ФУНКЦИОЫАЛЬНАЯ 7 страница

Поскольку эти задачи связаны с произвольным управлением соб­ственной познавательной активностью — целеполаганием, принятием решений, запоминанием, восприятием, мышлением, порождением и пониманием речи, — соответствующие механизмы в их совокупности естественно назвать уровнем метакогнитивных координации F (Велич-ковский, 19866). Этот уровень вовлекается в работу тогда, когда ситуа­ция приобретает в каком-то отношении особый характер, например, становится личностно значимой или подчеркнуто необычной, даже аб­сурдной. Содержание его работы во многом определяется взаимодей­ствием с уровнем концептуальных структур Е, который выполняет в этом отношении функцию гигантского семантического фильтра — обычно лишь то, что отклоняется от банальности повседневных ситуа­ций, становится предметом метакогнитивного анализа (см. 8.4.3).

Это представление меняет взгляд на многие рассмотренные в этой главе феномены. Прежде всего оно позволяет внести необходимые кор­рективы в современные теории памяти. В случае теории уровней обра­ботки вместо обычного дихотомического разделения «поверхностной» и «глубокой» обработки мы можем говорить теперь о целом ряде уровней, как в приведенной только что таблице. Кроме того, многоуровневая трактовка проясняет причины особой эффективности «глубокой» (се­мантическая категоризация, уровень Е) и «сверхглубокой» (оценка лич­ностного смысла, уровень F) форм кодирования. Как мы только что от­метили, эти формы кодирования вовлекают в работу наиболее новые в филогенетическом отношении и продвинутые в переднем направлении структуры коры головного мозга. Когерентная активация этих структур должна вести к особенно выраженным изменениям в нейронных сетях гиппокампа и его непосредственного окружения (энторинальная кора), которые считаются сегодня вероятным субстратом процессов экспли­цитного запоминания (см. 5.3.2).

В начальный период развития когнитивной психологии — под вли­янием компьютерной метафоры — все формы обработки информации «внутри» организма считались связанными с ее пребыванием в том или ином «блоке памяти». Этот подход начинает меняться в последние годы. Особенно радикально меняется сама трактовка отношения памяти и по­знания — вместо того чтобы пытаться вывести все остальные когнитив­ные процессы из памяти, исследователи начинают рассматривать функ­ции и структуры памяти в зависимости от общей, главным образом, уровневой организации деятельности и познания. Одновременно, как будет показано в следующем разделе, становится все более ясным, что в ряде случаев результативность нашей памяти нельзя объяснить одними лишь внутренними формами сохранения информации — приходится допустить существование своего рода «внешней памяти», находящейся вне организма. Как ни сложны все эти вопросы, сегодня они могут быть 413

впервые отчетливо сформулированы. Более того, даже понятно, каким образом нужно искать на них ответы²⁵.

5.4 Память в повседневном контексте

5.4.1 Амнезии обыденной жизни

В отличие от лабораторных исследований, в повседневной жизни нас сравнительно мало интересует проблема механизмов запоминания и очень волнует проблема забывания — имени сотрудника или студента, значения иностранного слова или времени давно запланированной встречи. Уже Эббингауз (Ebbinghaus, 1885) попытался найти общий ма­тематический закон динамики забывания. Забывание бессмысленных слогов в его экспериментах успешно описывалось отрицательной лога­рифмической функцией. С появлением моделей, выделяющих кратко­временную и долговременную память, было высказано предположе­ние, что разные участки кривой забывания могут описываться разными функциями (см. 5.3.2). Следует отметить, что в реальности некоторые воспоминания сохраняются и даже усиливаются со временем (феномен реминисценции), обрастая новыми подробностями, особенно если они имеют личностно значимый характер. Имплицитная память, как мы ви­дели (см. 5.1.3), также может быть очень устойчивой, и ее забывание требует специального рассмотрения. Все это говорит об ограниченной полезности описаний единой функции забывания.

Тем не менее при контролируемых лабораторных условиях вид кри­вой забывания стабилизируется и может быть с достаточной степенью точности описан математически, что имеет большое значение именно в практическом отношении. Например, оценивая последствия травм го­ловного мозга или влияние новых фармакологических веществ, разраба­тываемых для поддержки психологических функций, хотелось бы знать, где локализованы соответствующие эффекты, на фазах кодирования или сохранения информации в памяти? Для ответа на этот вопрос нужно иметь возможность оценивать эффективность кодирования и скорость забывания.

414

^ъ Исследования активации микрообластей мозга должны определить степень совпа­дения структур, ответственных за кодирование и извлечение информации. Это важно для проверки гипотезы о различной степени межуровневой интеграции в зависимости от на­личия сознательной задачи — возможно, что только такая задача, активируя префрон-тальные (в частности, фронтополярные) структуры, позволяет интегрировать модулярные механизмы обработки в функциональную систему произвольного припоминания (Palier, 2001; Stuss & Alexander, 2005 ш press).

В обзоре под названием «Сто лет забывания» (Rubin & Wenzel, 1996) было показано, что данные многочисленных экспериментов на заучива­ние и узнавание достаточно хорошо аппроксимируются рядом матема­тических функций с отрицательным ускорением, прежде всего, лога­рифмическими (как полагал Эббингауз) или же экспоненциальными функциями (как считали Мюллер и Иост — см. 1.2.3). Наиболее удобно пользоваться экспоненциальной функцией вида·

у = а хе*¹,

где у — это интервальная оценка различимости старого и нового мате­риала (она может быть получена на основе вычисления d'), a — параметр исходной степени кодирования, b — параметр «наклона» кривых, или скорости забывания, е — основание натуральных логарифмов, t — ин­тервал времени сохранения (еще лучше данные описывались при под­становке в уравнение квадратного корня от t). На рис. 5.11 показано, как меняются кривые забывания при независимом варьировании парамет­ров кодирования и скорости забывания. Анализ этих параметров свиде­тельствует о том, что во многих случаях нарушения функций памяти — при болезни Альцгеймера и при связанном с поражением гиппокампа ви­сочном амнестическом синдроме — основным «локусом» изменений явля-

Интервал сохранения

Рис. 5.11. Изменения вида кривых забывания при варьировании степени первоначаль­ного кодирования (А) и наклона — скорости забывания (Б)

ется стадия кодирования, в частности, внимание к материалу, а не пос­ледующее удержание информации в памяти (см. 5.4.3).

Существует значительное число психологических и психофизиоло­гических теорий, или, точнее, довольно эскизно обрисованных гипотез о природе забывания. Большинство этих теорий представляет лишь ис­торический интерес, так как они возникли еще в период представлений об едином следе памяти — «мнеме». Мы кратко рассмотрим здесь три гипотезы, представляющиеся сегодня наиболее перспективными: тео­рию интерференции, теорию законченного действия и теорию вытеснения.

Согласно теории интерференции, причиной забывания являются процессы взаимодействия следов и внешние воздействия на систему памяти. В столь общей формулировке у этой теории возникают явные проблемы с принципом фальсифицируемости Поппера (см. 1.4.3), так как «процессы взаимодействия» протекают в живом организме всегда. По направленности интерференционных влияний во времени некоторое уточнение вводят понятия про- и ретроактивной интерференции. С их помощью уже во времена Мюллера и Пильцекера (см. 1.2.3) объяснял­ся классический эффект края в позиционных кривых полного воспро­изведения: первые элементы ряда подвержены только ретроактивной интерференции, последние — только проактивной, а элементы, распо­ложенные ближе к середине запоминаемой последовательности, испы­тывают оба вида интерференции. Это приводит к характерному «про­гибанию» (U-образной форме) позиционных кривых. К эффектам интерференции следов относят также влияние сходства материала на успешность его запоминания, хотя надо заметить, что характер этого влияния может быть различным в зависимости от процедуры тестиро­вания памяти — отрицательным при узнавании и положительным при воспроизведении (см. 5.1.1).

Не всегда ясно, какая из грех глобальных фаз функционирования памяти — кодирование, сохранение или извлечение — преимуществен­но подвержена интерференции. Так, забывание учебного материала ча­сто объясняется невнимательностью — поверхностным кодированием материала учеником уже на стадии восприятия и понимания. В самом деле, в предыдущей главе мы подробно обсуждали примеры того, как простое отвлечение внимания (нарушение контроля текущего действия) ведет к эффектам более или менее полной функциональной слепоты — «слепоты невнимания» (см. 4.4.1).

Особенно серьезные последствия для памяти имеют черепно-мозговые травмы, патологические изменения тканей мозга, отравления и состояния гипоксии. При этом различают антеро- и ретроградную амнезию. Хотя эти клинические формы амнезии обычно считаются следствием ускоренного забывания, данные выявляют более сложную картину. Новые исследова­ния антероградной амнезии, возникающей при поражениях медиальных отделов височных долей и гиппокампа, показывают, что собственно 416

скорость забывания (она определялась по наклону кривых забывания, как на рис. 5.10) остается неизменной, а нарушенными оказываются скорее процессы кодирования (White & Ruske, 2002). При травматичес­кой амнезии с течением времени нередко наблюдается постепенное вос­становление памяти на события, непосредственно предшествовавшие травме. Это означает, что ретроградная амнезия, по крайней мере час­тично, обусловлена нарушениями, связанными с фазой извлечения из памяти. Эффективное моделирование амнезии в лабораторных и клини­ческих условиях возможно при использовании фармакологических средств, в частности, из числа тех, которые ведут к общей анестезии (ча­сто эти средства ведут к нарушениям в работе N MDA-синапсов — см. 4.4.3 и 5.4.3). В некоторых ситуациях амнестических расстройств забы­вание не является полным, что удается продемонстрировать с помощью непрямых (имплицитных) тестов памяти.

Но амнезии возникают отнюдь не только в результате некоторых не­посредственных физико-химических воздействий. Американская иссле­довательница Элизабет Лофтус обнаружила эффект непродолжительной ретроградной амнезии при просмотре фильма, содержащего сцену жес­токого нападения. Забывание распространялось на детали всех событий, непосредственно предшествовавших (порядка 2 минут) нападению. Ес­тественно предположить, что значительно более выраженный эффект подобная, чисто функциональная амнезия может иметь в реальных ус­ловиях. Надо сказать, что в теоретическом плане эти результаты напо­минают эффекты обратной зрительной маскировки, которые могут вызы­ваться внезапным показом изображения, имеющего для наблюдателя аффективное значение (см. 3.1.3). Отдаленным аналогом антероградной амнезии служат эффекты отвлечения и «мигания» внимания, наблюдае­мые при обработке быстро предъявляемых последовательностей стиму­лов (см. 4.1.2).

В качестве второй теории забывания мы упомянули выше «теорию законченного действия». Строго говоря, такой теории пока не суще­ствует, но она может быть намечена на основании общих соображений и анализа данных. Как показывают исследования непроизвольного за­поминания, проводимые в рамках теории уровней обработки (см. 5.2.2 и 5.3.3), память может рассматриваться как побочный продукт того, что мы делаем с материалом. Действие является единицей деятельности, ее базовым осмысленным сегментом (см. 1.4.3). Пока действие не завер­шено, необходимо помнить о цели, а также поддерживать его много­уровневое информационное обеспечение²⁶. Завершение действия озна­чает возможность «сброса», по крайней мере, части этой информации.

²⁶ Разнообразие возможных действий определяет практически открытый список уча­
ствующих-в их обеспечении структурно-функциональных механизмов, что, кстати, и де­
лает столь сложной предпринятую Бэддели задачу описания компонент рабочей памяти
(см. 5.2.3). Инвариантной особенностью контроля текущего действия является лишь уча­
стие префронтальной коры и передней поясной извилины (Brass et al., 2005; Gehring &
Knight, 2000, Posner, 2004). 417

Иными словами, можно предположить существование особого меха­низма модуляции забывания в такт с сегментацией деятельности. Клас­сические наблюдения Б.В. Зейгарник продемонстрировали исчезнове­ние детальной памяти на подсобную информацию после завершения действия, делающего эту информацию ненужной²⁷. Последующие экс­перименты, правда, выявили более сложную картину, особенно в отно­шении запоминания обстоятельств незаконченного действия — в ряде случаев здесь также наблюдалось плохое запоминание, хотя по логике «эффекта Зейгарник» сохранение должно было быть хорошим (Хек-хаузен, 2003).

Очевидно, для развития этой теории придется решить несколько сложных задач. Главная из них — определение статуса того, что делает субъект. До сих пор мы не знаем, чем на самом деле является наблюдае­мое в реальных условиях или моделируемое лабораторно «действие» и чем в силу этого становится используемое для тестирования памяти пре­рывание — досадной задержкой в достижении личностно значимого ре­зультата, паузой, предшествующей возобновлению того же действия, или же просто прекращением операций, иррелевантных по отношению к под­линным целям и мотивам. При таком спектре возможностей результаты начинают определяться индивидуальными особенностями испытуемых. Например, общий депрессивный фон и склонность к поддержанию status quo, а не к его изменению (англ. state-orientation trait = ориентация на состояние как личностная черта) коррелируют с улучшением запомина­ния неоконченных действий (Kü hl, 2000). Вероятное объяснение неожи­данного подтверждения «эффекта Зейгарник» именно в случае этой группы лиц состоит в том, что они испытывают трудности в отказе от однажды поставленной цели, сколько бы иррелевантной с точки зрения смыслообразующих мотивов их деятельности она ни была. У пациентов с депрессией это сочетается с нарушением автоматизированных форм обработки информации и обеднением эпизодической памяти. Можно сказать, что в этом, специальном случае мы имеем дело с действием в относительно чистом виде, без обычной его включенности в систему личностно-смысловых контекстов «сверху» и поддержки со стороны иерархии самонастраивающихся операций «снизу».

Еще один вопрос связан с уровнем выполняемого «действия». Про­цессы прямого сенсомоторного взаимодействия с окружением обычно вовлекают относительно низкоуровневые нейрофизиологические меха­низмы и, судя по всему, имеют меньшую временную «зернистость», чем осознанное («фокальное») восприятие, припоминание личностно значи­мых событий или доказательство математической теоремы (см. 3.4.2). Видимо, поэтому в случае сенсомоторных операций часто не удается

²⁷ Эта работа была выполнена под руководством Курта Левина. В их исходном, эколо­гически валидном, но методически не очень строгом варианте наблюдения Б.В. Зейгар­ник заключались в опросе официантов в берлинских ресторанах, показавшем, что они хорошо помнят характер и стоимость заказа клиентов до тех пор, пока последние не рас-418 плачиваются и не покидают заведение.

обнаружить следов памяти, хотя до сих пор не вполне ясно, формируют­ся ли они вообще с самого начала, просто быстро распадаются сами со­бой или же подвергаются дополнительному подавлению. Мы еще вер­немся к обсуждению этого вопроса в конце данного подраздела.

Гипотеза вытеснения возникла в психоанализе. В отличие от тео­рий интерференции и законченного действия она имеет более частный характер, связанный с работой механизмов психологической защиты, преодолением (англ. coping) влияния воспоминаний травматического содержания. Наш собственный опыт говорит, что острота болезненных воспоминаний со временем притупляется и они если и не забываются полностью, то, по крайней мере, меняют свой характер. Имеющиеся на этот счет научные данные несколько противоречивы. Испытавшие пси­хическую травму лица иногда могут довольно детально рассказать, что с ними случилось (Andrews et al., 1999). Вместе с тем, психиатрические исследования женщин, ставших жертвами сексуального насилия, пока­зывают, что спустя 17 и более лет до 40% из них не могут ничего об этом вспомнить, а еще 16% отмечают, что в их жизни были периоды, когда они, казалось бы, полностью забывали эти события (Williams, 1994). В клинических формах так называемого посттравматического синдрома (PTSD — posttraumatic syndrome disease) нарушения произвольного при­поминания обстоятельств травмы очевидны, причем иногда на фоне сохранного имплицитного узнавания деталей аффектогенной ситуации (см. 5.3.2 и 9.4.3).

Изучение вытеснения связано с большими методическими и этичес­кими трудностями. Серьезную проблему представляет собой проверка аутентичности воспоминаний, особенно из далекого прошлого. Психо­терапевтические приемы, направленные на осознание имевших место, но забытых событий, легко способствуют возникновению псевдовоспо­минаний, иногда сопровождаемых обилием деталей. В литературе описы­ваются случаи, когда люди очень подробно «вспоминали» об осуществ­лявшихся над ними инопланетянами хирургических операциях или об изощренных сатанинских ритуалах, жертвами которых они якобы были. Кроме того, работу бессознательного (или сверхсознания), предположи­тельно цензурирующего содержания нашего сознательного опыта, очень трудно исследовать в контролируемых условиях. Экспериментально про­ще изучать произвольное забывание. В типичных экспериментах испытуе­мым предъявляется список слов, одни из которых они должны запом­нить, а другие забыть. Такая инструкция явно влияет на успешность последующего внезапного воспроизведения, хотя, похоже, это влияние более выражено по отношению к материалу с нейтральным содержани­ем, и, следовательно, не может объяснить сам феномен вытеснения.

Интересная возможность состоит в том, что «вытеснение» на самом деле представляет собой не «выдавливание» информации из памяти — перевод воспоминаний в состояние небытия, а изменение их статуса. Военным психологам известно правило, согласно которому «солдат по-..

мнит не сам бой, а свой первый рассказ о бое». Как серьезная, часто не­разрешимая проблема, «уже случившееся» постоянно привлекает наше внимание, заставляет искать решение, в частности, апеллируя к помо­щи других. То, что первоначально имеет статус памяти об эпизоде соб­ственной биографии (уровень F), в результате многократного возвраще­ния и повторного пересказа, обычно с более или менее значительными вариациями, постепенно превращается в вариант семантической памя­ти (уровень Е), знания вообще²⁸. Этому переходу способствует осмыс­ление казалось бы банальных истин, типа «Жизнь прожить не поле пе­рейти!», выполняющих роль универсальных метакогнитивных средств перехода от автобиографического опыта — «Как это случилось со мной?» — к безличностной энциклопедической справке — «Так бывает». Для метакогнитивных координации характерна также манипуляция ис­тинностными параметрами знаний (см. 8.1.3 и 8.2.3). Такой контрфак­тический контекст припоминания-сомнения хорошо иллюстрирует ро­ман A.M. Горького «Клим Самгин». Оказавшись когда-то свидетелем и невольным виновником гибели ребенка, главный герой этого романа постоянно возвращается в своих воспоминаниях к этому травматическо­му эпизоду, но в характерной релятивизирующей форме: «А был ли мальчик? Может, мальчика и не было?»

Серьезной практической проблемой является оценка свидетель­ских показаний. С точки зрения когнитивной науки, они должны рас­сматриваться с чрезвычайной осторожностью. Во-первых, уже наше восприятие представляет собой лишь наиболее вероятную интерпрета­цию, а совсем не точную реплику имевших место событий (см. 3.3.1 и 9.3.1). Во-вторых, содержания эпизодической памяти подвержены за­быванию, причем если событие имело травмирующий характер, то, воз­можно, еще и в варианте вытеснения.' В-третьих, как будет показано ниже (см. 8.2.3), для наших оценок и решений часто характерна уста­новка на подтверждение — мы целенаправленно ищем подтверждения наших ожиданий (убеждений и предубеждений), хотя во многих случа­ях, например, при даче свидетельских показаний или при проверке на­учных гипотез, правильнее было бы занять критическую позицию. Кро­ме того, принятие всякого решения находится под влиянием так называемой эвристики доступности: информация, которая легко дос­тупна, непроизвольно привлекает наше внимание и служит основой для принятия решений (см. 8.4.1). Поэтому любые выделяющие человека признаки, такие как блуждающий взгляд или грязный свитер, вполне могут оказать решающее влияние на «опознание».

²⁸ Вариативность даже простейших наших действий была впервые установлена в ис­следованиях феномена психического пресыщения Анитрой Карстен, работавшей в 1920-е годы в Берлинском университете под руководством Курта Левина. Такая вариативность является проявлением одной из фундаментальных метапроцедур мышления — ВАРЬИ­РОВАНИЯ. Ее особенности будут подробно рассмотрены в одной из следующих глав 420 (см. 8.1.3).

Г

Следует отметить также возможное влияние внушаемости и вооб­ражения. Допрос (как, впрочем, и любой вопрос или интервью) создает контекст, который при восстановлении информации может вести к ис­кажениям и псевдовоспоминаниям. Выраженное влияние оказывает уже формулировка вопроса. Пару десятилетий назад это продемонстри­ровали американские психологи Э. Лофтус и С. Палмер. Они показыва­ли испытуемым короткие фильмы, в одном из которых была сцена столк­новения автомобилей. Через неделю испытуемых неожиданно просили подробно ответить на вопросы об этом инциденте. В разных вариантах вопроса о скорости автомобилей использовались глаголы «врезались», «столкнулись» или «соприкоснулись» («С какой скоростью двигались машины перед тем, как они врезались друг в друга?»). Средняя оценка скорости менялась в зависимости от этого почти на 40 км/час. Можно возразить, что информация о скорости плохо передается в фильме. По­этому существенно, что, отвечая на вопрос с глаголом «врезались», ис­пытуемые почти в три раза чаще рассказывали о выбитых стеклах, чем при использовании глагола «соприкоснулись». На самом деле выбитых стекол, рассыпанных по дороге, в фильме не было — в показанном эпи­зоде стекла лопнули, но не выпали из рамок²⁹.

Наряду с понятием эпизодической памяти, по определению име­ющей автобиографический характер (см. 5.3.2), в литературе использу­ется его житейский аналог, термин автобиографическая память. Соот­ветствующие исследования обычно концентрируются на изучении припоминания личностно значимых событий, отличающихся от лабо­раторных экспериментов с предъявлением списков слов или последо­вательностей слайдов. Как показывают данные мозгового картирования, припоминание значимых эпизодов собственной биографии сопровожда­ется активацией тех же правых префронтальных структур, что и в слу­чае эпизодической памяти. Типичным для работ по автобиографичес­кой памяти является проведение обширных опросов («Как Вы впервые узнали о распаде Советского Союза?», «О террористических актах 11 сентября в Нью-Йорке?» и т.д.), не требующих ни оборудования, ни, строго говоря, теории. За экологическую валидность, однако, прихо­дится расплачиваться надежностью результатов. Проблема состоит в ус­тановлении аутентичности описываемых событий. Поучительный при­мер приводит в одной из работ Жан Пиаже. Долгое время он считал своим первым детским воспоминанием попытку его похищения прямо из коляски, когда лишь вмешательство няни спасло его от похитителей.

²⁹ Влияние вопроса наблюдается главным образом тогда, когда у испытуемых есть ос­
нования предполагать, что спрашивающий, во-первых, осведомлен и, во-вторых, нейт­
рален в отношении опрашиваемых событии. Под влиянием этих результатов при опросе
свидетелей и пострадавших в последнее время психологами предлагается использовать
определенные правила организации речевого общения, в совокупности получившие на­
звание когнитивное интервью. 421

Значительно позже родители Пиаже получили от бывшей няни письмо с просьбой простить ее за давний обман — она придумала историю с похищением, чтобы получить внеочередной отпуск (см. 5.4.3).

Улрик Найссер и его ученики (например, Hirst & Gluck, 1999) вос­пользовались возможностью сравнения подробных показаний одного из участников так называемого уотергейтского скандала с магнитофон­ными записями реальных переговоров³⁰. В этих показаниях ближайший советник президента Никсона Джон Дин демонстрирует, наряду с не­точностью в воспроизведении отдельных деталей и последовательнос­ти микрособытий, постоянные смысловые искажения в свою пользу. Это можно объяснить особенностями осознания прошлого (в варианте оруэлловской или сталинской моделей — см. 4.4.3), хотя причиной мо­жет быть и просто заинтересованность ответчика в создании макси­мально благоприятного впечатления. Более интересна сама динамика показаний, с постоянными возвращениями к ключевым эпизодам и изменениями формулировок. В результате происходит сдвиг от эпизоди­ческой к семантической памяти, с характерной для последней амнезией на источник. Найссер предложил недавно назвать эту память репезодичес-кой, от «репетиция» — повторение с целью подготовки выступления. В современной научной литературе иногда возникают споры о полезнос­ти таких, скорее феноменологических исследований, поскольку сами воспоминания столь часто неадекватны. По мнению Найссера, пони­мание этой неадекватности и есть важнейший результат изучения авто­биографической памяти.

Приведенные примеры относятся к метакогнитивным механиз­мам, суть которых состоит в манипулировании знаниями. Проблемы возникают и при слишком низком, сенсомоторном уровне активности, не имеющем доступа к высшим формам памяти. Примером служит наше взаимодействие с техническими устройствами. Развитие компью­терных технологий в течение последних 20 лет проходит под непосред­ственным влиянием когнитивных исследований. В результате открытия гигантских возможностей зрительного узнавания (см. 5.2.1), в начале 1980-х годов произошла замена способа взаимодействия человека и компьютера. Вместо интерфейсов командной строчки {command-line interfaces), когда в процессе «диалога» с компьютером пользователь дол­жен был впечатывать в строку название требуемой команды, использу­ются знакомые сегодня каждому графические интерфейсы {graphical user interfaces, GUIs). Их применение с иконическими знаками, указываю­щими на характер связанных с этим знаком функций, и компьютерной мышки либо аналогичных устройств пространственного ввода инфор-

³⁰ Эта инициированная окружением президента Ричарда Никсона в 1972 году попыт­ка похищения предвыборных документов оппозиционной демократической партии (ее штаб-квартира находилась в гостинице «Уотергейт») привела к громкому судебному про-422 цессу и вынужденной отставке самого президента США.

мации привело к значительному ослаблению когнитивной нагрузки пользователя.

Вместо декларативной семантической памяти (уровень концепту­альных структур Е) на название команд, специфику правил и соответ­ствующих формальных операций задействованными оказались сравни­тельно низкоуровневые процессы — перцептивное узнавание и простые сенсомоторные операции, пространственно «привязанные» к опреде­ленному месту на дисплее (уровни предметного действия D и простран­ственного поля С). Это открыло возможность для массового использова­ния компьютеров, в частности, лицами без специального образования. Проблема состоит в том, что освобождаемые ресурсы не всегда исполь­зуются для лучшего решения задач или обучения. Складывается впечат­ление, что легко доступная, более или менее постоянно присутствующая в нашем непосредственном окружении информация образует своего рода «внешнюю память». Она не усваивается когнитивно, хотя и исполь­зуется в контексте сенсомоторной и перцептивной активности. Деятель­ность строится по принципу «внешний мир является лучшей моделью самого себя» (см. 9.3.3).

Первыми соответствующие факты описали в начале 1970-х годов американские инженерные психологи. Сначала Дональд Норман обра­тил внимание на то, что по отношению к некоторым типичным объек­там нашего окружения мы можем вновь и вновь допускать ошибочные действия, не обнаруживая сколько-нибудь выраженного обучения. При­мером могут служить попытки подогреть пищу на электрической плите, когда время от времени (и так в течение ряда лет!) мы опять включаем не ту конфорку, хотя, казалось бы, давно можно было раз и навсегда выучить соответствующую простую связь. Не менее яркий факт устано­вил коллега Нормана Раймонд Никерсон. Он внезапно просил студен­тов на лекции нарисовать по памяти различные американские монеты, например цент. Хотя каждый из студентов тысячи раз держал в руках и видел этот объект, оказалось, что практически никто не способен без ошибок, да и вообще сколько-нибудь полно восстановить изображен­ную на каждой из сторон монеты информацию. В британской популя­ции вероятность припоминания, в какую сторону смотрит королева на самой распространенной в Соединенном Королевстве монете, оказалась близкой к 50%, то есть была случайной. Выраженные ошибки наблюда­лись не только при воспроизведении информации, но также и при узна­вании изображений монет.