Поучение» Владимира Мономаха 3 страница

После утраты рукописи «Слова» защитники его подлинности сосредоточивались преимущественно на анализе его языковых особенностей, на толковании его отдельных мест и на историче­ских комментариях к нему. Параллельно печатались исправлен­ные тексты «Слова» и прозаические и стихотворные его переводы на современный русский язык. Таковы работы Я. Пожарского (1819), П. Буткова (1821), Н. Грамматина (1823), Н. Арцыбашева (1826) и др. Этими работами, несмотря на их во многих случаях филологическую и историко-литературную наивность, было положено начало изучению «Слова». Лексику его иногда возводили к польскому словарю, его нередко трактовали с точки зрения поэтики оссиановских песен или героических классических поэм, но за всем этим были и реальные достижения в разгадке исторического и филологического существа памятника.

С 30-х годов делаются попытки изучения «Слова о полку Иго-реве» в связи с устной поэзией. В 1835 г. М. Максимович читает в Киевском университете специальный курс по «Слову» и вслед за тем публикует ряд статей, ему посвященных, в которых он осо­бенно подробно сосредоточивается на установлении связи «Слова» в его стиле и символике с народной поэзией, главным образом с украинской (эти и позднейшие статьи Максимовича о «Слове» перепечатаны в третьем томе его собрания сочинений, Киев, 1880, стр. 498—660). В 1836 г. над «Словом» сосредоточенно работал Пушкин. Он внимательно просмотрел очень удачный стихотвор­ный перевод его, сделанный Жуковским в 1817—1819 гг. (при жизни Жуковского не напечатанный), и сделал на нём ряд поме­ток, а также начал писать статью о «Слове», в которой реши­тельно возражал против скептического отношения к памятнику и предложил несколько объяснений отдельных его мест. Смерть прервала работу Пушкина над «Словом».

В 1844 г. Д. Дубенский издал «Слово о полку Игореве», объ­яснённое по древним письменным памятникам. Это издание, по­мимо публикации текста «Слова» и его перевода, с одной стороны, подводило итоги предшествующему его изучению, с другой — представляло собой очень детальный грамматический, историче­ский и историко-литературный его комментарий, для которого при­влечены были материалы и пособия, ранее комментаторами не привлекавшиеся. Основной задачей Дубенского было доказать подлинность памятника; во взгляде на происхождение «Слова» он предвосхитил позднейшую ошибочную работу Вс. Миллера, высказываясь за южнославянские его источники.

В связи с изданием Пекарским екатерининской копии появи­лось в 1866 г. первое, а в 1868 г. второе издание «Слова о полку Игореве», принадлежащее Н. С. Тихонравову. Сличение екатери­нинской копии с первопечатным текстом «Слова» дало возмож­ность Тихонравову путём умозаключений палеографического ха­рактера внести ряд исправлений в мусин-пушкинский текст па­мятника и определить время написания дошедшего до нас его списка (конец XVI в., как думал Тихонравов). В комментарии к тексту сделаны сопоставления «Слова» с письменными памят­никами и с произведениями устного творчества, главным образом великорусского. Несмотря на то что издание предпринято было Тихонравовым в качестве пособия для учащихся, оно было суще­ственным шагом вперёд в изучении памятника и оказало влияние на последующие работы о «Слове».

Труды над «Словом», преимущественно Максимовича, Дубен-ского и Тихонравова, в очень большой мере подготовили в 70— 80-х годах почву для всестороннего его изучения. Этому весьма способствовало, помимо выступления в ту пору ряда крупных литературоведов, значительное накопление историко-литератур­ного и фольклорного материала, привлечённого для уяснения раз­личных проблем, возникавших в процессе изучения «Слова». В 1870 г. в журнале «Заря» появился стихотворный перевод его, принадлежащий Аполлону Майкову. По своим качествам этот перевод не утратил своей ценности и до настоящего времени. Пре­жде чем взяться за него, Майков внимательно изучил основную литературу, посвященную памятнику, и в примечаниях к переводу предложил ряд объяснений трудных мест «Слова».

В 1878 г появилась книга Потебни «Слово о полку Игореве. Текст и примечания» (переиздана в 1914 г.). По своей основной направленности она представляет собой как бы опровержение исходных положений вышедших в 1875 и 1877 гг. книг о «Слове» П. П. Вяземского и Вс. Миллера, рассматривавших «Слово» как продукт чужеземных влияний (греческих, болгарских), и отчасти статьи А. Веселовского, в основном сочувственно расценившего книгу Вс. Миллера. Потебня считает «Слово» произведением лич­ным и письменным; он усматривает в нём книжные элементы, но возражает против того, что «оно сочинено по готовому византий-ско-болгарскому или иному шаблону» (намёк на точку зрения Вс. Миллера), а. напротив, утверждает, что «мы не знаем другого древнерусского произведения, до такой степени проникнутого народно-поэтическими элементами», как «Слово». Потебня при­водит к «Слову» большое количество параллелей из славянской народной поэзии, особенно украинской и великорусской, подтвер­ждающих его точку зрения. Наряду с этим он пытается вскрыть мифологические элементы памятника. Что касается текста «Сло­ва», то Потебня полагал, что дошедший до нас список его «ведёт своё начало от черновой рукописи, писанной самим автором или с его слов, снабжённой приписками на полях, заметками для па­мяти, поправками, вводившими переписчика (быть может, конца XIII в. или самого начала XIV в.) в недоумение относительно того, куда их поместить. Кроме того, Потебня предполагал, что в текст внесены глоссы одного или более чем одного переписчика. Все эти соображения заставили Потебню, помимо поправок к тек­сту, делать в нём перестановки и исключения тех мест, которые он считал приписками на полях, вставками и глоссами. Несмотря на ряд остроумных соображений, Потебня, естественно, не мог удер­жаться от таких операций с текстом «Слова», которые являются в большей своей части произвольными и субъективными.

Из работ о «Слове», появившихся в 70-х годах, имеют значе­ние книги Ом. Огоновского (Львов, 1876) и А. Смирнова (два выпуска, Воронеж, 1877 и 1879). В первой из них подробно пе­ресмотрены все предыдущие попытки исправления текста «Слова» и сделаны новые; самый текст тщательно комментирован истори­чески и литературно и сопоставлен с произведениями устной поэзии, преимущественно украинской. Стоя на националистиче­ских позициях, Огоновский тенденциозно относит «Слово» к па­мятникам специально украинской литературы. Первый выпуск книги Смирнова посвящен обзору литературы «Слова» до 1876 г.; обзор сделан подробно, но не систематично. Во втором выпуске помещены комментарии к тексту с пересмотром объяснений его в предшествующей литературе, с новыми исправлениями и толко­ваниями трудных мест, а также сделана попытка установить от­ношение «Слова» к великорусской народной поэзии и её языко­вым особенностям. Автор, кроме того, прослеживает судьбы «Сло­ва» в последующей старинной русской литературе.

В значительной мере сводкой всего добытого в изучении «Слова» является трёхтомная работа Е. Барсова «Слово о полку Игореве как художественный памятник Киевской дружинной Руси» (1887—1889). Третий том посвящен лексикологии «Слова», доведённой, однако, лишь до буквы «М» включительно. Несмотря на ряд дефектов этого труда, отмеченных критикой (недостаточ­ная филологическая подготовка автора и вытекающая отсюда не­достаточная критичность суждений, субъективизм в подходе к материалу, преувеличенная оценка некоторых документов, как например, только что открытых тогда бумаг Малиновского), он всё же в литературе о «Слове» представляет собой, главным обра­зом благодаря обилию материала, очень заметное явление. Барсов смотрит на «Слово» как на памятник дружинной литературно-по­вествовательной школы и пытается связать в соответствии с этим «Слово» с оригинальными (главным образом летопись) и пере­водными памятниками типа воинской повести. В последнем случае сопоставления Барсова не лишены, однако, методологических про­махов. Полезен словарь к «Слову», составленный Барсовым и, к сожалению, не законченный им.

Всеми указанными работами многие проблемы, связанные с изучением «Слова», были в значительной степени не только намечены, но и разрешены, поскольку это позволял сделать единственный поздний и притом далеко не исправный список па­мятника. Дальнейшие многочисленные работы по «Слову» со­средоточивались преимущественно на уяснении частных вопросов, возникавших в процессе углублённого его научного обследования (ритмика и композиция «Слова», отношение его к западноевропей­скому эпосу, язык «Слова» и, в частности, восточные языковые его элементы, тёмные его места и т. д.) '. В советском марксистском литературоведении впервые на твёрдую почву поставлено изуче­ние идейно-политического содержания «Слова».

Одну из последних по времени попыток дать критический текст «Слова» и детальный к нему комментарий на основе всего, что сделано предшествовавшими исследователями и в результате собственных разысканий, представляет собой книга В. Н. Пе-ретца «Слово о полку 1горев1м. Пам'ятка феодально! Украши-Pyci XII вшу», Кшв, 1926, не свободная, однако, от некоторых ошибочных принципиальных положений, главным образом в трак­товке «Слова» как памятника «Украши-Pyci» и в объяснении взаимоотношения «Слова» и народной поэзии. Как наиболее круп­ные работы по «Слову» за последнее время должны быть указаны: «Слово о полку Игореве». Редакция древнерусского текста и пере­вод С. Шамбинаго и В. Ржиги. Переводы С. Шервинского и Геор­гия Шторма. Статьи и комментарии В. Ржиги и С. Шамбинаго, изд. «Academia», M.— Л., 1934, а также книга А. С. Орлова «Слово о полку Игореве» (второе издание, М.-— Л., 1946), заклю­чающая критически проверенный текст памятника, его перевод на современный русский язык, анализ его стилистического строя, а также палеографических особенностей погибшего списка «Слова» и текстологический и исторический комментарий к нему. В научно-популярной серии Академии наук СССР напечатана содержа­тельная книга Д. С. Лихачёва «Слово о полку Игореве», изд. 2, М—Л., 1955. Впервые язык «Слова» всесторонне исследован С. П. Обнорским в его книге «Очерки по истории русского лите­ратурного языка старшего периода», М.— Л., 1946.

В мае 1938 г. народы Советского Союза торжественно празд­новали семьсотпятидесятилетний юбилей гениального памятника русского героического эпоса. На всём пространстве Союза этот знаменательный юбилей вызвал живейший отклик и на многочис­ленных собраниях, посвященных торжеству, и в газетных и жур­нальных статьях, и в специальных изданиях. Едва ли не все выходящие в СССР газеты, не только общие, но и специальные, отозвались на своих страницах на юбилейную дату «Слова». Во всех этих отзывах отмечались неувядаемая художественная сила «бессмертного творения древней русской литературы» («Правда») и его высокое патриотическое одушевление, созвучное нам, совет­ским гражданам. Наряду с юбилейными статьями общего харак­тера в печати появился и ряд специальных исследований о «Слове» и новых его стихотворных переводов, сделанных не только на русский язык, но и на языки братских народов СССР '. В связи с юбилеем были организованы выставки, из которых наибольшее значение имела выставка в Государственном литературном музее в Москве. В 1950 г. наша страна широко отметила стопятидесяти-летие со времени выхода в свет первого издания «Слова». Из юбилейной литературы, связанной с этой датой, особенно следует выделить всесторонне комментированное издание памятника в се­рии Академии наук СССР «Литературные памятники» (М.— Л., 1950) и сборник исследований и статей «Слово о полку Игореве», под ред. В. П. Адриановой-Перетц, изд. АН СССР, М.—Л., 1950.

Обильная литература о «Слове» существует не только на русском и украинском, но и на многих иностранных языках. Существует и значительное количество переводов «Слова» на эти языки. Из иностранной литературы, посвященной «Слову», особенно следует отметить книгу «La geste du prince Igor, epopee russe du douzieme siecle. Texte etabli, traduit et commence sous la direction d'Henri Gregoire, de Roman Jakobson et de Marc Szeftel, assistes de I. A. Ioffe» («Annuaire de L'institut de philologie et d'histoire orientales et slaves», tome VIII (1945—1947), New Iork, 1948 (здесь приведены и прозаические переводы «Слова» на французский и английский язык и стихотворный перевод на поль­ский язык Ю. Тувима), а также книгу «Staroruski ep Slovo о polku Igoreve. Slovensko izdajo priredil Rajko Nachtigal», Ljubljana, 1954 (здесь и перевод «Слова» на словенский язык), а также книги: Justinia Besharov, Imagery of the Igor' Tale in the light of byzantino-slavic poetic theory, Leiden, 1956, u Slavomir_v Wollman, Slovo о pluku Igorove, jako umelecke dilo, «Rozpravy Ceskoslovenske Akademie ved», rocnik 68, Rada SV, seilt 10, 1958.

Столкновение русских с половцами, описанное в «Слове о пол­ку Игореве», было далеко не первым и не последним. Нападениям половцев Русь начала подвергаться более чем за сто лет перед этим—с 1061г., а прекратились они лишь перед самым нашест­вием татар, покоривших половцев и частично вливших их в свои полчища. С начала XII в. Русь перешла в наступление против степных кочевников и нанесла им ряд сокрушительных ударов. Особенно прославился своими походами на половцев Владимир Мономах. С 1103 по 1116 г. им было предпринято против них четыре похода, в результате которых половцы были отброшены за Дон и частично — на Кавказ. Дело Мономаха продолжал сын его Мстислав. Но со смертью Мстислава (в 1132 г.) наблюдается новое усиление половцев.

За два столетия насчитывается свыше сорока опустошитель­ных половецких набегов на Русскую землю, не считая бесчислен­ного количества набегов мелких. Русь испытывала тяжёлые потрясения от вражеских нашествий. Никакие договоры и согла­шения не гарантировали её от внезапных вторжений кочевников.

Непомогали даже брачные союзы, заключавшиеся между рус­скими и половцами.

С половины XII в. половцы стали особенно сильно тревожить русские земли. В 1170 г., за пятнадцать лет до похода Игоря, на съезде южных русских князей шла речь о том, как совместными усилиями бороться с врагами. Князь Мстислав Изяславич, при­зывая князей поскорбеть о Русской земле и о своей отчине и дедине, так говорил о половцах, постоянно нарушавших клятву: «А уже у нас и Гречьский путь изъотимают, и Соляный (Крым­ский), и Залозный (на Дунай)». Тяжесть положения усугуб­лялась непрерывными княжескими усобицами, в которых за­частую князья, сводя свои личные счёты, прибегали к половецкой помощи.

В основном всё это больше всего было причиной ослабления Киевской земли, которая со второй половины XII в. стала явно клониться к политическому и экономическому упадку, сильнее все­го сказавшемуся в пору татарских нашествий. Уже после разорения Киева войсками Андрея Боголюбского в 1169 г. киевский велико­княжеский стол и Киевская земля потеряли своё первенствующее политическое значение. Киев продолжал импонировать русским князьям, в сущности, лишь привычным представлением о нём как о традиционном центре русской государственности и русской куль­туры. По своему политическому влиянию и по степени военной мощи Киевское княжество значительно уступало теперь княжест­вам Суздальскому и Галицко-Волынскому.

Неудача игорева похода и сама по себе, и в условиях современ­ной походу исторической обстановки должна была ощущаться как событие особенно тягостное, несравнимое с предшествующими не­удачами русских князей в борьбе со степью. Поражение Игоря было неожиданным не только для него самого, но и для его совре­менников. Он приобрёл себе репутацию ненавистника половцев и счастливого победителя их в нескольких столкновениях с ними. Первая победа Игоря над ними относится к 1174 г., когда он мно­гих половцев побил, а многих взял в плен. В 1183 г. Игорь дважды победил степняков. В феврале 1185 г. он собирался помочь киевско­му князю Святославу в его походе на половцев, говоря: «Не дай бог нам отрекаться от войны с погаными: поганые всем нам общий враг». Но гололедица неожиданно помешала ему осуществить своё намерение.

Однако через месяц с небольшим после этого Игорь отправился на половцев со своими союзниками без сговора с киевским князем Святославом. Планы северских князей простирались очень далеко: они надеялись, видимо, отвоевать у половцев утраченную Тьмута­ракань. По крайней мере бояре в «Слове о полку Игореве», толкую­щие Святославу его «мутный сон», говорят о том, что два сокола (т. е. Игорь и Всеволод) слетели с отцовского золотого стола, чтобы поискать города Тьмутаракани или испить шеломом из Дона.

И всем этим гордым замыслам суждено было потерпеть жестокое крушение. Первое столкновение игоревых войск со степью, как мы уже знаем, было успешно для русских. Но вслед за тем для русских наступила тяжёлая расплата. На следующее утро войска Игоря ока­зались окружёнными со всех сторон половцами. Трёхдневная битва закончилась полным разгромом игоревых полков. Автор «Слова» припоминает прошлые битвы русских князей с вражескими силами, но такой кровавой, как эта, не припомнит.

Поражение, испытанное Игорем в 1185 г., было действительно очень тяжёлым: все четыре князя были взяты в плен, большая часть дружины перебита, а все, кто уцелел, также попали в плен. Никогда ещё, судя по летописным известиям, не кончались так печально для русских их походы против половцев: ни разу ещё русские князья не становились их пленниками.

Вслед за победой над Игорем половцы ринулись разорять Рус­скую землю. Недаром автор «Слова» говорит, что посев, засеянный Игорем, горем взошёл по Русской земле. Ипатьевская летопись рас­сказывает о том, как, разбив Игоря, половцы возгордились и приго­товились идти на Русскую землю. Между ними завязался спор, в каком направлении двигаться. Хан Кончак звал идти на Киев, где побиты были половцы и хан Боняк, другой же хан — Гза — настаи­вал на том, чтобы идти в Посемье, где остались одни лишь женщи­ны и дети. Там приготовлен для половцев полон, и можно брать города «без опаса». Не договорившись друг с другом, ханы направи­лись в разные стороны. Кончак по дороге к Киеву пошёл на Перея-славль и осадил город. Переяславский князь Владимир Глебович, мужественно защищавшийся, был тяжело ранен. От Переяславля Кончак пошёл на город Римов, разорил его, взял большое количест­во пленных и вернулся восвояси; Гза же пошёл на Путивль, повоевал его, пожёг сёла, сжёг и острог у Путивля и после этого тоже вернул­ся в половецкие степи.

«Слово о полку Игореве» говорит также о том потрясении, какое пережито было Русской землёй вследствие поражения Игоря. «По­ганые» после этого со всех сторон приходили с победами на землю Русскую. Застонал Киев от печали, а Чернигов от напастей. Тоска разлилась по Русской земле, печаль обильная текла средь земли Русской. Князья заняты были раздорами, а «поганые» рыскали по Русской земле. Святослав киевский скорбит о разорении Римова и о ранах Владимира Глебовича.

Тяжесть неудачи Игоря была тем сильнее для Русской земли, что эта неудача чрезвычайно подорвала значение блестящей победы над половцами, незадолго до этого одержанной коалицией русских князей во главе со Святославом. Наступило, наконец, долгожданное замирение Ольговичей с Мономаховичами, и они общими силами на­несли сокрушительный удар своим злейшим врагам.

Судя по Ипатьевской летописи, Святослав в союзе с другими князьями одержал ещё две крупные победы над половцами. После этого могло казаться, что враг обессилен и что Киевская земля, страдавшая от непрестанных набегов степняков, ослабленная и те­рявшая свой политический престиж, получила надежду на политиче­ское возрождение. Но надежда эта была сильно подорвана разгро­мом игорева войска, после чего вновь усилились набеги половцев на Русскую землю. Этим объясняется энергичная попытка Святослава объединить нескольких русских князей, для того чтобы ликвидиро­вать последствия игоревой неудачи; этим объясняется и тот живой отклик на события, который мы находим у автора «Слова», своим талантом и силой своего гражданского чувства задумавшего послу­жить интересам родной земли. Он был страстным патриотом Киев­ской земли, болевшим её горестями и помышлявшим о восстановле­нии её былого авторитета и былого положения — центра русской государственности. Ещё недавно происходившие распри Ольговичей и Мономаховичей ему представляются изжитыми, и он зовёт тех и других для общего дела — защиты Русской земли под руковод­ством киевского князя Ольговича, преодолевшего свои былые родо­вые симпатии и пристрастия и борющегося за общее достояние «Даждь-божья внука» — русского народа.

Однако благополучие Киевской земли для автора «Слова» было неотделимо от благополучия всей Русской земли в целом, всего русского народа. Его патриотические чувства к родному Югу соче­тались у него с патриотизмом общерусским и питали этот патрио­тизм. На защиту Руси от половцев он призывает не только тех князей, землям которых непосредственно угрожали половецкие вторжения, но и тех, которым этих вторжений нечего было опа­саться, — Всеволода III суздальского, Ярослава галицкого.

В судьбах Киевской земли конца XII в. военная катастрофа, постигшая Игоря, наиболее дальновидными современниками долж­на была рассматриваться как тяжёлое испытание, как своего рода последнее предупреждение князьям, действовавшим вразброд, а по­рой ещё и затевавшим усобицы. «Слово о полку Игореве» было актом вмешательства поэта-гражданина в события, которые в его сознании могли быть роковыми для Русской земли. Серьёзность и напряжённость политической обстановки в Киевской Руси ввиду усиления вражеской опасности, ещё совсем недавно как будто устранённой, и породила на свет вскоре же после игорева похода облечённый в замечательную поэтическую форму, говоря словами Маркса, «призыв русских князей к единению как раз перед наше­ствием собственно монгольских полчищ».

«Слово о полку Игореве» даёт живую картину феодального строя Руси в XI—XII вв., особенно в характеристике князей и дру­жины. Игорь и Всеволод выступают перед нами в качестве рыца­рей, для которых честь и слава являются главными двигателями в их поведении. Игорь обращается к своей дружине: «Братья и дружина! Лучше уж убитыми быть, чем полонёнными быть... Хочу копьё преломить на краю степи Половецкой с вами, русичи; хочу голову свою сложить, либо испить шеломом Дона». По словам Свя­тослава киевского, сердца обоих братьев «из твёрдого булата ско­ваны и в отваге закалены». Рыцарская отвага, храбрость, воинская доблесть отличают Игоря, ещё больше—его брата буй-тура Все­волода, также князей Бориса Вячеславича и Всеслава Полоцкого. О Романе, князе владимиро-волынском, в «Слове» сказано: «Вы­соко паришь на подвиг в отваге, словно сокол, по ветру летящий, стремящийся птицу смелостью одолеть». Дружина Игоря ищет себе чести, а князю — славы. И это дважды подчёркивается в «Сло­ве». Всеволод так говорит о своей дружине: «А мои-то куряне — испытанные воины: под трубами повиты, под шеломами взлелеяны, с конца копья вскормлены; пути им ведомы, овраги им знакомы, луки у них натянуты, колчаны открыты, сабли отточены; сами скачут, словно серые волки в поле, ища себе чести, а князю — славы». Обращаясь к Рюрику и Давыду, автор говорит: «Не у вас ли храбрая дружина рыкает, словно туры, раненные саблями калё­ными в степи неведомой?»

В «Слове» мы находим выразительные и одушевлённые образы исторических деятелей старой Руси, необыкновенно удачно запё­чатлённых сплошь и рядом буквально лишь в нескольких словах. Нужно было отличаться большим историческим и психологиче­ским чутьём, чтобы так мастерски зарисовать целую группу исто­рических портретов, как это сделал автор «Слова», говоря не толь­ко о своих современниках, но и о тех, кто жил и действовал задол­го до поэта. Едва ли в истории мирового героического эпоса мы можем указать что-либо равное «Слову» по степени отражения реальной действительности.

Автор «Слова», возможно выходец из Черниговской земли, близкий к Ольговичам, судя по содержанию памятника, был воин, дружинник скорее всего киевского князя Святослава, но ему близки и понятны не только бранные подвиги закалённых в боях воинов: он понимает и братское чувство жалости к утомлённому боем брату, и горе матери, оплакивающей утонувшего юного сына, и преданную любовь супруги, заклинающей силы природы помочь возвращению на родину её мужа. Он суров, когда говорит о врагах своей родины и когда порицает князей, зачинателей усобиц и раздоров, и лири­чески мягок и сострадателен, когда говорит о тех, кто близок его сердцу и в ком он принимает живое человеческое участие.

Стоя на передовых позициях своего времени, защищая общена­родные интересы, автор «Слова» окружает киевского князя орео­лом политического авторитета для всей Русской земли. Он неодоб­рительно относится к губительной затее Игоря и вместе со Свя­тославом скорбит о его неудаче, дорого обошедшейся русскому народу. Но стремясь не к разобщению сил, не к разъединению князей, а к их сплочению во имя общей цели, он говорит об Игоре Всеволоде так, чтобы вызвать у князей участие к судьбе их собратьев, и без того жестоко поплатившихся за свой невоздержан­ный воинский пыл. Он отдаёт должное мужеству и отваге обоих, подчёркивает их рыцарскую неустрашимость и воинственность их дружины и всем, что повествует об Игоре и Всеволоде и об их судьбе, старается внушить симпатию и расположение к постра­давшим неудачникам и тем крепче сплотить князей в их отпоре половцам. А когда Игорю удаётся бежать из плена, автор с ра­достью говорит о его возвращении на Русь. Патриотическое чувство поэта удовлетворено тем, что в княжескую семью вернулся из неволи хоть и незадачливый, но храбрый воин, который, по «Сло­ву», минуя свой удел, направляется прямо в Киев к Святославу и этим как бы искупает своевольный поступок по отношению к стар­шему князю '.

Характерные черты «Слова о полку Игореве» как художествен­ного произведения особенно наглядно уясняются при сопоставле­нии его с повестью о походе Игоря Святославича на половцев, вошедшей в Ипатьевскую летопись. Летописная повесть передаёт последовательно все основные подробности похода Игоря, разоре­ние половцами русских городов после поражения игорева войска и возвращение Игоря из плена. Она проникнута в значительной степени благочестивым христианским настроением, и это благоче­стие отличает в первую очередь самого Игоря. Увидев в пути зат­мение солнца, Игорь утешает дружину тем, что тайны божией никто не знает, а всякое знамение — от бога, «творца всему миру». Победу русских над половцами при первом столкновении с ними Игорь объясняет помощью божией, поражение же, наступившее после победы, — наказанием божиим за убийства и кровопролития, учинённые им в Русской земле.

«Слово» стремится не к передаче последовательных моментов игорева похода и возвращения Игоря из плена, а к возбуждению прежде всего чувства жалости и участия к игоревои беде и к уясне­нию всего происшедшего в плане определённой политической ситуа­ции. С этой целью автор «Слова» даёт ряд сменяющих друг друга лирических картин, в которых фактический элемент отходит на задний план и уступает место образному описанию отдельных наи­более драматических моментов, связанных с судьбой Игоря и его войска. В авторе «Слова» сказывается христианин, но специально христианскими, тем более благочестивыми чувствами и настрое­ниями он не наделяет ни одного из персонажей «Слова». В нём больше, чем в любом другом русском памятнике, присутствуют элементы языческой мифологии.

Колеблясь, как начать ему повесть о походе игоревом — «по былинам сего времени», т. е. в соответствии с историческими по­вестями своего времени, или по «замышлению Бояню», т. е. так, как воспевал подвиги князей поэт, живший во второй половине XI и в начале XII в., автор «Слова» решает выбрать первый путь, не стремясь угнаться за буйной фантазией Бояна, который если хотел кому сочинить песнь, то «растекался мыслию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками». Но на словах отка­завшись следовать за Бояном, автор то и дело идёт по его стопам и вместо традиционной воинской повести создаёт одновременно страстную лирическую песню и волнующее публицистическое про­изведение, сам становясь судьёй не только настоящего, но и про­шлого русской истории, неоднократно отвлекаясь от описаний, что­бы перейти к рассуждениям и размышлениям. Точные факты его не интересуют, ему важнее передать общее впечатление от событий и заставить читателя пережить и прочувствовать их. В повести Ипатьевской летописи точно рассказано, как произошло первое столкновение русских с половцами, и как бы мимоходом указано на то, что русские взяли пленных. В «Слове», как и в Лаврентьев-ской летописи, не сообщается никаких подробностей этого первого столкновения, но зато со всей гиперболической роскошью в нём описаны плоды игоревои победы, её богатые трофеи: красные девы половецкие и с ними золото и всякие драгоценные ткани, захва­ченные в таком изобилии, что ими можно было мостить мосты по болотам и топким местам. Вслед за сообщением о первом, удачном для русских столкновении с половцами в Ипатьевском списке лето­писи также идёт достаточно подробное описание битвы с ними, окончившейся для русских поражением. В «Слове» мы почти не найдём точных фактов, относящихся к битве, зато в нём с художе­ственной выразительностью переданы весь её драматизм и всё её необычайное напряжение. «Земля гудит, реки мутно текут, пыль поля покрывает... С утра до вечера, с вечера до рассвета летят стрелы калёные, гремят сабли о шеломы, трещат копья булатные в степи неведомой, среди земли Половецкой».

Как и автор летописной повести, автор «Слова» отмечает осо­бенную храбрость Всеволода. В Ипатьевской летописи говорится том, что «Всеволод не мало мужества обнаружил», что он «так бился! что и бывшего у него оружия ему не хватило». Этой сдер­жанной похвале Всеволоду в «Слове» соответствует настоящий его апофеоз, написанный в патетически-восторженных тонах: как ярый тур, он стойко обороняется, прыщет на врагов стрелами, гремит о шлемы мечами булатными. Куда этот тур поскачет, сверкая своим золотым шлемом, там лежат поганые головы половецкие, там рассечены его саблями калёными шлемы аварские.