Ее немужская депрессия.

После достаточной паузы, когда все снова расселись по периметру кабинета, спросил, кто еще хочет собрать для себя три таких же круга.

Двоих, чье существование для тебя всегда - безусловная опора.

Второй, вокруг - тех, кто своим присутствием мешает решению твоих задач здесь.

Третий, вокруг этих двух - всех остальных, вольно или невольно тебя поддерживающих.

Вызвался немногословный, по-военному плечистый и во время разговора слегка краснеющий Олег Евгеньевич. Он позвал Михаила Ивановича, мужчину тоже самостоятельного, дельного и весьма неглупого. Потом попросил к себе в первый круг Тамару Викторовну...

Удивившись от неожиданности (она много старше Олега Евгеньевича), и от неожиданности не успев скрыть радость (похожий выправкой на ее военного отца в молодости, Олег Евгеньевич ей близок, понятен и тоже нравится), зардевшаяся от смущения Тамара Викторовна помолодела на двадцать лет, и шла в круг какой-то очень трогательной девочкой в тоненькой своей блузке и на высоких своих белых «платформах»....

Хотя ей чуть больше пятидесяти, а она уже к двадцати трем — двадцати пяти годам поседела, хотя она не в платье, а в брюках, которые женщину с женственным телом чаще портят, несмотря на смущение или благодаря ему, выглядит и чувствуется Тамара Викторовна, повторяю, грациозной отзывчивой девушкой с тяжелой длинной косой ниже попы. Особенно, когда делает это свое помогающее говорить движение правым плечиком и разведенными согнутыми пальцами правой же кисти с чуткими подушечками. Действительно длинную косу Тамара Викторовна давно отрезала, но седых волос теперь не красит. И это ей очень к лицу.

К Олегу Евгеньевичу она шла, как к родному.

Как и Светлана Маратовна, Олег Евгеньевич тоже собрал три круга. Остановился. Огляделся разобраться, что у него получилось.

А получилась опять примечательная и неожиданная, но точно отражающая его жизнь ситуация.

Во внутреннем кругу, казалось, как в застолье, сидели он... с женой и с другом!

И в первый момент это было захватывающе подлинно и тепло не только для них, но и для нас всех, ставших невольными соучастниками встречи трех нужных друг другу людей.

Немногословный Олег Евгеньевич в последнее время часто как-то очень экономно, ясно и убедительно себя ведет. Словно раскрывается вдруг. И вокруг него, будто чудом, гаснет, осыпается суета.

Это случилось в первое мгновение и сейчас. Но...

Во второй, «мешающий», круг Олег Евгеньевич собрал жеманниц и назойливо кокетничающих женщин, и двоих требующих внимания «мальчиков».

В третий - всех, кто в марафоне был занят своими делами, кроме еще не освоившихся новичков.

Вот тут и случилось это «но...», которое по контрасту с только что заявленной подлинностью события поначалу меня даже рассердило. Чуть только не взбесило!

Дело в том, что Олегу Евгеньевичу Тамара Викторовна тоже достаточно близка, вызывает его доверие и кажется понятной.

Они долго существовали в сходной профессиональной среде. И профессии у них схожи. Он работает в охране, она, юрист по образованию, в молодости была лейтенантом в детской комнате милиции...

А огорчило меня " то, что, как только дисциплинированный мужчина стал собирать свои круги - «занялся делом», он словно забыл и о «жене» и о «друге». И из его «дома» ушла жизнь!

Казалось, его «дело» - это важно, а все остальное не важно. Предназначено только для времяпрепровождения на отдыхе.

Не важны ни жена, ни друг. Их будто нет, или они только условия, средства, которые должны служить и быть подчиненными его делу - работе.

Выбрав женщину, и выбрав точно, Олег Евгеньевич в своих ожиданиях как бы приписал ей определенные ясные обязанности, которые она должна была естественно же знать без объяснений. И тут же про нее, да и про себя живого, забыл.

Тамара Викторовна сникла, обеспокоилась, и сидела раздосадованная, ища к чему придраться.

«Друг» - Михаил Иванович - с отсутствующим видом, вяло скучая, ждал дальнейших распоряжений.

— Что вы хотите сказать? Скажите. Вы имеете на это право! - осторожно поддержал я нетерпеливо вцепившуюся в подлокотники своего глубокого кресла, сидевшую вне кругов у стены напротив Тамары Викторовны, Оксану Алексеевну. Она участвовала в марафоне впервые. Включалась в происходящее трудно. И еще не знала, что ей здесь позволительно.

— Да это же кладбище, а не дом!...Или дом без хозяина, без людей! - Получив разрешение, двадцатипятилетняя менеджер в тонких сиреневых джинсах объявляла свое возмущение. - Так все чудесно у них сложилось, а он все убил!

Так отчеканивает правильный ответ, вопреки неправильному, высказанному другим учеником, долго нетерпеливо тянувшая руку первоклашка-отличница. Получив разрешение, она, в расчете на очередную пятерку, без запинок, уверенно рассказывает учителю непременно правильное мнение. Стоя за партой, разговаривает с учителем, будто они здесь одни, а класса нет. Так девушка с ослепительной белозубой улыбкой разговаривала со мной.

Досадно было, что «правильная первоклассница» была права.

Но еще досаднее, что это «кладбище» было точной моделью действительных домашних отношений безусловно обаятельного мужчины.

Как психотерапевт я должен был радоваться удаче. Не всегда удаются такие модели. Но как человеку мне было грустно.

Имея богатую интуицию, счастливо выбрав вкусом необходимых, близких ему и телом и душой, и жену и друзей,

Олег Евгеньевич, наделив всех обязанностями, прекратил общение с ними, как только это общение стало возможным.

Жену лишил мужа.

Друга бросил ждать распоряжений или просьб о помощи «в беде».

Себя оставил без людей вообще.

Так лишился среды обитания. То есть в эмоциональном плане лишил себя источника сил для деятельности. Оставил в качестве такого источника только еду, дыхание, питье... (Биологические источники для человека, чьей средой являются не природа, а люди, для полнокровной жизни среди людей, как известно, явно недостаточны,) Преобладание трат над приобретениями и обусловливает все его «неразрешимые» проблемы, все проблемы людей с ним.

Он теперь будет все яростнее «врубаться» в дело, в работу. И, все меньше получая удовлетворения, «врубаться» станет все с большим остервенением. И так в этом замкнутом кругу - до изнеможения.

Во втором, «мешающем» Олегу Евгеньевичу кругу напротив Тамары Викторовны оказалась Ольга Вадимовна. Крупная, с абсолютно белой кожей, хорошо сложенная молодая психотерапевт и психолог, до колен в алых, плотно обтягивающих лосинах. Сбоку в том же кругу села другая, тоже, но чуть мягче, кокетничающая женщина.

Тамара Викторовна, только что поникшая, обиженная и ищущая к чему придраться, оживилась от чего-то, но будто испытывала какую-то неловкость. Я спросил, что случилось. Не хочет ли Тамара Викторовна об этом рассказать?

— Хочу. Я почему-то стала чувствовать, что меня как-то волнует сидящая напротив женщина! - Я не был уверен, что группа достаточно подготовлена, чтобы без испуга и пустого морализаторства деликатно обсуждать проблему гомосексуальных влечений женщины. Но, понимая причины смущения Тамары Викторовны, и надеясь на ее осторожность и свое владение ситуацией, все-таки спросил:

— А женщина сбоку?

— Тоже волнует.

— Вы рады этому волнению?

— Нет. Но я с ним не борюсь. Меня только сердят эти женщины. Зачем они это делают? Они же не собираются пользоваться тем, что у меня вызывают!

— Ну, это типично мужская (точнее мальчишеская) реакция: «Зачем ты меня дразнишь!?». Пушкин в письме к жене говорит: «Женка, если не хочешь мужчину напоить, не корми его селедкой». Ольга Вадимовна, вы намеренно эротически дразните Тамару Викторовну?

— Я об этом не думаю! - повернулась ко мне одним глазом, как грач, красивая женщина.

— Это, конечно, для психолога весьма профессиональный ответ?! - съязвил я. - Я спросил вас о намерениях и действиях, а не о мыслях.

— Я ее не дразню. - Снова совсем уж непрофессионально резко отрезала белолицая женщина в плотно обтягивающих лобок и мощные бедра алых лосинах.

— А вы, хотите волновать? - Осведомился я у другой, ищущей всеобщего внимания участницы, сидящей во втором кругу, слева от Тамары Викторовны.

— Глупость какая! Я вообще никого не волную. - Возразила ничего не понявшая кокетка.

— Тамара Викторовна, вам приятно переживаемое волнение?

— Физически приятно.

— А почему вы хотели бы с ним бороться?

— Но это же противоестественно.

— Что - это!

— Женщине волноваться по поводу женщины!

— Не уверен. Но почему вы тогда «не боретесь» с волнением?

— Я уже давно от вас, а теперь и по себе, знаю, что от борьбы волнение, как и всякое чувство, усиливается. Вы же сами писали о «реакции на реакцию» в «Активной депрессии».[14]А кроме того, я же не обязана это влечение осуществлять. Оно мне ничем не опасно. Я и не борюсь.

— Но мне показалось, что вы не только на неосторожных со своей женственностью женщин сердитесь, но и на Олега Евгеньевича?

— Я на обоих мужчин сержусь!

— Почему?

— Я же, правда, шла в этот круг почему-то, как на праздник. Как в детстве - в гости. Все верно заметили, что я чувствовала здесь себя, как девочка перед спектаклем: когда будет сказка! И мне, в самом деле, хорошо с этими мужчинами.

А они вдруг чем-то занялись. Не знаю... И про меня забыли! Мной не заняты. Бросили просто. Как нет меня. Зачем же звали?

— А что потом?

— Мне стало скучно. Потом обидно. А потом я заметила эти красные штаны на ее бедрах. И это меня отвлекло. А потом стало неловко, как будто нельзя. И я отвернулась, себя проверить. Но показалось, что и другая женщина меня тоже беспокоит. А это не должно быть, и стыдно, наверно. В это время вы и спросили...

У меня мелькнула любопытная догадка о «запретных влечениях» по-девичьи открытой женщины, и я попросил мужчин выйти из круга Тамары Викторовны. А когда те удалились, и «гроза нравственности» осталась в окружении волновавших ее кокеток одна, спросил:

— Что вы испытываете к этим женщинам сейчас?

— Ничего, - с извиняющейся улыбкой и плечиком к щеке удивленно ответила застенчивая женщина.

— Как так?

— Мне теперь не хватает этих мужчин, с которыми мы сидели втроем... Они вместе, и я с ними.

— А как же женщины? Ведь они же вызывают у вас запретное волнение!

— Не вызывают. Не знаю. Никак. Можно, чтобы Михаил Иванович и Олег Евгеньевич вернулись?

Мужчины сели на прежние места.

Но теперь Тамара Викторовна не скучала, не злилась, и не боролась с «греховными влечениями» к женщинам.

Михаил Иванович тоже не ждал распоряжений от позвавшего его Олега Евгеньевича.

Тем же самым остался только Олег Евгеньевич. Но и он снова не выглядел ни угрюмым, ни раздосадованным.

Они опять сидели втроем, как вначале. Каждый отдельный и трое вместе. Без претензий, без ожиданий приказов, без досады и скуки. Вместе.

Прошла и моя прежняя досада на Олега Евгеньевича за то, что он «бросил» выбранную им женщину.

Стало ясно, что то, что случилось - естественная, очень современная и типичная для русского мужчины в отношениях с русской же женщиной ситуация. А может быть, - типичная для мужчин и женщин одной национальности вообще... везде, где отказались от раздельного обучения?!

Я еврей, и изначально отношусь к русской женщине, как к другой, к иной, чем я. Иной ее и вижу. И это отличие от себя естественно же и нахожу. Но не в национальной разнице - я ращен тем же миром, тем же языком, той же песней, той же традицией, что и она, - а в том, что она - женщина, в отличие от меня - мужчины. Это отличное от всего известного мне мужского, это неведомое ее женское я в ней всеми силами удивленно и берегу.

А Олег Евгеньевич не знает, что женщина с ним другая, чем он. Он ее просто уважает, то есть трагически уверен, что она такой же, как и он, человек.

Они вместе росли. Вместе учились в школе. И нигде, ни в чем, кроме силы, она ему не уступала. Ничем ее от него не отличали и другие. Резона заподозрить разницу, догадаться, что она всем укладом воспитания и жизни поставлена в иное, чем он, положение, что она зависима от него, хотя бы потому, что ему его инициатива дозволена и благословлена от роду, а ей запрещена и заморочена стыдом. Что «женская доля такая, вечно стараться понравиться!». Причины заметить эту их с женщиной разницу социальных и нравственных положений у Олега Евгеньевича нет. Он ее уважает. Поэтому и ведет себя с ней, как с собой. Ему и в голову не приходит «унизить» избранницу повседневной предупредительностью, а тем более опекой. Она не маленькая! Сама о себе позаботится!

Четырехлетний малыш стукнул сверстницу. Его стыдят: «Зачем ты бьешь девочку? Ты же - мальчик!» - «А что, она не такой же человек?!» - возразил будущий мужчина.

Ведь и сама теперешняя женщина утверждает, что она ни в чьей заботе не нуждается!

В одном из последних советских выпусков «Пионерской зорьки» я услышал, как шестиклассника спросили, в чем основная обязанность пионера в классе. Он бойко ответил: «Слушаться девочку»!

Олег Евгеньевич Тамару Викторовну уважает. То есть меряет по себе. Он ее позвал в круг. Не маленькая - сама определится. Сама найдет, что делать.

Пока писал, подумал, что я - еврей - не только к славянке отношусь как к иной, чем я, но - к любой женщине моей страны. Может быть, к любой нееврейке?

Неужели с еврейкой и я повел бы себя, как Олег Евгеньевич - с русской?

— Почему я должен ей что-то показывать. Я ж ее позвал. Она не мертвая - чувствует отношение. А что она, вместо того чтобы сама заниматься своей жизнью, ждет чего-то, или злится... Это даже какую-то досаду немножко вызывает. Сердит. Не маленькая, в самом деле! - возражал мне Олег Евгеньевич.

— И с женой так же?

— Я об этом никогда не задумывался... раньше. Может быть...

Он ведет себя так с женщиной из доверия и уважения, а не от безразличия. Честно и без заигрывания. Не унижая ее. Это мне стало ясно и очень важно.

Он собой занят сам. Она - сама. Каждый - своим. А вместе - будем общее дело делать.

Все верно, логично и правильно... по-мужски правильно. Не по-женски.

В «Обыкновенной истории» дядя Саши Одуева - выдающийся государственный ум, деятель, занятый важнейшими для России реформами, добрый человек - верит, что его жена - друг ему, единомышленник и соратник в работе. А замечает, что она как живой и иной, чем он, человек заброшена, только когда любимая женщина чахнет от чахотки. И Штольц в «Обломове» общается с женой как с младшим и требовательным товарищем, а не как с женщиной, только как с такой же, как он, а не как с еще и иной. Поэтому и не понимает причин ее немужской депрессии. И она понимает себя только как похожего на мужа человека, оставляя женщину в себе чем-то смутным и досадно беспокоящим и виноватым...[15]

Но женственность в нашей культуре часто ассоциируется со слабостью. С покорностью. С нуждой в опеке. С мягкостью. То есть, если говорить прямо, с безынициативностью. Так девочку и растят в этом ожидании внимания, заботы о ней и дареного счастья в обмен на ее самоотверженность, жертвенность и... капризы.