Алконавты на проводе

Переплыли в Алкогольный Залив, удивившись, как щедро его дали и побережья воспеты поэтами, как обжиты прозаиками, и как скудно служители муз воздали дань остальным пространствам Моря Зависимостей – исключая, конечно, любовную… Старый стихоман, конечно же, не удержался и подкинул коллегам на аналитическое растерзание парочку и своих околоалкогольных стишат.

Я в одиночестве не пью,

но жанр запоя признаю.

Вчера в нетопленой избе

позволил выпить я себе.

Я опьянялся как умел,

но не пьянел, а лишь немел.

По жилам тек не алкоголь,

а чья-то кровь и чья-то боль,

и кто-то требовал: «Налей!»

(Спроси любого алкаша:

чем беспробудней пьешь, тем злей

трезвеет сонная душа.)

Я пил за верность Тишине,

моей единственной жене,

за сотворение травы,

за то, что есть на свете львы

и вечно жив Хозяин Звезд,

за воздух и за этот тост,

за шум цветов и злобу дня,

за смех и праздник без меня…

Я снова жив, и я спасен.

И остается лишь одно:

забыть себя как страшный сон и

всплыть, ударившись о дно…

ДС – В стихе дан образ типичного алконавта-запойника, долго сидевшего в алкозависимостной депрессии и наконец развязавшего: сплошной внутренний негатив, боль и кровь, мировая скорбь по ходу принятия сменились, как обычно в начале развяза, ощущением беспреградности, радостного единения со всем сущим, готовностью к жертвенному исчезновению…

ОК – Самопожертвование для алконавтов, насколько я знаю, не характерно: «смех и праздник без меня» – это как так? …

ДС – У продвинутых бывает, под настроение.

ОК – А что означает «Я снова жив, и я спасен…» – возврат полноты жизнеощущения через опьянение? … «Забыть себя как страшный сон» – в угаре пьянки забыть себя-трезвого, опуститься до самого дна оскотинения, удариться о него и возникнуть вновь – так? Использовать маятник? …

ВЛ – Если вы меня спрашиваете, то я не знаю.

ОК – Если автор не знает, что означают строки его стихотворения, кто же знает?

ВЛ – Стихотворение. Быть может, и его герой. Герой, правда, не то слово…

ДС – Если бы не предыдущее, я эту концовку сделал бы как раз выражением освобождения от зависимости, и алкогольной, и всякой.

ВЛ – Под кайфом отдача себя зависимости и переживается именно как приход свободы, снятие всех цепей. Старый дьявольский перевертыш.

ОК – «Верность тишине, моей единственной жене» мне понравилась. И «сотворение травы».

ВЛ – Ради этих строк остальные… А вот еще.

…и проклянешь себя, и медленно уснешь…,

Последний сон с такою неохотой,

с такой тупой размазанной ухмылкой

уходит… нет… толчется…

Подождешь еще немного.

С внутренней икотой

потянешь лапу к полу за бутылкой…

СТОП. Ты же завязал, голубчик. Врешь,

не завязал. Всего лишь воздержался

на время жизни. Внутреннее время

совсем другое. Внутренне ты пьешь

как крокодил. Твой вирус размножался.

Там, в красногубом слизистом гареме

ты удержу не знаешь и куешь

потомство для шестнадцати галактик…

Но ты не тактик.

Внутренняя дрожь,

хозяйка мыслей, слез и предвкушений,

выводит на газон единорога,

которого ты совестью зовешь.

Натянут поводок. Суров ошейник,

тобою почитаемый за Бога.

Ты внутренне его как нитку рвешь

и просыпаешься…

ДС – «Утро в завязе» назвал бы я эту икотную картинку. Муторно, тяжко парню. Мотивирован к трезвости от тупого нельзя, позитива нет.

ОК – Написано в состоянии алкогольно-зависимостной депрессии, угадала?

ВЛ – Почти. По воспоминанию. ДС – Преисподняя вожделений… Совесть-единорог, Бог-ошейник… И все это во сне… А наяву? ВЛ – Вот это.

Я помню все, что было не со мной.

С мучительной, сквозной, безумной силой

я помню, как молитвенник в пивной,

все то, что не со мной происходило.

Вот входит во врачебный кабинет

какой-то расторможенный брюнет

и тень за ним – бледнеющий ребенок.

Глаза его бездонны, профиль тонок.

Он эгоист, беспомощен и глуп,

ему не удержать дрожащих губ,

себя не удержать… Как сумасшедший,

седой брюнет бросается на женщин,

ребенок засыпает за стеной…

Я помню все, что было не со мной:

блондинку, глаз косившую блудливо,

молитвенник, упавший в кружку пива…

Чья это жизнь была, ошибка чья?

Все то, что было, – то уже не я,

а кем-то не дописанная повесть,

и я, о ней зачем-то беспокоясь,

дрожа, как на экзамене студент,

спешу придумать звучный хеппи-энд…