Лекция 10, 20 мая 2016 года

Согласно герменевтическому подходу Ханса-Георга Гадамера (1900 - 2002), наука есть система текстов, состоящая из знаков. Чтобы понять смысл текста, нужно двигаться по затухающей синусоиде. Нельзя сразу поставить проблему истины, а надо идти к ней постепенно. Умение задавать вопросы к тексту, художественному произведению в равной степени важно для понимания смысла, который вкладывал в него автор. Пример герменевтического метода - это спор Эйнштейна и Фридмана по поводу общей теории относительности. Вообще вопрос по поводу текста в герменевтической диалектике всегда важнее ответа, так как какой-нибудь ответ можно придумать всегда, а вот вопрос свидетельствует о нашей интеллектуальной инициативе. В этом суть герменевтического метода. Истина по Гадамеру - это итог герменевтической интерпретации текста, интерпретация многовариантна.

Рассмотрим идеи нескольких философов, представляющих историческую эпистемологию. Александр Койре (1892 - 1964) известен по книгам " О влиянии философской концепции на развитие научной теории", " Гипотезы и эксперименты Ньютона". Как и все постпозитивисты, он критикует позитивистскую методологию. Наука всегда развивается в определённом социофилософском и социокультурном контексте, и поскольку он постоянно меняется, трудно сказать, что главное - внутренняя логика науки или этот изменчивый контекст. Он иллюстрирует это на примере возникновения самой науки в эпоху Позднего Возрождения, где произошёл слом философской концепции Аристотеля; она была заменена на парадигму Пифагора и Платона – чтобы познать мир, надо проводить расчёты; нужно ещё и количественное познание, а не только качественное; математика лежит в основе науки. Философский переворот - это некая мутация. Он произошёл в 17 веке как переход от аристотелизма к платонизму и реванш Платона. Его осуществили философы в союзе с учёными, такими, как Галилей. По мнению Койре, это произошло в первую очередь благодаря Кузанскому и Бруно, а позже важную роль сыграл Фрэнсис Бэкон. В основе переворота лежит некая мутация. Его анализ теории Ньютона говорит, что идея Бога для Ньютона была необходима как объяснительный концепт, а фраза " гипотез не измышляю" относится лишь к закону всемирного тяготения, который он не мог объяснить. Все гипотезы, как считал Ньютон, беспочвенны у Декарта. Идея точности (прецизионности) по Койре появилась только в эпоху Позднего Возрождения и Нового Времени, когда возникла необходимость измерять и поменялось отношение к времени: время - деньги, Бог - банкир, который раздаёт время, часы на ратуше подгоняют человека. В Средневековье всё было совсем не так и время описывалось через биоритмы. Аристотель считал, что точность есть только в небесном мире, а на Земле всё приблизительно.

Крупный философ и организатор науки Макс Тардовский (Вартовского?) создал оригинальную серию Бостонских исследований по философии науки. В своих работах " Роль метафизики в науке", " Модели, репрезентации и научное понимание" он проводит анализ историко-философских корней науки и показывает, что они очень существенны, особенно на ранних этапах развития науки. Первый пункт влияния этих корней на науку состоит в том, что они создали интеллектуальный каркас науки: понятия материи, движения, силы, поля, элементарной частицы, концептуальной структуры атомизма, механицизма, скачка, времени, причинности имели метафизическую природу, и при этом оказали огромное влияние на становление науки. Создание этого концептуального аппарата произошло в эпоху Античности. А второй пункт влияния на науку - это создание структуры метафизики, метафизических теорий, в которых в латентном виде заложены правила построения теорий вообще. Вся метафизика делится на две части. Есть хорошая метафизика, где есть логика, аксиомы, леммы, как в работах Спинозы, которые были написаны по образцу «Геометрии» Евклида, и есть неряшливая метафизика, такая, как у Ницше, который принципиально был против любых структур, схем и науки вообще. Но на науку оказывали влияние в первую очередь хорошие метафизические концепции. Тардовский писал: " На примере хорошо разработанных систем метафизики учёные обучаются проблемам систематизации материала, референции (соотнесения понятия с реальным положением вещей, с объектом), абстрагированию, идеализации. Всё это необходимо учёному, и изучение хорошо проработанных метафизических систем очень важно для профессионального образования любого учёного. Он выделяет референцию, структуру и абстракцию (в каждой научной теории есть абстракции одного порядка, а есть абстракции очень высокой степени обобщения, например, структура античного атомизма нашла интерпретацию не только в физике, но и в биологии (гены), психологии (гештальт), социологии (индивид), лингвистике (знаки, буквы, морфемы) (в скобках указаны аналоги атомов)). Отсюда Тардовский приходит к выводу, что метафизика - это глубокое выражение самого здравого смысла и его постоянной корректировки в свете постоянной социокультурной практики. Аристотель критикует Платона принципиально – по Аристотелю, идеи не на небе, а в вещах, и на основе этого надо строить дискурсы в сфере человеческого духа. Само понятие модели по Тардовскому идёт от метафизических конструкций, модель можно построить для любого объекта; учёный сам выделяет существенные черты объекта и он использует концепт " когнитивные артефакты": артефакт является для эволюции культуры тем же самым, чем ген является для биологической эволюции. Артефактом является всё, чего человек касается в своей деятельности. То же самое есть и в легенде о царе Медасе – всё, чего он коснётся, становится золотом. А здесь всё, чего коснётся учёный, становится артефактом. Открыли планету - и она уже становится артефактом. За артефактом всегда стоит " хвост", предыстория (в случае с планетой - создать телескоп и т.д.). Нет двух объектов во Вселенной, которые мы не могли бы сопоставить по тем или иным критериям. Шредингер говорил, что лучшей моделью кошки является другая кошка, но по возможности та же самая. Модель же упрощает эту постановку задачи, потому что сам субъект начинает играть решающую роль в выборе объекта исследования (артефакта), построении его модели и референции (их сопоставления) - они замыкаются на самого субъекта, а он имеет исторически обусловленное понимание сути вещей, поэтому мы говорим, что это историческая эпистемология. Тардовский пишет: " Создаваемые нами когнитивные артефакты - это модели, интерпретации того, что мы хотим. Никаких кантовских априорных структур нет, всё, с чем мы имеем дело, есть результат исторического развития, являющегося тем или иным видом моделирования, и из социокультурной практики вытекает практика научная. Мы являемся создателями априорных структур. Поэтому они не являются трансцендентными, как считал Кант, и не появляются при эволюции Homo Sapiens".

Джеральд Холтон (род. 1922) - автор труда " Тематический анализ науки". Он примыкает к направлению исторической эпистемологии, поскольку тоже пытается рассматривать различные эпизоды и крупные блоки науки в определённый исторический этап с довольно оригинальной позиции, вводя ключевое понятие - понятие темы. Тема по Холтону является универсальным философским понятием культуры, поскольку оно используется во всех областях культуры - в литературе (любовная, героическая), в музыке (любовные, шансоны), в науке (свои темы, к которым учёные привязываются). В первом приближении тема напоминает парадигму того же Куна, но Кун её рассматривает в рамках самой науки, а Холтон говорит, что тема с одной стороны изображает творческое воображение учёного, который всегда что-то изобретает, а с другой стороны – имеет место ограничение учёного в рамках самой темы. Во времена Ньютона нельзя было сотворить общую теорию относительности, потому что тогда была другая культура. Темы выступают в науке как некие устойчивые структуры её непрерывного развития, благодаря которым наука актуализируется в пространстве и времени. Любое научное событие - это пересечение траекторий а) личностного (роль творческого воображения самого человека), б) мнения научного сообщества (одобрит или отвергнет) и в) социокультурного контекста (например, коперниканская революция - теорию Коперника давили, душили, но не учёные, а другие люди). Если взять Коперника и рассмотреть его работу " Об обращении небесных сфер", то мы увидим приверженность определённым темам, а именно: тема простоты - маленькое вращается вокруг большого, а не наоборот; тема гармонии; и тема необходимости. Эти три подтемы определили само произведение Коперника. Если сравнить классическую и современную науки, то принципиально изменяется соотношение субъекта и объекта. В классике прибор – это продолжение органов чувств, прибор ничего не искажает. А современная наука пришла к пониманию взаимосвязи субъекта и объекта; какую приборную ситуацию субъект построит, то состояние квантового объекта он и будет наблюдать. Холтон - физик по образованию - насчитывает в физике 100 важнейших тем: механицизма (общее направление вплоть до конца 19 века), относительности (Мах, Эйнштейн), эфира (её придерживались и Аристотель, и Пуанкаре, в электромагнетизме эта тема была, и Эйнштейн её признавал), дискретности, континуальности. Все эти идеи продолжают играть важную роль в развитии науки. Последней он называет темы относительности и хиральности - они сейчас носят эвристический характер для физики. Дальше он анализирует творческое воображение как непременный атрибут науки и подробно анализирует мемуары Эйнштейна. Согласно этим текстам, Холтон считает, что Эйнштейн представлял себе процесс познания довольно необычным образом, когда учёный должен опираться на непосредственные данные чувственного опыта, но вот к системе основных аксиом он идёт через некий иррациональны прыжок, не через индукцию, а прыжок без средних звеньев к самым вершинам. А дальше идёт схождение сверху вниз и попытка связать эти вещи с эмпирическими данными. В научном творчестве по Эйнштейну всегда есть логический разрыв, а если идти по логике Аристотеля, не будет принципиальных вещей, которые появляются неожиданно, вдруг; но Холтон не совсем соглашается с Эйнштейном - хотя каждый человек свободен в выборе творческого пути, он всегда будет находиться в рамках той темы, которую он выбрал. По Холтону, тема относительности лежит в основе работ Эйнштейна по специальной и общей теориям относительности. Теория относительности связана с пониманием самой относительности во всех сферах культуры (модернизм, постмодернизм, Серебряный век в Российской Империи). Теория относительности Эйнштейна возникла именно тогда, когда всё стало относительно в культуре. Она была поставлена более широко в социокультурный контекст, а потом стала основой других теорий. И так же тема относительности у Бора возникла не просто с неба, а из знания принципа дополнительности в психологии Джемса и у Кьеркегора. Кьеркегор делал акцент на скачках и описывал очень нетипичные для науки вещи, и так же квантовые скачки были очень необычны для физики, а потом легли в основу копенгагенской интерпретации квантовой механики. Потом у Холтона появилась тема дополнительности в понимании таких вещей, как любовь и справедливость. Нельзя одновременно смотреть на кого-то глазами и любви, и справедливости. Поэтому родственники не должны свидетельствовать в судах против своих близких - либо ты любишь, либо ты справедлив. Также он говорит о дополнительности науки и религии - ранее их противопоставляли, а теперь Холтон говорит, что они взаимно дополняют друг друга, и наука озабочена познанием мира, тогда как религия стоит на страже ценностей и объектов. По поводу биологии Холтон говорит, что темы структуры и функции взаимно дополняют друг друга: анатомия позволяет вскрыть труп и увидеть структуру, а чтобы увидеть функцию, надо исследовать живой организм. И то, и то надо исследовать для познания живого организма. Принцип дополнительности - краеугольный камень эпистемологии и для гуманитарных, и для естественных наук. Холтон прослеживает идеи Энрико Ферми (Нобелевская Премия в 1938 году за открытие ядерных реакций под действием медленных нейтронов). Тогда наука Италии не особо ценилась в мире, но Ферми совершил переворот, и итальянскую науку стали снова ценить. Это случилось благодаря новой организации микронаучного сообщества – речь идёт о лаборатории Ферми, это организация учёных по проблемному принципу. У Кавендиша был огромный институт, а вот Ферми организовал компактную лабораторию людей, разделявших его взгляды, (были и те, кто не разделял, например, Резерфорд сразу отверг доводы Ферми). И была создана новая лаборатория, где даже учитывалась психологическая совместимость учёных. Была выдвинута идея препринтов. Статья всегда проходит длительный путь рецензирования, а здесь текст создавался и рассылался тем людям, которые занимаются сходными проблемами, не только для распространения своих идей, но и для утверждения своего первенства в открытии этих идей. Как физик, он рассматривал ядерный взрыв не как оружие, а как эксперимент. Также там был человек, отвечавший за связь лаборатории с политиками; Вообще в Италии того времени денег было мало, и там всегда вопрос " На что выделить деньги? " всегда вызывал особо острую полемику. Ферми смог привлечь на свою сторону многих видных политиков того времени, которые просто лоббировали интересы его лаборатории. И в конечном счёте всё удалось.

Следующее наше направление исследований - эпистемология личностного знания Мишеля Полани (1891 – 1976). Он (и физик, и химик по образованию) в статусе английского учёного создаёт труд " Личностное знание", где мы сталкиваемся с другим пониманием развития науки. Из науки принципиально неустранимы иррациональные элементы ручного (личностного) знания, передающегося только через коммуникативную практику, поэтому коллеги, учителя всегда необходимы, чтобы передавать некое мастерство, как в примере со скрипкой Страгивари. Отсюда идут понятия интеллектуальной самоотдачи, творческого порыва, личностного знания, без которых науки нет. Полани делает акцент на личности науки. Не бывает деперсонифицированного научного знания, не бывает истины вообще, без привязки к личности. По Полани, " Мы знаем больше, чем мы можем выразить словами" - " We can know more, than we can tell". С этих позиций Полани критикует Поппера как автора объективного знания без познающего субъекта и его идею третьего мира. Если глобальный катаклизм случится, то и третий мир умрёт, так как не будет субъекта. Самым наглядным примером по этому поводу Полани считает Александрийскую библиотеку, которая сохранила все книги, но, когда было разрушено сообщество учёных того времени, эта библиотека стала никому не нужна. То есть сам по себе мир библиотек становится мёртвым, если пропадает интерес у субъекта. Концепция Полани - идея личностного (латентного) знания, в которой идея неосознанности очень важна. Неявные знания играют очень большую роль при оценке научных теорий. На их основе можно сразу оценить, правильная теория или нет. Психология и социальный опыт - это важные элементы в развитии науки, и в претензии на истинность есть определённая доля риска, так как при утверждении, что данное высказывание истинно, идёт личностная самоотдача, а не просто ссылка на логику. Творчество в науке ничем не отличается от творчества в других областях. Мастерство, искусство, ценность, самоотдача, красота, идеал, личная инициатива, ответственность, совесть в равной степени применимы ко многим наукам. Добавка личностного – это не признак несовершенства, а необходимый элемент знания. Раньше наука стремилась от этого избавиться, а теперь личностное стало важным для науки. Истина есть, если её кто-то мыслит и проводит творческий порыв, самоотдачу. Здесь интересно сравнение Полани со сложным судебным делом, по которому выносят решение. В Англии по поводу каждого дела, имеющего сложный характер, стараются выносить приговор по аналогии с похожими делами, но всегда бывает, что прецедента нет, а решение должно быть принято. И вот также проходят научные открытия. Любой процесс исследования без этих интеллектуальных эмоций сводится к тривиальности, штамповке и решению головоломок по Куну. Без личностного начала также нельзя представить себе процесс обучения - нельзя всё объяснить на уровне инструкций, должен быть учитель, который может всё показать, объяснить ученику по принципу «делай как я». Нельзя создать инструкцию, как мыть мензурки или протирать оптические стёкла, можно лишь это показать. В процессе обучения всегда имеет место переплетение факторов сознательного и бессознательного (передача латентного знания). При обучении музыке человек сначала думает о нотах, а потом его пальцы уже бессознательно начинают ходить по клавишам. Водителя сначала учат нажимать на педали в строгом соответствии с инструкциями, а потом опытный водитель начинает одновременно делать посторонние вещи и вести машину, не задумываясь, что и как надо нажимать. Полани показывает, что обучение всегда имеет некий латентный остаток, связанный с присутствием учителя, который рассказывает и показывает, и если этого не будет, то передачи опыта между поколениями тоже не будет. Точно так же, если потерять звено между великими учёными и студентами вузов, то и наука теряется. Сейчас среднее звено, доценты, исчезают, их не хватает, а профессора не могут работать со студентами. И скрипку полуграмотного Страгивари не могут изготовить второй раз потому, что его учеников не научили это делать. А попытки понять строение этой скрипки при помощи микроскопа и другой техники по Полани являются несерьёзными. Никакой рациональности Поппера или Лакатоса не существует, рационально лишь доверие к учителю. Сейчас знание добывается через компьютеры, моделирование, учебники. Без этого люди не могли бы получать знания, так как им не хватило бы времени всё перепроверять (парадокс времени). Полани всегда говорил, что возможно некое забегание со стороны учёных вперёд (Эйнштейн - " Было бы странно, если бы эксперименты теорию не подтвердили, потому что теория правильная", Фой, Гаусс - " решение у меня есть уже давно, но я ещё не знаю, как к нему прийти"). Он также приводит пример с падением метеорита во Франции – обычные люди это хорошо видели, но академия наук не согласилась, потому что там, в Академии, считалось, что с неба ничего упасть не может. Отсюда Полани делает вывод: «Мы должны признать, что вера является источником знания». Научное сообщество – это братья по разуму, которые доверяют друг другу. Идеи Полани – это оппозиция критическому рационализму. Последствия открытия нового знания никогда не могут быть известны заранее (электромагнитные волны, ядерное оружие), они проявляются неопределённым числом непредсказуемых способов.

Когнитивно-социологический подход (социальная философия науки) - считается, что такого рода социологическое направление появляется в конце 19 - начале 20 века, это Огюст Конт (1798 - 1857), Давид Эмиль Дюркгейм (1858 – 1917) и Макс Вебер (1864 – 1920). Этот подход довёл до конца идеи Полани и пришёл к выводу, что нельзя ставить вопрос об эпистемологической значимости научного знания, а мотивы деятельности учёного ничем не отличаются от мотивов деятельности людей в других областях. Вебер написал работу " Протестантская этика и дух капитализма", где попытался вывести генезис науки из духа капитализма, который в свою очередь был связан с определёнными течениями в религии (пуританизм в протестантской церкви отличался набором личностных качеств, которые нужны для учёного во все времена). Эти авторы широко рассматривали генезис науки, в том числе в Древней Греции – имеются в виду военные успехи греков в борьбе с персами. Марафонская битва – это решающий фактор для появления науки вообще, потому что культура персов была совсем другая, и если бы они победили, то науки не было бы вообще. В новое Время естествознание - дитя гуманизма, появляются перспектива в живописи, правило золотого сечения Леонардо да Винчи, ноты - то есть шла общая рационализация европейской культуры, и на этом фоне появляется наука. Людвик Флек (1896 – 1961) в работе " Возникновение и развитие научного факта" стремится в более широком социологическом контексте объяснить, что есть факт, и как он возникает.

Роберт Кинг Мертон (1910 – 2003) - американский учёный и социолог науки, автор труда " Социология науки", который десятилетиями был учебником для студентов США. Мертон попытался разработать морально-этический кодекс поведения учёного. Наука есть рациональный метод поведения учёного, но она будет ещё более рациональной, если учёный будет вести себя по нормам. И отсюда он выводит принципы: универсализм - в морально-этическом плане любой элемент науки должен быть доступен для проверки членами научного сообщества. При этом, например, атомные проекты засекречивают для общего изучения, то есть они не подчиняются универсализму. Но наука должна носить в принципе открытый характер. Коллективизм означает, что учёные в морально-этическом плане должны осознавать свою связь, что они чем-то обязаны своим предшественникам и коллегам. Одиночки не делают открытий, наука появляется с появления научного сообщества, это норма поведения. Организованный скептицизм означает принцип коллективного обсуждения новаций - любые новации могут быть подвержены экспертизе, и здесь Мертон согласен с Поппером, с точки зрения которого тоже надо было предполагать, что собеседник может быть не совсем не прав и т.д.. Это решает проблему лже-учёных, и отсюда идут тесты, рецензии статей, защиты диссертаций и т.д.. Плюс принцип бескорыстности - учёный по Лапласу должен быть нацелен на поиск истины, и это его цель, и ради этого он должен героически чем-то пожертвовать. Мертоном также был выдвинут ролевой принцип организации современных научных лабораторий. На практике это осуществил Ферми в своей научной лаборатории. В научной лаборатории должен быть генератор идей, но только один (два медведя не могут ужиться в одной берлоге), также нужны разработчики идей (они могут из готовой идеи быстро всё рассчитать и показать все следствия), критики-рецензенты (сами ничего не производят, но могут оценить идеи других) и администраторы (особенно важно сегодня, пишут заявки на гранты, специализируются на этом, для лаборатории в целом это хорошо, они ещё осуществляют пиар). Цель науки - движение к позитивному знанию, а социолог должен помогать на этом пути и повышать эффективность работы научного сообщества. Дальше идеи Мертона подверглись серьёзной критике, и было показано, что его нормативные идеи очень далеки от реального положения вещей. Какая это социология, если на реальность накладываются нормативы? Из-за этого Мертон ослабил свой кодекс и представил его как набор бинарных (амбивалентных) оппозиций, согласно которым бывают ситуации, где в конечном итоге учёный сам должен решать, что ему предпринять, и никто ему ничего не подскажет по этому поводу. 1. Надо ли сразу публиковать свои открытия? С одной стороны, да, потому что так твои идеи проверят и узнают. Но это может привести и к серьёзным негативным последствиям для самого учёного, так как учёный лишает себя времени на доскональную проверку своей работы, и в результате он может потерять уважение своих коллег. 2. Проблема того, что учёный всегда должен быть близок к новым идеям в науке. Вроде бы это вписывается в принцип поиска истины. Но чуткости к новым идеям науки противостоит идея, что надо различать, где мода на новые идеи науки, а где есть новые фундаментальные исследования, которые пока не приносят заметных результатов. 3. Ещё норма - учёный в своей деятельности ориентируется на определённый авторитет. Без этого наука не может обойтись, но с другой стороны каждый учёный должен сам решать, что для него является авторитетом, и, хотя какой-то человек достиг успехов в науке, он может потом отойти на задний план. Таковы идеи Роберта Мертона.

А в 1960-е, 1970-е появились конкретные полевые, научно-этнографические исследования, которые стали рассматривать деятельность учёных как деятельность какого-то неизвестного племени. Ведь они тоже, как дикари, занимаются какой-то непонятной для всех деятельностью и говорят на языке, который другие не поймут. Задача социолога - смотреть, как учёные взаимодействуют друг с другом, кто есть глава племени, а кто шаман. Получило распространение определение коэффициента интеллектуальности, IQ, считается, что у студента норма 118, у доктора наук 140, а у Ньютона 190 (так посчитали). Есть похожий индекс Хирша, а в Англии есть клубы, куда можно попасть, только решив определённые задачи, хотя тестовые задачи не обязаны быть связаны непосредственно с наукой. Позже появился важный социологический критерий - коэффициент креативности, с помощью которого пытаются прогнозировать возможности творческого развития, роста человека. Его используют в самых разных сферах деятельности, но идёт это тоже от науки. Молодой и способный учёный сейчас не сравнится с доктором наук по объёму своих знаний, но он может выдвинуть те идеи, которые этот доктор уже не выдвинет.

Ещё одно направление - Case Studies, оно имеет ситуационный масштаб и упоминается у Койре. Идеи Case Studies могут быть использованы на уровне научного сообщества (лаборатория Ферми), а могут быть реализованы в ещё более мелком варианте - в лабораторию засылают людей и исследуют отношения учёных. Барри Барнс, Майкл Малкей, Карина Кнорр-Цетина, Стив Вулгар. Альтернативное по отношению к Мертону понимание движущих сил и мотивов развития науки. Эти авторы отрицают за наукой какой-то особый эпистемологический статус. Наука, казалось бы, должна по определению претендовать на особый статус, но на самом деле, говорят сторонники Case Studies, её мотивы - это деньги, власть и слава. Вот три кита, на которых стоит любая деятельность в современном обществе, как и в других сферах жизни общества. В сильной программе этой ветви (Бруно Латур) надо объяснять происхождение научных знаний как верований, а не говорить об их истинности. Социологи не должны никаким образом стремиться показать, как учёные продвигаются на своём пути к истинности. Надо смотреть на мотивы, заставляющие людей двигаться к своим идеям. В их рассмотрении материя исчезает из лаборатории, а остаётся лишь социальный и психологический аспект. Движение в науке - это фактически всё, а цель - ничто (деньги, власть, слава не имеют конечной цели, денег много не бывает, также как власти и славы). Генералы в науке никого близко уже к себе не подпускают, охраняют свою территорию от конкурентов, и это становится самоцелью. На пути к знаниям существуют два типа отношений. Институциональный тип отношений - когда учёные излагают " факты показали", " расчёты убедили", " коллеги согласились", " практический эффект такой-то", и контидентный (кулуарный) тип отношений - когда то, что будет излагаться на докладе, уже решается за кулисами, а потом, как в политике, люди просто встречаются, улыбаются, пожимают друг другу руки и подписывают то, что надо. Проводя так называемые полевые исследования, они приходят к выводу, что научное знание есть не результат достижения истины, а результат переговоров и уговоров; Знание определяют баланс сил и консенсус. Можно принудить угрозами к написанию вполне определённых вещей, и в итоге эта вещь становится знанием. Например, с теорией Эйнштейна долго не соглашались как с контринтуитивной, несмотря ни на какие формулы. Так было, потому что мотивы другие, и никакими формулами здесь не поможешь.

Проанализируем подробнее работу «Наука и социология знания» социолога науки Майкла Малкея. Здесь он даёт историю и социологию науки, показывает принципиальное отличие классической науки от современной (см. выше), критикует все известные из прошлых лекций направления в философии науки и приходит к выводу, что формально безупречная демонстрация истины в науке недостижима в принципе, а то, что излагается учёными, должно просто удовлетворять требованиям определённого интерпретационного контекста – это одобрение научным сообществом и отношение учёных с властью. Он даёт два примера, в которых социокультурные обстоятельства привели к появлению новых теорий: 1. Драматический антилапласовский переворот от корпускулярной теории света к волновой в 1815 - 1825 годах. Этот переворот произошёл не в соответствии с теорией Куна о смене парадигм, потому что парадигма о корпускулярном строении света продолжала давать свои плоды и её поддерживали Био, Лаплас. К тому же Ампер, Араго в силу их молодости, маргинальности не могли опубликовать свои работы, преподавать. И только революционные события во Франции того времени дали им возможность продвинуть свои труды. Араго попал в правительство Франции и продавил маргиналов в академическую среду не через убеждение, а через совсем другие факторы. Потом соответствующее научное направление оказалось перспективным. 2. Малкей вскрывает ненаучные источники теории Дарвина. Теория эволюции идёт ещё от Эмпедокла, её придерживались Спенсер, Ламарк. Дарвин использовал для создания своей теории не только научные вехи, но и другие, ненаучные источники – во-первых, тесное общение с селекционерами, которые вывели огромное количество лошадей, собак, кошек, не вникая в суть процесса. Селекционеры проводили искусственный отбор. Этот процесс довольно длительный, и у Дарвина появляется идея отбора. Итак, первый фактор появления теории Дарвина – общение с селекционерами. Второй фактор – его богатство: его путешествие по морю вокруг света было возможно только потому, что его социальное положение делало его очень богатым человеком. И третий фактор - популярность теории Мальтуса, три закона которого повлияли на появление теории Дарвина: Количество ресурсов ограничено, борьба людей за существование неизбежна, побеждает сильнейший. А потом теория Дарвина стала образцом для дальнейшего развития биологии. Однако же во времена её появления её надо было бы назвать натурмальтусианством (по имени Мальтуса). Когда теория Дарвина стала образцом для развития биологии, ею воспользовались фашисты. Согласно им, в биологии естественный отбор есть, и то же самое должно существовать и в обществе. Появился социал-дарвинизм, который взял научную основу и переориентировался на социальные отношения, и появилась причина для изуверских опытов в концлагерях для выведения новой породы человека. Научной базой они посчитали Дарвина, и в лагерях на основе этой науки работали генетики. А сам Дарвин с точки зрения Малкея просто переинтерпретировал Мальтуса.

Ещё одна работа Дж. Н. Гилберта и Майкла Малкея - " Открывая ящик Пандоры". Один раз её (то есть науку) открыли, она начинает развиваться, и никто не знает теперь, что с ней делать. Зло поползло, его хотят прихлопнуть, но не могут. Здесь говорят о двух репертуарах, условном и эмпиристком. Под эмпиристским репертуаром (ЭР) понимается общепринятая научная идеология, а под условным репертуаром (УР) понимается обыденный язык, на которым учёный выражает свои мысли в своей повседневной деятельности. Есть два языка, они разные, каждый пытается выразить то же самое, но в своём репертуаре. Пример ЭР: «Давно известно, что» - учёный так пишет в статье и может сказать, что он не запасся точными цитатами того, что давно известно, хотя на самом деле оказалось не возможным найти точный эксперимент, подтверждающий его слова. То же самое утверждение на языке УР звучит так: «Эксперимент провалился, но публикация возможна». ЭР: «имеет большое теоретическое и практическое значение», УР: «Интересно для меня». ЭР: «общепринято, что», УР: «Ещё несколько моих друзей считают также». ЭР: «Блестящая работа», УР: «Работа члена нашей группы». ЭР: «Сомнительная работа», УР: «Работа конкурирующей группы». Социолог не должен выяснять, где истина, а рассматривать суждения учёных как объект исследования. Очевидные данные для самого учёного - это то, что ему выгодно, а неочевидные относятся к его оппонентам. Поскольку пафос этих исследований Малкей направил Попперу, Попперу пришлось отвечать, и Поппер спросил: вы рассматриваете себя как учёного? Если да, вы стремитесь к истине, тогда почему же вы отказываете другим в той же возможности стремиться к истине? Получается логический парадокс лжеца: а сам-то ты лжёшь или нет? Второй аргумент из ответа Поппера - наука связана с элементами знания, которые добываются разными способами, но, когда эти камушки добыты, можно вставить каждый камешек в общую мозаику и посмотреть, соответствуют отдельный элемент и общая картина друг другу или же нет. Можно сказать, что, если аргумент подошёл к общему пано развития науки, можно не сомневаться в истинности этого аргумента.