Почему Билл Гейтс гораздо богаче вас? 3 страница

Мобилизация капитала. Одной из самых замечательных вещей в жизни, особенно в американской жизни, является то, что мы можем тратить крупные суммы денег, которые нам не принадлежат. Финансовые рынки позволяют занимать деньги. Иногда это означает, что карточки Visa и Mastercard потворствуют нашему желанию потреблять сегодня то, что мы в действительности не можем позволить себе потреблять до следующего года (и это в лучшем для нас случае); чаще (и это важнее для экономики) заимствования делают возможными различные инвестиции. Мы берем взаймы для того, чтобы оплатить учебу в высшем учебном заведении. Мы берем взаймы для того, чтобы покупать Дома. Мы берем взаймы для того, чтобы строить новые заводы и создавать новое оборудование или для того, чтобы открывать новые компании. Мы берем взаймы для того, чтобы делать вещи, которые улучшают наше положение даже после того, как мы выплачиваем ссудный процент.

Иногда мы мобилизуем капитал, не прибегая к заимствованиям; мы можем продать акции нашей компании тем, кто пожелает их купить. Таким образом, мы обмениваем долю собственности (а вместе с ней и долю права на будущие прибыли) на наличные. Или же компании и правительства могут заимствовать деньги непосредственно у населения, выпуская и продавая облигации. Эти сделки могут быть простыми, как приобретение нового автомобиля в рассрочку, или сложными, как многомиллиардный кредит, который предоставляет Международный валютный фонд. Однако суть никогда не меняется: отдельные люди, компании и правительства нуждаются в капитале для того, чтобы сделать сегодня то, чего они не могли бы себе позволить без заемных средств; финансовые рынки обеспечивают возможность заимствований, но за определенную цену.

Современные экономики не выживут без кредита. Действительно, сообщество специалистов по международному развитию стало осознавать, что предоставление кредитов предпринимателям в слаборазвитых странах, даже если суммы заимствований — 50 или 100 дол. — крайне малы, может быть мощным орудием борьбы с нищетой. Одним из таких ссудодателей «микрокредитов» является Opportunity International. В 2000 г. эта организация в 24 развивающихся странах выдала почти 325 тыс. кредитов под небольшой залог или вообще без залогов. Средняя сумма одного кредита составляла 195 дол., что кажется ничтожной суммой. Эстер Гелабузи, вдова, живущая в Уганде со своими шестью детьми, — типичная получательница такого кредита. Эта женщина, профессиональная повитуха, использовала жалкий по западным стандартам кредит на создание клиники (пока без электричества). С тех пор она приняла роды примерно у 1400 женщин, с каждой из которых получила от 6 до 14 дол. Opportunity International утверждает, что ее кредиты помогли создать примерно 430 тыс. рабочих мест. Столь же впечатляет и уровень погашения микрокредитов — 96 %.

Хранение, защита или прибыльное использование избыточного капитала. Доходы от нефти султана Брунея в 1970-х годах составили миллиарды долларов. Предположим, что он засунул эти деньги под матрас да так там их и оставил. В этом случае у него должно было возникнуть несколько проблем. Во-первых, спать на миллиардах долларов, спрятанных под матрасом, очень неудобно. Во-вторых, если миллиарды долларов держат под матрасом, то каждое утро будет исчезать не только грязное постельное белье. Шустрые пальцы, не говоря уже об опытных преступных руках, обязательно нащупают путь к припрятанным сокровищам. В-третьих (и это самое важное), наиболее безжалостным и эффективно работающим грабителем стала бы инфляция. Если бы султан Брунея в 1970 г. припрятал у себя под матрасом 1 млрд дол., то сегодня этот миллиард превратился бы всего-навсего в 226 млн.

Таким образом, первой заботой султана должна была стать защита своих сокровищ, как от воровства, так и от инфляции, которые (каждый по-своему) уменьшают их покупательную способность. Вторая его забота — поиск каких-либо возможностей производительного использования избыточного капитала. Мир полон перспективных заемщиков, и все они готовы платить за привилегию использования избыточного капитала. Когда экономисты набрасывают причудливые уравнения на доске, символом, обозначающим ставку процента, служит буква r, а не буква i. Почему? Потому что ставку процента считают ставкой рентного дохода — r — на капитал. И это самое разумное отношение к происходящему. Люди, компании и учреждения, имеющие избыточный капитал, отдают его в аренду другим людям, компаниям и учреждениям, способным использовать этот капитал более производительно. Фонд Гарвардского университета составляет примерно 19 млрд дол. Это своеобразная «заначка» на черный день, имеющаяся у Ivy League; держать эти деньги под матрасами студентов и преподавателей было бы непрактично и привело бы к пустой растрате огромных ресурсов. Вместо того чтобы хранить деньги под матрасами, Гарвард нанимает почти двести профессионалов, которые управляют этим богатством так, что оно приносит университету приличные доходы (за последние 9 лет они на 6 % превышали инфляцию), — они предоставляют капитал остальному миру [81]. Приобретая акции и облигации, инвестируя в венчурные фонды и иными способами, Гарвард передает 19 млрд дол. в руки людей и учреждений, разбросанных по всему миру и способных заставить эти деньги работать.

Финансовые рынки не только принимают капиталы богатых и дают их в кредит прочим — они делают нечто большее: позволяют каждому из нас выровнять наше потребление на протяжении нашей жизни. Это более изысканный способ сказать, что нам не стоит тратить доходы в тот же самый момент, как они попадают нам в руки. Шекспир, возможно, призвал бы нас не становиться ни заемщиком ни заимодавцем, но факт состоит в том, что большинство из нас в какой-то момент станут и тем и другим. Если бы мы жили в аграрном обществе, для нас было бы разумным подъедать наши запасы продовольствия перед новым урожаем или изыскивать способы их хранения. Финансовые рынки — более изощренный способ управления урожаем. Мы можем сейчас израсходовать доход, который нами еще не заработан (например, занимая деньги на обучение или на приобретение дома), или же можем получить доход сейчас, а потратить его позднее (например, создавая сбережения на период жизни, когда мы отойдем от дел). Важным моментом является то, что получение дохода и его расходование разведены во времени, а это придает нам гораздо большую гибкость в жизни.

Страхование от рисков. Жизнь — рискованное дело. Едва родившись, мы уже подвержены риску смерти. Что уж говорить о риске для жизни при поездках на работу или прыжках с тарзанки с друзьями. Давайте рассмотрим события, в результате которых вам грозит разорение: природные катастрофы, болезнь или инвалидность, мошенничество или воровство. У всех людей одним из главных импульсов в жизни является стремление к минимизации этих рисков. Финансовые рынки помогают нам в этом. Самыми очевидными примерами являются страхование здоровья, страхование жизни и страхование ответственности владельца автомобиля. Как мы отмечали в главе 4, страховые компании в среднем взимают за ваш полис больше, чем, по их оценкам, им придется платить вам. Но в данном случае действительно важными словами являются слова «в среднем». Вас не тревожат средние результаты; вас тревожат самые плохие из событий, которые могут произойти с вами. Несчастный случай — скажем, дерево, поваленное грозой и разрушившее ваш дом, — может быть сокрушительным. Поэтому большинство из нас желают платить предсказуемую сумму, пусть даже она будет больше той, которую вы рассчитываете получить обратно, для того чтобы защитить себя от непредсказуемого.

Застраховать можно почти все. Aon, базирующаяся в Чикаго страховая компания, выдала бейсбольной команде «St. Louis Cardinals» на сезон 2000 г. страховой полис, защищающий команду в случае, если ее ведущий игрок Марк Макгвайр получит травму. Имя Макгвайра, одного из лучших подающих в истории бейсбола, способствует продаже билетов. Если он будет травмирован, некоторые из болельщиков команды останутся дома. Итак, Aon согласилась застраховать «Cardinals» от этого возможного сокращения продаж билетов на матчи. Если Макгвайр оказался бы травмирован, Aon выплатила бы «Cardinals» по 20 дол. за каждое пустое место на трибунах сверх среднего числа посетителей матчей с участием Макгвайра. «Вычислить базис для подписания страхового полиса, учитывающего участие Макгвайра в матчах, было очень просто», — сказал один из руководителей Aon корреспондентам «Crain's Chicago Business» [82].

Финансовые рынки предоставляют множество других продуктов, которые выглядят сложными, но в сущности функционируют как страховые полисы. Фьючерсные контракты, например, фиксируют цену продажи товара — любого товара, от электроэнергии до продуктов питания из сои — на некоторую определенную дату в будущем. В операционном зале Торговой палаты один трейдер может согласиться продать другому тысячу бушелей зерна в марте n -го года по цене 3, 27 дол. за бушель. В чем смысл такой сделки? А в том, что производители и потребители зерна имеют основания опасаться будущих колебаний цен. Фермеры, выращивающие зерно, могут выиграть от фиксирования цены продажи в тот момент, когда они лишь посеяли зерновые или еще до сева. Могут ли фермеры получить более высокую цену, если продадут зерно после сбора урожая? Конечно. Впрочем, они могут получить и намного меньшую цену, что лишит их средств, необходимых для оплаты счетов. Фермеры, как и все мы, готовы заплатить за определенность.

Между тем крупным покупателям товаров срочные контракты также выгодны. Авиакомпании используют фьючерсы для того чтобы зафиксировать предсказываемые цены на авиационное топливо; рестораны быстрого питания могут заключать срочные контракты на говядину, свинину (большую часть которой превращают в бекон) и даже на сыр чеддер. Я лично не знаком ни с одним из высших управляющих компании Starbucks, но очень хорошо понимаю, что заставляет их не спать по ночам — мировая цена на кофейное зерно. Американцы заплатят 3, 5 дол. за большую порцию кофейно-сливочного десерта, но вряд ли станут платить за эту порцию 6, 5 дол. Поэтому-то я готов поспорить на мой гонорар от этой книги, что руководство компании Starbucks использует финансовый рынок, чтобы защититься от неожиданных скачков цены на кофе.

Другие продукты, предлагаемые на финансовых рынках, касаются других рисков. Рассмотрим один из моих любимых продуктов — облигации на случай катастроф [83]. Этот уникальный инструмент был изобретен на Уолл-стрит для того, чтобы помочь страховым компаниям сводить на нет их риски от природных катастроф. Помните: страховая компания выписывает вам чек, если на ваш дом валится дерево; если множество деревьев обрушивается на множество домов, у компании и даже у всего страхового бизнеса возникают проблемы. Страховые компании могут минимизировать этот риск посредством эмиссии облигаций на случай катастроф. Проценты по этим облигациям выплачивают по более высокой ставке, чем по другим корпоративным облигациям, потому что у этих облигаций есть хитрое условие: если ураганы или землетрясения наносят серьезный ущерб определенному району в течение оговоренного периода, инвесторы теряют часть, а то и все средства, инвестированные в облигации на случай катастроф. Ассоциация объединенных автомобильных услуг в конце 1990-х годов осуществила один из первых выпусков подобных облигаций, обусловленных сезоном ураганов на восточном побережье США. Условия гласили: если какой-либо ураган приведет к предъявлению претензий на страховые возмещения в размере 1, 5 млрд дол., то держатели облигаций на случай катастроф теряют все средства, вложенные в эти облигации. Страховая компания, со своей стороны, могла погасить предъявленные ей претензии благодаря тому, что освобождалась от выплат заимствованных ею средств. Если же ураган наносил ущерб, оцениваемый в пределах от 1 до 1, 5 млрд дол., инвесторы теряли лишь часть средств, вложенных в эти облигации.

Если ураганы в тот год причиняли сравнительно небольшой ущерб, то держателям облигаций выплачивали средства, вложенные ими в облигации, полностью, а сверх того — еще почти 12 %, что было изрядной прибылью от облигаций. Прелесть этого изобретения заключается в том, что оно распределяет риски. Страховая компания избегает банкротства, разделив издержки природной катастрофы с многочисленной группой инвесторов, каждый из которых несет сравнительно небольшой ущерб в случае, если на восточное побережье обрушиваются, один за другим, ураганы.

Действительно, одна из функций финансовых рынков состоит в том, что они позволяют щедро делиться нашими выгодами. Я должен подробно рассказать об одной из тех глупых историй, которые могут происходить только с подростками. Когда я учился в старших классах, некий работавший в моей школе специалист по поведению подростков решил, что учащиеся с большей вероятностью станут избегать беременностей и ранних родов, если осознают, какой огромной ответственности требует отцовство/материнство. По мнению специалистов, наилучший способ воспроизведения родительского поведения состоял в том, чтобы заставить каждого учащегося пронести яйцо вокруг школы. Яйцо представляло младенца, и с ним надо было обращаться соответственно, т. е. держать осторожно, никогда не терять его из виду и т. д. Но ведь все это происходило в старших классах. Яйца бросали, били, оставляли в шкафчиках раздевалок спортзала, хулиганы размазывали яйца по стенкам, их окуривали дымом сигарет в душевых и т. д. Этот эксперимент не научил меня ничему, что касалось бы Родительских чувств и обязанностей; впрочем, он навсегда убедил меня в том, что носить яйца — рискованное занятие.

Финансовые рынки позволяют нам легко и без особых затрат разложить яйца по многим разным корзинам. Вложив тысячу долларов во взаимный фонд, вы делаете инвестиции в 500, а то и более компаний. Если бы вы были вынуждены покупать акции конкретных компаний у брокера, вам никогда не удалось бы за тысячу долларов добиться такой диверсификации капиталовложений. Если вы вкладываете 10 тыс. дол., то можете диверсифицировать ваши инвестиции по широкому кругу активов (акции крупных компаний, акции мелких компаний, акции международных компаний, долгосрочные облигации, краткосрочные облигации, «мусорные» облигации, недвижимость). Некоторые из приобретенных вами активов будут приносить хорошую прибыль, тогда как другие окажутся малодоходными, что в целом защитит вас от разыгрываемого на Уолл-стрит сценария, подобного размазыванию хулиганами яиц по стенкам. Действительно, одной из сторон, привлекающих инвесторов к облигациям на случай катастроф, является то, что выплаты по этим облигациям определены частотой природных бедствий, которая не коррелирует с эффективностью функционирования рынка ценных бумаг. Например, 2001 г. был очень скверным для держателей акций, но удачным для держателей «ураганных» облигаций.

Спекуляция. Разумеется, как только какой-то финансовый продукт создан, он начинает обслуживать еще одну фундаментальную человеческую потребность — стремление к спекуляции или к заключению пари на краткосрочные изменения цен. Кто-то использует рынки фьючерсов для смягчения рисков, а кто-то — для заключения пари на цену, по которой в будущем году будут продавать соевые бобы. Рынки облигаций можно использовать для мобилизации капиталов, а можно — и для заключения пари на то, снизит ли Алан Гринспен ставку процента в следующем месяце или нет. Фондовый рынок можно использовать для инвестирования в компании и получения доли в их будущих прибылях, а можно купить акцию какой-нибудь компании в 10 утра в надежде к полудню выиграть на этом приобретении несколько долларов. Финансовые продукты для спекуляции — это то же самое, что и спортивные соревнования для азартных игр. Они стимулируют спекуляцию, способствуют ей, даже если это и не является их главной функцией.

Вот так-то. Вся лихорадочная активность на Уолл-стрит или Ласаль-стрит (пристанище фьючерсных бирж в Чикаго) сводится к обслуживанию одной или нескольких указанных выше потребностей. Мир больших финансов часто описывают как вариант Лас-Вегаса для богатых: риск, блеск, яркие личности и огромные суммы денег, переходящие из рук в руки. И все же это сравнение крайне неудачно. Все происходящее в Лас-Вегасе — игра с нулевым результатом. Если банкомет, ведущий игру в блэк-джек от имени игорного заведения, выигрывает, вы проигрываете. А шансы на выигрыш весьма существенно смещены в пользу заведения. Если играть в блэк-джек достаточно долго (во всяком случае, если играть, не подсчитывая карты), то вы с математической точностью проиграетесь в пух и прах. Лас-Вегас предоставляет своим посетителям развлечение, но не служит никаким более широким общественным целям. А Уолл-стрит именно это и делает. Большая часть сделок, совершаемых на биржах, представляют собой игру с положительной суммой результатов. Благодаря этим сделкам возникают новые вещи, открываются новые компании, люди и компании управляют рисками, которые в противном случае могли бы разорить их. Конечно, не всякая сделка приносит прибыль. Подобно тому как люди делают инвестиции, о которых потом сожалеют, рынки капиталов обладают исключительной способностью расточать огромные средства; возьмите в качестве примера акции вашей любимой (и обанкротившейся) компании, которая занималась электронной торговлей, и поразмыслите над этим примером. Миллиарды долларов были поглощены компаниями, которые ныне не могут представить никаких активов. В то же время некоторые потенциально прибыльные предприятия страдают от нехватки капитала, поскольку не могут предоставить достаточных залогов. Например, экономисты обеспокоены тем, что бедным семьям предоставляют слишком мало кредитных средств, которые бедняки могли бы инвестировать в человеческий капитал. Академическая степень, которую дают выпускникам высших учебных заведений, — отличный объект инвестирования, но ведь ее не отберешь в пользу кредитора в случае неисполнения обязательств заемщиком.

И все же финансовые рынки делают для капитала то, что Другие рынки делают по отношению ко всему остальному: они Распределяют капитал высокопроизводительным, хотя и небезупречным образом. Капитал течет туда, где может принести максимальную прибыль, что очень неплохо (по сравнению, скажем, с ситуацией, когда средства поступают предприятиям, управляемым высшими коммунистическими чиновниками или друзьями короля). Как и во всем остальном в экономике, государство может быть врагом или другом. Правительство может вмешиваться в работу рынков капитала точно так же, как и во все прочее, вводя чрезмерно высокие налоги или слишком стеснительные правила, отвлекая капитал на свои «любимые» проекты или запрещая жесткие проявления созидательного разрушения. Впрочем, правительство может и совершенствовать работу финансовых рынков, сводя к минимуму мошенничество, требуя от системы прозрачности, создавая нормативную базу и обеспечивая ее соблюдение, предоставляя общественные блага, которые снижают издержки ведения бизнеса, и т. д. И снова мудрость заключается в постижении разницы.

Все это хорошо и славно. Но как же разбогатеть на рынке? Один из моих коллег по журналу «The Economist» предложил дать этой книге другое название — «Достаточно ли вы богаты?». Логика его рассуждения такова: большинство людей ответят на это словом «нет», и книгу сметут с полок. Печально, но я не слишком сильно верю в безошибочные и надежные стратегии продажи методов обогащения. Подобно тому как чудодейственные программы похудания идут вразрез со всем, что мы знаем о здоровье и питании, схемы стремительного обогащения противоречат фундаментальным принципам экономики.

Позвольте начать с примера. Предположим, вы ищите себе дом в районе Линкольн-парка в Чикаго. После многих недель поисков вы обнаруживаете, что построенный из коричневого кирпича трехэтажный дом для одной семьи обойдется вам примерно в 500 тыс. дол. Некоторые из предлагаемых к продаже домов стоят 450 тыс. дол., но они требуют ремонта. Другие дома стоят 600 тыс. дол., поскольку имеют дополнительные удобства. Как раз тогда, когда вы начинаете отчаиваться из-за того, что придется выложить за дом 500 тыс., вы находите дом из коричневого кирпича, который соответствует всем вашим пожеланиям и стоит 250 тыс. При непосредственном осмотре вы обнаруживаете, что этот дом столь же хорош, как и те, что вы осматривали ранее, т. е. находится в том же районе, имеет такие же размеры и ту же сохранность. Все еще опасаясь подвоха, вы просите вашего агента по недвижимости сделать оценку дома. Агент заверяет вас в том, что покупка этого дома — отличная сделка и дом следовало бы продавать за 500 тыс. По профессиональному мнению этой милой дамы, нет сомнения в том, что вы можете купить дом за 250 тыс. дол. и несколько месяцев спустя продать его за 500 тыс., а то и за более высокую цену. Наконец, вы находите последнее доказательство — статью на третьей странице «Crain's Chicago Business» с кричащим заголовком «Сделка месяца: дом в районе Линкольн-парка оценен в 250 тыс. дол.».

Итак, вы стремительно покупаете дом за 250 тыс. дол. И, вполне разумно, продаете его через шесть месяцев за 500 тыс. дол., удваивая свои деньги [84].

Насколько правдива эта история? Неправды в ней совсем немного. Разумный человек мог бы начать с постановки нескольких вопросов:

1. Если этот дом действительно стоил 500 тыс. дол., то что за слабоумный продавал его за 250 тыс.? Было ли этому человеку лень потратить три минуты, необходимые для того, чтобы определить, что подобные дома в этом районе продают вдвое дороже, или он был попросту неспособен выполнить такую работу? Если ни то ни другое не соответствует действительности, то разве в семье владельца не было кого-нибудь, кто указал бы на это огромное несоответствие цены, и разве этого не могла сделать агент по недвижимости, комиссионное вознаграждение которой зависит от цены продажи?

2. Возможно, этот дом не стоит 500 тыс. дол. Если бы его действительная цена была 500 тыс., то почему мой агент по недвижимости не купила его себе? Если покупка этого дома — «верное средство» удвоить его цену, почему она работает за трехпроцентные комиссионные, когда ей прямо в глаза светят 250 тыс. дол.?

3. Может быть, и мой агент по недвижимости — полоумная тетка. В этом случае где же были все другие потенциальные покупатели, особенно после того, как про этот дом написали в «Crain's Chicago Business»? Если этот дом из коричневого кирпича — такая отличная сделка, которую разрекламировали именно как отличную, то, надо полагать, все люди должны были жаждать приобрести его. Наплыв покупателей вызвал бы конкурентные торги, в ходе которых потенциальные покупатели предлагали бы все большие и большие суммы до тех пор, пока цена не достигла бы справедливой текущей рыночной стоимости, которая приблизительно равна 500 тыс. дол.

Другими словами, практически нет ни малейшей возможности найти кирпичный дом в Линкольн-парке (без какого-нибудь сюрприза, таящегося в подвальном помещении) за 250 тыс. дол. Почему? Потому, что это противоречит основополагающей идее экономики. Вы пытаетесь максимизировать свою пользу, но то же самое пытаются сделать и все прочие. В мире, где все ищут возможности сделать выгодные инвестиции, никто не собирается оставлять вам 250 тыс. дол. И все же люди полагают, что фондовый рынок все время действует именно таким противоестественным образом. Мы полагаем, что после того как прочитаем в «Business Week» об «очень соблазнительных» акциях или рекомендации о покупках, сделанные аналитиком с Уолл-стрит (рассылаемые всем клиентам компании), можно «затариться» акциями, которые дадут прибыль выше среднерыночной. Но все эти «очень соблазнительные» акции — всего лишь иная ипостась кирпичного дома в Линкольн-парке. И вот почему.

Начнем с поразительно простого момента, который почему-то часто игнорируют. Всякий раз, когда вы покупаете акцию (или любой другой актив), кто-то продает ее (его) вам. Малый, продающий вам эти «очень соблазнительные» акции, решил, что, пожалуй, лучше иметь вместо них наличные. Он справился о текущей «цене сделок» с этими акциями и захотел от них избавиться как раз тогда, когда вы захотели приобрести их. Разумеется, продавец может нуждаться в деньгах для каких-то иных целей, но тем не менее он намерен затребовать с вас справедливую рыночную цену — точно так же, как, по нашим предположениям, человек, желающий выехать из дома в Линкольн-парке, затребует за дом 500, а не 250 тыс. дол. Фондовый рынок, как указывает его название, — это именно рынок. Цена акции в любой конкретный момент — это цена, при которой число покупателей уравнивается с числом продавцов. Половина инвесторов, совершающих операции с «очень соблазнительными» акциями, пытаются избавиться от них.

Впрочем, возможно, вам известно нечто, неизвестное продавцам. Может быть, люди, избавляющиеся от акций XYZ Corp. пропустили опубликованную в «Wall Street Journal» статью о новом открытом этой корпорацией и пользующемся ошеломляющим успехом средстве от облысения для мужчин? Отлично, такое вполне возможно. Но где в этом случае все прочие самые искушенные покупатели мира? Эти акции уж точно должны быть привлекательны при цене 45 дол. за штуку, и все же по каким-то причинам Уоррен Баффетт, трейдеры из Morgan Stanley и старшие управляющие портфельными инвестициями из Fidelity вовсе не спешат скупать их. (Если бы они бросились скупать эти акции, начались бы конкурентные торги, в ходе которых цена была бы взвинчена до гораздо более высокого уровня, точно так же, как это произошло бы с кирпичным домом в Линкольн-парке.) Знаете ли вы нечто такое, чего на Уолл-стрит не знает никто другой (имейте в виду: совершение биржевых операций на основании информации, недоступной общественности, противоречит закону)?

Или, может быть, мысль о покупке этих акций вам подал кто-то с Уолл-стрит? Американские брокерские дома содержат группы аналитиков, которые целыми днями проверяют надежность американских корпораций. Является ли вся информация, предоставляемая этими аналитиками, ложной? Нет, хотя известно множество случаев некомпетентности и конфликта интересов. Агрессивное навязывание акций интернет-компаний, которым намеренно была дана завышенная оценка, — самый последний и вопиющий тому пример. Как и ваш агент по недвижимости, аналитики предоставляют разнообразную законную информацию Когда вы ищите себе дом, агент по недвижимости может рассказать вам о соседях, школах, налогах, преступности — обо всем что имеет значение. Аналитики с Уолл-стрит делают то же самое для компаний; они дают информацию об управлении, будущих продуктах, отрасли, конкуренции. Но вся эта информация никоим образом не гарантирует вам прибылей, которые превышали бы их среднерыночный уровень.

Проблема в том, что абсолютно все имеют доступ к одной и той же информации. Это — суть теории эффективных рынков. Главная посылка этой теории в том, что цены активов уже отражают всю имеющуюся информацию. Таким образом, трудно, если вообще возможно, выбрать акции, которые бы сколько-нибудь последовательно приносили прибыль выше среднерыночной. Почему нельзя купить кирпичный дом в Линкольн-парке за 250 тыс. дол.? Потому что и покупатели и продавцы признают, что такой дом стоит намного больше. Акции XYZ Corp. ничем не отличаются от дома. Цены на акции определяются как справедливые при условии, что мы информированы и способны разумно предсказывать будущее; в дальнейшем цены будут расти или падать только в зависимости от того, что ныне мы не в состоянии предвидеть.

Выбор акций для покупки удивительно напоминает выбор самой короткой очереди в кассу бакалейного магазина. Движутся ли некоторые очереди быстрее других? Разумеется. Точно так же некоторые акции дают более высокую прибыль, чем другие. Есть ли какие-то признаки, по которым вы можете понять, что одна очередь движется быстрее другой? Да. Вы не хотите оказаться за парнем, который толкает к кассе две полные тележки, или за пожилой дамой, сжимающей в руках кучу купонов. Так почему же мы так редко занимаем место в самой короткой очереди в гастрономе (а самые профессиональные биржевые игроки редко преодолевают среднерыночный уровень прибыли)? Потому что все люди ориентируются на те же самые сигналы, которые улавливаем и мы, и действуют соответственно. Другие также могут видеть парня с двумя тележками, полными покупок, кассира-новичка в кассе № 3 и пожилую леди с купонами, которая стоит в кассу № 6. Каждый человек, стоящий в очереди в кассу, старается выбрать очередь, которая движется быстрее других. Иногда вы угадываете самую короткую очередь, иногда нет. Со временем скорость движения очередей уравнивается, так что если вы достаточно часто ходите за продуктами, то, вероятно, станете тратить столько же времени в очередях, как и все прочие.

Однако можно развить эту аналогию чуть дальше. Предположим, что где-то рядом с продовольственным отделом вы видели пожилую женщину, запихивающую пачки купонов в свои карманы. Когда вы подходите к очередям в кассы и там видите ее, вы разумно катите свою тележку в другую очередь. Когда старушка достает кошелек и начинает медленно передавать купоны кассиру, вы самоуверенно поздравляете себя. Однако проходит несколько мгновений и оказывается, что малый, стоящий впереди вас в очереди, забыл взвесить свои авокадо. «Дайте чек на авокадо в кассу № 3», — снова и снова кричит ваш кассир в то время, как вы видите, что леди с купонами уже вывозит свои покупки из магазина. Ну кто бы мог предсказать такое? Никто — точно так же, как никто не мог предсказать того, что MicroStrategy, амбициозная компания, занимающаяся производством программных продуктов, 19 марта 2000 г. представит новый вариант отчета о доходах, который фактически вычеркнул из ее книг миллионы долларов доходов. Цена ее акций за один день упала на 140 дол., т. е. на 62 %. Думали ли инвесторы и портфельные менеджеры, купившие акции MicroStrategy, что такое может случиться? Конечно, нет. Значение имеют события, которые вы не можете предсказать. Действительно, в следующий раз, когда у вас возникнет соблазн вложить большие суммы денег в акции одной компании, пусть даже крупной и надежной компании, трижды повторите магические слова: Enron, Enron, Enron [85].