Марта, вторник

Первое марта. Пришла весна, забыв почему-то оповестить о своем пришествии зиму. На улице все еще стоял мороз, и ничто не могло согреть меня.
День сменял день также незаметно, как одна капля сменяет другую в бесконечном потоке воды. Двадцать первое февраля было похоже на двадцать третье, а двадцать четвертое на двадцать пятое, как будто они были копиями, вылитыми из одного слепка, и теперь никто не удивлялся, если на вопрос «какое сегодня число?», я отвечала «не знаю».
В первый день весны у нас с Клаудией состоялся такой разговор:
- Гермиона, у тебя авитаминоз. Сегодня же нужно купить тридцать фунтов апельсинов!
- И потом неделю бороться с аллергией.
- Это невозможно, я не могу смотреть, как ты угасаешь!
- Не смотри.
- Ты сама себя угнетаешь!
- Тебе-то что?
- Неблагодарная! Вернется твой Вейнс, два месяца – не такой уж большой срок.
- При чем тут он?
- Гермиона… ты меня последней дурой считаешь?
Я тяжело вздохнула. Было действительно немного наивно полагать, что Клаудия не поймет, что меня печалит.
- Почему я все время чувствую себя несчастной? – задала я риторический вопрос.
Но Клаудии такая разновидность вопросов была неизвестна.
- Потому что ты не умеешь быть счастливой, - сказала она.
Я посмотрела на нее с выражением лица, которое как бы говорило «что за глупости?». Клаудия встала передо мной, лежащей на кровати, уперла руки в боки, и тоном, каким детям объясняют, почему зимой нужно тепло одеваться, сказала:
- Одни люди умеют радоваться жизни, видеть в жизни только прекрасное и довольствоваться тем, что имеют, а другие - нет. Чтобы быть счастливой, нужно обладать определенным талантом. А ты из тех, кто не позволяет себе наслаждаться тем, что есть вокруг. Ты все время ищешь – и, конечно же, успешно находишь – какие-то препятствия, причины, по которым тебе нельзя быть счастливой. Ты сама строишь для себя темницу, прячешься в нее, запираешься и выкидываешь ключ в окно, а потом жалуешься, что тебе там не нравится. Так вот, знаешь, что я тебе скажу? Хватит распускать нюни! Соберись, в конце концов, и смотри в будущее. Ты никогда не знаешь, что случится завтра, кого ты встретишь, и о чем узнаешь. Нельзя зацикливаться на одной стороне жизни, она слишком многообразна, чтобы так бессовестно её прожигать, страдая и плача каждую ночь. Если ты несчастна, думай не о том, что было, а о том, что будет. Если счастлива, думай о том, что есть. Это же так просто!
Я покачала головой.
- Это не просто, - был мой ответ.
- Ты даже не пытаешься!
- Я не хочу. Я устала, оставь меня, пожалуйста.
- Нет, не оставлю! – воскликнула Клаудия, и, подскочив ко мне, попыталась стащить с кровати.
Я недовольно закричала, но подруга был неугомонна. Добившись, наконец, того, что я оказалась на полу, она сердито сказала:
- Если завтра же я не увижу, как ты сидишь в Шоколадушке, пьешь какао и разговариваешь с кем-то, помимо меня и Эмиля, я сделаю что-то такое, о чем ты очень сильно пожалеешь. Так и знай!
С этими словами она ушла к ждущему её Джейсону, а я снова забралась на кровать, начав внутренний диалог. Клаудия в некотором роде была права, но как я могла заставить себя чувствовать что-то, чего я не чувствую? Разве это возможно? С другой стороны, хандра – признак слабости характера, а я никогда не считала себя слабохарактерной. Значит, нужно было найти компромисс, выход из сложившейся ситуации, при котором ни мое достоинство, ни моя честность по отношению к себе не пострадали бы. Решив, что радикальные меры тут неуместны, я подумала о том, чтобы начать выходить из душевного кризиса постепенно, и начать с ланча в Шоколадушке в компании одногруппников. Необходимость разговаривать с людьми, вместе с природной вежливостью, а также нелюбовь к вопросам типа «почему ты такая грустная?» и «что с тобой?» заставили бы меня хотя бы попытаться выглядеть веселой. Ну, или, если не веселой, то по крайней мере не несчастной.
К тому же, нельзя было недооценивать Клаудию – она действительно могла выкинуть какую-нибудь глупость.