Социальная психология в моей работе 4 страница. Социальный психолог Чарльз Осгуд считает, что существует третья альтернатива – стратегия, которая реализуется достаточно решительно и способна не допустить

ПОИР

Социальный психолог Чарльз Осгуд считает, что существует третья альтернатива – стратегия, которая реализуется достаточно решительно и способна не допустить эксплуатации, хотя она скорее может быть названа миролюбивой, нежели воинственной (Osgood, 1962, 1980). Он дал ей название: «постепенные и обоюдные инициативы по разрядке напряженности». Сокращенно – ПОИР. [В отличие от русской английская аббревиатура – GRIT – слово, имеющее определенный смысл; оно переводится на русский как «твердость характера», «стойкость», а также «стискивать зубы» – в гневе, решительно и т. п. – Примеч. перев. ] Как следует из английской аббревиатуры, эта стратегия требует от тех, кто её использует, твердости духа. Задача ПОИР – прекратить «раскручивание спирали конфликта» с помощью взаимных шагов к его деэскалации. Решение этой задачи базируется на таких социально-психологических концепциях, как норма взаимности и атрибуция мотивов.

«Возможно, самая правильная политика в наш ядерный век заключается в том, чтобы разговаривать тихим голосом и носить при себе палку. Не очень большую, но и не слишком маленькую. Ричард Нэд Лебоу и Джэнис Стейн, 1987»

ПОИР требует, чтобы одна сторона инициировала несколько небольших акций, направленных на деэскалацию конфликта, предварительно сообщив о своем стремлении к миру. Инициатор заявляет о своей готовности действовать во имя ослабления напряженности, сообщает о каждом своем шаге на пути к миру, прежде чем предпринимает его, и призывает конфликтующую сторону последовать его примеру. Подобные заявления создают определенный фон, помогающий противной стороне правильно интерпретировать то, что иначе могло быть понято превратно – как проявление слабости или обманные ходы. Они также привлекают внимание общественности, которая начинает оказывать давление на противника, вынуждая его следовать нормам взаимности.

Затем – для создания атмосферы искренности и доверия – инициатор примирения в соответствии с заявленными им ранее намерениями совершает несколько поддающихся проверке актов примирения. Результатом становится усиление давления на противника со стороны общественного мнения, требующего от него ответных шагов. Совершая разнообразные примирительные акты – а в качестве таковых может быть и предложение информации медицинского характера, и ликвидация военной базы, и отказ от запретов на торговлю, – инициатор примирения избавляет себя от существенной жертвы в какой-то одной сфере и предоставляет противнику самому определить характер своих ответных шагов. Если противник совершает ответные действия добровольно, его собственное примирительное поведение может смягчить его установки.

Стратегия ПОИР примирительная. Но это не «капитуляция в рассрочку». Другие аспекты плана таковы, что они защищают собственные интересы каждой из сторон, поскольку каждая сохраняет способность наказывать. Начальные примирительные шаги чреваты некоторым риском, но не угрожают безопасности ни одной из сторон; они скорее рассчитаны на то, чтобы обе конфликтующие стороны начали движение по пути к ослаблению напряженности. Если одна из сторон совершает акт агрессии, вторая отвечает ей тем же, недвусмысленно давая понять, что не намерена мириться с эксплуатацией. Тем не менее ответные действия не должны быть чрезмерными, чтобы не вызвать реэскалации конфликта. Если противник сообщает о своем намерении провести примирительные акции, они тоже должны быть либо эквивалентными, либо даже немного более «щедрыми». Суть стратегии ПОИР выразил Мортон Дойч, призвавший договаривающиеся стороны быть «твердыми, честными и дружелюбными. Твердость нужна для того, чтобы противостоять угрозам, эксплуатации и грязным трюкам; честность – для того, чтобы следовать собственным моральным принципам и не отвечать на безнравственные поступки другой стороны, несмотря на её провокации, а дружелюбие – свидетельство вашей готовности инициировать сотрудничество и ответить на подобную инициативу другой стороны» (Deutsch, 1993).

(– Успокойся, дорогая. Это лишь всего активная борьба за мир.)

Многим кажется, что они сами очень миролюбивы, а вот остальные реагируют только на принуждение

«Работоспособна» ли стратегия ПОИР? В лаборатории, в дилеммных играх, успех приносит простая стратегия «баш на баш», которая начинается с сотрудничества и продолжается в форме адекватного ответа на последний шаг противника (Axelrod & Dion, 1988; Komorita et al., 1992; Van Lange & Visser, 1999). Успешной можно назвать и другую стратегию – «сотрудничайте, но не позволяйте себя эксплуатировать», суть которой заключается в том, чтобы сотрудничать и прощать, но не мириться с эксплуатацией (Nowak & Sigmund, 1993). Другие аспекты стратегии ПОИР проверялись в продолжительных экспериментах в Университете штата Огайо (Lindskold et al., с 1976 по 1988). По мнению Свена Линдскольда, результаты, полученные им и другими исследователями, «не оставляют сомнения в жизнеспособности различных аспектов стратегии ПОИР» (Lindskold, 1978). В лабораторных играх сотрудничество действительно усиливается в ответ на провозглашение готовности к нему. Повторяющиеся примиренческие шаги действительно рождают доверие (хотя из-за предрасположенности в пользу самих себя конфликтующим сторонам нередко кажется, что их действия более примирительны и менее враждебны, чем действия противника). Поддержание баланса сил действительно защищает от эксплуатации.

Линдскольд не утверждает, что лабораторные эксперименты – зеркальное отображение реальности, которая гораздо сложнее. Скорее речь идет о том, что эксперименты дают нам возможность формулировать и проверять такие действенные принципы, как нормы взаимности и предрасположенность в пользу самого себя. Как он сам заметил, «для интерпретации реальности используются не отдельные эксперименты, а теории» (Lindskold, 1981).

Практическое применение

Результаты использования стратегий, аналогичных ПОИР, за пределами исследовательских лабораторий обнадеживают. Во время Берлинского кризиса, в начале 1960-х гг., американские и советские танки стояли друг напротив друга. Кризис был преодолен, когда американцы начали постепенно отводить свои танки назад. Русские на каждый шаг отвечали тем же. Небольшие взаимные уступки, на которые пошли в свое время Израиль и Египет (Израиль разрешил Египту открыть судоходство по Суэцкому каналу, а Египет стал пропускать по нему суда, направлявшиеся в Израиль), позволили разрядить обстановку и ослабить напряженность до такого уровня, при котором уже можно было начать переговоры (Rubin, 1981).

«Я не говорю о том, что существует некий прямой и упрощенный способ использования принципов индивидуального поведения для объяснения поведения целых народов. Речь о другом. О том, что эти принципы способны помочь нам сформулировать такие гипотезы относительно поведения стран на международной арене, которые можно проверить в более крупном масштабе. Чарльз Осгуд, 1966»

Для многих наиболее значимой попыткой практического применения ПОИР является так называемый «эксперимент Кеннеди» (Etzioni, 1967). 10 июня 1963 г. президент Кеннеди произнес большую речь, озаглавленную «Стратегия мира». Сказав о том, «что все наши проблемы – дело рук человека, и человек в состоянии решить их», он продекларировал свой первый примирительный акт: США прекращают все ядерные испытания в атмосфере и возобновят их только в том случае, если это сделает другая страна. Речь Кеннеди была опубликована в бывшем СССР без купюр. Спустя пять дней последовала реакция премьера Хрущева, который сообщил о том, что СССР заморозил производство стратегических бомбардировщиков. Вскоре последовали и другие взаимные шаги: США согласились продать СССР пшеницу, СССР согласился на создание «горячей телефонной линии» между главами двух государств; затем США и СССР заключили Договор о прекращении испытаний ядерного оружия. Эти мирные инициативы способствовали потеплению отношений между двумя странами, хотя и непродолжительному.

Когда в 1991 г. отношения снова наладились, а было это уже на нашей памяти, президент Буш отдал приказ об уничтожении всех тактических ракет наземного базирования с ядерными боеголовками и о снятии с боевого дежурства стратегических бомбардировщиков, бомбы с которых были отправлены на хранение. Оставив, тем не менее, в неприкосновенности свой наименее уязвимый и наиболее многочисленный ядерный арсенал – ракеты на подводных лодках, – он предложил Михаилу Горбачеву сделать ответный ход. Через девять дней такой ход последовал: СССР снял с боевого дежурства свои бомбардировщики, отправил бомбы на хранение и сообщил о демонтаже ядерных боеголовок с ракет малой дальности, а также с ракет, находившихся на вооружении кораблей и подводных лодок.

Способны ли примирительные усилия понизить напряженность и в отношениях между людьми? Есть все основания полагать, что да, способны. Когда отношения натянуты и нет никакого общения, порой достаточно любого проявления доброй воли – вежливого ответа, дружеской улыбки, ласкового прикосновения, – чтобы оба начали «спускаться с лестницы напряженности» на ту «ступеньку», на которой снова становятся возможными контакт, сотрудничество и общение.

Резюме

Хотя социальные дилеммы, конкуренция и искажения восприятия легко создают и раздувают конфликты, такие не менее могущественные силы, как контакт, кооперация, коммуникация и консилиация (умиротворение), способны превратить враждебность в гармонию.

Будет ли достаточным просто создать условия для тесного контакта людей, чтобы между ними возникла взаимная симпатия? Результаты исследований, проведенных в последнее время, не подтверждают обнадеживающих результатов некоторых ранних экспериментов и свидетельствуют о том, что десегрегация как таковая мало повлияла на расовые установки в школах. Однако продолжительные, тесные и равноправные межрасовые контакты способствуют их значительному улучшению.

«Мы живем в эпоху индивидуализма. Президент Рональд Рейган, Из речи, произнесенной на Уолл-стрит, 1982»

Контакты особенно плодотворны, если люди вместе противостоят общей угрозе или сообща работают во имя достижения какой-либо экстраординарной цели. Воспользовавшись результатами изучения кооперации в лабораторных условиях, некоторые исследователи вместо обучения, основанного на соревновании, весьма успешно внедрили в школах новый метод обучения – обучение в сотрудничестве.

У конфликтующих сторон есть возможность разрешать свои противоречия и в ходе переговоров, которые проводятся либо напрямую, либо с участием третьей стороны – посредника. Посредник может помочь оппонентам избавиться от соревновательного подхода к разрешению конфликта по принципу «я выиграл – ты проиграл» и заменить его принципиально иным подходом, основанным на сотрудничестве («я выиграл – ты выиграл»). Задача посредника так так организовать общение конфликтующих сторон, чтобы в нем не осталось искажений восприятия и возрос уровень доверия и взаимопонимания. Если же переговоры оказываются безрезультатными и достичь соглашения не удается, конфликтующие стороны могут прибегнуть к помощи арбитра, который либо сам предлагает решение, либо выбирает последнее предложение одной из сторон.

Иногда напряженность столь велика, что общение оппонентов невозможно. В таких ситуациях незначительные примирительные шаги, предпринятые одной стороной, могут инициировать ответные примирительные жесты другой конфликтующей стороны. Одна из таких примирительных стратегий – «Постепенные и обоюдные инициативы по разрядке напряженности (ПОИР)» – является стратегией снижения напряженности на международной арене.

«Нет никакого общества. Есть только индивиды и их семьи. Маргарет Тэтчер, из речи, произнесенной в связи с её третьим избранием на пост премьер-министра»

В некоторых случаях специалисты, посредничающие при разрешении серьёзных трудовых и международных конфликтов, используют другие стратегии. В надежде на то, что понимание может помочь нам устанавливать дружеские и вознаграждающие отношения, они, эти посредники, предстают перед участниками конфликта в той же роли, в какой данная глава предстала перед вами, – в роли источника знаний о динамике конфликта и о примирении.

Постскриптум автора

Коммунитаризм

Многие социальные конфликты – результат противоречий между правами личности и правами общества. Право индивида владеть огнестрельным оружием входит в противоречие с правом его соседей жить в безопасности. Право одного человека курить противоречит праву других дышать воздухом, не содержащим табачного дыма. Право индивида заниматься неконтролируемым бизнесом нарушает право жителей близлежащих домов на экологическую безопасность.

В надежде объединить лучшие индивидуалистические и коллективистские нравственные ценности некоторые социологи и социальные психологи, в том числе и я, стремятся создать концепцию коммунитаризма, призванную сбалансировать права личности и право общества на коллективное благополучие. Коммунитаристы приветствуют свободу частной инициативы и понимают причины краха марксистской экономики. «Если бы я был сейчас, предположим, в Албании, то, возможно, считал бы, что у общества слишком много прав, а у личности – слишком мало», – писал социолог-коммунитарист Амитай Этциони (Etzioni, 1991). Однако коммунитаристам чужда и другая полярная позиция – откровенный индивидуализм и самодовольство 1960-х («Занимайся своим делом»), 1970-х («Я – десятилетие»), 1980-х («Алчность – это хорошо») и 1990-х («Наслаждайся!»). Они исходят из того, что неограниченная личная свобода разрушает социальную ткань культуры, а неограниченная свобода предпринимательства разрушает природу – наше общее достояние. Следуя примеру революционной Франции, коммунитаристы вполне моли бы избрать своим девизом её лозунг «свобода, равенство, братство».

Во второй половине XX в. западный индивидуализм упрочил свои позиции. Родители приветствуют независимость и самостоятельность своих детей и не очень озабочены их послушанием (Alwin, 1990; Remley, 1988). Стили одежды и манеры стали более разнообразными, личная свобода практически ничем не ограничена, а общих нравственных ценностей больше нет (Schlesinger, 1991). До самого недавнего времени рука об руку с усилением индивидуализма шел не только рост числа людей, страдающих депрессией, но и рост – в большинстве стран Запада – других показателей социального неблагополучия – числа разводов, самоубийств среди подростков, подростковой преступности и количества внебрачных детей.

Хочу сразу оговориться: подобные тенденции обусловлены множеством причин. Сам факт существования корреляции между набирающим силу индивидуализмом и падением общественной нравственности ещё не доказывает, что одно есть следствие другого. И уж конечно никто из коммунитаристов не испытывает ностальгии по прошлому, в частности по гендерному неравенству 1950-х гг. Они, скорее, предлагают нечто среднее между индивидуализмом Запада и коллективизмом Востока, между независимостью мачо, которая традиционно ассоциируется с мужчиной, и готовностью к заботе и подчинению, которая традиционно ассоциируется с женщиной, между заботой о правах личности и заботой о процветании общества, между свободой и братством, между мышлением, в центре которого – «Я», и мышлением, в центре которого – «Мы».

Общество допускает некоторые ущемления прав личности, если это необходимо для защиты его благополучия, о чем свидетельствуют такие меры, как проверка багажа пассажиров в аэропортах, запрет на курение в самолетах, пункты проверки трезвости водителей и ограничение скорости на автострадах. Аналогичным образом и ограничение личной «экологической» свободы индивидов ради сохранения чистоты воды и воздуха, лесов и поголовья китов – тоже своего рода обмен краткосрочных «выгод» индивидов на долгосрочную выгоду для всего общества. Некоторые индивидуалисты предупреждают, что подобные ограничения личной свободы могут толкнуть нас на скользкий путь, ведущий к утрате более важных прав человека. Если сегодня мы позволим обыскивать наш багаж, завтра они начнут врываться в наши дома. Если сегодня мы позволяем подвергать цензуре телепрограммы на предмет рекламы сигарет или порнографии, завтра они станут изымать книги из наших библиотек. Если сегодня мы соглашаемся с запретом на продажу огнестрельного оружия, завтра у нас отберут охотничьи ружья. Не ставим ли мы под удар базовые права человека, защищая интересы большинства? На этот вопрос коммунитаристы отвечают так: если мы не сбалансируем заботу о правах индивидуума с заботой о нашем общем процветании, общество рискует столкнуться с ещё более сложными гражданскими проблемами, которые – и это неизбежно – послужат основанием для криков в поддержку «закручивания гаек».

В одном можно не сомневаться: пока права личности и права общества продолжают конфликтовать, велика потребность в кросс-культурных и гендерных исследованиях, способных внести ясность относительно иных культурных ценностей и выявить наши собственные.

Модули. Прикладная социальная психология

Во всех главах этой книги, подчеркивая связь теоретической социальной психологии и практики, я стремился показать, как принципы этой науки и открытия, сделанные в лаборатории, используются в повседневной жизни. В завершающем разделе мы вернемся к некоторым из концептуальных принципов и рассмотрим их практическое применение в трех контекстах. Модуль А – «Социальная психология в клинике» – посвящен использованию социальной психологии при оценке состояния физического и психического здоровья людей и его охраны. В Модуле Б, который называется «Социальная психология и правосудие», рассматриваются вопросы, связанные с социальным мышлением как отдельных присяжных заседателей, так и жюри присяжных, а также с социальными влияниями, которые проявляются при принятии ими решений. В Модуле В – «Социальная психология и будущее человечества» – мы попытаемся ответить на вопрос о том, что социальная психология может сделать для предотвращения экологической катастрофы, которой грозит всем нам рост народонаселения Земли, потребительское поведение и глобальное потепление.

Модуль А. Социальная психология в клинике

Если вы – студент колледжа, вам, скорее всего, известно, что такое не очень сильная депрессия – неудовлетворенность собственной жизнью, неуверенность в будущем, грусть, отсутствие аппетита и энергии, невозможность сосредоточиться, а нередко и мысли о том, стоит ли вообще жить. Может быть, вы боитесь, как бы неважные оценки не поставили под вопрос осуществление ваших карьерных планов. Может быть, вы страдаете из-за разрыва отношений с близким человеком. В такие моменты сосредоточенность на собственных переживаниях лишь усугубляет их. Примерно для 10% мужчин и 20% женщин такое подавленное состояние – не преходящие эпизоды плохого настроения, а продолжительные, порой длящиеся неделями, периоды депрессии без какой бы то ни было очевидной причины.

Среди многих бурно развивающихся областей прикладной социальной психологии есть одна, которая связана с социально-психологическими концепциями депрессии, одиночества, тревожности и физического здоровья; в наши дни этот перечень пополнился такими проблемами, как счастье и благополучие. Специалисты, работающие в этой области, связывающей социальную и клиническую психологию, ищут ответы на четыре важных вопроса.

1. Можем ли мы – любители и профессионалы – улучшить понимание и прогнозирование поведения других людей?

2. В какой мере такие проблемы, как депрессия, одиночество, тревожность и болезни, связаны с тем, что мы думаем о себе и об окружающих?

3. Можно ли изменить неадаптивный образ мыслей?

4. В какой мере здоровье и счастье человека зависят от его близких отношений с окружающими, основанными на взаимной поддержке? Ниже будут предложены некоторые ответы на эти вопросы.

Как клинические психологи выносят свои суждения

Влияют ли на суждения клиницистов о пациентах те же самые факторы, которые влияют на социальные суждения обычных людей (они были рассмотрены нами в главах 2, 3 и 4)? Если да, то чего следует остерегаться как самим психологам, так и их пациентам?

Склонна ли Сьюзен к суициду? Нужно ли помещать Джона в психиатрическую клинику? Рискуем ли мы, если выпишем Тома? Способен ли он на убийство? Сталкиваясь с подобными проблемами, клинические психологи прикладывают максимум усилий для того, чтобы избежать ошибочных суждений, рекомендаций и прогнозов.

Однако подобные суждения клиницистов – это одновременно и социальные суждения, и в качестве таковых они столь же уязвимы и обнаруживают такие свойства, как иллюзорные взаимосвязи, чрезмерная самоуверенность как следствие понимания «задним умом», самоподтверждающийся диагноз (Maddux, 1993). Давайте разберемся, почему осознание клиницистами механизма формирования впечатлений (в том числе и превратных)может помочь им избежать ошибочных суждений, а значит, и серьёзных ошибок.

Иллюзорные взаимосвязи

Рассмотрим отрывок из протокола судебного заседания, в котором психолог, производящий впечатление уверенного в себе человека (П), отвечает на вопросы адвоката (А).

«А: Вы просили подсудимого нарисовать фигуру человека?

П: Да.

А: Это и есть та фигура, которую он нарисовал по вашей просьбе? Что этот рисунок говорит вам о нем как о личности?

П: Обращает на себя внимание то, что мужчина нарисован со спины, что само по себе большая редкость. Это свидетельствует либо о сокрытии рисовавшим чувства вины, либо о его бегстве от реальности.

А: А этот рисунок, на котором изображена женская фигура? Он что-нибудь говорит вам? И если да, то что?

П: Он говорит о враждебном отношении подозреваемого к женщинам. Поза, руки на бедрах, жесткое, суровое выражение лица.

А: А что ещё?

П: Размер ушей свидетельствует о том, что у него параноидальный взгляд на жизнь, или о галлюцинациях. Отсутствие ног говорит о том, что он не чувствует себя в безопасности» (Jeffry, 1964).

«Освободить человека от ошибки – значит дать, а не отобрать. Знание о том, что нечто – ложно, есть истина. Артур Шопенгауэр, 1788-1860»

Исходное допущение в данном диалоге (как и во многих заключениях клиницистов) состоит в том, что результаты тестирования выявляют нечто важное. Так ли это? Это можно очень просто выяснить. Попросите одного клинициста интерпретировать результаты тестирования, а другого – оценить состояние этого же человека по наблюдаемым симптомам. Протестируйте многих и повторите эти процедуры. Критерием истины является практика. Так можно ли сказать, что результаты тестирования действительно коррелируют с выявленными симптомами? Да, некоторые тесты прогностичны. Другие же, как, например, упомянутый выше тест «Нарисуй человека», коррелируют с симптоматикой значительно менее тесно, чем думают их пользователи. Почему же, в таком случае, клиницисты продолжают доверять неинформативным или неоднозначным тестам? Новаторские эксперименты Лорена и Джин Чапмен (Chapman & Chapman, 1969; 1971) помогли ответить на этот вопрос. Они предложили группе испытуемых, в которую входили как студенты колледжа, так и клиницисты-профессионалы, изучить результаты тестирования нескольких человек и их диагнозы. Если студенты или клиницисты ожидали определенной связи, они, как правило, и воспринимали её, независимо от того, подтверждалась она данными или нет. Так, клиницисты, считавшие, что подозрительные люди при тестировании по тесту «Нарисуй человека» рисуют необычные глаза, воспринимали подобную корреляцию даже тогда, когда им демонстрировали случаи, в которых подозрительные люди рисовали необычные глаза реже, чем это делали неподозрительные. Убежденные во взаимосвязи двух параметров, они были склонны замечать то, что подтверждало их точку зрения. Верить – значит видеть.

«Никто из нас не видит своих ошибок. Псалмы 19: 12»

Справедливости ради следует сказать, что иллюзорное мышление вовсе не прерогатива клиницистов; оно присуще также и политическим аналитикам, историкам, спортивным комментаторам, биржевым брокерам и представителям многих других профессий, включая и психологов-исследователей, указывающих на них пальцем. Как исследователь я и сам нередко бывал слеп, когда дело доходило до недостатков моих теоретических построений. Я так страстно верил в то, что мои представления об истине и есть истина, что, несмотря на все старание, не видел собственных ошибок. Об этом же свидетельствует и то, что происходит во всех редакциях и предшествует любой публикации результатов любых исследований. За последние 30 лет я прочитал десятки рецензий на собственные рукописи и десятки раз рецензировал чужие работы. И пришел к следующему выводу: уличить в непоследовательном мышлении другого значительно легче, чем обнаружить ошибку в собственных рассуждениях.

Понимание «задним умом» (эффект «хиндсайта») и чрезмерная самоуверенность

Как мы реагируем на известие о самоубийстве знакомого нам человека? Одна из распространенных реакций – мысль о том, что мы сами или его близкие должны были предвидеть такое развитие событий и предотвратить его: «Нам следовало бы знать, что это возможно». Задним числом мы видим признаки надвигающейся беды и понимаем, что человек молил о помощи. Участникам одного эксперимента давали описание человека, который находился в состоянии депрессии, а позднее покончил с собой. По сравнению с теми испытуемыми, кому не сообщили о самоубийстве, те, кому сказали о трагической развязке, чаще заявляли, что они «именно этого и ожидали» (Goggin & Range, 1985). Кроме того, те, кому было заранее известно о самоубийстве, относились к семье несчастного более негативно. После трагедии феномен «Мне следовало знать это заранее» заставляет членов семьи, друзей и психотерапевтов испытывать чувство вины.

{Курт Кобэйн, лидер рок-группы Nirvana, в творчестве которого тема депрессии и самоубийства занимала большое место. Должны ли были окружающие на основании этого предвидеть или предотвратить его самоубийство? }

Дэвид Розенхан и семеро его помощников приводят поразительный пример потенциальной ошибки в подобных объяснениях post factum (Rosenhan et al., 1973). Чтобы протестировать проницательность сотрудников психиатрической клиники, все они записались на прием к разным специалистам, и каждый из них во время приема пожаловался на то, что «слышит голоса». За исключением вымышленных имен и мест работы, вся остальная информация, сообщенная ими о своей жизни и эмоциональном состоянии, была правдивой, при этом они не жаловались ни на какие другие симптомы. Большинству из них был поставлен диагноз «шизофрения», и они провели в клинике от 2 до 3 недель.

Что же касается клиницистов, то они начали искать в прежней жизни своих псевдопациентов и в их поведении в клинике факты, «подтверждающие» и «объясняющие» этот диагноз. Розенхан рассказывает об одном из этих «пациентов», который правдиво поведал врачу о том, что в раннем детстве у него были очень теплые отношения с матерью и практически не было никаких контактов с отцом. Когда же он вступил в подростковый возраст, ситуация изменилась на противоположную: он отдалился от матери, но зато отец стал его лучшим другом. У него сердечные и близкие отношения с женой. Если не считать отдельных вспышек гнева, между ними практически не бывает конфликтов. Детей они шлепают редко. Зная, что пациент «болен» шизофренией, врач так комментирует его рассказ:

«По словам самого пациента, белого мужчины 39 лет, в течение длительного периода времени в его близких взаимоотношениях имеет место значительная амбивалентность, начавшаяся ещё в раннем детстве. Когда он был ребенком, у него были близкие отношения с матерью, однако в подростковом возрасте он отдалился от нее и сблизился с отцом, отношения с которым он описывает как очень близкие. Аффективная стабильность отсутствует. Попытки контролировать эмоциональность отношений с женой и с детьми перемежаются вспышками гнева в отношении детей и шлепками. И хотя он говорит, что у него есть несколько близких друзей, и в этих отношениях тоже можно почувствовать изрядную долю амбивалентности.»

Позднее Розенхан сказал некоторым сотрудникам клиники (они слышали о его неоднозначном эксперименте, но сомневались в том, что в их клинике действительно возможны подобные ошибки), что в течение следующих 3 месяцев один или несколько участников его эксперимента предпримут попытку лечь в клинику. Прошло 3 месяца, и он попросил персонал догадаться, кто из 193 пациентов, госпитализированных за это время, – его испытуемые, т. е. «псевдопациенты». «Под подозрение» (по крайней мере у одного клинициста) попал 41 человек, хотя среди госпитализированных не было ни одного «псевдопациента».

Самоподтверждающиеся диагнозы

Итак, до сих пор мы говорили о том, что клинические психологи порой воспринимают иллюзорные взаимосвязи и что объяснения задним числом нередко вызывают сомнения. Третья проблема, связанная с суждениями клинических психологов, заключается в том, что в сообщениях пациентов психолог может слышать лишь то, что ожидает. В своих остроумных экспериментах, проведенных в Университете штата Миннесота, Марк Снайдер, Уильям Свонн и их коллеги предложили интервьюерам проверить информацию о личностных качествах их собеседников (Snyder, Swann et al., 1984). Чтобы понять суть этих экспериментов, представьте себе, что вы встречаетесь с незнакомым вам человеком, которому вас охарактеризовали как открытого и общительного. Чтобы проверить, правильно ли его проинформировали, ваш собеседник время от времени перемежает беседу примерно такими вопросами: «Доводилось ли вам совершать при посторонних какие-нибудь экстраординарные поступки?» Как вы думаете, получая ответы на подобные вопросы, ваш собеседник представит вас иным, чем если бы он спрашивал о ситуациях, в которых вы, к примеру, были застенчивы и скромны?