, не имеющее аналогов ни в русской, ни в зарубежной музыке. Связано ли это с синтезом фолк-музыки и рока, или с качественными текстами, в которых кельтская и славянская мифология приобретают новые смыслы, или с постоянным экспериментированием с инструментами, или с очаровательным низким женским вокалом Хелависы, — сказать трудно. Вероятно, из-за всего вместе. А ещё из-за постоянного стремления к истине и к совершенствованию. Особенно видно это на примере последних альбомов «Ангелофрения» (2012) и «Алхимия» (2015).

«Алхимию» сами музыканты считают лучшим своим альбомом. С этим заявлением можно согласиться или не согласиться, однако никто не оспорит тот факт, что последний альбом является самым концептуально цельным.

Если слушать композиции альбома отдельно, то поройдостаточно сложно сказать, в чём их смысл. Алхимия — это наука о смешивании химических элементов, которое должно привести к созданию идеального вещества — философского камня, поэтому и Мельница, ищущая свой философский камень, представляет отдельные композиции как элемент, друг без друга не имеющие той великой ценности, которую приобретают в соединении. Но при этом каждый «элемент» уникален, а потому не похож на другие. Возможно, эта мысль преследовала группу во время записи альбома и потому здесь так много экспериментов с музыкальными стилями. Это и почти барочная «Gaudete», и совсем не фолковая «Анестезия», и блюзовая «St.Exupé ry blues».

Но что же в самом деле алхимия для участников группы? В чём видят они олицетворение своего философского камня? С этим вопросом можно разобраться, только слушая все композиции в том порядке, в котором они звучат на пластинке. Музыкальные элементы, как и химические, должны быть расположены в определенном порядке.

«Gaudete» действительно, по словам Хелависы (солистки группы), опирается на барочную музыку. Она проста по своему музыкальному языку: куплетное строение, используется камерный состав инструментов, и эта камерность задаёт тон всему альбому. Через всю композицию тянется образ зимы. Мы слышим шум северного ветра, вступление напоминает наигрыш инструментов северных народов, и затем наши предположения подтверждаются в тексте: Gaudete, gaudete, се грядёт король зимы.

«Анестезия» начинается с тех же зимних образов, но, в отличие от «Gaudete», в ней появляется лирический герой. Так первую композиции можно считать вступлением или интродукцией к истории, которая будет разворачиваться на протяжении всего альбома.

И когда лирический герой вопрошает: «Затёртым, запертым во льдах, как не сойти с ума?», образ зимы приобретает конкретику, эмоциональность и связывает этот образ с лирическим героем в единое целое. Это уже не отстраненное наблюдение за зимним ветром, это отчаянное стремление преодоления разлуки с той, к которой он обращается и в «Анестезии», и в «Марсианском экспрессе».

И она отвечает ему.

В первой «женской» композиции, то есть композиции, написанной от женского лица, мы ощущаем трагизм, безграничную преданность, самоотдачу и любовь. «Никогда» — это признание в вечном чувстве. Дай мне воздух — я стану тебе крылом. Песня наполнена экспрессией и страданием, которые в музыкальном плане выражены красивой восходящей секвенцией в конце куплета, синкопами, триольным ритмом, а также лиричной темой виолончели и напряженной рок-аранжировкой припева.

«Золото тумана» раскрывает нам ещё один пласт альбома, связывая образы лирических героев с образами зимы и весны.

Я узнала, что зима теперь приходит за весной —

Так иди за мной!

И получается, что тот самый король зимы — это и есть лирический герой, закованный в снега и лёд, а точнее — сам себя заковавший. Ну а она, конечно же, — весна, способная отогреть его, о чём вскользь говорилось ещё в «Анестезии». Может быть, поэтому они не могут встретиться, ведь зима с весной не могут сосуществовать одновременно?

Лирическая героиня — это женщина нежная (послушайте «Золото тумана»! Сколько в нём света, воздуха, ласки, словно не музыка звучит, а плетутся кружева), но и готовая на жертву, на то, чтобы встать грудью за то, что она любит или за того, кого любит.

После «Золота тумана» у слушателя мог возникнуть вопрос: к чему нужно было столько трагизма в «Никогда», если по существу ничего страшного не свершилось? Разлука — вещь временная, стоит только немного подождать, справиться препятствиями, как внешними, так и внутренними и протянуть руку — вот и всё. Но слушая «Об устройстве небесного свода» мы понимаем — есть вещи невозможные, непреодолимые. Мы не находим пока что этому подтверждения в тексте, не находим причины, но чувствуем явственно и уверяемся всё больше, когда доходим до коды композиции — инструментальному плачу по тому, в чём слушателю ещё предстоит разобраться. Сложная ритмически и текстово, она открывает перед слушателем новый мир, протягивает руку к тому, кто захочет разобраться, она вовлекает в снежный вихрь, в котором всё приобретает новые смыслы, новые ритмы, новую мелодику, новую эмоциональность.

Два голоса — лирических героя и героини сливаются в композиции «Радость моя», для записи которой был привлечён солист группы «Пикник» Эдмунд Шклярский. Багодаря тембру Шклярского мы можем себе яснее представить, какими качествами обладает лирический герой — силой воли, мужеством, философским отношением к происходящему. Здесь становится очевиден дуализм альбома, «Радость моя» готовит слушателя к возвращению к мужской части. И это возвращение подтверждает догадки о трёхчастной композиции " Алхимии".

И вот — перед нами снова лирический герой, уставший и почти уже безразличный ко всему вокруг («мне даже немного стыдно оттого, что я уже ничего не боюсь»). Его голос звучит в аллюзиях на Антуана де Сент-Экзюпери, на Тристана из романа «Тристан и Изольда», Никиту Романовича из романа А.К.Толстого «Князь Серебряный», на солдата, погибшего на войне. Все эти образы различны, но объединяет их одно — смерть. Именно тогда, в предпоследней композиции альбома, носящей страшное название «Война», и открывается причина трагизма двух этих героев.

Есть причины, по которым расставание преодолеть совсем непросто, их, к счастью, не так уж и много, но среди них — смерть.

И неважно, как он умер — разбился ли на самолёте, погиб ли на одной из многочисленных кровопролитных войн — он теперь находится вне этого времени. И «Dreadnought» как постлюдия, как отклик мужской любви на женскую скорбь в «Никогда», увозит его в неизведанный мир.

…мне не вернуться туда,

куда всё смотрит мой странный упрямый компас.

Безусловно, не зря Мельница выбирает мелодию одной из самых драматичных песен для создания репризы, но эта новая композиция, должная поставить трагичную точку, может дать и надежду для тех, кто ищет её. Как связывает «Dreadnought» себя мелодически с «Никогда», так он отсылает нас к повторному прослушиванию альбома и к полному переосмыслению. Потому что смерть — это только событие. Потому что аранжировка становится акустической. Потому что ты всё же поглядывай на горизонт Никогда — я пришлю тебе весточку. Потому что белый кит, фигурирующий в обеих композициях, приобретает значимость и осознаётся как древний символ возрождения. Потому что в буклете диска существует стихотворение К.Баринова, следующее после «Dreadnought», носящее обнадёживающее название «Продолжение следует», в котором весна – это курс для компаса, а девятый день символизирует таинство обряда Венчания мужчины и женщины, воссоединение двух начал.

Есть бессмертная любовь, есть надежда, а это способно преодолеть даже самые сложные препятствия. И герои знают об этих способах. Тогда весь альбом представляется нам историей, рассказанной спустя время, когда уже известно наперёд, что будет дальше. Поэтому этот сдержанный музыкальный тон, трагика в котором проступает, только когда воспоминания делаются чуть ярче, когда женская натура проявляет себя в излишней чувствительности даже к прошлому. Поэтому в предшествующем всему альбому стихотворении самой Хелависы (которое напечатано в буклете) - радость возвращения, вечного цикла, в котором после страшных событий, таких как война и смерть, приходит радость. Поэтому можно обнаружить надежду в тексте каждой песни, если хорошо поискать.

Прежде чем говорить о втором концептуальном пласте альбома, стоит немного поразмышлять о том, насколько далеко в самом деле Мельница ушла от фолка. Уже в «Анестезии» наблюдалось качественное изменение тем текстов и мелодики. Мы не встретим здесь оборотней и ведьм, девицы не будут плести венки из трав. В «Алхимии» Мельница настолько далеко уходит от неофольклоризма и неоязычества, что начинает говорить о космосе. Уже в «Анестезии» мы слышим что-то космическое. Ритм припева, скачки на широкие интервалы, жёсткая вокальная манера, сложный гармонический язык, в котором сложно найти даже черты, характерные для русской или кельтской народной музыки. Это нечто новое, неизведанное, выходящее за грани сознания. Герои встречают друг друга не в русских лесах и не в кельтских вересковых полях, а у марсианского экспресса. В альбоме много упоминаний о жерновах, поездах, кораблях (скорее всего как раз космических, а не мореходных), турбинах, которые сложно представить рядом с упоминаниями об эльфах, мифологических животных и языческих богах.

Фольклорные темы звучат отголосками только в средней части альбома — в женской части, потому что Родина — это женщина, потому что женщина — это душа, потому что весна — это всегда природа. Это также отсылает нас к предположению, что лирический герой находится в другом мире (увозит его корабль сверхсеребристый, с острым винтом, а небеса простираются внизу) — в мире Никогда, в котором нет национальностей, а есть сверхновые звёзды и компасы, указывающие путь домой. И теперь, переслушивая «Никогда», мы осознаём, что героиня обещает вернуться в это самое Никогда, преодолеть ужасно сложное расстояние, преодолеть миры для воссоединения.

«И счёт биения вен нам укажет путь — когда-нибудь», — пророчит герой, и героиня подтверждает: «потому что когда я люблю тебя — я права» в «Об устройстве небесного свода». Эта композиция вообще выводит философию Мельницы на принципиально новый уровень. «Ангелофрения» - альбом также очень близкий к философии, но он говорит нам о жизни, о чём-то земном, даже структурном (несмотря на то, что в центре внимания – ангел). «Алхимия» же повествует о том, что находится за рамками мира, жизни, сознания. В «Об устройстве небесного свода» Никогда находится ещё и в концепции вертикали. Если снег летит, то вверх, если колокол падает с вершин, то хоронить нужно его в земле, если героиня зажата в руке героя, то только как скифская стрела, летящая, конечно же, вверх. Да и в «Анестезии» (которая, вероятно, содержит в себе все важные образы альбома) у нас свет льётся вертикально вниз. И вот, эта вертикаль соединяет наших героев мужчину — короля зимы, мужественного, верного и женщину — любящую, готовую на жертву.

Дуализм альбома помогает слушателю не только сострадать обоим героям, но и приподняться над их миром и посмотреть на него сверху, из космоса. И тогда понимание невозможности воссоединения, по крайней мере, не в этом мире, перестаёт быть трагичным. Тогда космизм тематики приобретает новое значение — значение соединения душ в новом мире, в новом измерении, космическом, высшем. Это и есть философский камень Мельницы — соединение в Вечности, в Никогда.

Таким образом, мы нашли в альбоме три концептуальных пласта, но алхимия — вещь непостижимая, в которой можно вечно находить новые возможности. Скорее всего, так дело обстоит и с альбомом Мельницы.

Стоит ли после попытки нахождения философского смысла говорить подробнее о музыкальной выразительности, проблемах звукосведения, гармоническом языке, выходе на новый уровень текстов и образов, символике? Стоит ли говорить даже о том, что мельница постоянно заставляет нас задумываться, анализировать музыкальные формы и размеры, литературные тропы? Все это второстепенно по сравнению с вечностью, с Никогда, из которого мы все приходим, в которое уйдём, в котором соединимся.

Радуйся. Gaudete. Gaudete.

https://new.vk.com/melnitsamusic

Екатерина Пархачёва