Модель «голографического» общественного порядка: структура модели, механизм накопления знания.

Голографические – от древнегреческого слова «целое» и от сегодняшних голографических картинок - потому что в таких системах знание не локализовано в слове или каком-то шаблоне, а оно «размазано» по всей системе.

Это другой социальный порядок, который основан на том что люди – ну, и организации тоже – знают, как взаимодействовать со своими смежниками. Причем эти взаимодействия все индивидуальны. То есть, я знаю, как общаться с Ивановым, и он знает, как со мной; я знаю как с Петровым - уже совершенно по-другому; еще по-другому с Сидоровым. Потом Иванов с Петровым еще как-то по-другому общаются и т.д. И вот знание в обществе – оно размазано по вот этим вот стрелочкам, которые тут нарисованы. Каждая стрелочка – это знание, это индивидуальное умение реагировать друг на друга, это социальная сеть. Кроме того, они еще реагируют на что-то, что вне сети, на какую-то «реальность».

Понятно, что люди обладают еще сознанием. То есть знание в такой системе накапливается не только в виде реакций друг на друга, не только в виде того, что я знаю, как иметь дело, как мне обращаться с Ивановым-Петровым-Сидоровым. Но у меня формируется еще и общее понимание или общая интуиция, как вообще устроена жизнь. И вот в процессе обучения таких социальных систем люди не только уточняют свои реакции друг на друга, но и формируют свое знание и интуицию. Для этого могут быть применены самые разные методы, вплоть до того, что можно локтем толкать человека, чтобы показать ему, что он вот тут неадекватно понимает ситуацию. Можно делать что-то еще, можно показывать картинки. И если общее понимание, общая картина мира в членораздельной, в либеральной системе формируется путем развития словаря - в том числе и на основе специализации, когда отдельные люди шлифуют отдельные элементы - то здесь, в голографической системе могут использоваться самые разные методы. Разумеется, в число этих методов входит и использование языка и слов. Но нужно иметь в виду, что, вообще говоря, индивидуализация отношений, та роль, которую играет идиосинкразическая локальная информация, разрушающим образом действует на единое смысловое поле и препятствует стандартизации языка, приводит к фрагментации языка и смыслов.

Наука - это такой слепок либеральной или членораздельной системы, а у нас она, можно сказать, помещена внутрь голографической. И что происходит? Ведь голографические системы не порождают парадигмы, они не порождают членораздельные системы, но люди могут иметь какое-то свое представление о системе в целом. Поэтому для нашей науки характерны «большие теории» вроде таблицы Менделеева. Давно замечено, что такие теории, которые охватывают и объясняют, систематизируют очень большой раздел жизни, они как раз характерны для российской научной традиции.

Если мы говорим о науке внутри голографической системы, то ученый гораздо более свободен от разделения труда. И это просто потому, что его профессиональное сообщество не строится на основе разделения труда и на основе регламентирования и стандартизации поведенческих шаблонов, а строится на основе вот этих связей и общих представлений о целом.

Дальше, в науке большую роль играет формирование общей интуиции и личной экспертизы - то есть личного умения решать проблемы, а также «большие теории», о которых я тут говорил.

Полный текст из лекции Широнина

Знание в голографических системах

Голографические – от древнегреческого слова «целое» и от сегодняшних голографических картинок - потому что в таких системах знание не локализовано в слове или каком-то шаблоне, а оно «размазано» по всей системе.

Буду я рассказывать вот что: сначала я сделаю отступление и расскажу четыре более ранние модели советского и российского общества. Потом скажу собственно о голографических системах, потом про формирование общей интуиции и про место членораздельных систем - в том числе науки - внутри голографических. И пару слов про советскую и российскую науку.

Вот это будет отступление на тему ранние модели советского и российского общества. Я это очень бегло, вам на заметку.

Юрий Васильевич был советский академик, сейчас ему было бы лет 80, он не дожил. Он очень хорошо описал, как была устроена советская экономика -именно советская, даже сталинского времени. Но дело в том, что она сохраняла эти черты еще долго и отчасти сохраняет до сих пор. Или, может быть, она не сохраняет эти черты, но она как бы борется с последствиями этого устройства до сих пор. Поэтому это полезно знать.

Модель описывает экономику, цель которой – производство современных ресурсов - современных станков, современных машин, современной науки, современных образованных людей. И которая… Я, когда рассказывал про нобелевских лауреатов, то там были две премии за развивающиеся страны – Шульц и Льюис, и это очень похоже. Потому что это та же самая ситуация, когда есть много всяких неграмотных - или грамотных, но крестьян, которые живут в деревне и занимаются традиционным сельским хозяйством - и на них, грубо говоря, наплевать, их много, они не нужны, они имеют как бы нулевую ценность для государства. А государство озабочено созданием современной экономики. Поэтому оно без счета растрачивает вот эти массовые ресурсы – как говорил Яременко – для того чтобы производить качественные. Из этого следует совершенно специфическая структура предприятия, структура экономики, структура связей. Но в конце концов такая система вычерпывает все массовые ресурсы. У нас в стране это произошло где-то в 60-е годы, когда вычерпали вот эти вот массовые ресурсы, и экономика уперлась в дефицит массовых ресурсов. И дальше начались уже другие отношения, и это всё кончилось тем, что советская система лопнула. Но при переходе к рыночным отношениям производство качественных ресурсов погибает, потому что они производились без учета затрат. И это, собственно, всё было видно. А Яременко – ну, он был такой человек, он не предлагал, что делать, но он говорил, что то, что происходит, приведет к большим проблемам. И так и получилось.

Что самое интересное…Я видел его, хотя никогда не был знаком, ужасно его уважаю и о нем все время рассказываю. Но я хочу сказать, что он был очень признанный человек - лауреат государственной премии, академик, директор института. Но вот его модель, теория – она при этом очень мало известна.

Напротив, Корнаи – хотя он пока и не Нобелевский лауреат, но вполне признанный человек. Например, Блауг его включил в список «100 великих экономистов после Кейнса».

Модель дефицита – это книжка «Дефицит», которая у нас переведена. Основные мысли заключаются в том, что экономического равновесия не бывает вообще, а для систем советского типа характерно неравновесие, в котором преобладает продавец, а не покупатель, то есть покупатели выстраиваются в очереди. Что самое интересное нам сегодня – что такие системы, которые начались с советской экономики 30-х годов, не только в Советском Союзе но и в Восточной Европе, в Китае и так далее - что они – хотя, конечно, их реформируют, но, в общем, они развиваются по своим законам. И проходят при этом разные степени патернализма как говорил Корнаи. И в этом смысле то, что мы сейчас имеем – это одна из стадий, одна из таких вот степеней той же самой модели. И такой взгляд очень полезен, потому что многие вещи позволяет понять. Но я не буду на этом останавливаться.

Потом в нашей стране в 80-е годы появились модели согласований и торга. Я вот тут привел цитату из себя грешного с соавтором, а фотографии тут не буду как бы из скромности помещать. В общем, речь о том, что даже в Советском Союзе - в позднем - централизация была не столько реальная, сколько мнимая, и по сути дела все торговались между собой внутри управленческой иерархии. Как теперь говорят – внутри вертикали власти. Сейчас тем более торгуются. На эту тему есть тоже литература, но мы не будем.

А Кордонский…Тут недавно при мне один товарищ сказал, что он становится известным. Это очень забавно, потому что Кордонский всё это придумал 30 лет назад – 35 - и к тому же это не самое интересное из того, что он придумал. Но вот это уже доходит до публики. Дальше я на это один раз сошлюсь, поэтому хочу здесь сказать чуточку подробнее. Речь о том, что мы по сути дела принадлежим каждый к какому-то сословию. Прежде всего неформально, неофициально, но отчасти и формально. Каждое сословие - он их насчитывает десятки, разных сословий - фактически каждое сословие обладает какими-то неформальными правами и неформальными обязанностями. Самый первый пример – гаишник может брать деньги с тех, кто нарушил, но не очень может брать с того, кто не нарушил. Вот какие-то есть неписаные правила. И что вся наша общественная жизнь состоит в том, что мы торгуемся и боремся, чтобы расширить свои сословные права и уменьшить свои сословные обязанности. И, собственно, так устроено наше общество.

Итак, это было лирическое отступление, а сейчас я буду рассказывать уже свою голографическую картинку. Вот я вам говорил про порядок, который назывался либеральный, и который основан на том, что стандартизуется поведенческий словарь. А это другой социальный порядок, который основан на том что люди – ну, и организации тоже – знают, как взаимодействовать со своими смежниками. Причем эти взаимодействия все индивидуальны. То есть, я знаю, как общаться с Ивановым, и он знает как со мной; я знаю как с Петровым - уже совершенно по-другому; еще по-другому с Сидоровым. Потом Иванов с Петровым еще как-то по-другому общаются и т.д. И вот знание в обществе – оно размазано по вот этим вот стрелочкам, которые тут нарисованы. Каждая стрелочка – это знание, это индивидуальное умение реагировать друг на друга, это социальная сеть. Кроме того, они еще реагируют на что-то, что вне сети, на какую-то «реальность».

И что тут интересно? Есть такая когнитивная наука, которая занимается компьютерами и другими такими вещами, связанными с мышлением и с переработкой информации. И там наработаны разные модели и результаты. И вот оказывается, что если эти результаты применить сюда, к обществоведению, то будет интересно. Поэтому я сначала расскажу, что там есть - то есть модель информационной сети, потом один эксперимент - как там происходит развитие, в этих системах. А потом мы вернемся опять к социуму.

Модель информационной сети - совершенно упрощенная - это вот такие кружочки, которые связаны стрелочками. Основные понятия там, вся эта терминология – из нейрофизиологии, так устроен мозг и нервная система, они оттуда. Поэтому эти кружочки принято называть нейронами. В нейрон входят какие-то импульсы - скажем нолики и единички – и они могут каждый выпускать такие же импульсы из себя. Каждый реагирует на сумму поступивших к нему на входе и выдает свой импульс. А стрелочки называются синапсы, по аналогии с мозгом, - они передают импульс от одного нейрона к другому. Но передают с некоторым коэффициентом. Коэффициенты называются веса. То есть, скажем, белый кружок выдает единичку, а к одному серому кружочку приходит 1/ 2, ко второму 1/3, к четвертому вообще 0, к пятому еще что-то. В общем, в зависимости от того какие веса - они у меня тут названы w_ij.

В когнитивной науке делают эксперименты – обучают такие сети. Оказывается, сеть можно обучать. Что это значит? Мы какие-то импульсы подаем на вход - белые кружочки здесь это вход, а черные выход. Мы подаем какие-то импульсы и предположим, что заданы какие-то начальные веса, эти w_ij Тогда сеть выдает на черном кружочке какой-то результат. Мы его сравниваем с эталоном и говорим: «не так!». И дальше по какой-то очень простой формуле мы пересчитываем все веса, то есть мы меняем w_ij. Формулы очень простые и не меняются в течение всего эксперимента. Опять подаем входной импульс, сравниваем с эталоном и опять меняем веса. И таким образом сеть обучается. При этом оказывается, что ее можно научить делать очень интересные вещи.

Вот был такой эксперимент в 1987 году. Два американских товарища построили сеть в которой было 309 кружочков, плюс соответственно связей между ними было много, тысячи, и научили ее читать вслух английские слова. Что это значит? Они взяли и записали на диктофон речь ребенка, который произносил около тысячи слов. После этого они перевели фонограмму в английскую фонетическую транскрипцию, а дальше, как обычно, они подавали буквы на вход и сравнивали с транскрипцией на выходе и так учили сеть. Оказалось, что это очень похоже на то как обучается человек. То есть статистический закон обучения очень похож. Процент правильных фонем быстро рос вначале, затем продолжал расти более медленным темпом, достигнув 95% после 50 повторений. То есть они 50 раз это проделали и получилось 95% правильных результатов. Различение между гласными и согласными произошло рано. Ударения были освоены очень быстро и стали идеальными после 5 повторений. После 10 повторений текст стал понятным. Ну и так далее. В общем, тут вот такое описание этого эксперимента.

К чему я это всё рассказываю, почему это интересно? Потому что оно показывает, как сеть накапливает знание. Вот Нью-Йорк Таймс взял у него интервью, какой-то корреспондент, и вот запись. Во-первых, сеть можно разрушить, и даже если оставить 10 нейронов - 10 нейронов из 300 это 3% - то всё равно она сохраняет это знание - и в этом смысле сеть похожа на голограмму. А голограмма обладает каким свойством? – что если ее разрезать на несколько частей, то каждая часть содержит всё изображение, хотя его резкость будет уменьшаться. Поэтому я и называю это «голографическая система». Этот эксперимент показывает, как такие вот системы обращаются со знанием. И он показывает, что такая система оказывается очень устойчивой.

Знание записано тут в системе отношений между элементами, и информация о любом отдельном событии распределена по всей системе. Единый язык поведения отсутствует, здесь просто нет такого понятия. Но это значит, что если в модели либерального порядка мы можем, например, нарисовать чертеж и по нему нам построят дом, то тут нет такой возможности. Тут нет общедоступного языка для описания, но нет и языка для пред писания поведения. То есть инструкция не может быть реализована. Поэтому, забегая вперед, можно сделать первый вывод о науке и о рекомендациях: то, что вы пишете в виде рекомендаций, попадет на полку. Потому что в этой системе нет инструментов для реализации рекомендаций. Такое свойство программируемости в голографических системах отсутствует. Предписания и рекомендации при исполнении неизбежно искажаются или игнорируются.

Теперь мы возвращаемся к социальным сетям и социальному порядку и начинаем говорить не о кружочках и нейронах, а о людях. Понятно, что люди обладают еще сознанием. То есть знание в такой системе накапливается не только в виде реакций друг на друга, не только в виде того, что я знаю, как иметь дело, как мне обращаться с Ивановым-Петровым-Сидоровым. Но у меня формируется еще и общее понимание или общая интуиция, как вообще устроена жизнь. И вот в процессе обучения таких социальных систем люди не только уточняют свои реакции друг на друга, но и формируют свое знание и интуицию. Для этого могут быть применены самые разные методы, вплоть до того, что можно локтем толкать человека, чтобы показать ему, что он вот тут неадекватно понимает ситуацию. Можно делать что-то еще, можно показывать картинки. И если общее понимание, общая картина мира в членораздельной, в либеральной системе формируется путем развития словаря - в том числе и на основе специализации, когда отдельные люди шлифуют отдельные элементы - то здесь, в голографической системе могут использоваться самые разные методы. Разумеется, в число этих методов входит и использование языка и слов. Но нужно иметь в виду, что, вообще говоря, индивидуализация отношений, та роль, которую играет идиосинкразическая локальная информация, разрушающим образом действует на единое смысловое поле и препятствует стандартизации языка, приводит к фрагментации языка и смыслов.

Наука - это такой слепок либеральной или членораздельной системы, а у нас она, можно сказать, помещена внутрь голографической. И что происходит? Ведь голографические системы не порождают парадигмы, они не порождают членораздельные системы, но люди могут иметь какое-то свое представление о системе в целом. Поэтому для нашей науки характерны «большие теории» вроде таблицы Менделеева. Давно замечено, что такие теории, которые охватывают и объясняют, систематизируют очень большой раздел жизни, они как раз характерны для российской научной традиции.

Точно так же характерно то, что модели, или формулы, или технические решения у нас не придумывают, но очень хорошо их «обживают». Вот если вы помните историю Лескова про Левшу, то как она устроена? Ему царь дал блоху – железную, заводную - которую сделали англичане, и сказал – сделай что-нибудь. Причем – очень интересно – задача состояла в том, чтобы утереть нос англичанам, к блохе задача относилась очень косвенно. И что сделали мастера? Они действительно проявили какие-то выдающиеся таланты, но они именно продемонстрировали таланты, они утерли нос, но блоха в результате перестала прыгать. Есть множество всяких рассказов на тему того как берется какая-то или научная теория, или задача… Вот, скажем, Перельман - знаменитый человек который что сделал? - он внутри некоторой парадигмы сделал выдающееся личное достижение, прорыв. Или я знаю еще одно такое математическое достижение, лет 30 назад, которое совершенно так же устроено - то есть это были люди за границей, которые сформулировали задачу, построили эту модель, но они не смогли ее решить. И тут пришел человек (Матиясевич), который просто за счет того, что он обладал выдающимися личными способностями, эту задачу решил. То есть он был последний участник этой работы, и совершенно, наверно, справедливо, что потом стали говорить, что именно он ее решил. Но это вот такой феномен. Или вот, например, говорят, что люди русской культуры очень способны к языкам. То есть хорошо осваивают разные членораздельные системы. (Я уже начал слово членораздельный использовать как синоним слова либеральный. Либеральный – это про социум, а членораздельный – про язык и подобные вещи, но они совершенно одинаково устроены)

Потом у нас теории, модели и прочие подобные научные формы используют просто как знаки социальной принадлежности. Я на эту тему люблю рассказывать историю, как были такие - назывались гражданские конгрессы, несколько лет назад. И вот я однажды туда ехал на гражданский конгресс, но не знал где он будет проходить, просто не знал, как туда дойти. Вышел из метро и увидел человека, одетого как член гражданского общества. И решил, что я за ним пойду, и он меня приведет. О действительно привел. Это вот внешний вид, но также можно какие-то либеральные взгляды использовать как знак принадлежности к некоторому сообществу.

Мы можем, например, заниматься геометрией, не применяя ее ни к чему другому – скажем, не измеряя участки земли, а просто внутри геометрической парадигмы, используя просто грамматические связи, логические связи между уже существующими понятиями. На самом деле даже геометрия развивается потому, что туда вводятся новые понятия, которые возникают на стыке между математикой и какими-то другими видами деятельности. Но можно заниматься просто, скажем, евклидовой математикой - изобретать новые задачи и их решать. И это вот такая синтаксическая деятельность, которая просто оперирует готовыми понятиями.

Если мы говорим о науке внутри голографической системы, то ученый гораздо более свободен от разделения труда. Я вам говорил про хирурга по правой коленке и по левой коленке, и про русского онколога, который чувствовал себя свободным заниматься и коленками, и чем угодно. И это просто потому, что его профессиональное сообщество не строится на основе разделения труда и на основе регламентирования и стандартизации поведенческих шаблонов, а строится на основе вот этих связей и общих представлений о целом.

Дальше, в науке большую роль играет формирование общей интуиции и личной экспертизы - то есть личного умения решать проблемы, а также «большие теории», о которых я тут говорил.

В голографических средах есть такое явление как интеллигенция - наверно, надо бы его поместить в кавычки – люди, которые занимаются умственной деятельностью внутри некоторой заданной парадигмы. Предположим, человек занимается геометрией. Аналогично, в обществоведении - вот я знаю человека, который очень хорошо изучил либеральную модель. То есть он может быть и не пользуется этим словом, но все логические закономерности, которые внутри нее есть, он очень хорошо понимает и чувствует. И его реакции на события – ну, там, на политические события, на реальные события - они такие, что он примеряет и говорит – а вот это неправильно, должно быть вот так. Но он не добавляет, что это должно быть в логике либеральной модели, он думает, что это так вообще должно быть в жизни.

Что такое интеллигенция, я вот тут выписал три цитаты. Все авторы с нерусскими фамилиями, но на самом деле это наблюдения с разных сторон, и изнутри, и извне. Энгельгардт был русский человек, это давно и совсем обрусевшая семья. Струве был с корнями более европейскими, а Пайпс американец польского происхождения. По времени Энгельгард и Струве - начало 20-го века, а Пайпс - наш современник. Цитаты очень интересные: что интеллигент - это человек, который вступает в особые отношения к идее, он беззащитен перед ее властью. То есть у него в голове сидит либеральный порядок, и он с этой точки зрения всё видит, и он беззащитен перед ее властью, ибо не укоренен в бытии и лишен культурной традиции, он становится человеком идеи, одержимым от идеи, идея же становится в нем силой, властно определяющей его сознание. Ну и так далее.

Я же начал с того, что наука - это заимствованная вещь. И вообще, вот такие членораздельные, либеральные и прочие системы – они заимствованные. И человек, который в нее погружен полностью, он, конечно, не может адекватно участвовать здесь в реальной общественной жизни. Поэтому тут возникает разрыв - или он делает одно, или другое. Или же у него в голове каша. Либо он просто по очереди… Он, например, мог сначала заниматься наукой, но потом стать практиком. Вот, кстати, очень часто упрекают Гайдара и эту команду, которая в начале 90-х годов осуществляла реформы, что они занимались шокотерапией в России. Но они не могли заниматься шокотерапией уже потому, что шокотерапия – это идея, а они попали в реальную власть, в реальные общественные отношения и политику, и они, конечно, вели себя просто как образованные люди, но вели себя по ситуации. Поэтому тут ни о какой реализации идеи речи не шло и не могло, наверно, идти. То есть тут вот есть такой разрыв.