Норманист Миллер

В этой части рассказ об историографии будет самым кратким, потому что очень трудно написать историю умалчивания. Можно лишь примерно сказать, что это умолчание началось в конце XVIII века, когда князь Н.И. Болтин выдвинул концепцию добровольного присоединения Сибири, и эта концепция была закреплена в русской историографии пером Н.М. Карамзина.

О тех или иных сторонах умолчания войн мы уже успели поговорить и потому все сказанное повторять не станем.

Здесь интереснее показать, как правда пробивалась через лабиринты и хитросплетения официальной версии истории Сибири.

Герард Фридрих Миллер писал о войнах русских с местными народами совершенно открыто и честно. Во-первых, потому, что имел соответствующие документы, где эти войны и столкновения подробно описывались. Во-вторых, потому, что был честным историком, сторонним от всяких политических соображений. За это он немало пострадал. Именно его честность стала основой для его вступления в дискуссию о происхождении имени и народа русского, которая прошла в 1749–1750 годах. Миллер выступал против тенденциозной версии происхождения русского народа, выдвинутой М.В. Ломоносовым.

Ломоносов, позже прозванный чуть ли не первым историком в России, выдвинул концепцию, согласно которой русский народ существовал всегда и всегда был могущественным. Он привел в своем труде «Древняя российская история» такую фразу: «Сравнив тогдашнее состояние могущества и величества Славенского с нынешним, едва чувствительное нахожу в нем приращение… Того ради без сомнения заключить можно, что величество Славенских народов, вообще считая, стоит близ тысячи лет почти на одной мере» [28, с. 8–9]. Эта фраза и есть основание патриотической мифологии в исторической науке.

Миллер же пытался доказать, что все было намного сложнее, и что в сложении русского государства определенное участие приняли также представители народов Балтики, но в этом споре Ломоносов опирался на политические аргументы: «Присем отдаю на рассуждение знающим политику, не предосудительно ли славе российского народа будет, ежели его происхождение и имя положить столь поздно, а откинуть старинное, в чем другие народы себе чести и славы ищут. При том также искуснейшим на рассуждение отдаю, что ежели положить, что Рурик и его потомки владевшие Россией, были шведского рода, то не будут ли из этого выводить какого опасного следствия» [29, с. 41]. И окончание спора также было политическим. Указом Президента Академии Наук князя И.Г. Разумовского Миллер был на год понижен из звания профессора академии до адъюнкта.

Это был первый политический погром в исторической науке в России.

Он задал на 250 лет отношение к Миллеру и ко всему, что он говорит в своих работах. После этого спора-погрома принято было относиться к Миллеру, как к человеку, который чуть ли не злонамеренно искажал русскую историю в интересах якобы существовавшего антирусского «норманнизма». Это отношение проецировалось на его труд «История Сибири» и собранные им материалы по истории Сибири. Несмотря на то, что в его труде собран и систематизирован ценнейший материал, в нем сохранилось множество документов, не сохранившихся в подлинниках из-за пожаров в сибирских городах, отношение к нему было пренебрежительным. «Портфели Миллера», то есть огромные папки по тысяче листов и более, содержащие рукописи и копии документов, так и не переведены с немецкого и не изданы в полном объеме. Исследователи жалуются, мол, почерк у Миллера тяжеловат. Но это не аргумент. Нашлись ведь специалисты, которые разбирали нечитаемый почерк Маркса. Нашлись бы, при желании, специалисты и для разбора миллеровского почерка, тем более, что он писал каллиграфически.

«История Сибири» увидела свет за 250 лет всего три раза: в 1786–1788 годах, в 1937–1941 годах и в 1991–1992 годах. Причем, два последних раза работа издавалась не полностью, а только первые два тома. Третий том, имеющийся в издании XVIII века, не был переиздан ни в 40-х, ни в 90-х годах XX века. Этот третий том — огромная библиографическая редкость.

Даже первые два тома труда Миллера не были доступны всем желающим, ибо вплоть до последнего времени доступ к ним ограничивался дверью спецхрана библиотеки. Историки, которые были допущены до работы с этим трудом, черпали из него только то, что подтверждало те идеи, о которых мы говорили в предыдущих частях. С «реакционным, норманнистским» историком можно было не церемониться и смело выбрасывать все, что не ложилось на прокрустово ложе истинно правильного марксистско-ленинского подхода к истории.

Впрочем, началось намного раньше. Прошло всего три десятилетия со времени первого издания «Истории Сибири», как на сибирскую историографию опустился чугунной плитой Карамзин. И вплоть до 80-х годов XIX века историки практически ничего не писали о том, как русские воевали в Сибири, как шаг за шагом завоевывали сибирские земли. Пока Карамзина не стали критиковать, никто и не писал о завоевании Сибири. Даже в отношении Ермака рекомендовалось не слишком выпячивать его роль и подвиги.

Что значит, не писать о завоевании и не выпячивать роль Ермака? Это значит, что отрицалось наличие сложно устроенного общества и государства в Сибири, отрицалось какое бы то ни было развитие сибирских народов, отрицалось упорное сопротивление русским.

В академической науке эта точка зрения дожила вплоть до революции и потом была воспринята уже советскими историками. Например, в книге о Томске, нами уже цитированной, в качестве общего, проходного места утверждалось: «Прошлые отношения не завещали московскому правительству никаких сложных и трудных исторических задач» [35, с. 2]. Коротко и ясно: никаких исторических задач! Какие уж тут войны?

Лишь в книге Н. М. Ядринцева «Сибирь как колония» есть признание того факта, что Сибирь была завоевана русскими. Но, поскольку автор максимальное внимание уделял описанию именно колониального положения Сибири в составе России (в том числе и Сибири с русским населением), то вопросам войн с местными народами он уделял мало внимания.

Советские историки вплоть до 70-х годов отрицали какие бы то ни было войны с местными народами и насильственный характер присоединения Сибири. Однако именно в советским исторических исследованиях тема о насильственности и войнах стала понемногу пробиваться на свет. Дело в том, что в 70-х годах число историков резко увеличилось по сравнению с довоенным временем. Успехи в деле развития науки и образования тогда измерялись количеством кандидатов и докторов наук на 1000 человек населения. Эта политика приводила к тому, что практически каждый желающий мог написать и защитить диссертацию. Если у него не было подпорченной биографии и в диссертации не было никакой антисоветчины, то соискатель довольно быстро становился «остепененным» ученым.

Об этом замечательном времени много чего сказано, и в основном в черных тонах. Считается, что это время было временем засилья в науке множества серых и никчемных личностей, которые преследовали и гнобили таланты. Например, на это жаловался А.А. Зиновьев. Конечно, доля истины в этом утверждении есть. Но нам стоит поблагодарить мудрую и дальновидную политику партии в деле развития исторической науки. Дело в том, что этому полчищу историков стало тесно в рамках общепринятых теорий, и значительная часть из них стала развивать новые направления в изучении истории Сибири, чтобы как-то поддерживать свой статус и увеличивать свой вес в научном мире.

Появилось городоведение, то есть история городов, одним из ярких представителей которого является Д. Я. Резун. Когда исследователь-городовед сосредоточивает внимание только на одном городе, то он обрабатывает все без исключения сохранившиеся документы об истории этого города. Совершенно естественным порядком в поле зрения историка оказываются сведения, которые говорят о войнах и столкновениях. Вот, к примеру, Д. Я. Резун в книге «Русские в среднем Причулымье в XVII–XIX веках» [41] довольно подробно описал поход воеводы Якова Тухачевского на кыргызов в 1641 году, который привел к основанию моего родного города — Ачинска.

Поскольку без описания этого похода невозможно был разобрать вопрос о ранней истории города, то исследователь добросовестно проработал все сохранившиеся документы по истории этого похода и изучил также биографию этого выдающегося деятеля.

В его книге нет исторического фона, и можно подумать, что поход Тухачевского на кыргызов происходит чуть ли не в безлюдной пустыне, но это уже упрек в адрес сиятельной редакции второго тома «Истории Сибири с древнейших времен до наших дней», которая сфальсифицировала историю завоевания Россией этой территории. А вообще, данные, изложенные в книге Д. Я. Резуна, очень ценные.

Сибирские историки по достоинству оценили городоведение. Крупные красноярские историки Г. Ф. Быконя и В. И. Федорова пишут: «Такой подход (городоведение. — Д. В.) дает возможность на узколокальном материале проследить в динамике много важнейших исторических процессов, что не всегда возможно на материале крупного региона» [50, с. 3].

Скорее всего, они имели в виду изучение городской экономики, городского общества и прочих таких вещей, которыми они больше всего и занимались. Но вместе с этим я вижу в этой фразе вынужденное признание, что заниматься узколокальными темами лучше, ибо изучение войн между русскими и кыргызами, скажем, не является политическим преступлением. Городоведение, и вообще любые узколокальные и узкоспециальные темы в какой-то степени охраняли их деятельность от политических нападок.

Появилось направление изучения истории отдельных народов, например, якутов или алтайцев-телеутов. Еще в 50-х и 60-х годах это направление находилось под влиянием общей концепции истории Сибири. Дорусская история народов проскакивалась галопом, а внимание авторов фокусировалось на участие сибирских народов в строительстве социалистического общества. Такие книги были, например, у Л.П. Потапова, который в 50-х годах занимался историей шорцев, алтайцев и хакасов.

Но в 70-х годах, когда к изучению истории народов подключаются сильные специалисты по работам с архивными материалами, появляются действительно крайне интересные работы. Например, несколько книг А. П. Уманского и СП. Самаева по истории телеутов.

Как ни странно, источник этого был один и тот же — археология. Большинство толковых исследователей истории Сибири, на чьих трудах я основываюсь, были еще и археологами. К числу наиболее известных исследователей, сделавших самый большой вклад в изучение настоящей истории Сибири можно отнести: В. В. Радлова, С.В. Киселева, Л. Р. Кызласова и его сына И. Р. Кызласова, Д. Г. Савинова, А. П. Уманского. Особенно ценные и во многом революционные работы написал Л. Р. Кызласов. За его книги по истории древней и средневековой государственности Хакасии его долго величали «хакасским националистом», намекая попутно и на его происхождение.

Даже Г. Ф. Миллер тоже обращал большое внимание на археологические находки и сделал по ним ряд важных и ценных наблюдений.

Я тоже первоначально, прежде чем обратить внимание на историю русского завоевания Сибири, занимался археологией Южной Сибири.

Почему из археологов выходили толковые историки? Самое главное, археолог в Сибири занимается такими вещами, к которым историческую мифологию не пришьешь. Ни к керамике, ни к бронзовым ножам, ни к кострищам с могилами нельзя приложить никаких предвзятых представлений, кроме тех, которые родились внутри самой археологии. Материалы раскопок кургана никак не посягают на теорию крестьянской колонизации Сибири и на прогрессивность вхождения Сибири в состав России. Даже если вы нашли курган с захоронениями 200 погибших на войне воинов (курган раннего железного века, тагарской культуры у села Батени, ныне затопленный водами Красноярского водохранилища), то это не политическое преступление, и не посягательство на теорию мирного и добровольного вхождения. К археологам всегда относились терпимо и даже не карали за несогласие, как, например, не покарали С. В. Киселева за несогласие с теорией Н. Я. Марра.

Потом, сам характер работы заставляет археолога быть внимательным к мелочам и деталям. Это такая наука, в которой большие открытия рождаются из маленьких наблюдений.

Археолог, если он начинал заниматься историей, переносил в новую сферу эти два полезных качества: непредвзятость мышления и внимание к мелочам. Из приложения этих качеств к историческому материалу и рождались их великолепные труды.