Портреты

Один из самых важных уроков, который можно извлечь из

книги Беттельгейма, -- замечай все, что происходит вокруг тебя.

И если какая-то деталь чересчур навязчиво попадается на глаза

-- подумай, нет ли в ней смысла. Может быть, она тоже

" работает".

Портреты Гитлера человек встречал на каждом шагу. Выходишь

на улицу -- Гитлер, на службе, в метро, в магазине, в кино --

Гитлер. Приходишь домой -- и там, даже если на стене и нет

портрета, достаточно включить радио -- там тоже Гитлер. Может

быть, все дело в том, что Гитлеру очень нравилась собственная

физиономия? И ради этого работала целая индустрия, миллионными

тиражами выпускавшая портреты всех видов и размеров? И поэтому

твое неучтивое обращение с портретом, в который ты завернул

сосиски, могло стать содержанием доноса в гестапо?

Если ты перестал замечать портреты, то дело твое плохо.

Это значит, что ты уже слишком далеко продвинулся на пути к

" идеальному заключенному". Тогда портреты -- не для тебя. Они

для тех, кого мучают мысли о том, что в родной стране-- фашизм.

Что ты являешься не просто свидетелем того, что творится

вокруг, -- это творится твоими руками. Руками, которые делают

фаустпатроны, собирают подслушивающие аппараты, пишут книги и

речи, которые произносит фюрер. И ты знаешь -- не в твоих силах

что-либо изменить. Ты -- ничто, ты -- ничтожество. Эти горькие

мысли, направленные против себя самого, действуют как яд. И

очень важно, чтобы они не оставляли тебя ни на минуту. Чтобы от

них негде было скрыться. Поднимаешь голову -- на тебя смотрит

сам фашизм.

Заключение

Напоследок -- еще один эпизод из лагерной жизни. Колонну

женщин-заключенных ведут в газовую камеру. Женщины уже раздеты.

Они знают, что через пять минут погибнут. Эсэсовец,

сопровождающий колонну, вдруг узнает в одной из них известную

на всю Германию танцовщицу. Тогда он останавливает колонну,

вызывает ее из строя и приказывает что-нибудь для него

станцевать. Женщина, танцуя, приближается к эсэсовцу и начинает

кружиться вокруг него. Улучив момент, она выхватывает у него

пистолет и пристреливает его. И тут же гибнет сама под пулями

сбежавшихся на выстрел эсэсовцев. Надо ли тут что-либо

объяснять?

* М. Максимов. Реанимация *

Знание -- сила, 1989, 11, 70--77.

То, что вам предлагается прочесть, вызвано письмом,

которое мне прислал читатель по поводу статьи " На грани -- и за

ней" в мартовском номере " Знание -- сила" за прошлый год. Но о

самом письме -- позже, а сейчас я хотел бы условно разложить по

трем полочкам все другие отклики, полученные мною в связи с

этой статьей.

На первой из них -- наиболее часто задаваемый вопрос: " Эта

стройная система уничтожения личности в гитлеровских

концлагерях, методика превращения человека в " идеального

заключенного", была ли она кем-то специально разработана, а

затем в готовом виде воплощена в концлагерях? Или возникла

стихийно? "

Напомню, что " идеальный заключенный" -- это существо,

лишенное личности, внутреннего содержания, души -- как хочешь

это называй. Оно похоже на модель, управляемую по радио: один

человек переключает кнопки на пульте управления -- и тысячи,

миллионы заключенных мгновенно выполняют нужные движения.

Во-первых, должен сразу заметить, что для Беттельгейма и

для нас гитлеровские концлагеря -- всего лишь фон, пример

экстремальных условий, в которые может попасть человек. В

центре внимания -- сам человек, изучение особенностей его души,

психики. Конечно, гитлеровские концлагеря -- хороший объект для

такого исследования, поскольку в них был порядок: когда нужно

было заключенного повесить, на складе всегда была веревка.

Поэтому система четче проступала сквозь мелкие, незначимые

подробности лагерной жизни. Но концлагеря сами по себе должны

изучаться историком, специалистом по " лагероведению". Так что

вопрос относится скорее к этой науке.

На второй полочке -- прямой перенос всего, о чем говорится

в книге, на нашу сегодняшнюю жизнь. Честно говоря, такой подход

читателей к статье мне не по душе. У Беттельгейма речь идет об

экстремальных условиях, -- те, в которых мы сейчас живем,

уподоблять им было бы нечестно, пожалуй, даже кощунственно.

И, наконец, на последней полочке -- самая важная для меня,

но, увы, самая малочисленная реакция. " Что значит для нас

сейчас открытая Беттельгеймом методика уничтожения личности? "

-- вот что интересует эту группу читателей.

Лагеря -- это уже история. А как бы интересна и важна ни

была для нас история, самое главное -- наше настоящее и наше

будущее, настоящее наших детей. Можно восхищаться Беттельгеймом

и другими оставшимися в живых узниками лагерей, которые смогли

защитить свою личность от разрушения. Можно -- и это очень

полезно -- мысленно одеть себя в полосатую пижаму узника и

посмотреть, на что ты способен: где, в чем ты будешь черпать

силы для сопротивления лагерю? Все это очень хорошо, но,

по-моему, от нас ускользает такой простой и очевидный факт:

если бы в 1945 году союзники не освободили концлагеря, то не

было бы ни одного выжившего. И когда я вижу человека, который,

вооружившись Беттельгеймом, думает о том, что ему надо сделать,

чтобы больше никогда не было лагерей, я чувствую, что живу не

зря.

Ведь это только на первый взгляд дело обстоит так: строят

лагерь, сгоняют туда людей и начинают делать из них идеальных

заключенных. На самом же деле заключенных готовят на свободе и,

когда они уже достаточно созрели, строят вокруг них лагерь. И

Беттельгейм обращается к современному американскому обществу. В

методах оболванивания американцев, в промывании мозгов

средствами массовой информации, в программировании поведения

человека он находит черты, роднящие их с концлагерными

методами. Конечно, мне очень жаль бедных американцев, но я

прежде всего думаю о нас с вами -- в частности; ради этого и

пытаюсь анализировать читательскую почту.

И вот теперь, после этих вводных слов, возвращаюсь к

письму, с которого начал. На него нельзя не откликнуться --

молодой человек, только что отслуживший в армии, прочитав мою

статью, увидел ее содержание через раны, нанесенные ему

казармой. Он призывает меня: расскажите про это, а если вам не

хватает материала, я помогу. Но не мне надо писать про казарму,

потому что я не испытал ее на собственной шкуре. Я -- почти

тридцать лет -- научный работник. И расскажу о том, как вот уже

много десятилетий у нас с успехом растят ученых, главная, а

зачастую и единственная добродетель которых -- послушность.

И здесь я вновь вынужден сделать одну очень существенную

оговорку. Разумеется, никак нельзя впрямую переносить

выведенные Беттельгеймом закономерности, справедливые для

определенных условий, на иные, на них не похожие. Уж если я

осуждаю за это читателей, то самому поступать подобным образом

было бы нелепо. Я вполне отдаю себе отчет в том, что использую

лишь некую модель заданного извне, несвободного поведения, что

проводимые аналогии частью неточны, а порой и несправедливы. Но

положение в нашей науке очень задевает меня профессионально,

оно представляется мне крайне ненормальным, даже опасным для

общественной жизни и в то же время -- практически не

исследуемым, как это ни парадоксально, научными методами.

Поэтому я и использую ту модель, что имею, -- за неимением

лучшей.

Мой план таков: сначала -- методика разрушения творческой

личности, по многим причинам выработавшаяся в нынешней

советской науке. Затем -- предлагаемый мной центр реанимации

ученых: кооперативный научно-исследовательский институт. А на

закуску для тех, кто решился бы вступить на этот путь, я

покажу, что их там ждет.

Итак, статья, которую я оптимистически называю...

" Реанимация".